еснить его отсюда. - Бело-золотистое мерцание столы Посвященного  и
его властный голос не  оставили  места  для  сомнений  и  колебаний.  Печаль
проступала на внимательных лицах  Этарет,  заполняла  зрачки.  -  Да,  нужны
огромные силы и огромное знание, знание неба и земли,  огня  и  воды,  чтобы
совладать с врагом, который неназываем, потому  что  у  него  нет  имени,  и
неузнаваем, потому что у него  нет  признаков.  Сосудом  своих  замыслов  он
избрал человека, и по этому следу мы его разыщем. И я, Великий  Посвященный,
носитель той Силы, чья власть превыше неба и прениже недр  земных,  принимаю
решение - я еду в Этар. Там живут те,  кто  не  ведает  времени,  ведя  счет
только по новым знаниям, и достиг неведомых нам высот. Тогда лицом к лицу мы
встанем со стихиями и сведем их властью Силы в единый необоримый вихрь.  Все
тяжи мира должны быть упрочены  -  лишь  наша  вера,  верность  и  стойкость
способны тут помочь. Верую, что мы избавим  мир  от  Безликого  Зла  и  Сила
пребудет над нами, как раньше. Я сказал.
   Все встали.  Песнь  заполнила  зал.  Созвучия  возносились  к  потолку  и
вибрирующими потоками уходили сквозь камни, чтобы влиться в Сферу Силы.  Это
была Песнь Верности, от которой чист и ясен становится разум и успокаивается
душа. Песнь закончилась. В звенящей тишине вдруг  звякнул  близкий  колокол:
прислугу созывала на молитву часовня людского Бога, Бога воров и нищих, Бога
с испитым длинным ликом и собачьими неподвижными глазами, которого  называли
Вседержителем.
   Магнаты не расходились, переговариваясь посуровевшими  голосами.  Великая
война, каких уже многие века не было, грозила вторгнуться в  их  жизнь,  уже
простирала дымные грозовые  крыла  над  их  притихшими  вотчинами  и  белыми
Цитаделями. Казалось, что каменные лики на стенах  сдвинули  брови  и  сжали
губы.
   - Лээлин. - Кто-то напряженными  пальцами  дотронулся  до  ее  руки.  Она
обернулась, это был Элас. - Лээлин, я хочу  с  тобой  поделиться  кое-какими
мыслями. Я пытался поговорить об этом с отцом, но он сказал,  что  я  иду  в
неверном направлении, что меня отводят  нарочно.  Только  мне  кажется,  что
отводят не меня. Вот я о чем. Мир меняется, ты сама это видишь. И я подумал:
мы всегда знали, что существуют четыре стихии и Сила. Леа, Ноннор, Нуат, Саа
и Сила, ведь так? Каждая стихия по-своему проявляет  себя  в  нашем  мире  -
вода, огонь, земля, небо или воздух... А  Силу  представляем  мы.  Мы  умеем
управлять всеми стихиями. Но есть еще люди, и  вот  о  людях-то  мы  забыли.
Недооценили их. Мы не заметили, что они стали пятой стихией  вне  четырех  и
Силы.
   - Как так может быть? Элас, разъясни!
   - Они обрели самосознание.  Смотри:  Сила  неизменна  -  и  мы...  Земля,
воздух, вода, огонь - все они неизменны. Прибудет в одном  месте,  убудет  в
другом. Вся магия строится на равновесии. Но люди  все  время  множатся.  Их
становится больше.
   - Но звери тоже множатся, Элас!
   - Да, но они неразумные творения Нуат и принадлежат ей. А люди...
   - Люди тоже творения Нуат. Они из живой глины.
   - Но лепила их Сила! Лепила вместе с нами.  Сила  их  обделила,  если  ты
помнишь. Воздушные Камни достались не им. Им осталось множиться, как зверям,
растекаться, как воде, все пожирать, как огню. В них нет равновесия. Но если
раньше их было мало, то теперь их много, и в этом множестве они представляют
собой новую стихию, которой нет ни в восходящих, ни в нисходящих мирах,  ибо
место ее здесь, возле нас.
