лось,  вся  глубина
давно запертого  в  стенах  воздуха  пронизана  этим  смутным  мерцанием,  -
Скаглону стало не то чтоб страшно, но как-то  беспокойно,  не  по  себе,  он
поспешно проверил, при нем ли кисетик, не забыл ли он его, чего  доброго,  у
Ниссагля. Наконец к нему вышел Этери Крон в  длинной  бархатной  тоге  цвета
сырого мха. Поверх складок  на  груди  переливались  пластины  ожерелья,  на
висках блестела чешуйчатая цепочка.
   - Доброго вам здравия, яснейший  магнат.  Его  сиятельство  Энвикко  Алли
просил с почтением передать вам вот это.
   Этери принял кисетик. Перед ним  стоял  посланник  -  высокий  ясноглазый
солдат, ведать не ведавший о том, к чему причастен.
   - Возьми. - Этери сдернул с волос цепочку, вложил  ее  в  крепкую  ладонь
Скаглона и нетвердым голосом продолжил:
   - Я благодарю тебя, вестник. Назови свое имя.
   - Скаглон, яснейший магнат.
   - Да пребудет над тобой Сила, Скаглон. - Влажная рука  Этери  дотронулась
до запястья гвардейца, и тот подумал: "Если байки про Этарет  правда,  то  я
должен почувствовать какое-то тепло или легкость..." Но ничего такого он  не
почувствовал. Он отступил пятясь, как полагалось по этикету, унося в  кулаке
легкую и нежную, словно струйка воды, цепочку, а в сердце жалость, жалость в
этому мальчику в стариковской тоге, жалость к его горящим сапфировым очам  и
воздушным локонам - терпкую и черную, как земля, жалость простого человека.
   Этери развязал шнурки и вынул из  кисетика  роговой  флакон  с  маленькой
головкой из маслянисто-тусклого кристалла. Он прочитал записку. Вот он,  яд.
Создание незримого Зла. Да, времена не те. Стало жутко. Каждую минуту  рядом
может оказаться незримая тень -  Зло.  Каждую  минуту,  на  восходе  или  на
закате, под луной или под солнцем, может оно войти в его  тело  и  поглотить
душу. Мысль об этом доводила его до головокружения.
   Надо посоветоваться с кем-то,  и  лучше  всего  с  Аргаредом,  высшим  из
Посвященных, пусть укажет... Но тут внутри себя Этери услышал  новый  голос.
Он был звонкий и жесткий. Мальчик взглянул на свои тяжелые от перстней руки,
зеленое свое одеяние и как-то по-новому произнес свое имя,  явственно  узрев
его нанесенным на все скрижали золотыми буквами после стародавних,  покрытых
пылью имен. Он сжал флакон в ладони. Нет, он будет  один.  И  он  не  станет
глядеть из-за угла, как она умирает в течение года.  Он  всыплет  полфлакона
или даже весь флакон. Одним ударом  он  опрокинет  ее  в  небытие.  А  потом
объявит всем, что он сделал, призвав в свидетели Алли и прочих ее рабов. Да,
так и будет.

***

   Тепловатую кислятину, вязкую, как коровья слюна, едва возможно было пить.
Весь рот был ею изнутри облеплен, язык двигался с трудом, и Беатрикс  делала
судорожные  глотки,  помогая  себе  движениями  обнаженных  плеч  и  резкими
вздохами. Она была уже одета, чтобы ехать на празднество  в  Дом  Крон,  где
предстояло объявить о бракосочетании с Эккегардом.  Корчась  от  отвращения,
королева заглатывала настоенное на сливках  противоядие,  превратившееся  за
два дня в тягучую отвратную бурду. Вокруг, рискуя,  что  его  каждую  минуту
может застать Эккегард, вертелся возбужденный Алли. Лицо его было набелено и
нарумянено, чтобы не выдала внезапная краснота или бледность.
