фургоне,  где я  ее
бросил, и принялся за работу. Поступило несколько новых раненых.
     Под  непрекращающимся   напором  Несущего  Шторм  рвения  у  повстанцев
поубавилось.

ГЛАВА 2
     Я слонялся без дела, ожидая очередного вызова,  и  тут  заметил, как из
тучи пыли появился  Элмо. Я не видел его уже несколько дней. Он подскочил  к
Капитану. Я тоже трусцой подбежал к ним.
     --  ...обходят  справа, --  говорил он. --  Наверное,  пытаются первыми
добраться до Лестницы.
     Он  бросил  взгляд на меня и приветственно поднял руку. Я обалдел.  Она
вся побелела от соли и высохла от пота. Как и Капитан, он почти не отдыхал с
тех пор, как мы вступили в Ветреную Страну.
     -- Возьми всех, кто в резерве, и ударь им во фланг, -- ответил Капитан.
-- Врежь им посильнее, и быстро. Они этого не ожидают и всполошатся. Заставь
их поразмышлять над тем, что же мы задумали.
     -- Да, сэр, -- Элмо развернулся, чтобы уйти.
     -- Элмо?
     -- Сэр?
     -- Осторожней там, береги силы. Ночью мы хотим продолжать движение.
     В глазах  Элмо отразилась пытка.  Но он не обсуждал приказы, он хороший
солдат.  И  так же, как  и  я, он знал, что к Капитану они приходят  сверху.
Возможно, из самой Башни.
     С  приходом ночи  наступало молчаливое  перемирие. Пережив тягость дня,
обе армии не испытывали ни малейшего желания сделать хотя бы один лишний шаг
после наступления темноты. В ночное время стычки не происходили.
     Но  даже этих  часов  передышки, когда буря утихала, было недостаточно,
чтобы восстановить силы людей,  валящихся  с ног после  дневного перехода. А
теперь наше высокое  начальство хотело,  чтобы мы  предприняли  сверхусилие,
надеясь  достигнуть  некоторого  тактического   преимущества.  Добраться  до
Лестницы еще ночью,  врыться в землю и заставить повстанцев  идти на  штурм,
измученных непрекращающейся  бурей. Это имело смысл.  Но  это  был  тот  тип
маневра, приказ о котором генерал отдает, находясь в  тылу, в трехстах милях
от передовой.
     -- Ты слышал? -- спросил меня Капитан.
     -- Да-а. Просто ошарашило.
     --  Я  согласен  с  Поверженным,  Каркун. Переход будет легче для нас и
тяжелее для повстанцев. Дошло?
     -- Да.
     --  Тогда постарайся сейчас  передохнуть. Залезай в фургон  и  вздремни
немного.
     Я   развернулся  и  побрел,  проклиная  судьбу,  которая   лишила   нас
большинства лошадей. О боги, пешая прогулка начинала надоедать.
     Я не последовал совету Капитана, хотя это и звучало заманчиво. Но я был
слишком взвинчен, перспектива ночного марша потрясла меня.
     Я бродил вокруг, выискивая старых друзей. Гвардия рассеялась среди всей
толпы. Наши люди  были  как  бы проводниками воли  Капитана. Некоторых  я не
видел еще со времени Лордов и не знал, живы ли они сейчас.
     Мне  не удалось  найти никого,  кроме  Гоблина,  Одноглазого и  Немого.
Гоблин и Одноглазый  сегодня были  не  более  разговорчивы, чем  Немой,  что
говорило об их состоянии духа.
     Они устало тащились вперед, вперив глаза в сухую землю, и только иногда
производили  манипуляции  руками  или бормотали  какие-то слова,  чтобы  наш
пузырь тишины не  разрушился. Я волочился рядом с ними. Наконец я  попытался
нарушить молчание, сказав привет.
     Гоблин заворчал.  Одноглазый одарил меня злым взглядом, а Немой даже не
заметил моего присутствия.
     -- Капитан Сказал, что мы пойдем ночью, -- произнес я.
     Мне  хотелось,  чтобы   кто-нибудь   еще   стал  таким  же  прибитым  и
ошарашенным, каким был я сам.
     Взгляд Гоблина спросил, зачем мне понадобилось рассказывать такую чушь.
Одноглазый пробормотал что-то насчет превращения ублюдка в жабу.
     -- Ублюдок,  которого ты собираешься превратить в  жабу,  -- это  Ловец
Душ, -- сказал я с самодовольным видом. Он опять зло на меня посмотрел.
     -- Может, я тогда потренируюсь на тебе, Каркун?
