оружие. Человек трясся.  Элмо  и Капитан
обменялись мрачными взглядами.
     Меня отвлекло появление Лейтенанта.  Он  стоял  наготове внизу, пока не
начал беспокоиться, что ничего не происходит. Оборотень там не появлялся.
     -- Осмотрите Башню, -- сказал ему Капитан, -- может быть, он наверху.
     Над нами была еще пара этажей. Когда я опять взглянул на сундук, он был
уже закрыт. Старшины не было нигде видно.  Спичка сидел на сундуке и  чистил
кинжалом  ногти. Я внимательно посмотрел  на Элмо и Капитана. Их вид наводил
на неприятные мысли.
     Но ведь они  не  стали бы  доделывать  то, что не сделала бестия?  Нет.
Капитан не смог бы так предать идеалы Гвардии, а? Я не стал спрашивать.
     Осмотр Башни не  дал ничего,  кроме  кровавой полосы, ведущей на крышу,
где бестия собиралась с силами. Она была сильно изранена, но смогла убежать,
спустившись по внешней стене.
     Кто-то предложил выследить монстра, на что Капитан ответил:
     -- Мы уходим из Берилла. Здесь мы больше не работаем. И нам надо успеть
выбраться, пока город не повернулся на нас.
     Он  послал  Спичку  и   Элмо  проследить  за  национальным  гарнизоном.
Остальные эвакуировали раненых из Бумажной Башни.
     Несколько минут  я  оставался  без  свидетелей.  Я смотрел  на  большой
каменный сундук.  Искушение росло, но я  сопротивлялся.  Я не  желал  ничего
знать.
     Леденец  вернулся  уже  после всех событий. Он рассказал, что посланник
выгружает свои войска на причале.
     Люди собирались и грузились. Некоторые вполголоса обсуждали происшедшее
в  Башне, некоторые  ругались по  поводу  того, что приходится  уходить.  Ты
оседаешь и немедленно пускаешь корни. Ты  копишь добро. Ты находишь женщину.
Затем происходит неизбежное, и тебе приходится бросать все. Немало страданий
и огорчений витало в воздухе вокруг наших казарм.
     Я был у ворот, когда подошли северяне. Я помог повернуть ворот, который
поднимает опускную решетку. Но чувствовал я себя не слишком гордым. Без
моего одобрения Старшина, может, никогда не был бы предан.
     Посланник  занял  Бастион.  Гвардия  начала эвакуацию.  После  полуночи
прошло уже около трех часов, и улицы были пустынны.
     Когда мы преодолели две трети  пути  до  ворот Утренней  зари.  Капитан
объявил привал. Сержанты привели всех в состояние  боевой готовности.  Часть
людей и фургоны продолжили свой путь.
     Капитан  повел  нас на  север,  в  сторону  улицы  Старой  Империи, где
императоры Берилла увековечивали самих себя и свои  победы. Многие монументы
были причудливы и эксцентричны. Они  изображали любимых лошадей, гладиаторов
или людей, занимающихся любовью.
     У  меня было  отвратительное чувство еще до того, как мы  добрались  до
Мусорных  ворот. Беспокойство  переросло  в подозрение, а когда мы  дошли до
цели,  подозрение  расцвело в мрачную уверенность. Возле Мусорных ворот  нет
ничего, кроме Вилочных Казарм.
     Капитан ничего специально не  объявлял.  Когда  мы  подошли к казармам,
каждый уже знал, что происходит.
     Городские Отряды,  оказались, как всегда,  безалаберны. Ворота  городка
были  открыты,  а единственный  часовой  спал. Мы  беспрепятственно проникли
внутрь. Капитан начал отдавать приказы.
     В городке оставалось пять или шесть тысяч человек. Их  офицерам удалось
восстановить  подобие  дисциплины,  уговорив  людей  сдать  свое  оружие   в
хранилище. Традиционно капитаны  в Берилле доверяют своим  людям, держащим в
руках оружие, только накануне сражения.
     Три  взвода  двинулись  в  казармы,  убивая  людей  прямо  в  постелях.
Оставшийся взвод занял позицию в дальнем конце городка.
     Когда Капитан наконец отдал  приказ отходить, солнце  уже поднялось. Мы
поспешили за нашим грузовым обозом.  Среди нас не было никого, кому было  бы
недостаточно того, что мы уже сделали. За нами,
     конечно, никто не погнался. И никто не пришел, чтобы осадить наш лагерь
на Столпе Мук. Что и требовалось доказать.
