лась  наверх  и  до
утра размышляла о таинственном госте, называя его по очереди  то  душегубом,
то  грабителем,  то  кровососом,  а  то   и   вовсе   вставшим   из   могилы
шатуном-упокойником.
   Эльсу, дочь хаарского  бургомистра,  разбудил  утром  в  день  ее  именин
метельщик Лорель. Он был в нее влюблен.
   Она тоже его любила, поэтому  вскочила  и  распахнула  чешуйчатое  мутное
окошко. Над крышами тянулся туман, покрикивали петухи. Внизу Лорель пел свою
песню, и, ежась от свежего воздуха, Эльса слушала  и  грустила.  Лорель  был
горбун с нежным юношеским лицом, веселый и бедный.
   Жениться они, понятно, не могли, но быть счастливыми это не мешало.  Хотя
счастье у них было совсем крохотное: глядеть друг на друга, она  сверху,  он
снизу, и всегда только так. О телесной близости они не помышляли - Лорель от
чистоты своих чувств, Эльса из покорности родительской воле. Отец,  впрочем,
не обращал внимания на эту, по меньшей мере, странную привязанность  дочери.
Так  уж  бывает,  что  дочки  богатеев  любят   разнесчастных   школяров   и
подмастерьев, скулящих поутру песенки и тратящихся на  грошовые  подарки,  а
сынки бюргеров таскаются по дурным женщинам. Потом дочки  и  сынки  женятся,
иногда, правда, со слезами.
   Вот и Лорель  купил  для  Эльсы  серебряное  колечко-памятку,  тоненькое,
словно вылитое из воды, - поверх него  можно  было  носить  тяжелый  золотой
перстень.
   Тут над крышами взошло солнце, Лорель, махнув метлой, исчез, а в  комнате
появились прислужницы с распяленным на руках парадным туалетом, ибо  гостей,
по обычаю, предстояло принимать с самой рани до позднего вечера.
   И первым, к радостному удивлению семьи, прибыл большой  и  важный  гость,
начальник Тайной Канцелярии Гирш Ниссагль. Он, в  числе  прочих  сановников,
был приглашен в первую очередь,  но  по  обыкновению  такие  гости  являлись
крайне  редко.  Ниссагль  крадущимся,  легким  шагом  пересек   по-утреннему
полутемную  гостиную  палату,  поцеловал  имениннице  подол  и  руку  -  она
засмущалась, опустила голубые глаза, - и преподнес ей  подарки,  от  себя  -
довольно  большое  земельное  владение  неподалеку  от   Хаара   (бургомистр
припомнил, кто были прежние владельцы, их как раз месяца два назад казнили),
от королевы - высокий  золотой  флакон  с  головкой  в  виде  полураскрытого
яшмового цветка с тонко выточенными лепестками. Это была  старинная  работа,
вероятно, из  королевской  сокровищницы,  и  Эльса  уже  успела  восторженно
ахнуть, а бургомистр начал было басовито благодарить...
   - Сам флакон ничто по сравнению с тем, что  внутри,  -  сказал  Ниссагль,
прервав изъявления благодарности взмахом перчатки. - Ее величество  посылает
вам,  драгоценная  именинница,  лучшие  духи  этого  мира.  Можно   сказать,
волшебные духи. Их не продают, только получают в подарок...
   Из горлышка флакона тянулся тонкий слабый запах.  Нельзя  было  про  него
сказать ничего определенного. Пожалуй, он был терпковат.
   - Прошу вас, драгоценная именинница, непременно ими себя опрыскать.  Дело
в том, что ее величество обещалась непременно быть, и  я  думаю,  вы  бы  ей
сделали приятное,  если  бы  ими  надушились.  Только  намочите  слегка  ваш
прелестный пальчик и чуть коснитесь им. Думаю, ваши служанки  все  остальное
вам подскажут. Полностью доверяюсь их опыту.
