другу   волосы   в
спровоцированном бродягой припадке садомазохизма.  Некоторые,  наоборот,
обиделись на обличителя общественных язв и бросали в того чем попало,  а
кое-кто и поплевывал с верхних  этажей.  Печален  удел  правдоискателей!
Никому не нравится, когда его обзывают дерьмом,  даже  если  так  оно  и
есть. И ничего тут не поправишь...
   Обрастая по пути прилипалами, слепой добрался до самых злачных  мест.
На его беду в этот вечер Начальник кутил в "Петухе" со всей свитой  -  и
кутил  так,  что  с  девок   трусы   спадали.   Заблуда   отмечал   свой
двадцатипятилетний юбилей.
   Перед входом в кабак детишки плебса играли в "корову". На  специально
сооруженном ко дню торжеств ринге клейменые  качки  из  спортклуба  "Три
богатыря" тузили друг друга и валялись в грязи,  развлекая  возбужденный
электорат. На заднем дворе пылали  костры  и  раздавалась  беспорядочная
стрельба. Жарилась насаженная на вертел огромная кабанья туша -  подарок
юбиляру от Ферзя, точнее, один из  подарков.  Тут  же  пьяные  охранники
палили из пистолетов по пустым бутылкам.
   В самом "Петухе" было жарко, как в протопленной бане.  Брага  и  пиво
лились рекой. Бабки хором визжали "Улетай!".  В  табачном  дыму  плавали
угорелые рожи с выпученными глазами. Голые шлюхи  плясали  на  столах  и
ползали  под  столами,  обслуживая  почетных  гостей.  (Даже  священнику
казалось, что жизнь тогда была не  в  пример  веселее  нынешней.  Многие
весельчаки с тех пор перекочевали на кладбище,  а  шлюхи  состарились  и
потеряли  всякую  привлекательность.)  В  сопровождении  толпы  бичуемых
кретинов слепой ворвался в  кабак  (охрана  приняла  его  за  специально
нанятого Гришкой ряженого) и попытался испортить праздник. Он пробился к
стойке и сбросил на пол гору пивных кружек. Его пророческий рев перекрыл
даже релаксационную музыку, исполняемую при  помощи  кастрюль,  баяна  с
дырявым мехом и стиральной доски.
   - Вот оно, гнездо блуда! - завопил странник. - Рассадник заразы!
   Сатанинская клоака! Трепещи, отребье, ибо близится расплата!  Ах  вы,
свиньи,  объевшиеся  белены,  похотливые  обезьяны,   пожиратели   кала,
растленные тупицы!
   Пляшете на трупах, не ведая,  что  настает  последний  час  разврата!
Скоро, скоро грядет возмездие! Вырвите свои языки, пониже спины лижущие;
выколите глаза, на позор взирающие; отрубите руки, жаждущие касаний! Иди
за мной, очнувшийся! Убей плоть червивую;  истреби  красоту  искушающую;
зашей пасть ненасытную! Сжигай добро свое, не праведно нажитое,  на  дно
тянущее! Пусть костры запылают на дорогах, и сами выжгут срамные  места,
и демоны похоти обратятся в дым, и нагие пойдем  по  миру!  В  скитаниях
обретете милость, очистите души, вернетесь в грязь, из которой вышли;  и
не будет над вами никакого пса двуногого и двуличного!..
   - Эй, придурок!  раздался  спокойный  голос  Начальника.  -  Побереги
дыхание.
   У нас уже есть один такой. Двое - это чересчур много. Мой  бюджет  не
выдержит.
   Так что катись отсюда, убогий! Жалко тратить на тебя патрон.
   - А-а, Ирод! - сказал слепой,  понизив  голос.  Он  раздувал  ноздри,
словно различал  людей  по  запаху,  и  перешел  на  зловещий  шепот.  -
По-прежнему истребляешь младенцев? Бесполезно! Твоя смерть придет извне.
Я уже вижу ее. Она черная, обугленная,  как  твоя  душа,  и  мертвее  ее
только камни и кости. Она сидит внутри чужого человека. Он бродит далеко
на севере и еще недостаточно мертв...
   Позже присутствовавшие в кабаке сошлись на том, что говорить о смерти
в разгар кутежа было со стороны слепого  по  меньшей  мере  неделикатно.
Всему свое время. (Кроме того, бродяга не на  шутку  испортил  воздух  в
помещении.) Но у Заблуды-младшего  тоже  обнаружилось  здоровое  чувство
юмора  и  железные  контраргументы.  Он  достал  свои  красивые,  опасно
сверкавшие игрушки и вставил оба ствола в пустые глазницы  слепого.  Тот
сразу перестал пророчествовать.