     Элмо и я стояли  на  самом краешке мыса, наблюдая, как  послеполуденное
солнце далеко в море играет  по краю  полосы штормовых туч. Лучи скользили и
заполняли  наш лагерь своим прохладным  потоком,  а затем вновь  отступали и
уходили по воде. Это было красиво, хотя и не  особенно  красочно. Элмо почти
ничего не говорил.
     -- Тебя что-то мучает, Элмо? Штормовые тучи чуть закрыли солнце, придав
воде цвет ржавого железа. Наверное, в Берилле похолодает.
     -- Думаю, ты сам знаешь, Каркун.
     --  Думаю,  что  знаю,  --  Бумажная  Башня.  Вилочные Казармы.  Подлое
попрание наших святых обязанностей. Как ты думаешь, каков он, север?
     -- Считаешь, этот черный колдун придет сюда, а?
     --  Придет,  Элмо.  Просто  он  сейчас занят тем,  что хочет  заставить
марионеток  плясать под его дудку,  -- впрочем, как и все остальные, которые
пытаются приручить этот безумный город.
     -- Хм, -- потом, -- смотри-ка. Небольшое стадо китов ныряло за скалами,
торчащими  из  воды  на  некотором  расстоянии  от  мыса. Я  попытался  быть
равнодушным и  потерпел  неудачу. Животные были просто величественны, плавно
двигаясь в стального цвета море.
     Мы присели спиной к маяку. Казалось, мы разглядываем  мир, не  тронутый
грязной  рукой Человека.  Иногда я думаю,  что  было  бы лучше,  если бы нас
вообще не было.
     -- Там корабль, -- сказал Элмо.  Я не видел  его,  пока парус не поймал
огненный свет  вечернего  солнца,  превратившись в  оранжевый треугольник  с
золотыми   кромками.   Корабль  раскачивался   вместе   со  вздымающимися  и
опускающимися волнами.
     -- Прибрежный. Наверное, двадцатитонник.
     -- Такой большой?
     --  Для прибрежного судна. Морские  суда доходят иногда до восьмидесяти
тонн.
     Время текло, бессмысленное и дурное. Мы наблюдали за кораблем и китами.
Я  начал фантазировать. В сотый раз я пытался представить себе новую  землю,
опираясь на  рассказы торговцев, услышанные из вторых рук.  Скорее всего, мы
направляемся в Опал. Они говорили, что Опал --  это отражение  Берилла, хотя
город и моложе...
     -- Этот дурак  сейчас высадится на скалы. Я очнулся. Корабль был совсем
близок к опасности. Всего сотня ярдов отделяла его от  крушения, когда судно
изменило наконец свой прежний курс на более безопасный.
     -- Хоть что-то оживило сегодняшний день, -- я огляделся.
     -- Ты,  наверное, в  первый раз говоришь что-то  без сарказма.  Мне  от
этого даже не по себе, Каркун.
     -- Это помогает мне оставаться в здравом уме, дружище.
     --  Не бесспорно, Каркун,  не  бесспорно.  Я  вернулся к своим мыслям о
завтрашнем  дне. Это  лучше,  чем смотреть  назад.  Но  будущее отказывалось
сбросить свою маску.
     -- Он идет сюда, -- сказал Элмо.
     -- Что? О! -- корабль переваливался  на зыби, едва удерживая  курс. Его
кивающий нос был направлен к берегу под нашим лагерем.
     -- Может, сказать Капитану?
     -- Думаю, он знает. Наши люди на маяке.
     -- Да.
     -- Поглядывай,  если  еще  что-нибудь случится.  Шторм переместился  на
запад. Горизонт потемнел, казалось, что  некая мрачная тень  накрыла участок
моря. Холодное серое море.  Неожиданно мне стало страшно  при мысли, что мне
придется пересечь его.

ГЛАВА 6
     Корабль  принес  известия  от  контрабандистов  --  друзей  Том-Тома  и
Одноглазого.  После  этих известий  Одноглазый  стал  еще  более  суровым  и
угрюмым.  Настроение  его  испортилось, как  никогда. Он даже стал  избегать
перебранок с Гоблином,  которые стали его второй профессией. Смерть Том-Тома
была для него тяжелым ударом, и мысли  об этом до  сих пор его не отпускали.
Он упорно не желал рассказывать нам, о чем поведали его друзья.
     С  Капитаном дело  обстояло  чуть  получше. Настроение его  было просто
мерзким. Мне кажется, он одновременно  и стремился и питал опасение  к новой
земле. Наша  новая  работа  означала  для  Гвардии  вознаграждение. Все наши
старые грехи можно оставить позади. Насколько он мог  догадываться о службе,
на которую мы  поступили,  все  это было именно так. Капитан подозревал, что
Старшина был прав, когда говорил о северной империи.