   Покрасневшая от радости и смущения девушка ушла, и  Ниссагль,  с  треском
натянув снятые на время вручения даров перчатки, сказал о другой цели своего
появления:
   - Господин бургомистр, я вынужден провести у  вас  весь  день.  Мне  надо
подготовить тут  охрану  на  время  визита  ее  величества.  Надеюсь,  очень
докучать не буду, хотя, сами понимаете, дело государственное и хлопотное.

***

   Канцлер Эманда. Фигура.
   Маленькая калипольская собачка, клубочек пышной шерстки с бубенчиками  на
шейке,  уныло  кружила  по  комнате.  Из-за   неплотно   прикрытых   ставней
просачивался посеревший к полудню денек. Алли был еще в постели - сжался под
одеялом, уведя  голову  в  плечи,  одинокий  и  всеми  брошенный.  Ему  было
мерзостно; как никогда, такое  ощущение,  словно  голова  тупо  упиралась  в
какой-то потолок. Роскошь вокруг  казалась  увядающей.  Бесполезная  собачка
вызывала почему-то жалость и злость.
   "Вичи, Вичи, Вичи", - звал  он  одними  губами,  конечно,  не  эту  белую
псинку, которая ходит так неслышно, что даже не звенят ее колокольчики.
   "Вичи, Вичи, Вичи", - которая нынче  с  белокурым  мужланом,  обнаглевшим
ровно настолько, чтобы представить ко двору свою швейку-мать. Дама Руфина...
Швейка.
   "Ну почему же, Вичи?" -  Он  мечтал  о  ее  пальцах  на  своих  щеках,  о
щекочущих взмахах ее ресниц под своими губами.
   "Вичи, мне тошно без тебя, Вичи!" - Он забыл, что при  все  более  редких
встречах с ним она поддается вяло и холодно, отвернув  к  стене  равнодушное
лицо.
   Не приятен, не противен - просто никто.
   "Вичи, Вичи, Вичи", - и даже не уснуть - день на дворе.
   Стукнули двери, и в опочивальню проскользнула  Хена.  Повела  носом:  "О,
здесь надо открыть окна!" Шута при дворе до сих пор не завели, недосуг  было
искать, и  Хена  замещала  его  по  части  говорения  правды  в  глаза.  Она
проследовала к окнам и распахнула  их,  а  потом  занялась  ненужной  возней
выскребла из шандалов догоревшие свечи, пощекотала походя собачонку, выпятив
при этом зад. Алли следил за ней с кровати - его раздражало столь откровенно
нацеленное кокетство. Воспользоваться? Почему нет, она сама напрашивается.
   - Ну-ка, поди сюда, моя сладость! - Камеристка  приблизилась.  Интересно,
она убирает в покоях у всех королевиных любовников, что ли? Это  ведь  много
комнат получится. Впрочем, если она наводит везде такой порядок, как тут, то
вряд ли это отнимает у нее много сил. - Раздевайся.
   Она проделала это прямо перед ним, ловко  и  быстро,  чуть  суетясь.  Это
доказывало, что ее готовность не была простой вежливостью.
   - Ложись.
   И он сделал свое дело с оскорбительным равнодушием.
   - Убирайся. Я оденусь сам.
   Хена убежала, оставив канцлера размышлять о предстоящем дне,  который  не
сулил ничего нового. Только в конце предполагалось некоторое  развлечение  -
именины дочки бургомистра.  Устроить  переполох  городским  щеголихам  будет
забавно. Они ведь не знают,  какое  он  на  самом  деле  ничтожество.  Будут
ластиться, закатывать глаза, показывать, у кого вырез ниже.
   "Вичи", - снова стукнуло в голове, и  он  страдальчески  сморщил  холеное
надменное лицо. "Вичи, сука, ну почему?"

Глава двенадцатая
ДОСТОЙНЫЕ ДА УДОСТОЯТСЯ

   Узкая площадь с каменным колодцем была унизана по всем карнизам плошками.