     № Одноглазый не  хотел ночного перехода,  и Гоблин немедленно превознес
гений того человека, у  которого появилась такая  идея. Но его энтузиазм был
так слаб, что Одноглазый даже не удосужился ответить на этот укус.
     Я подумал, что надо попробовать еще раз.
     -- Вы, ребята, выглядите так же кисло, как я себя чувствую. Бесполезно.
Даже головы не повернули.
     -- Ну и ладно.
     Я тоже сник, в очередной раз переставил вперед ногу, выбросив из головы
всякие мысли.
     Они пришли за мной, чтобы я занялся ранеными, теми,: кто был с Элмо. Их
была  целая  дюжина, но  на сегодня это  все. Отчаянная  попытка  повстанцев
захлебнулась.
     Буря еще продолжалась,  но уже  стемнело.  Мы  делали все  как  обычно.
Оторвавшись немного от повстанцев, мы разбили лагерь и зажгли костры, бросив
туда все, что еще могли наскрести. Но только в этот раз отдых  был коротким,
до появления звезд на небе. Они зажглись и смотрели вниз, насмешливо мерцая,
говоря  о  том, что  все  наши  кровь  и пот  не имеют  никакого значения  в
сравнении с их вечностью. О том,  что  мы  сейчас  делаем, через  тысячу лет
никто и не вспомнит.
     Такие мысли посещали нас всех. Ни у кого не осталось ни жажды славы, ни
идеалов. Мы хотели просто попасть туда, где можно лечь и забыть о войне.
     Но война о нас не  забудет. Как только  Капитан решил, будто  повстанцы
убедились в том, что мы стали лагерем,  он скомандовал подъем, и бесконечная
колонна зазмеилась по залитой лунным светом бесплодной земле.
     Прошли  часы, а  мы  еще  никуда  не пришли. Пейзаж  был все тот  же. Я
случайно взглянул назад и увидел, что Несущий Шторм послал очередную бурю на
лагерь повстанцев. Там пульсировали и трещали вспышки молний. Такой яростной
атаки они еще не видели.
     Погруженная  в  темноту  Лестница  Слезы  возникала  так медленно,  что
сначала я  решил, будто вижу край низкой облачности. Звезды начали меркнуть,
восток засветился, и над горизонтом начала вырастать земля.
     Лестница Слезы --  это практически  непроходимый,  дикий район с сильно
пересеченной местностью. Есть только одна, очень тяжелая дорога, от  которой
и берет название  эта  земля. Она постепенно поднимается, пока неожиданно не
начинаются  нагромождения  утесов и  обрывов  из красного песчаника, потом и
столовые горы. Такой ландшафт  тянется во все стороны на сотни миль. В свете
утреннего  солнца  они  кажутся  разрушенными  временем  стенами  гигантской
крепости.
     Колонна  углубилась   в  каньон,  перегороженный  каменной   осыпью,  и
остановилась; мы  ждали, пока  расчистят  дорогу  для фургонов. Я  вполз  на
вершину красной скалы и наблюдал за бурей. Она двигалась в нашу сторону.
     Успеем ли мы пробиться до подхода Твердого? Дорогу  перегородила свежая
осыпь. Она тянулась только  на четверть мили. Под ней лежал караванный путь,
который действовал, пока война не прервала торговлю.
     Я -- опять повернулся лицом к шторму. Твердый показывал хорошее  время.
Им, наверное, двигала
     злость,  и  он  не  собирался  проигрывать.  Мы  убили   его  шурина  и
осуществили Повержение его кузины...
     Мое внимание  привлекло движение  на  западе.  На Твердого шла  широкая
полоса  свирепых  грозовых  туч,  грохоча и  скандаля  между  собой.  От них
отделилось черное  облако и  понеслось  вперед, к песчаной буре. Поверженный
играл грубо. Твердый был упрям. Он выдерживал все.
     -- Эй, Каркун! -- закричал кто-то.  -- Давай! Я  посмотрел  вниз. Самый
тяжелый участок фургоны уже преодолели. Пора идти.
     Грозовые облака исторгли из своих  недр  еще  одну  чернющую тучу.  Мне
стало почти жалко людей Твердого.
     Вскоре  после  того,  как  я  снова  присоединился  к  колонне,   земля
вздрогнула.   Скала,  на  которую  я  забирался,  колыхнулась,  застонала  и
опрокинулась,  неуклюже  развалившись поперек  дороги.  Еще  один  маленький
подарок Твердому.
     Мы остановились незадолго до наступления ночи. Наконец приличная земля!