   - И ты полагаешь, что Беатрикс - ее олицетворение?
   - Нет, мельче. Всего лишь что-то вроде  муравьиной  королевы.  Да,  сосуд
стихии, но один из многих. Эта новая стихия пока что бесформенна,  но  из-за
отсутствия равновесия она очень опасна. Поэтому стали рваться тяжи мира. Все
искривлено и перекошено. И чтобы что-то восстановить, надо вернуть  людей  в
прежнее состояние.
   - Как?..
   - Как разрушают муравейник. Если убить муравьиную королеву, то муравейник
разбежится, муравьи растащат и поедят  яйца,  забросят,  свои  ходы.  Может,
какая-нибудь сотня и выпестует новую королеву, но это  большая  редкость,  а
если и случится такое, то новый муравейник вырастет не скоро. А  Беатрикс...
По ее поведению видно, как растет эта новая, жадная и  слепая  сила...  Сила
людей.
   - У людей не может  быть  Силы!  Они  слабы!  От  века  слабы!  -  Лээлин
отшатнулась, начав гневаться.
   - Но теперь есть. Эта Сила - их собственная,  она  защищает  их  от  нас.
Смотри, заклятия больше не действуют. Никакие.  Возмездие  запаздывает.  То,
что раньше было доступно  мудрейшим  из  мудрых,  попало  в  суетливые  руки
приблудных царедворцев  и  грязных  дельцов,  которыми  порой  и  сами  люди
гнушаются. Раньше, помню, Чистые шептались, что за головами Высоких не видно
короны. Теперь над согбенными спинами низкопоклонцев как блещет эта  корона,
надетая набекрень на голову чужеземной шлюхи!  Разве  так  выглядит  Зло  из
другого мира? У нашего  Зла  человечье  лицо  и  исконно  человечьи  мерзкие
привычки. Это ли не доказательство моей правоты? Лээлин, спасение ближе, чем
Этар. Оно в острой  секире  и  каленом  клинке,  в  батогах  и  виселицах...
Подобное можно излечить только подобным. И я непременно докажу это,  докажу,
как истинный Посвященный, чтобы никто не сидел сложа  руки  и  не  глядел  в
сторону Этара, где наш отец будет странствовать так смело и напрасно!
   - Элас! - Лээлин задрожала и схватила его за руку:
   - Что ты задумал? Не вздумай ничего решать без отца! Твоих  знаний  может
быть недостаточно!
   - Тебя напугала Нуат, Лээлин. Она всех пугает.
   - Нет, Элас... Меня напугал ты.
   - А меня пугает  бездействие.  Наше  время  и  время  людей  давно  текут
раздельно. Пока мы будем раздумывать, браться за меч или нет, нам могут  уже
снести головы.

***

   - Не все я понял, вот беда-то, господин Ниссагль. Не все понял. Этарон-то
с наслыху больше учил. Замудреный язык-то...
   - Короче?
   Дворецкий Дома Аргаред, примчавшийся в ночи из замка  Аргаред  и  к  утру
обязанный быть обратно, пугливо передернул ссутуленными плечами.
   - Господин Аргаред, тот все про Зло говорил. Пришло, мол, из другого мира
Зло и вселилось в государыню нашу королеву.
   - Так!
   - И что он должен поехать в Этар, чтобы найти там... Ну, знания какие-то.
Я не понял.
   - Пес с ним, не важно. Плевать на Этар и на знание.  Понятно,  о  чем  он
думает. Еще что?
   - Еще, ваша милость, господин Элас имел беседу с госпожой Лээлин...
   - И...
   - И все говорил ей про Силу, про Стихии да про Зло -  я  это  тоже  плохо
понял. Но он упорно твердил, что,  мол,  люди  -  вроде  муравьев...  это  я
разобрал доподлинно. И что вроде если муравейник  разорять,  то  надо  убить
матку.