Над ней стоял скрип, лязг и шорох от возков,  колымаг,  лошадей  и  носилок,
которым было  не  развернуться  из-за  оглобель  и  длинных  рукоятей.  Хаар
торговый и бюргерский уже съехался, навалив к ногам  беляночки  Эльсы  целую
гору золота, ларцев и уборов. Гости и гостьи пылили по  доскам  длиннополыми
одеяниями, важно клоня друг перед дружкой головы.
   Ниссагль, пока единственный тут придворный, стоял в стороне.  Пропитанные
духами локоны змеисто вились на широком белом воротнике  его  алой  короткой
хламиды, не доходя до свободно разложенной и подколотой булавками чешуйчатой
цепи с золотой песьей головой. Лицо его было в  соответствии  с  модой  южан
накрашено. Иногда он стрелял глазами по сторонам, в  который  раз  проверяя,
где расставлены его люди.
   Ждали  королеву,  и  поэтому  пиршество  не  начиналось.  Наконец   трубы
возвестили о ее приезде.
   Беатрикс не сняла накидки - значит, должна была пробыть недолго. Ее грудь
белела  меж  собольих  отворотов,  волосы  над   висками   были   приподняты
драгоценной рогатой диадемой. Рядом с ней шел расфуфыренный, весь с синем  и
голубом, Родери Раин. Одежда его была оторочена горностаем,  но  без  черных
хвостиков. На белое были нашиты белые помпончики.
   Королева поцеловала Эльсу в лоб, назначила ее своей фрейлиной, отпила  из
праздничного  кубка  и,  не  обращая  внимания   на   просьбы   остаться   и
повеселиться, повернула к дверям.
   Алли мягко взяли под локоть:
   - Что вы позабыли в постылом дворце, сиятельный  канцлер?  Давайте  лучше
украсим нашим блистательным присутствием это неотесанное гулянье. А  вечерок
закончим бочонком на двоих у меня в  Сервайре.  Сегодня  там  тихо,  мастера
отдыхают, допросов нет...
   Ниссагль явно желал ему добра - накрашенное лицо улыбалось. Должно  быть,
этот поразительно умный урод о многом догадывается. Не зря его жалуют.  Алли
тоскливо взглянул в спину уходящей  королеве  и  согласился  на  предложение
Ниссагля.
   Он сразу же стал много пить. Местные наливки проходили удивительно легко,
наполняя желудок  теплом  и  не  требуя  закуски.  Никто  не  беспокоил  его
разговорами, только почтительно подливали из-за плеча сообразно с  тем,  как
опорожнялась широкая чаша, со дна которой сонно мерцали янтари. Вокруг  него
мерно позванивали  посудой,  двигали  челюстями,  порой  кто-то  вставал  со
здравицей, и тогда с тихой отрешенной улыбкой он поднимал кубок  и  подносил
его к  разгоряченным  сладким  губам.  Ниссагль  сидел  рядом,  с  жадностью
набрасываясь на каждое новое кушанье. Он  с  трудом  удерживался,  чтобы  не
швырнуть обглоданную кость под стол: на дворцовых трапезах там обычно  ждали
собаки. Пару раз он все-таки оплошал.
   Алли тихонько засмеялся. Он уже не  видел  лиц  ближайших  соседей.  Было
жарко. Все плыло у него перед глазами. Из-за плеча  у  него  снова  полилась
струя вина, кубок наполнился. "Омут"  показался  безвкусным  и  недостаточно
крепким и вязал язык. Место Ниссагля рядом пустовало и  другие  тоже,  а  из
раскрытых и освещенных дверей заиграли на виолах - там начали танцевать.
   - Драгоценная именинница, позвольте  мне  вам  сказать...  -  Далее  Гирш
Ниссагль  произнес  придворный  комплимент,  искусно  сочетая   смелость   с
учтивостью, как он один это  умел,  и  выехал  на  этой  подаче  к  предмету
разговора. - Прошу извинений за столь  нескромный  намек,  но  канцлер  Алли
неравнодушен к вам.