Настоящие деревья, журчит  ручей.  Те, у кого оставались еще  какие-то силы,
начали окапываться и готовить еду. Остальные упали там, где  стояли. Капитан
не  давил на  них.  Лучшим лечением  в  тот  момент было  дать  им  спокойно
отдохнуть. Я спал, что твое бревно. Одноглазый разбудил меня с петухами.
     -- Давай  приниматься  за  работу,  --  сказал  он.  --  Капитан  хочет
организовать  госпиталь. --  Он  скорчил  гримасу.  Одноглазый выглядел  как
отборный чернослив. -- Ожидается подмога из Амулета.
     Со  стонами,  жалобами  и  тяжелыми  вздохами  я  поднялся.  Все  мышцы
задеревенели, все кости болели.
     --  В  следующий  раз, когда  мы окажемся  в  достаточно цивилизованном
месте, где будет таверна,  напомни мне,  чтобы я выпил  за  вечный  мир,  --
проворчал я. -- Одноглазый, я готов уйти в отставку.
     -- А  кто не готов?  Но ты же хранитель  Анналов, Каркун.  Ты постоянно
тычешь, нас носом в традиции.
     Ты же знаешь, что у тебя есть только две  возможности уйти  из Гвардии:
умереть  от  старости  или  вперед  ногами  с  поля  боя.  Затолкай  в  свой
отвратительный  рот какой-нибудь  жратвы, и  поковыляли. У  меня  есть  дела
поважнее, чем игры в медсестру.
     -- Какое прекрасное утро, да?
     -- Просто радужное  настроение.  --  Он  раздраженно отвернулся, пока я
приводил себя в подобие порядка.
     Лагерь оживал. Люди ели и смывали  со  своих тел пустыню. Они ругались,
ссорились, жаловались на судьбу. Некоторые даже разговаривали друг с другом.
Выздоровление началось.
     Сержанты и офицеры осматривали окрестности, подыскивая наиболее удобные
позиции для обороны. Здесь было то место,  где Поверженные хотели остановить
врага.
     Это было подходящее место, отрезок того пути, который и дал Лестнице ее
название, гора,  возвышающаяся  на  двенадцать  сотен  футов над  лабиринтом
каньонов.  Старая дорога прорезала склон горы бесчисленными  поворотами так,
что издалека она была похожа на гигантскую кривобокую лестницу.
     Мы  с  Одноглазым  взяли  с собой  дюжину человек  и начали  переносить
раненых в тихий лесок, подальше наверх от предполагаемого места сражения. Мы
потратили час, устраивая их поудобнее и готовясь к предстоящей работе.
     --  Что это?  -- неожиданно  спросил  Одноглазый.  Я  прислушался.  Шум
подготовки затих.
     -- Что-то происходит, -- сказал я. .
     -- Гениально, -- ответил Гоблин. --Вероятно, люди из Амулета.
     -- Давай посмотрим.
     Тяжело ступая, я выбрался из леска  и пошел  дальше вниз, к месту,  где
расположился Капитан. Новоприбывшие показались как раз в тот момент, когда я
вышел из-за деревьев.
     Я бы сказал, что их было около тысячи, половина, в сверкающей униформе,
из личной Охраны Леди,
     остальные,  по-видимому, возницы фургонов. Колонна  фургонов  выглядела
даже более внушительно, чем пополнение.
     --  Сегодня будем  пировать, --Прокричал я Одноглазому, который  шел за
мной следом.
     Он посмотрел на фургоны, и  его лицо расплылось в улыбке.  Удовольствие
на лице Одноглазого -- почти такое же необычное дело, как мифические куриные
зубы. Такие улыбки определенно заслуживают того, чтобы занести их в Анналы.
     С батальоном Охраны был Поверженный, которого зовут Повещенный.  Он был
невероятно длинным и тощим. Голова у него была сдвинута набок, а вздутая шея
побагровела от петли. Распухшее  лицо  застыло в выражении человека, который
был задушен. На мой взгляд, ему, должно быть, трудно говорить.
     Он был пятым Поверженным, которого я видел. До него это были Ловец Душ,
Хромой, Меняющий Форму и Шелест. Ночную Ящерицу  я упустил в Лордах и до сих
пор не видел Несущего Шторм, несмотря на то что он совсем близко. Повешенный
отличался от других. Остальные обычно носили что-нибудь, чтобы скрыть голову
и лицо. За исключением Шелест,  они целые столетия провели в земле, и могила
не была к ним особенно милосердна.
     Повешенного  встречали  Ловец  Душ и  Меняющий Форму. Капитан тоже  был
рядом,  позади них. Он слушал командира  прибывшего батальона. Я  подобрался
поближе, надеясь что-нибудь подслушать.