   Его тело облегал куцый внизу и очень  пышный  сверху,  обильно  унизанный
золотой мишурой наряд из нежно-оранжевого бархата с фестончатыми рукавами до
земли. Один чулок темно-огненный, с золотой плетеной подвязкой под  коленом,
другой черно-желтый с золотыми нитями. Завитые и  симметрично  взбитые  надо
лбом кудри походили на медное  облако.  Кроме  того,  от  красавца  донельзя
приторно пахло амброй.
   - Ничего, красотка, Бог терпел и нам велел, - игриво зашептал  он,  когда
Беатрикс поперхнулась.
   - А шел бы ты отсюда, - прошипела королева, отрывая губы от сосуда,  тебе
ведь давно пора быть на празднестве.
   - Уже исчезаю, высокая владычица. -  Алли  подлетел  к  потайной  дверце,
открыл ее, остановился на миг и, полу обернувшись, сказал:
   -  Высокая  владычица,  я  таки  выяснил,  как  будет  уменьшительное  от
Беатрикс. Бэйтш! - выкрикнул он в ее сердитое лицо.
   - Проваливай! - Словечко "бэйтш" на языке простых людей означало также  и
"шлюха".
   Едва закрылась потайная дверца, как в королевские покои вступил  Эккегард
Варгран.
   - Ах, ты уже готова ехать, Беатрикс? - спросил он ласково.  Кажется,  это
был первый вечер, когда печаль  покинула  его.  Глядя  на  него  исподлобья,
Беатрикс продолжала глотать противоядие.
   Он остановился в нескольких шагах от нее. Отсветы огня змеились по шитью,
покрывавшему его плечи. Одеяние на нем было короткое, но не куцее, и оно ему
очень шло.
   - Что ты такое пьешь.
   - Укрепительное лекарство.
   - Дай мне немножко. Она вздрогнула.
   - Оно ужасно противное, Эккегард. Не отплюешься потом.
   - Ах, опять у тебя  эти  словечки.  Ладно,  оставь  мне,  пожалуйста,  на
донышке, у меня пересохло в горле и очень хочется пить. - Он  осторожно,  но
властно обнял ее сзади и попытался отвести бокал от ее губ.
   - Эккегард, ну дай же мне допить. Говорю тебе, оно не утоляет жажду,  оно
противное!
   - Тем более, тебе хуже не будет, если не допьешь. Ну, дай  мне  немножко,
не упрямься!
   - Не дам! - Королева выскользнула из его  рук,  отбежала  и  одним  махом
допила  настойку.  -  Напьешься  на  пиру.  Или  возьмешь  себе  за  правило
досасывать подонки моих тинктур.
   Варгран засмеялся. Глаза его сияли. Беатрикс подошла  и  пропустила  руку
ему под локоть.
   -  Ну,  идем?  А  знаешь,  как,  оказывается,  звучит  уменьшительное  от
Беатрикс? Бэйтш. Кажется, в Новом Городе это означает "шлюха". Так что мне с
таким именем на роду написано...
   - У тебя странная склонность ко всяческой мерзости.  Это  не  может  быть
оправдано никаким именем. - Варгран увлек ее  за  собой,  не  объясняя,  что
"бэйтш" у псарей означает еще и гончую суку.
   -  Что  вы  творите,  Этери!  -  с  ужасом  прошептал  Алли,  едва  успев
перехватить занесенную над кубком руку Крона с раскрытым флаконом...
   - Я хотел покончить с ней сразу.
   - И сразу покончили бы с фамильным кубком. Такое количество  яда  тут  же
его и разъест.
   Два драгоценных кубка из раковины наутилуса немо переливались на  высоком
круглом столике. Вино играло в них бледным золотом.
   - Не горячитесь, только одну иголку. Отцепите вашу фибулу, думаю, что она
подойдет.
   - Две иголки.
   - Одну! Боже мой, Этери, мы же не на торгу! Это очень сильная  отрава.  Я
бы даже посоветовал вам насыпать в вино пряностей, потому что вкус меняется.
   - Да, да.