   - Но он же даже  плясать  не  пошел,  сидит  себе  и  пьет.  -  Эльса  по
бюргерскому  обыкновению  изрядно  хватила  пивка,  и  теперь  ею   овладело
беспричинное веселье. Она то и дело  начинала  смеяться;  походка  ее  стала
нетвердой.
   - Ах, драгоценная именинница, он же ведь южанин, а у  южан  столь  тонкая
душа, что стоит им влюбиться, они тут же начинают грустить. На  Юге,  видите
ли, женщины к этому привыкли, они по этому признаку как раз и угадывают, кто
их  любит.  Они  добры  с  влюбленными.  Прошу  вас,  развейте  его  печаль.
Надушитесь еще немножко теми духами, которые вам подарила  королева  -  этот
запах имеет свойство прогонять кручину. Прошу вас... - и Ниссагль незаметно,
но твердо направил ее шаги в  трапезную,  где  за  длинным  столом  почти  в
одиночестве сидел канцлер и допивал последние  глотки  из  чаши.  Безвкусное
питье порождало ощущение тошноты и странной тяжести. Чего-то  ему  хотелось,
но он не  понимал,  чего.  Только  вот  губы  стали  сухими:  облизывай,  не
облизывай - высохнут.
   - Ваша светлость... - услышал он и подивился, до чего это  ясно  стало  в
голове - и когда это он успел протрезветь? - Ваша светлость, прошу  простить
мне мою дерзость... Почему бы вам не  пригласить  меня  в  залу,  где  будут
танцы.
   Перед ним была голая женщина... В платье. Нет, она в платье, но почему-то
не отделаться от ощущения, что она голая - голубоглазая беляночка, и кожа ее
подернута чем-то таким влекуще-пахучим, что хочется схватить эту  невероятно
соблазнительную девицу и облизать ее вот тут же, и разнять ее  белые  бедра,
чтобы без помех войти в ее лоно...
   Канцлер Алли поднялся с кресла.
   - Разумеется, я приглашаю тебя танцевать. - Он взял ее за руку и повел  в
зал, и все гости расступились перед ним.
   Гирш проводил их испытующим взглядом - Алли не отпускал Эльсу,  танцуя  с
ней все подряд, и другие уже не смели беспокоить ее приглашениями.
   Рыжая корона волос вздыбилась над его побелевшим лбом, на  щеках  заалело
по пятну, потемневший и застывший рот рдел зловеще и резко.  Эльса  в  руках
Алли напоминала куклу, она испуганно  повторяла  каждое  его  движение.  Она
видела, как начинают блестеть его виски, как  вздрагивают  поджатые  ноздри,
как густеет в полузакрытых глазах лиловая пелена. Ее плечи трепетали, музыка
хлестала в уши волнами бессмысленного шума, а он все  кружил  ее,  все  ниже
склоняя к ней белое горбоносое лицо, под мраморной  неподвижностью  которого
скрывалось что-то неподвижное и ужасное.
   "Ой, Боже, вот так сок у Даги Флике! Вот это, я понимаю, сок! Вот это да.
Ох, что сейчас будет... - изнемогал Гирш, прилипнув к спинке резного  кресла
и накрепко прицепившись взглядом к канцлеру и Эльсе. - Ой, святый Боже,  что
он с ней сделает, выпив столько этого зелья!"
   Алли производил впечатление одержимого.  Движения  его  стали  точными  и
плавными, как у хищного зверя.
   Подхватив Эльсу под локоть, он стремительно и легко  вывел  ее  из  круга
танцующих и скрылся с нею в темном коридоре. Краем  глаза  Ниссагль  заметил
масляную улыбку глядевшего  им  вслед  бургомистра  и  злорадно  потер  свои
костлявые руки, но его по-прежнему не оставляло волнение.