     День,   последовавший  за  визитом   контрабандистов,  принес  холодные
северные  ветры.  И уже  вечером  к  берегам  мыса жался туман. Сразу  после
наступления ночи из  тумана  выскользнула лодка  и ткнулась в  берег. Прибыл
посланник.
     Мы собрали  свои вещи  и начали покидать  лагерь, в  котором оставались
теперь те,  кто убежал  из  города  вслед  за  нами. Животные и  снаряжение,
принадлежавшие  нам, будут  им  наградой  за  верность  и  дружбу.  Я провел
грустный  и тихий  час  с женщиной,  для  которой  значил  даже  больше, чем
подозревал. Мы не
проливали  слез и  не  лгали  друг  другу в  этот  час.  Я  оставил  ей
воспоминания и  большую  часть своего  жалкого состояния.  Она оставила  мне
комок в горле и чувство потери, которое невозможно до конца измерить.
     --  Ну, Каркун, -- бормотал  я, спускаясь  к  берегу,  --  с  тобой уже
случалось такое. Ты забудешь ее еще до того, как окажешься в Опале.
     Полдюжины  лодок  стояли, вытащенные  на берег. Когда  очередная  лодка
заполнялась, матросы-северяне сталкивали ее в полосу прибоя. Гребцы налегали
на  весла, толкая лодку сквозь накатывающую волну,  и через несколько секунд
они исчезали в тумане. Часть лодок заняли снаряжением и личными вещами.
     Матрос, который говорил на языке Берилла,  рассказал  мне, что на борту
черного корабля огромное  количество свободного  места. Посланник оставил  в
Берилле  свои  войска,   чтобы  охранять  нового   марионеточного  Старшину,
состоявшего в дальнем родстве с человеком, которому служили мы.
     -- Надеюсь; им будет легче, чем нам, -- сказал я и отошел к остальным.
     Посланник обменял своих людей на нас. Я подозревал,  что нас тоже будут
использовать и что  мы идем к чему-то даже  более мрачному, чем  могли  себе
представить.
     Пока  ждали  погрузки,  я  несколько  раз  слышал  какое-то  отдаленное
завывание.  Сначала я подумал, что так поет Столп. Но воздух был неподвижен.
А когда  подошел  к лодкам, все сомнения рассеялись. По телу у меня поползли
мурашки.
     Наш интендант. Капитан, Лейтенант, Немой, Гоблин и Одноглазый протянули
до последней лодки.
     -- Я не  поеду,  -- объявил  Одноглазый, когда боцман махнул нам рукой,
чтобы залезали в лодку.
     -- Залезай/ -- сказал ему Капитан. Его  голос был ласков. Это означало,
что он опасен.
     -- Я ухожу  в отставку. Собираюсь на юг. Меня долго не было,  наверное,
уже забыли.
     Капитан ткнул  пальцем  в  Лейтенанта, Немого,  Гоблина и  меня,  затем
показал в сторону лодки. Одноглазый забушевал.
     -- Да я превращу вас всех в страусов... -- рука Немого закрыла ему рот.
Мы поволокли его к лодке. Он извивался, как змея над огнем.
     -- Ты остаешься со своей семьей, -- мягко сказал Капитан.
     -- По счету три... -- взвизгнул Гоблин и быстро отсчитал.
     Маленький  черный человек  спланировал в лодку,  вращаясь в  полете. Он
перекатился  через  планшир,   изрыгая   проклятья  и  брызгая   слюной.  Мы
засмеялись, увидев,  что он  проявляет  что-то вроде воинственности.  Гоблин
получил удар, который буквально пригвоздил его к банке.
     Матросы разняли  нас.  Когда  весла ударили по воде, Одноглазый утих. У
него был вид человека, отправляющегося на виселицу.
     Смутно вырисовывалась галера. Неясные очертания ее корпуса были немного
темнее  окружающей  нас темноты.  Я  услышал глухие  голоса  моряков,  скрип
шпангоутов,  звуки движущегося такелажа. И только через некоторое  время мои
глаза подтвердили это. Наша лодка причалила  носом к  трапу.  Опять раздался
вой.
     Одноглазый пытался броситься в  воду. Мы удержали его.  Подошвой сапога
Капитан ударил его по заду.
     -- У тебя был  шанс попробовать отговорить  нас  от всего  этого. Ты не
стал. Теперь получай то же, что и остальные.