   Блестящие зеленые мухи роились вокруг пистолетов.
   - Что ты теперь видишь?  -  спросил  Гришка  в  наступившей  гробовой
тишине. - Как насчет света в конце туннеля?
   Проповедник пожевал губами, потом издал злорадный смешок.
   - Я вижу, как Он уничтожит эту выгребную  яму  и  передавит  помойных
паразитов. Все вы прокляты, грешники, и гореть вам в аду!  Всех  поразят
сифилис, лучевая болезнь, проказа, гангрена - и  будете  собирать  члены
свои отпадающие, но ничто не прирастет, ибо вы обречены терять! Изойдете
кровавым поносом и потонете в  гное,  потому  что  Он  наполнит  трупами
колодцы и реки,  и  будете  хлебать  нечистое  и  не  напьетесь,  будете
умываться менструальной кровью и не отмоетесь, будете жрать  опарышей  и
не насытитесь, будете обливаться помоями и разносить мерзость!  Случится
чудо в омертвелых матках, и потаскухи ваши снова смогут рожать, но будут
корчиться в нескончаемых муках, извергая дикобразов и рогатых змей!..
   - Кстати о потаскушках, - перебил его Начальник с ледяной улыбочкой и
подал знак своим помощникам.
   (Несмотря на молодость, Гришка уже выработал свой  стиль  управления.
Его стиль заключался в том, чтобы не  быть  голословным.  Он  знал,  что
лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Ничто так не убеждает, как
наглядный  пример.)  Люди  Начальника  подвели  к  проповеднику  местную
потаскушку. Слепого никто не держал, тем не менее стволы будто вросли  в
глазницы.
   - Развлеки нашего  гостя!  -  приказал  Гришка,  и  шлюха  с  рвением
принялась за дело. Вначале она возбуждала  слепого  руками,  а  затем  и
губами.
   -  Уйди,  блудница  вавилонская!!!  -  орал  тот.  -  Сгинь,  отродье
сатанинское!
   Отпусти, сука, чтоб тебя муравьи  съели!  Сдохни,  собака  бесстыжая,
выменем потрясающая!..
   Однако после непродолжительных  стараний  шлюшонки  стало  ясно,  что
слепой не вполне владеет  своим  нижним  телом.  Скандал  превратился  в
грандиозную потеху. В "Петухе" ржали так, что чуть не рухнула крыша. Тут
же делались ставки на то, сколько слепой продержится, и кое-кто  неплохо
заработал. Проповедник извергся через минуту.
   - Ты не сдал вступительного экзамена, - заметил Гришка.  -  А  насчет
патрона я передумал.
   - Дайте нож, вражьи слуги! - ревел слепой. - Отсеку орган,  предавший
меня!
   Смейтесь,  шуты,  над  слабостью  плоти!   Лакайте,   шакалы,   кровь
праведника!.. Нож мне! Нож!..
   - Поздно! - отрезал Начальник. - Расскажешь Ему, что ты видел.
   И выстрелил из обеих пушек.

21. РОТ НА ЦЕРКОВНОЙ СТЕНЕ

   Для священника урок не прошел даром. В ту пору он был еще юн и весьма
впечатлителен. Он крепко усвоил две вещи.  Первое:  голая  правда  нужна
только самоубийцам, чтобы совершить с нею последний  сладостный  половой
акт -  и  умереть.  Второе:  обыватель  любит  все  выходящее  за  рамки
обыденности, но не слишком далеко - в самый раз, чтобы успеть вернуться,
когда отпустит тоска. И еще поп начал догадываться, что изменения обычно
происходят к худшему, а истинные новости бывают только плохими.  Шуты  и
тронутые всегда в большом почете и в большой цене, пока не забывают свое
место... Надо же - тогда священнику казалось, что он никогда не повторит
чужой ошибки. Доказательства ошибки были  налицо,  то  есть  на  лице  у
бродяги. Но вот внутри что-то треснуло, порвалось, разбилось  вдребезги,
не выдержав напряжения; предохранитель  сгорел;  ограничитель  сломался;
ангел-хранитель ушел  в  декретный  отпуск  (еще  один  повод  крикнуть:
"Измена!") - и священника понесло под уклон.  Чем  дальше,  тем  труднее
было остановиться. Он возомнил, что не все еще сказано до него.