   Алли потянул девушку в темный угол, где у стены пылился сундук. Эльса еще
не успела отдышаться после танца, она смотрела на  него  с  недоумением,  ее
юное личико смутно белело перед ним во  мгле...  Алли  молча  схватил  ее  в
охапку, опрокинул на сундук, одной рукой  зажал  ей  рот,  другой  -  задрал
юбку... От неожиданности и ужаса она даже не догадалась сдвинуть колени...
   "Раз, два,  три,  четыре,  пять...  -  считал  про  себя  Ниссагль,  весь
вытянувшись от напряжения, - черт бы его побрал, сколько там можно  возиться
с этой девкой!"
   Глядя, как важно улыбается бургомистр, он затрясся от  еле  сдерживаемого
смеха:
   "Вот баран безрогий, поди, уже о свадьбе размечтался. И знать  не  знает,
что его дочку там, за стеной..."
   Вопль был короток и так страшен, что на секунду время оборвалось...
   Еще один крик.
   - Дочка моя! - затрясся враз посеревшим  лицом  бургомистр,  задыхаясь  и
крутя головой. Крики неслись из темного закутка. Гости схватились за  пояса,
на которых по случаю праздника не висело никакого оружия,  только  кошельки,
маленькие, как голубиные гузки. Потом шумной гурьбой они бросились на крики,
сшибая с канделябров свечи. Толпа подхватила и Ниссагля, и  потащила  вместе
со всеми, и, как щепку в канаве, вышвырнула в первый ряд. От  увиденного  он
подался назад.
   Разлетевшуюся нижнюю юбку густо испятнала кровь. Самой  девушки  не  было
видно под покрывшим ее сгорбленным  шафрановым  демоном,  по  телу  которого
волнами  пробегали  судороги.  Ниссагль  с   трудом   сообразил,   что   это
расстегнутая шафрановая стола Алли.
   - Ой, оборотень! - заорал кто-то дурным голосом, валясь с ног. На  гостей
скосилось из-за  плеча  искривленное  серое  лицо  с  провалившимися  дикими
глазами и вспухшим ртом, мокро и желто  отливающее  в  огне.  Он  вскочил  с
сундука и, размахивая над головой невесть откуда взявшимся  мечом,  бросился
прорубать дорогу. Свист клинка и шелест  разлетевшейся  столы  произвели  на
гостей  ошеломительное  впечатление,  все  повалились  друг  на   друга,   а
озверевший канцлер понесся через анфиладу, и никто не стал его преследовать.
   "Разве  от  этого  так  много  крови  бывает?"  -  Ниссагль  смотрел   на
растекшиеся  по  бедрам  девушки  вязкие  алые  струи.  Эльса,   всхлипывая,
судорожно ворочалась на сундуке, покрытая синяками и залитая кровью.
   Гиршу вдруг представилось, как выглядела  бы  королева,  если  бы  с  ней
сделали то же самое, и он с силой  смежил  веки.  Беатрикс  -  никогда.  Она
умная, распутная и жестокая. Никогда. Он почувствовал слабость в ногах,  его
бросило в  жар,  и  казалось,  что  румяна  с  него  сейчас  отвалятся,  как
штукатурка.
   Вокруг девушки толпились, причитая, гости. Их голоса перекрывал  гнусавый
бас бургомистра. Трясущимися руками он  обнимал  дочь  и  лишь  мычал  нечто
нечленораздельное, потеряв дар речи и кривя мокрый рот, слюна и слезы капали
на вздыбившуюся кунью пелерину.
   "Да, Алли, натворил ты дел... - даже на  полу  блестели  капли,  пожалуй,
пора исчезать отсюда".
   - Эй, а ну-ка стой! - гаркнули ему в ухо и тут же  сцапали  выше  и  ниже
локтя за руку - за правую и через миг за левую точно так же. С  двух  сторон
надвигались на Ниссагля красные и свирепые лица купеческих сынков.
   "Ax, как скверно быть маленьким". Он дернулся для порядка и притих.