     Одноглазый неловко карабкался  по трапу вслед  за Лейтенантом. Человек,
потерявший  надежду.  Человек,  оставивший  мертвого  брата,  а теперь силой
принужденный  к  общению  с  убийцей,  с которым  он,  к  тому же,  бессилен
рассчитаться.
     Наших  людей  обнаружили на  главной  палубе,  они устроились среди куч
корабельной оснастки. Увидев нас, сержанты стали пробираться в нашу сторону.
     Появился посланник.  Я уставился на  него.  Впервые  он показался перед
нами  стоящим на  ногах.  Он  был  просто коротышкой. В  какой-то  момент  я
подумал,  а  мужчина  ли он  на  самом  деле.  Интонации  его  голоса  часто
предполагали обратное.
     Он смотрел на  нас таким  внимательным взглядом, как будто мог увидеть,
что творится в  наших душах. Один из его офицеров попросил Капитана  получше
разместить людей  на палубе,  где  уже было довольно  тесно.  Экипаж занимал
каюты в  средней части корабля. Внизу стали просыпаться гребцы, и послышался
невнятный шум голосов, лязганье и грохот.
     Посланник осмотрел нас  всех. Он шея вдоль строя и останавливался перед
каждым солдатом, прикалывая ему  на грудь маленькую копию того  изображения,
которое было у него на парусе. Процедура длилась долго. Корабль уже двинулся
в путь, а он еще не закончил.
     Чем ближе подходил посланник,  тем больше Одноглазый трясся. Он чуть не
упал в обморок, когда тот прикалывал ему эмблему. Я был сбит с толку. Откуда
такое волнение?
     Я нервничал,  когда  настал мой  черед,  но не боялся.  Я  взглянул  на
эмблему, когда изящные руки в перчатках  прикрепляли ее мне на куртку. Череп
в серебряном круге, на  черном янтаре.  Красиво  сделано.  Дорогая и мрачная
драгоценность. Если бы Одноглазый не выглядел таким загнанным, я бы подумал,
что он размышляет о том, как бы повыгоднее заложить эту вещь.
     Эмблемка смутно показалась мне знакомой.  Когда я видел ее на парусе, я
принимал  все  это за  показуху и  не обращал внимания.  Но  не читал  ли  я
где-нибудь или, может, слышал о подобной печати?
     -- Добро пожаловать на службу Леди, доктор, -- сказал посланник.
     Смущал тон его голоса. Он всегда был не таким, какого ожидаешь. На этот
раз он был живым, музыкальным. Таким голосом говорит молодая женщина,
     когда хочет переложить свои проблемы на плечи кого-то другого.
     Леди? Где же я сталкивался с  этим словом, употребляемым  именно так, с
акцентом?  Как  будто  это  имя  богини.  Какая-то  темная  легенда  древних
времен...
     Вой  злобы, боли  и отчаяния наполнил корабль.  Вздрогнув,  я вышел  из
строя и подошел к краю вентиляционного люка.
     Оборотень был в большой  железной клетке, стоявшей  у основания  мачты.
Клетка находилась в тени, и превращения движущейся по клетке бестии казались
неуловимыми.  В какой-то момент это  была мускулистая  женщина  примерно лет
тридцати, но уже несколько секунд спустя она принимала вид черного леопарда,
который,  стоя на задних лапах, царапал когтями  металл решетки. Я вспомнил,
как посланник сказал, что может использовать монстра.
     Я стоял лицом к послу. И тут я вспомнил. Как будто какой-то дьявольский
молот вогнал  ледяные шипы в самую глубину моей  души. Теперь я знал, почему
Одноглазый не хочет идти за море. Древнее зло севера...
     -- Я думал, вы умерли триста лет назад. Посол засмеялся.
     -- Ты  недостаточно хорошо знаешь историю. Мы  ведь остались  целы. Нас
просто заковали и похоронили живыми, -- в его смехе были истерические нотки.
--  Закованы, похоронены и вдруг освобождены одним  идиотом по имени Боцман,
Каркун.
     Я рухнул на  палубу  рядом  с Одноглазым,  который сидел,  закрыв  лицо
руками.
     Посланник, этот ужас, который в  старых летописях назывался Ловцом Душ,
смеялся, как  безумец. Дьявол  похуже, чем  дюжина  оборотней.  На лицах его
экипажа я увидел раболепный страх. Хорошая шутка, записать Черную Гвардию на
службу   злу.  Взять  огромный  город,  склонив  к  измене  кучку  негодяев.
Действительно, потрясающий анекдот. Капитан присел рядом со мной.