   - А если людей - то убить королеву,  -  хищно  подался  вперед  Ниссагль.
Доносчик углядел, что халат у него надет на голое тело.
   - Должно быть. Но прямо он этого не говорил.
   - А эти умники и не скажут прямо. Не жди. Слушай и думай -  тебе  за  это
платят, старый хорек.
   - Да, ваша милость, я еще припомнил, как господин Элас  сказал:  "Раньше,
мол, Чистое дворянство роптало на то, что  корону  за  головами  Высоких  не
видно, а теперь, мол, над согбенными спинами низкопоклонцев видно,  что  эта
корона напялена набекрень на голову шлюхи-южанки".
   - Ого! Языкастый мальчишка, заешь его крысы. Ну да ладно. У тебя все?
   - Вроде все.
   - Вспомнишь - приедешь.  Или  пошлешь  кого-нибудь.  Сейчас  я  тебе  тут
черкну, чтобы внизу денег выдали.
   Ниссагль писал,  щурясь  на  замигавшую  свечу.  Доносчик,  приоткрыв  от
напряжения рот, смотрел в  сторону,  туда,  где  сквозняк  приоткрыл  дверь.
Сквозь широкую щель виднелась освещенная шандалом кровать, чья-то зарывшаяся
в подушки светлая голова, а ближе в тени возле камина низкий  топчан,  и  на
нем кто-то скорчился. Щель стала шире - в луче света стало видно истомленное
лицо, молодое, и белокурые волосы. Этарет? А что за женщина в  постели?  Она
повернулась, и дворецкий не посмел узнать  сонное  и  довольное  чернобровое
лицо с алыми губами. А Ниссагль писал, то ли не  замечая,  то  ли  не  желая
замечать любопытства своего осведомителя. На пальце у Ниссагля мигал зеленый
камень, в мутной оправе, подарок  королевы.  Дописав,  он  тронул  за  плечо
зазевавшегося дворецкого, вручил ему бумагу и выпроводил его.
   Беатрикс лежала на животе поперек кровати,  завернувшись  в  простыню,  и
накручивала на пальцы волосы. Она лениво разглядывала того, кто простерся на
топчане, узника, едва живого от пыток. Ниссагль иногда брал их к себе, чтобы
выхаживать, и тогда Беатрикс, приходя  ночами,  наслаждалась  страхом  в  их
глазах.
   - Элас почти попался. Ты слышала?
   - Но Аргаред ушел.
   - Не уйдет. Погуляет по лесу и  вернется.  А  Элас  так  и  вовсе  лелеет
преступные замыслы. Только я бы дал  этому  всему  дозреть.  Ясно,  что  без
Аргареда они не решатся. Вот вернется Аргаред, зашлю я к нему  в  дом  своих
людей, и все станет ясно.
   - Господи, пусть дозревает сколько угодно. Лишь бы не перезрело...
   - Знаешь... Хорошо,  что  напомнила  -  пока  мы  о  них  говорим,  может
перезреть кое-что другое. - Он рывком сбросил халат и оказался в постели.
   - Свечи! - прошипела Беатрикс, слабо отбиваясь. - Свечи погаси! Не у меня
в спальне. Еще один доносчик прискачет и все на виду. - Давясь от смеха, они
вместе дунули на канделябр. Пламя погасло.

Глава вторая
ОХОТА

   - Хорошенькая девочка у господина Аргареда! -  Ган  облизнулся,  поправил
растопыренными пальцами сползающую шляпу.