   Дрожащими  потными  руками  Этери  отцепил  от  ворота  фибулу,   иголкой
зачерпнул порошку. Его волосы свесились на лоб, мокрое лицо заострилось.  На
юного героя он не походил, и Энвикко помимо  воли  зло  усмехнулся,  сощурив
выпуклые кобальтовые глаза.
   - Готово. - Последние крупицы порошка распустились в золотом вине.
   - Насыпьте пряностей... Вот так. Успокойтесь, время есть, лучше  заколите
вашу фибулу перед зеркалом, а то может быть криво. -  Алли  представил,  как
будет рассказывать эти подробности Беатрикс...  Да  только  если  она  будет
изображать отравленную, этот ее благороднейший князь Эккегард от постели  не
отойдет. А потом она возьмет его в мужья. В консорты. Ревность обдала душным
жаром. Стало вдруг до содрогания ясно: через все унижения и насмешки Варгран
таки добьется ее привязанности, потому что он обо всем  смолчит,  все  обиды
сожжет в своей безумной благородной любви, и она  прикипит  к  нему,  с  нее
сойдет южная блескучая  шкура,  она  обрастет  добродетелью,  она,  наконец,
обретет покой - прорва их всех сожри!  -  обретет  его  рядом  с  этаретским
темнокудрым князем, который  уймет  ее  душеньку!  А  ему,  Алли,  зачахнуть
пустоцветом... Ох, этот мир в самом деле ужасен!
   Он посмотрел на столешницу с двумя кубками,  стоящими  так,  чтобы  Этери
взял их, не спутав... Через миг вернулся от зеркала Этери с все  равно  косо
пришпиленной у яремной впадины фибулой. Поверхность вина была  неподвижна  в
ожидании, когда ее коснутся уста королевы и Эккегарда.
   Беатрикс весь вечер ни на шаг не отходила  от  Эккегарда,  прельстительно
поводя обнаженными плечами в ореоле черного меха. На ней было белое  платье,
голову она укрыла намотанным  на  тесный  чепец  черным  шапероном,  длинный
скользкий хвост  которого,  унизанный  хрустальными  бусинами,  струился  по
груди, словно орденская лента. Вокруг чинно раскланивались  друг  с  другом,
собирались по двое, по трое, вели тихие беседы. В потайных комнатах под вяло
звенящий наигрыш музыкантов  готовились  к  выступлению  певцы.  Магнаты  со
снисходительной усмешкой провожали взглядами королеву. Ну что за дура!  Хуже
детей эти люди. Проигралась в пух, но мнит, что обвела всех  вокруг  пальца.
Большинство же было занято разговорами  о  балладах,  охотах  и  толкованиях
легенд.
   - Все собрались, - услышала Беатрикс Варграна.
   - И что? - не поняла она, занятая своими мыслями.
   - Пора. Объявим же радостную весть. Чего медлить?
   - Хорошо. Идем.
   Сквозь толпу разряженных гостей они проложили путь на возвышение.
   - Ты научишь меня Этарону? - спросила  вдруг  Беатрикс;  в  самые  острые
минуты волнения ее всегда  тянуло  съязвить.  Эккегард  ответил  ей  быстрым
недовольным взглядом. И без того неспокойное сердце  ее  отозвалось  дрожью,
злорадно предвкушая суматоху, которая вскоре тут поднимется, а он уже  начал
говорить, слова легко взмывали под дымный потолок залы с  колоннами  в  виде
деревьев. Ей показалось, что зеленое пламя лампионов стало  ярче.  Эккегард,
время от времени прерывая речь, скользил взглядом по склоненному светящемуся
профилю Беатрикс. Он был почти счастлив. А потом преклонил перед ними колено
юный и суровый наследник Имени и  Дома  Крон  -  Этери.  Он  высоко  вскинул
кубки-раковины с не дрогнувшим в них вином.  Беатрикс  увидела  его  сияющую
торжеством и дерзостью улыбку, и кровь прихлынула к ее сердцу. Вот она  -  в
золотой пучине поданного вина под  бледными  пятнами  огней  смерть.  Этери,
высказывая свое пожелание,  надменно  тянул  слова.  Даже  на  эмандском  от
полноты чувств  соизволил  что-то  вымолвить.  "Ну,  держитесь,  милые  мои.