     Командир  батальона  был  мрачен,  потому  что ему пришлось  перейти  в
распоряжение  Капитана.  Никому  из регулярной  армии не  хочется  исполнять
приказы заморских новичков-наемников.
     Я уселся поближе к Поверженным и обнаружил, что не могу понять ни слова
из  их  разговора.  Они  говорили  на Телле-Курре, языке,  умершем вместе  с
падением Правления.
     Чья-то рука легко коснулась  моей.  Удивленный,  я  посмотрел  вниз,  в
большие карие глаза Душечки, которую не видел несколько дней. Душечка быстро
     жестикулировала пальцами... Я изучал ее язык. Девочка хотела мне что-то
показать.
     Она привела меня к  палатке  Ворона, стоявшей  недалеко от капитанской,
забралась  внутрь и  вернулась  с  деревянной  куклой.  Это было  с  любовью
сделанное  творение  рук  человеческих. Я не  мог себе  представить, сколько
часов  Ворону  для этого понадобилось. И я не мог представить, где  он нашел
столько времени.
     Душечка замедлила движение пальцев так, чтобы я смог ее понимать Я  еще
не совсем освоил  ее  знаки.  Она рассказала, что это Ворон сделал ей куклу,
как я и  предполагал, и что сейчас он шьет ей гардероб. Ей  казалось, что  в
руках у нее  огромное  сокровище. Вспомнив ту деревню, где мы ее нашли, я не
сомневался, что это -- самая лучшая игрушка, которой она когда-либо владела.
     Удивительное  дело,  если говорить  о Вороне,  таком резком,  холодном,
молчаливом, использующем свой нож, казалось, только в очень зловещих целях.
     Мы проболтали с Душечкой несколько минут. Ее --
     мысли   были   такими   ясными   и   непосредственными,   что    сильно
контрастировали с  миром,  полным  разброда, лицемерия, непредсказуемости  и
интриг.
     Мое плечо стиснула рука, наполовину зло, наполовину дружески.
     --  Тебя  ищет  Капитан, Каркун.  Глаза Ворона сверкали  как обсидиан в
тусклом свете  луны. Он  сделал вид,  что куклы не существует.  Я  понял, он
просто любил неожиданности.
     -- Хорошо, -- сказал я, попрощавшись жестами.
     Мне очень нравилось учиться у Душечки, а ей
     нравилось меня учить. Я думаю, это позволяло ей
     почувствовать себя нужной. Капитан предполагал
     всех   научить   языку  жестов.   Это   могло   быть   весьма  полезным
усовершенствованием наших  традиционных, но  не всегда понятных сигналов  во
время ведения боевых действий.
     Капитан встретил меня мрачным взглядом, но избавил от очередной лекции.
     -- Твои новые помощники и снаряжение -- вон там. Покажи им, куда идти.
     -- Да, сэр.
     На нем  лежала большая ответственность. Он никогда не командовал  таким
количеством людей, как и не  попадал в такие  неблагоприятные условия, когда
приказы были невыполнимы, а будущее -- совершенно неопределенно. Похоже, нас
собираются  принести в  жертву, чтобы выиграть время. Среди  нас, в Гвардии,
нет  больших энтузиастов  сражений, но  Лестницу  Слезы невозможно  удержать
одними фокусами. Похоже, пришел конец.
     Никто не  сложит песен в нашу честь. Мы -- последняя из Вольных Гвардий
Хатовара, и наши  традиции и воспоминания живут только в моих Анналах. Мы --
свои собственные гробовщики и плакальщики.
     Гвардия  -- против  всего остального  мира.  Так всегда  было  и всегда
будет.
     Помощь,  поступившая мне  от Леди,  состояла из  двух квалифицированных
военных хирургов и дюжины учеников с разным уровнем  подготовки. Кроме того,
была  еще пара фургонов, забитых медицинским снаряжением .и медикаментами. Я
был доволен. Теперь у меня был шанс спасти несколько человек.
     Я привел  новичков в свой лесок,  объяснил им, как я работаю, ^ спустил
их на  своих пациентов.  Убедившись,  что они  не полные профаны, я расширил
госпиталь еще немного наверх и влево.
     Я работал без передышки. Мне не нравилось то,  что произошло с Гвардией
Слишком  много новых  людей появилось. Былая близость между людьми  исчезла.
Раньше я каждый день видел каждого человека из Гвардии. А теперь некоторых я
не встречал еще со времени бегства из Лордов, и я даже не знал, живы они или
нет,  или попали в плен.  Я  почти помешался на страхе, что кто-нибудь будет
навсегда потерян и забыт.