   -  Посватай!  -  рассмеялась   королева,   и   новоиспеченный   дворянин,
казначей-фактор Абель Ган фыркнул ей в ответ,  снова  поправляя  несусветную
фиолетовую шляпу о двух валиках, с которой в изобилии  свисали  позолоченные
кисти, и в очередной раз  посылая  безрезультатную  улыбку  строгой  Лээлин,
ехавшей вдали в обществе этаретских отроков. Охота была в  разгаре,  большая
охота  с  кавалькадой  разодетых  вельмож,  доезжачих,  егерей,  с  десятком
раздраженно лающих свор, и королева скучала. Дли нее охота, настоящая  охота
всегда означала  очумелую  скачку,  пар  от  крови,  повальное  обжорство  и
пьянство в лесных сторожках с  замшелыми  трубами,  и  чтобы  пахло  псиной,
конским, и мужским потом... Сопровождали ее обыкновенно  Раэннарт  и  Вельт.
Уезжали тайком, затемно, пропадали на несколько дней, и возвращались тоже  в
темноте, одичавшие, пропахшие зверем и лесом, натешившие  кровь  в  избытке.
Это вот была охота. А тут тоска. Загонят одного-двух оленей,  которых  перед
нею и с ее позволения прикончат. Одним полезная затея - все враги на виду.
   Откуда-то  с   хвоста   кавалькады   подскакал   расфуфыренный   Ниссагль
простеганная атласная чешуя торчком стояла на его рукавах, шея не гнулась  в
высоком воротнике, схваченной двумя перламутровыми застежками.
   - Эласа нет, - продолжил он начатый еще по выезде из города  разговор,  -
клянусь, ваше величество, если он что-то замышляет,  то  в  одиночку.  Решил
взять пример с Этери.
   - В таком случае это не страшно. Все помнят, чем кончил Этери.  И  потом,
он болен. Мне  передавали  его  личные  извинения,  написанные  на  свиточке
размером в ладонь. Так что не  стоит  придавать  его  отсутствию  чрезмерное
значение. Все они хотят моей смерти. - Королева  намеренно  выставляла  себя
перед вернейшими жертвой, побуждая их служить еще более рьяно, ибо  все  они
зависели от ее жизни. Ниссагль вскинулся.
   - Эти сведения - помнишь? - меня беспокоят. Мне сразу не понравилась  эта
аллегория с муравьями. И вот он заболел.
   - Скорей следовало его опасаться, если бы он тут был.  На  охоте  нередки
несчастные случаи, в которых трудно отыскать виновника. И потом, я  все-таки
думаю, что это были пустые разговоры. Они попритихли после Оссарга.
   - Пока Аргаред нe вернулся. А хотите,  ваше  величество,  я  вам  кое-что
докажу?  Относительно  того  разговора  о  муравьиной  королеве?   Если   вы
соизволите побеседовать с  Лээлин.  -  Ниссагль  улыбнулся  заговорщицки,  и
Беатрикс не выдержала. Она поманила одного из маленьких  пажей  и  попросила
его позвать благородную и непорочную Лээлин для беседы.
   - Если аллегория о муравьях была просто злоязычием, она  ее  или  забыла,
или не испугается, когда я снова заведу разговор на эту тему. Если же притча
о муравьях имела серьезную  подоплеку,  это  тотчас  станет  заметно  по  ее
поведению. Но начать, ваше величество, лучше будет вам...
   Лээлин подъехала. Ее зеленое, украшенное искусно  выплетенной  серебряной
тесьмой одеяние было сшито действительно для охоты, а  не  для  бахвальства,
как у прочих придворных  дам  и  кавалеров.  Дочь  Аргареда,  одевшись  так,
несомненно имела в виду охоту, а не прикрытую этим названием  увеселительную
прогулку, а может,  и  еще  что-то  хотела  этим  показать,  тем  более  что
вообще-то принимала подобные приглашения крайне редко.
   - Почему вы лишаете нас возможности черпать из источника вашей  мудрости,
Лээлин? Надо думать, что и для  скромного  человеческого  ума  там  отыщется
что-нибудь полезное.
   - Я всегда готова вам служить, ваше величество. - Лицо Лээлин было  полно
отрешенного спокойствия.