Умереть-то я не умру, не затем меня рожали". Но больно будет. Только не  ей.
Коротко выдохнув, она залпом опорожнила кубок.
   В мире настала тишина. Заглушив в себе все мысли, Беатрикс ждала.  Ждала,
когда начнется жжение... Его не было. Она с досадой подумала: "Слишком много
противоядия, придется сыграть..."
   ...Рядом  что-то  упало.  Она  тупо,  не  соображая,  увидела   на   полу
кубок-раковину в растекающейся винной луже. Зачем-то поглядела и на тот, что
был в ее руке.  Потом  в  мозгу  сухим  хлопком  полыхнула  бледная  молния.
Беатрикс поняла,  что  играть  не  надо.  Она  резко  повернулась  вправо  и
похолодела - перед ней блестела белая маска с расширенными от ужаса глазами.
   Он оседал, извиваясь, раздирая на себе одежду, и тут до  нее  дошло.  Она
отшвырнула кубок...
   - Эккегард!!! - Ее дикий вопль всех  оглушил.  Вслепую  простирая  вперед
руку, словно пытаясь указать на убийцу, Беатрикс кричала изо всех сил, будто
ее голос мог совершить что-то помимо воли и мысли людей.
   - Схватить его! Арестовать! Никого не выпускать отсюда! Схватить  убийцу!
Схватить! Схватить! Схватить!
   Эккегард бился в судорогах. Тьма  застилала  его  взор.  Хрип  рвался  из
гортани, скрюченные пальцы цеплялись за блестящие края одежд, рвали и давили
горло, чтобы унять пылающий внутри дурной огонь.
   Беатрикс, бросившись рядом с ним на колени, раскачивалась  из  стороны  в
сторону,  выкрикивая  приказы  вперемешку  с  бессмысленными  угрозами.   Ей
казалось, что быстрота ее приказов и сила голоса могут чему-то  помочь.  Она
перестала  понимать,  что  происходит  вокруг,  видя  перед   собой   только
обезображенное лицо с пузырящейся из углов рта черной кровью.
   Беатрикс пришла в себя лишь тогда, когда кто-то грубо  сунул  ей  в  руки
тяжелый шершавый кувшин с молоком. Она  налегла  всем  телом  на  Эккегарда,
прижала его к полу и, залив молоком ковер и свое платье,  влила  ему  в  рот
почти весь кувшин, оказавшийся не таким уж  объемистым.  "Больше  молока  во
всем доме не было", - сказал солдат. Она, услышав,  не  поняла,  но  подняла
голову и посмотрела: двое гвардейцев пригнули к полу Этери  -  его  лица  не
было видно. Дальше жались друг к другу гости,  притиснутые  к  стене  частой
шеренгой солдат с алебардами. Ставшее пустым пространство залы мерил  шагами
Раэннарт,  командир  Дворцовой  стражи.  Гнетущую  тишину  нарушали   только
хриплые, отрывистые стоны Эккегарда. Скоро он затих (молоко ослабило боль) и
замер у нее на коленях. В глазах у него была мука. А у нее, склонившейся над
умирающим, ничего не болело и болеть не могло.  Разве  она  не  напилась  до
рвоты противоядия, пожалев ему  даже  глоток?  Стиснув  зубы,  она  подавила
желание завыть, зареветь во весь  голос,  по-бабьи...  От  злобы  и  жалости
разрывалось ее бьющееся о ребра сердце. Но взгляд ее уже был спокоен.
   - За... лекарем послано? - спросила она сипло.
   - Послано, ваше величество. -  Раэннарт  замер  перед  ней.  -  В  Тайную
Канцелярию тоже послано, ваше величество.