     -- Расскажи-ка мне, Каркун. И я рассказал ему о Власти, о  Властителе и
его Леди. Они создали империю зла, не имеющую себе равных в Аду. Я рассказал
ему о Десяти, Которые Были Повержены (одним из  них и был Ловец Душ), десяти
великих колдунах, почти полубогах. Властитель  преодолел  их силу и заставил
служить  себе.  Я  рассказал ему о  Белой  Розе,  женщине-генерале,  которая
свергла Власть, но ее силы не хватило, чтобы уничтожить Властителя, его Леди
и  Десятерых. Она  похоронила их в кургане, защищенном волшебством, где-то к
северу от моря.
     -- А теперь, похоже, они возвращены к жизни, -- сказал я, -- они правят
северной империей. Том-Том и Одноглазый подозревали... Мы записаны  к ним на
службу.
     -- Поверженные, -- тихо проговорил Капитан, -- почти как эта бестия.
     Тварь завопила и  бросилась  на прутья своей клетки. Из  тумана донесся
смех Ловца Душ.
     -- Поверженные, -- согласился я, -- сравнение не слишком приятное.
     Я  дрожал  все  сильнее  и сильнее номере того, как  старинные описания
всплывали в моей памяти.
     Капитан вздохнул и уставился в туман, в сторону новой земли.
     Одноглазый  ненавидящим   взглядом  таращился  на  тварь  в  клетке.  Я
попытался отвлечь его. Он оттолкнул меня.
     -- Не сейчас, Каркун. Мне надо понять.
     -- Что?
     -- Это не тот, что убил Том-Тома. У него нет шрамов от нашего оружия.
     Я  медленно  повернулся,  изучающе посмотрев  на  посланника. Он  опять
засмеялся, глядя в нашу сторону.
     Одноглазый так и не понял. А я так и не рассказал ему. У нас и без того
достаточно проблем.


 * Часть II. ВОРОН *

ГЛАВА 1
     -- Переход из Берилла подтверждает  мое мнение,  --  Одноглазый ворчал,
склонившись  над оловянной пивной  кружкой. --  Черная Гвардия не  переносит
воды. Эй, девка!  Еще эля! -- он  помахал  своей  кружкой. В  другом  случае
девушка все равно его бы не поняла. Он отказывался учить язык северян.
     -- Ты пьян, -- я посмотрел вокруг.
     --  Какая наблюдательность. Как вы  считаете, джентльмены? Каркун,  наш
почитаемый  мастер   изящных   искусств  и  медицины,  только  что   проявил
удивительную проницательность, обнаружив, что я пьян.
     Он  перемежал   свои   слова  отрыжкой  и  нечленораздельными  звуками.
Одноглазый  посмотрел  на  свою  аудиторию  с той  величественной  важностью
которую можно изобразить только будучи пьяным.
     Девушка  принесла еще один кувшин и бутылку для Немого. Он тоже был уже
готов принять еще одну порцию хмельного. Он пил кислое берилльское вино, как
нельзя лучше подходившее к характеру Немого. Все наши деньги сменили хозяев.
     Нас было семеро. Мы сидели, понурив головы. Здесь было  полно матросов.
Мы были иноземцами, чужаками, льдьми  того  сорта, которых  всегда  выбирают
жертвой,  когда  начинается   пьяная  схватка.   Все   мы,   за  исключением
Одноглазого, предпочитали поберечь свои силы, если нам не платили за драку.
     В  дверях  появилась отвратительная  морда Ростовщика.  Его  маленькие,
блестящие, похожие на пуговицы глаза сощурились. Он уставился на нас.
     Ростовщик.  Он получил это имя потому, что вымогает деньги и у Гвардии.
Оно ему не нравится, но он говорит, что  ничего нет хуже той клички, которую
повесили на него родственники: Сахарная Свекла.
     --  Эй! Это же Сахарная  Свекла! -- заорал Одноглазый. -- Подходи сюда.
Сахарная  Крошка.  Одноглазый  платит.  Он  слишком  пьян,  чтобы  придумать
что-нибудь получше.
     Он действительно был пьян. А будучи трезвым, Одноглазый жмется  сильнее
сыромятного ремня на шее.
     Ростовщик  вздрогнул,  воровато   оглядевшись.   Была  у   него   такая
привычка...
     -- Вы нужны  Капитану, ребята. Мы переглянулись. Одноглазый успокоился.
В  последнее время мы  мало виделись с  Капитаном. Он все время околачивался
вместе с разными шишками из . Имперской Армии.
     Элмо и Лейтенант встали. Я тоже встал и посмотрел на Ростовщика.
     Хозяин  взревел.  Девчонка-служанка  мотнулась  к  двери, перекрыв  ее.
Ог