   - Что именно приключилось с  вашим  братом?  Я  могла  бы  прислать  моих
врачей. - Голос королевы был преувеличенно ласков, и Лээлин стало  казаться,
что она в нем вязнет.  Отовсюду  косились,  покачиваясь  на  рысях,  опасные
чужаки, и глаза их наполнял огонь. Высоко над дорогой  равнодушно  и  мертво
шумели деревья, утерявшие имена и язык, потому что никто о них не думал, как
о живых, а просто - "деревья вдоль дороги".
   - Я всегда готова вам служить, - непроизвольно повторила Лээлин,  позабыв
ответить на вопрос. Элас сказался больным. Но больным не выглядел. И куда-то
спозаранку умчался, упросив ее поехать на эту нелепую,  пышную  и  никчемную
охоту.
   - Так что же все-таки с вашим братом?
   - У него... небольшой жар, ваше величество.
   - Понимаю. Случается. В чем-то мы должны быть благодарны  этой  печальной
неприятности, поскольку она позволила нам лицезреть  вас.  Скажите,  Лээлин,
только откровенно... Почему вы столь часто манкируете нашими  приглашениями?
Вам скучно среди нас? Или есть другая причина? Я хотела бы  это  знать,  ибо
теперь,  когда  последняя  крамола  в  Оссарге  вырвана  с  корнем,  я  хочу
восстановить мир между всеми племенами и сословиями и принять на  себя  роль
посредника, конечно же с помощью друзей и слуг. -  Беатрикс  показала  рукой
туда, где ехали циничный и безжалостный Ган, в чьи  руки  сходилось  ручьями
податное и торговое золото, Раэннарт, сутками натаскивавший своих командиров
для отборных отрядов, Ниссагль, беспощадный и справедливый, как  говорили  в
народе, знавший все про всех, сидящий на кипах  доносов,  примас-надстоятель
Эйнвар, в миру Энверо Ирасс, у которого рот не закрывался славить королеву с
амвона во имя Бога-Вседержителя, и в отдалении - неулыбчивый  проницательный
изгнанник,  канцлер  Комес,  который   умело   и   незаметно   обращал   эту
разнузданную, бушующую в крови страну в нечто великое и нерушимое. - Нам без
них не обойтись, ибо одному человеку такая задача не по силам.
   - Ваше величество, - слыша, что Лээлин начала отвечать,  Ниссагль  затаил
дыхание от восторга, сообразив, куда клонит королева, - меня  подчас  пугает
ваша непреклонная суровость, с какой  вы  преследуете  малейшую  вину  перед
вами. Преступление, свершенное по ошибке, а подчас и  вовсе  не  свершенное,
ну, например,  что-нибудь  сказанное  в  запальчивости,  карается  столь  же
жестоко, сколь и деяние задуманное и исполненное. Это было сказано смело,  с
достоинством, и Беатрикс, улыбнувшись, кивнула Ниссаглю.
   -  Позвольте  мне  ответить,  ваше   величество,   ибо   государственными
преступлениями занимаюсь я. - Лээлин оказалась меж  улыбающейся  Беатрикс  и
рвущимся в бой Ниссаглем.
   - Ответь, любезный Гирш. Ты говоришь куда лучше меня.
   - Видите ли, яснейшая и прекраснейшая Лээлин, - Ниссагль  тоже  изобразил
на губах улыбку, - все очень просто, и дело тут  в  натуре  Этарет,  которая
подвержена влиянию страстей ничуть не менее, нежели человеческая. Я бы  даже
сказал, что - более. Если завелась крамола,  ее  нельзя  изжить,  не  изведя
всех, кто ею заражен. Потому что все мы, не важно, люди или Этарет, обладаем
разумом. А разумные - не муравьи, их нельзя рассеять и лишить  памяти,  лишь
убив муравьиную королеву, проговорил он, нажимая на каждое слово.
   Лээлин  вздрогнула  так  сильно,  что  потеряла  на  миг  равновесие   и,
пригнувшись, схватилась за луку седла.