   Впервые за много месяцев он повысил голос. Он почти кричал  о  черных
неотмытых грехах, извечном человеческом паскудстве и близкой смерти. Его
проповедь  сплеталась  со  звуками  перестрелки.  Он  вспомянул  Хобота,
Ряхлиса, Гнуса и шлюх, умерщвленных зверским образом. Похоть,  жадность,
прелюбодеяние, гордыня... И так далее.  Полный  перечень.  Затем  список
пыток и наказаний по  Иезекиилю.  Кое-что  священник  добавил  от  себя.
Получилось неплохо. Он и сам не знал, что в нем есть ЭТО и что  все  это
можно сделать с живой плотью...
   Старухи, украдкой щелкавшие семечки, замерли с шелухой на  губах.  На
рожах "добропорядочных" горожан застыли гримасы  отвращения,  будто  поп
вывернулся наизнанку и предоставил им рассматривать  свои  разлагающиеся
внутренности.  Какая  непристойность!  Какая  вопиющая  бестактность   -
напоминать людям об их слабостях, шалостях, пороках!  Похоже,  праведник
все же свихнулся от длительного воздержания...
   Ферзь и ведьма стояли в тени за колонной, и их  лиц  не  было  видно.
Когда священник закончил, помещик выдвинулся в проход,  расставил  ноги,
утвердился, как бык среди овец, и захлопал  в  ладоши.  Священник  сразу
почувствовал  себя  жалким  шутом  в  дурацком  балагане  и  к  тому  же
выступившим не вовремя...  Толпа  прихожан  с  облегчением  повалила  из
церкви - тихо грешить дальше, коптить небо,  плевать  в  чужие  колодцы,
гадить друг другу на голову, пачкать постели и землю.
   При этом все аккуратно протискивались мимо Ферзя, чтобы, не дай  бог,
его не задеть. Тот не обращал на них внимания.
   Под гулкими сводами остались  трое.  Священник  ощущал  себя  побитой
собакой.
   Воля вытекала из него, как  дерьмо  при  поносе.  Ферзь  сверлил  его
ироничным взглядом, заставляя плестись по проходу себе навстречу.
   - Покажи! - потребовал помещик тоном, не допускающим возражений.  Тем
не менее священник бросил вопросительный взгляд  в  сторону  Полины.  Та
кивнула:
   - Покажи.
   Он достал татуированный кусок кожи, срезанный с человеческой  головы.
Самое неприятное заключалось  в  том,  что  с  тех  пор,  как  священник
подобрал его, на нем появились короткие  черные  волоски.  И  продолжали
расти.
   При свете лампад и заупокойных свечей Ферзь  разглядывал  изображение
скарабея. Все это пока  казалось  ему  полной  чепухой.  Должен  же  был
наступить  неизбежный  момент,  когда  ведьму  наконец  поразит  маразм!
Кажется, такой момент настал. По его мнению, старуха  подняла  переполох
из-за пустяка, который не стоил выеденного яйца. И все же, все же...  Он
доверял ее чутью. А прежде всего - своему собственному.
   - Я возьму это, - буркнул Ферзь.
   Он не спрашивал, а  ставил  в  известность.  Мог  бы  и  не  ставить.
Священнику показалось, что он выпустил из рук и  потерял  нечто  важное,
хоть это и была реликвия враждебного, уродливого культа.  "Господи,  где
же правда? И хочу ли я знать правду? Не слишком ли я труслив для этого?"
- пытал он себя, но тускнеющий рассудок метался в лабиринте лжи.
   Священник увидел пачку старых бумажных  денег,  будто  по  волшебству
появившуюся в руке. помещика.
   - Почини крышу! Течет, - произнес тот двусмысленно, пока пачка как бы
сама собой вползала в узкую щель между непослушных поповских рук...
   И вот тогда впервые  застонало  дерево.  Или  не  дерево.  Во  всяком
случае, звук был душераздирающим и граблями царапал спину.
   Священник в ужасе оглянулся. Несмотря на полумрак, он  сразу  увидел,
как потемнел лик на  одной  из  икон  -  лик  Святого  Лени,  Основателя
Государства (!).
   Святость  и  насилие  в  едином  образе.  Над  подобными  парадоксами
священник даже не  задумывался.  Государство  представлялось  ему  почти
утраченным раем,  оплотом  справедливости,  безопасности  и  демократии,
счастливой утопией, бесследно канувшей в прошлое...
   На   изображении   святого   пузырилась   позолота,   пятна   коросты
обезобразили ясное чело, а доска... доска стонала, будто корпус древнего
парусника, угодившего в жестокий океанский шторм, но не было шторма,  не
было парусника, и на сотни километров вокруг не было даже моря.
   Священник снова повернул  голову.  Ферзь  пренебрежительно  улыбался.
Лицо  Полины  выражало  чисто  медицинский  интерес   к   происходящему.