   - Да... Хорошо. Эккегард... - позвала она. Он взглянул  на  нее  услышал.
Его сотрясала крупная дрожь. Черная пенистая кровь стекала из углов  рта  на
подбородок. Она обтерла ее рукавом.
   "Милый мой, милый... - Беатрикс не понимала, шепчет она  это  или  только
думает:
   - Он умрет! Неужто я его  люблю?..  Ох,  оборони  Бог,  нет,  пожалуйста,
нет... Узнаю, только когда умрет".
   - Боже мой! - позвала она беспомощного Бога простых людей. - Боже мой!  -
И поняла, что даже если Бог с кротким голубооким ликом  поможет  ей,  потому
что она Бэйтш, Вьярэ, Вичи - блудливая сучка и лиходейка, то уж никогда этот
Бог ничего не сделает ради гордого Эккегарда, никогда. Сколь  ни  изнывай  в
слезах, сколь ни кайся. Никогда. "Ты же знаешь, зачем же просишь. И потом  -
разве так тебе не лучше?" - усмехнулся  Господь  отравителей,  душегубцев  и
шлюх, степенно уходя от нее по ночным облакам. Потому что на свой лад он  ей
уже помог.
   Двери  с  грохотом  распахнулись,  впуская   Ниссагля.   Черная   бахрома
топорщилась на его локтях, короткий меч в длинных петлях ездил по бедру,  на
белой кот дарм, надетой поверх замшевого  колета,  ветвился  алый  орнамент.
Черно-белая шляпа с двумя хвостами, перевитая алой лентой, венчала его узкое
пожелтевшее лицо с тяжелым подбородком. За ним вошли  солдаты,  не  виданные
ранее в Хааре, в плоских тусклых шлемах.  Кожаные  черные  подшлемники  были
пришнурованы к негнущимся оплечьям, оплечья  -  к  кафтанам,  жесткий  скрип
выдавал подшитое под кожу железо. Серые широкие  рукава  достигали  колен  и
были вырезаны, как крылья нетопыря. На груди и у правого бедра  покачивались
вырезанные из медных пластин знаки - щит, поле кровавого цвета,  отороченное
черным, и на нем - лобастая, клыкастая, упрямо опущенная голова черного пса.
По команде Ниссагля они рассыпались и оцепили зал, выставив мечи.
   - Факелов! - гаркнул Гирш, и напуганные слуги принесли огонь раньше,  чем
даже шевельнулись солдаты. Стало светло, но и страшно от желтых сполохов  на
оголенной стали оружия. Ниссагль двинулся  к  королеве,  по  пути  подняв  и
спрятав за спину бокал Варграна,  в  котором  еще  оставалось  залившееся  в
завитки раковины вино. Над  Варграном  хлопотали  лекари,  братья  Гаскерро.
Беатрикс продолжала сидеть на полу, то и  дело  обводя  зал  все  еще  диким
взглядом. Губы ее кривились.
   - Прошу покорнейше о подробностях, ваше величество...
   - Подробность одна - измена. Этери Крон  отравил  Эккегарда,  мой  верный
Ниссагль, вот и все подробности. Дознайся, почему он это сделал и что он еще
хотел сделать, если хотел. - Она говорила очень  медленно,  низким  голосом,
опустив глаза.
   - Понимаю! - Он хлопнул в ладоши, вызывая своих старшин. - Все  обыскать,
перерыть весь дом, вспороть все перины, никого отсюда до моего  указания  не
отпускать, всех входящих задерживать! Преступника немедленно  в  оковы  и  в
Сервайр. Исполнять!
   Тут гости возле стены вспомнили о своей чести и зашумели.