   Беатрикс покраснела. Ниссагль, нарочито всполошившись,  поддержал  Лээлин
за локоть.
   - Что с  вами,  прекраснейшая  Лээлин?  Вас  испугали  мои  слова?  Прошу
простить, но  такова  жизнь.  Ваше  величество,  мне  кажется,  кого-то  уже
загнали. - Он прислушался. Вдалеке действительно  слышался  заливистый  лай.
Ниссагль дал коню шпоры. Беатрикс устремилась за ним.
   - Вы видели? Видели? Что я  говорил?  -  жарко  зашептал  он,  когда  они
отъехали, углубившись в лес. Собаки лаяли теперь где-то далеко слева. Что  я
говорил? С чего бы ей так  трястись  от  этих  муравьев?  От  этой  дурацкой
богословской присказки "люди аки  мураши".  Они  что-то  замыслили.  Что-то,
уверяю тебя, очень скверное и подлое. Поберегись, - сейчас голос его  звучал
почти умоляюще.
   - В таком случае ты их спугнул. Может, арестовать всю  эту  компанию?  На
дыбе разговорятся и про муравьев, и про все остальное.  Разве  доношение  не
достаточное основание? После того как стольких взяли  по  доносу,  разводить
канитель совершенно излишне. И денег у них, между прочим, куры не клюют.
   - Я уже послал своих выведать, какая такая немочь у этого Эласа. Если они
заметят что-нибудь подозрительное, то сообщат немедленно. И я  отдам  приказ
сообразно...
   Оба замерли в седлах, одинаково расширив глаза. Из зарослей крушины вышел
олень. Величиной он был почти с  коня.  Упругие  бока  отливали  серебром  и
медью. Глубина выпуклых глаз мерцала лиловым, и темная корона огромных рогов
вздымалась надо лбом, сплетаясь с ветвями крушин.
   - Ох, держите меня! - Разом воспламенившись, разом все позабыв,  Беатрикс
ударила коня шпорами и плетью. Олень развернулся и размашисто  прыгнул,  дав
начало погоне.
   Было страшно лететь, не разбирая дороги, без собак, без рога,  в  жарком,
пропахшем смолой бору. От шума заложило уши, желтые  еловые  ветви  норовили
ударить в глаза,  олень  мелькал  где-то  впереди.  О  да,  это  была  самая
настоящая охота.
   - Заходи сбоку! - кричала Беатрикс во все горло, но олень ускользал узкой
тропкой меж тесно растущих стволов, и Ниссагль  не  мог  обойти  его,  боясь
расшибиться. Лошади злились.  Впереди  замелькал  прогал.  Ельник  кончился.
Подлесок захлестал по коленям, и они вынеслись в холмы где-то  далеко-далеко
от места охоты. Олень уходил влево. Теперь-то  уж  они  обошли  его  с  двух
сторон, не давая свернуть ни вправо, ни влево. Он  был  так  красив,  что  у
Беатрикс захватило дух.
   Мир сошелся клином на этом олене. Пена полетела с конских губ  на  траву.
Погоня перерастала в свой апогей, и кто-то должен был сдаться. О, только  не
она, только олень!
   Слева снова раздался  суматошный  собачий  лай,  нестройные  клики  рога,
крики. По спине оленя змеилась темная полоса  взмокшей  шерсти,  скачки  его
стали тяжелее и ниже, иногда он почти распластывался над травой. Склон холма
отлого  сбегал  куда-то  вниз.  Скоро  впереди  заалела  щербатыми  откосами
Драконья борозда - овраг, огромный и жуткий.
   Олень перемахнул через него без усилий. Ниссагль осадил  коня,  сторонясь
перед королевой, разогнавшей лошадь для прыжка.  Очумелый,  утерявший  чутье
расстояния конь напружинился - бездна разверзлась под копытами...
   ...И начала заглатывать, со страшной  медлительностью  втягивая  в  себя.
Беатрикс закричала,