     Гвардия -- наша семья. Братство заставляет ее дышать и жить. В эти дни,
со всеми новыми лицами северян, главное, что удерживало Гвардию вместе, --
     это  отчаянные  усилия   ветеранов  снова   достигнуть  былой  близости
отношений  и взаимопонимания между  людьми. Печать  этих  напряженных усилий
лежала на всех лицах.
     Я вышел, чтобы  сходить к одному  из передовых наблюдательных  пунктов,
который  находился над ручьем, падающим в каньон. Дорога идет вниз, вниз,  и
там, под  слоем  легкого  тумана, лежит  небольшое  озерцо. Из него вытекает
тоненькая  струйка,  которая направляется  в  сторону  Ветреной  страны.  Но
журчащий поток не достигнет ее.  Я осмотрел хаотическое нагромождение утесов
и глыб из  песчаника. Грозовые  тучи со  вспышками  молний, пляшущими вокруг
них, грохотали и  обрушивались  на  бесплодные  земли,  напоминая  мне,  что
надвигаются неприятности.
     Твердый приближался, несмотря на ярость Несущего Шторм. Завтра он будет
здесь, подумал я. И еще я подумал о том,  какой урон нанесли ему  эти  бури.
Явно недостаточный.
     Я  высмотрел  большого  неуклюжего  человека,  который тащился вниз  по
извилистой  дороге.  Меняющий  Форму  собирается опробовать  свои  кошмарные
трюки. Он мог войти в лагерь повстанцев как свой и отравить котлы с едой или
заразить питьевую  воду. Он мог стать  тенью в ночи и расправиться с ними по
одному,  оставляя только обезображенные трупы, которые наводили  бы  ужас на
тех,  кто  еще  жив.  Сейчас  я  завидовал  ему, хотя  всегда питал  к  нему
отвращение.

ГЛАВА 3
     Горел небольшой костер, и .над  лагерем мерцали звезды.  Нас  собралось
несколько  человек,  все были  старыми партнерами по игре в  тонк. Я  был  в
небольшом выигрыше.
     -- Я выхожу из игры, пока в выигрыше, -- сказал  я. -- Кто-нибудь хочет
сесть вместо меня?
     Я разогнул свои больные ноги,  отошел и уселся на бревно, уставившись в
небо. Звезды казались веселыми и дружелюбными.
     Прохладный воздух был  свеж  и  неподвижен.  В  лагере  стояла  тишина.
Сверчки и ночные птицы пели свои  колыбельные песни.  На  земле царили мир и
спокойствие, и было трудно поверить в то,  что совсем скоро это место должно
превратиться  в поле боя. Я ворочался,  пока не устроился  поудобнее,  затем
стал созерцать  звезды с их  мягким  и успокаивающим светом.  Я  определенно
наслаждался моментом, ведь он мог стать вообще последним подобным моментом в
моей жизни.
     Костерок потрескивал,  его огонь  слабо  колыхался. Кто-то нашел в себе
силы подбросить  туда еще веток. Огонек  взметнулся  вверх,  и в мою сторону
пополз дымок с ароматом смолы. Огонь отбрасывал  тени и они плясали по лицам
наших  азартных  игроков.  Одноглазый  сидел   с  поджатыми  тубами   --  он
проигрывал. Жабий  рот Гоблина невольно  растянулся  в улыбке. Немой, будучи
Немым,  ничего  не  выражал своим видом.  Элмо напряженно думал  и хмурился,
высчитывая свои шансы. У Шалуна вид был более кислый,
     чем обычно.  Я  был  рад  снова увидеть  его, так  как боялся,  что  мы
потеряли его в Лордах.
     Только один хилый метеор прокатился по небу,  и больше ничего. Я бросил
бесплодное созерцание и прикрыл глаза, прислушиваясь к биению своего сердца.
Твердый  идет. Твердый  идет,  стучало  оно, подражая  топоту приближающихся
полчищ. Рядом присел Ворон.
     -- Тихо сегодня, -- он огляделся.
     --  Затишье  перед  бурей, --  откликнулся  я.--  Что там  наши  власть
предержащие?
     --  Бурные споры. Капитан, Ловец  и этот новенький хотят  им пока  дать
потявкать. Чтобы они потеряли бдительность. Кто выигрывает?
     -- Гоблин.
     -- Одноглазый там не сдает из-под стола?
     -- Мы его еще не поймали.
     -- Я все слышал, -- прорычал Одноглазый. -- Во рон, я тебя как-нибудь..
     -- Знаю,  заткнись. Меня и так уже заколдовали.  Карк