   Заахали  прибежавшие  женщины,  а  Ниссагля,  крепко  держа,   повели   в
трапезную. Взбудораженный и обозленный, он оказался прижатым  к  столу  -  с
него явно намеревались потребовать ответа.
   - Чего вы хватаете меня за руки! Лучше бы его хватали! - Ниссагль  мотнул
головой на распахнутую дверь.
   - А почему господин Ниссагль сам его не хватал?  -  наседал  на  Ниссагля
родной брат бургомистра, досмотрщик  городских  рынков.  -  Почему  господин
Ниссагль тихо-мирно стоял в сторонке?
   - Ах ты, умник! - взбеленился Ниссагль. - Да ты же  видишь,  что  у  меня
никакого оружия и, - он подскочил к бюргеру, на миг прижался к нему, придясь
макушкой под яремную ямку, - какого я роста! Ну кого я  могу  схватить!  Вот
людей своих я отпустил - это да, дурак я! Да кто же знал?!
   В трапезную, шатаясь, вошел бургомистр. Он все еще плакал,  веки  у  него
опухли и покраснели, щеки дрожали, но глаза глядели уже осмысленно.
   - С ней очень плохо, очень плохо, - бормотал  он,  покачивая  головой,  я
боюсь, что она не выдержит, нет, не выдержит...
   Снова   поднялся   страшный   шум.   Слышались   обвинения,    проклятия,
скоропалительные гневные советы.
   - Молчать! - Ниссагль грохнул обеими ладонями об стол, его всегда  бесила
бесполезная болтовня. - Хватит! От ваших воплей у него ничего не  отвалится,
да и девственность к Эльсе не вернется. Сами  недоглядели,  а  теперь  орете
почем зря. У меня уже уши завяли. Тихо! - Он еще раз хлопнул по столу.  -  Я
тут единственный из придворных, кто способен вам помочь. Я  могу  поехать  к
королеве и донести ей обо всем. Думаю, что она поступит по справедливости.
   - Еще чего! Убежишь в Цитадель и тут же лучников на нас натравишь.  Знаем
мы, как это бывает, - выступил из толпы какой-то раздутый от пива подрядчик.
- Лучше уж  мы  тебя  тут  свяжем  и  возьмем  в  заложники,  и  пока  этого
припадочного мерзавца на наших глазах не вздернут, не отпустим.
   - Извиняй, приятель, я обычно имею дело с дворянами, но готов  и  с  тебя
согнать сало за такие слова. -  Ниссагль  осклабился.  -  Впрочем,  в  твоем
предложении есть резон. Чтобы все друг другу поверили, я поеду в Цитадель не
один, а со свидетелями.

***

   Очумевший Алли пронесся по городу, как демон, -  дозоры,  разглядев  его,
едва  успевали  отскочить  из-под  самых  копыт,  гулящие  девки  со  страху
приседали у стен, факелы, искря, трепетали над его головой, как  привязанные
птицы.
   Наконец загрохотал под конем наплавной мост, и канцлер немного опомнился.
Он еще был не в силах осознать, что наделал. Он привязал коня к  бревенчатым
перилам и по мокрым ступеням спустился на узенький полузатопленный причал.
   От воды тянуло прогнившим деревом и тиной, на вкус  она  была  нехорошая,
тяжелая. Но он вымыл лицо, напился из  горсти,  застегнул  одежды,  даже  не
вспомнив, почему они расстегнуты. Вспомнил, уже когда съезжал с моста, - все
сразу. И девочку, и краденую лошадь. С  силой,  словно  пытаясь  стереть  из
памяти последствия морока, провел ладонью по мокрому лицу. У бедра болтались
пустые ножны. Продолжали вспоминаться гадкие подробности происшедшего.
   "А ведь я болен. - Он уловил в висках первые  толчки  боли  и  дотронулся
рукой до лба. - Горячо".
   Посольский мост не был еще поднят