Священнику показалось, что он услышал ее шепот ("Вы  параноик,  батюшка!
Зайдите как-нибудь за травкой..."), и уж точно не показалось, что  Ферзь
приблизил свое лицо к его лицу, обдал горячим дыханием, запахом жареного
мяса и прошептал:
   - Не говори Начальнику. Очень тебя прошу.
   Они ушли. Битюги уволокли "лендровер" прочь с церковного двора. После
этого священник бросился к иконе.
   Дерево кое-где обуглилось, но  осталось  холодным.  Лик  святого  был
вовсе не различим... Священник снял  икону  и  тут  же  инстинктивно  ею
закрылся.
   В стене обнаружился приоткрытый рот. Черный провал  был  так  глубок,
что и дна не увидеть. Серые губы, субстанцией которых был камень, начали
двигаться, издавая тот самый нестерпимый звук...
   Священник поспешно перекрестился, схватил стоявшую поблизости свечу и
швырнул  ее  прямо  в  чертов  рот,  распахнувшийся  еще  шире...  Позже
священник и сам не мог объяснить, зачем он это сделал,  -  хотел  то  ли
разглядеть,  насколько  глубока  каменная  глотка,  то  ли...  накормить
чудовище. Во всяком случае,  свеча  канула  в  темноту,  словно  метеор,
вспыхнувший и погасший в ночном небе. Губы раздвинулись в некоем подобии
зловещей улыбки. С них посыпалась каменная крошка...
   Бедный священник все же придумал сносное объяснение случившемуся - он
просто сходил с ума. Обстановка в городе Ине к этому располагала...  Как
ни странно, это его немного успокоило. Он водрузил икону на место -  "от
греха   подальше".   Оставалось   выяснить,   насколько   уютными    или
смертоносными бывают миры безумия.
   Священник запер дверь и поплелся домой,  пытаясь  забыть  о  стонущей
глотке и каменных губах. Ему надоело  подставлять  щеки  и  получать  не
только пощечины, но и пинки в зад. Он еще не догадывался, что  произошло
то, о чем он давно подсознательно мечтал. Зло  поднималось  против  зла.
Зло можно было использовать против зла...
   К тому времени стрельба стихла. Над крышами домов  плыл  бледный  дым
пожара.
   Священник тащился по улице.
   Шлюхи хихикали ему вслед.

22. "ПОЛОЖИ ТРУБКУ, СЫНОК!"

   Начальник  вспомнил,  где  он  видел  ту  самую  книгу,  -  во  время
видеосеанса в бетонном  бункере  своего  особняка.  Вспомнил  совершенно
неожиданно, что доказывало неисповедимость работы аморфного арифмометра,
помещавшегося внутри черепушки. Фильм был зарезан почти до невозможности
(даже сюжет прослеживался с трудом) - криминальная драма о неприятностях
контрабандистов,  спрятавших  драгоценности  в  гипсе,   наложенном   на
сломанную  руку  какого-то  придурка.  Заблуда   искренне   сочувствовал
контрабандистам, а от блондинистой бабы,  которую  те  подослали,  чтобы
усыпить этого самого  придурка,  неизменно  приходил  в  тихий  восторг.
Всякий раз, когда с нее слетал  лифчик,  помощники  Начальника  начинали
ржать  и  палить  в  потолок.  Но  -  осторожно,  чтобы   не   повредить
видеодвойку.
   Начальник только морщился - его тошнило от вульгарности подчиненных.
   Сегодня  он  наслаждался  кино  в  обществе  Жоры,  Жирняги  и  судьи
Чреватого. В соседнем помещении  его  рабы  по  очереди  крутили  педали
старого велосипеда "Украина" без  колес  и  руля,  вращая  вал  дряхлого
генератора, собранного  механиком  Родионом  Железным.  И  генератор,  и
механик давно дышали на ладан.
   Поэтому сеансы у Начальника были  редкими,  а  вход  для  посторонних
стоил баснословно дорого.
   Единственная исправная  видеодвойка  в  Ине  принадлежала  Заблуде  и
представляла собой одно из  главных  его  сокровищ.  Вернее,  Начальнику
нравилось думать, что видеодвойка  -  единственная.  Однако  Ферзь  тоже
наверняка не скучал в своем поместье долгими зимними вечерами...
   Гришка знал фильм наизусть. Его видеотека  была  крайне  ограниченна:
комедия "Терминатор", какой-то  совсем  уж  допотопный  "истерн"  "Белое
солнце пустыни", костюмно-историческая мелодрама "Солярис",  триллер  из
жизни заговорщиков "Человек с ружьем", два  боевика  с  несохранившимися
названиями, три "порно", снятые, судя по сценам в душевой, еще  в  эпоху
канализации и централизованного водоснабжения, и жемчужина  коллекции  -
мультфильм о дзэнском мастере Винни-Пухе.