   - Вы не имеете права! - прозвучало несколько голосов сразу. Эвен Варгран,
Рейар Крон, опекун  и  воспитатель  сироты  Этери,  Окер  Аргаред,  стряхнув
оцепенение, бросились одновременно  вперед.  Эвен  ничего  не  видел,  кроме
своего распростертого на полу сына. Его,  то  ли  из  уважения  к  отцовским
чувствам, то ли не ожидая от него такого стремительного порыва,  пропустили,
но огромный гвардеец  равнодушно  отшвырнул  Аргареда  назад,  больно  ткнув
железным концом древка в живот, да и Крона отбросили к стене шипастым щитом.
Их крики о том, что Этарет могут пленять и  судить  только  Этарет  и  никто
больше и никто никогда не смеет обыскивать Дома  Высоких,  тщетно  сотрясали
алый  от  пламени  воздух.  Побелев  от  ярости,  оба  смотрели,  как  Этери
выволакивают из залы, как черно-серые безликие солдаты разбегаются по  дому,
направляемые криками команд и свистками, и стучат мечами  об  углы  в  узких
галереях.
   Лекари подняли Эккегарда на носилки, Эвен держался за них сбоку, Беатрикс
одурело пошатывалась с другой стороны, и лицо ее ничего не выражало.

Глава восьмая
ПАЛАЧИ

   - И начнем ночь, - хрипло сказал Ниссагль и сел за стол.
   Покой Правды, новоустроенная  в  Сервайре  обширная  камера  пыток,  имел
отгороженный закут. Допросы производились в длинной низкой зале с необычным,
гасящим звуки плоским потолком. Зала была уставлена пыточными  снарядами.  В
отгороженном же закуте принимали доносчиков и  свидетелей,  чтобы  при  виде
дыб, козел, воронок и крючьев с пучками  плетей  у  них  не  костенел  язык.
Кабинетец служил, так сказать, преддверием.
   Сейчас  тяжелая  широкая  дверь  в  пыточную  была   приоткрыта,   оттуда
приглушенно вздыхали мехи, что-то  почти  уютно  поскрипывало,  позвякивало,
потрескивало...
   - И начнем ночь... - Ниссагль отвел  шарик  на  цепочке,  отпустил:  гонг
прозвучал неглубоким, металлически-чистым звуком, и  тут  же  ему  отозвался
звон цепей.
   Этери немилосердно трясло. Глаза  его  блестели,  щеки  пятнисто  пылали,
движения были резки.
   - Цепи - снять! - приказал Ниссагль и, пока охранник возился  с  замками,
самолично налил из узкогорлого кувшина темное слабое питье в  два  оловянных
кубка. Потом он выскользнул  из-за  стола,  самолично  же  подвинул  широкое
кресло и усадил в него Этери, положив обе руки тому на плечи.
   - Ну, сиятельный магнат Этери, я жду от вас вразумительных объяснений,  -
сказал он как будто даже ласково и с несомненным уважением в голосе. -  Быть
может, с вами обошлись грубовато, но и вы тоже хороши. Учинить  такое?..  По
правде сказать, вас могли убить на месте. А теперь успокойтесь  и  объясните
мне внятно: что такое вы подлили в величальный кубок Эккегарда Варграна и  с
какой целью?
   - Приворотное зелье, - вдруг быстро сказал Этери, сам не поняв, откуда  у
него взялись именно эти слова.
   -  Приворотное  зелье...  Так-так.  Хорошо.  Но  ведь  согласно  новейшим
утверждениям медиков приворотное зелье есть не  что  иное,  как  чрезвычайно
сгущенный укрепляющий состав. Почему же действие его было столь ужасно?
   Тут Этери что-то как будто озарило - настрадавшийся разум нежданно принес
ему спасение, и он заговорил окрепшим голосом.
   - Господин Ниссагль. Я готов вам все сей же час разъяснить.
   - Будьте уж любезны.
   - Видите ли... Я должен признаться вам, что неравнодушен к ее величеству.
   - Мы все любим нашу владычицу.
   - Но я люблю ее не смиренно, не как подобает подданному. Когда я  вызнал,
что она станет женой Варграна, скорби моей не было границ. Я люблю ее,  и  я
решил этому воспрепятствовать. Чарами создал я