   Злейшим врагом Заблуды была скука. За новую кассету он  охотно  отдал
бы  левую  руку.  Впрочем,  всегда  лучше   взять   даром.   В   поисках
видеосокровищ его люди давно уже перевернули  Ин  вверх  дном.  Наступал
черед Валета, но игрок еще не подозревал об этом.
   ...И вот, в тот самый момент, когда на  экране  должен  был  начаться
кутеж в кабаке "Плакучая ива", какие-то новые цепи  замкнулись  в  сером
веществе Начальника. Он вспомнил то, что происходило лет  двадцать  пять
тому назад. А происходило следующее: его, гиперсексуального юнца, папаша
привел к ведьме лечиться от триппера.
   В доме Активной был тяжелый, застоявшийся воздух. Запахи не то  чтобы
неприятные,  а  странные  и   прояснению   мыслей   не   способствующие.
Старушенция с совиными глазами, похоже, боялась Гришку меньше, чем он  -
последствий своей вьюношеской  неразборчивости.  Конкурентов  у  нее  не
было. Последний дипломированный врач спился еще до Гришкиного  рождения.
Ведьма  чувствовала  себя  незаменимой,  а  потому   -   находящейся   в
безопасности. Она даже сострила, когда он, сгорая от стыда, вытащил  для
обозрения своего друга, пораженного  насморком  (хотя  таким  большим  и
отзывчивым другом можно было гордиться). Шутка насчет того,  что  "лучше
бы парня сразу кастрировать", Гришке очень не понравилась, а его  папаша
расхохотался, правда, немного нервно. Не любил папаша своего сынка  -  и
не зря... Потом  ведьма  попросила  Заблуду-старшего  удалиться,  и  они
остались втроем: Полина, будущий Начальник Ина и его тогдашняя проблема.
   Последовали   унизительные   процедуры,   сопровождаемые    ядовитыми
ведьмиными комментариями. Боль, облегчение, снова боль... Григорий особо
невзлюбил странноватую грязно-зеленую банку с горлышком на боку -  вроде
бы пустую, но не пустую, в чем его друг "лично" убедился, когда  побывал
внутри. Вскоре парень был готов на что угодно,  лишь  бы  все  побыстрее
закончилось, однако промучился до поздней ночи,  не  выходя  из  душного
помещения даже по нужде.
   Гришка чувствовал себя последним дураком, стоя со спущенными  штанами
в роскошном кабинете Активной. Это не мешало ему внимательно смотреть по
сторонам.  Им  руководило   не   столько   любопытство,   сколько   рано
пробудившийся инстинкт самосохранения.
   Пока друг страдал от жжения и  жестокого  массажа  внутри  непонятной
банки, Гришка пялился на стол, сундуки, шкафы и  полки,  забитые  всякой
дрянью  -  от  ампул  с  морфием  до  заячьих  ушей.  Два  предмета   из
находившихся на столе заинтересовали его сильнее всего - телефон и книга
в кожаном переплете с металлическими уголками.
   До этого Григорий видел телефоны только в  кино,  во  время  сеансов,
проходивших в бункере у папаши. Этот аппарат был черным, без диска, зато
с кнопками, против  каждой  из  которых  имелась  надпись  неразборчивым
старушечьим почерком. Но слова  "лаборатория",  "президент"  и  "скорая"
Гришка все же разобрал...
   Когда ведьма отлучилась куда-то, он не удержался и снял трубку. Потом
нажал кнопку вызова "лаборатории". Хриплый бесполый шепот раздался почти
сразу же. На том конце провода с сынком Начальника обошлись  не  слишком
вежливо. Там так и сказали:
   - Положи трубку, сынок, мать твою...
   Он послушался. Швырнул трубку. Ему стоило большого труда остаться  на
месте, а не броситься вон из кабинета -  и  черт  с  ним,  со  здоровьем
друга!
   Вместо этого  Заблуда-младший,  слегка  успокоившись,  открыл  книгу.
Перелистал тяжелые, будто  пропитанные  воском  страницы.  На  некоторых
стоял штамп лабораторной  библиотеки.  Текст  на  старорусском,  да  еще
литературном, Григорий просекал с большим трудом. Ни времени, ни желания
читать у него в общем-то не было.
   Анатомические картинки ему понравились  сразу  же,  а  те,  что  были
посвящены  женскому  полу,  даже  приятно  взволновали.   Впрочем,   ег