Шестипалому хватило мгновения, чтобы точно их засечь. В сумерках  или
темноте он видел гораздо лучше людей. К тому же  дымный  порох,  сгорая,
оставлял прекрасные ориентиры. В течение  одной  секунды  мутант  разнес
головы обоим.
   Где спрятались еще двое, он не знал. Не исключено, что  за  ближайшим
забором. На их стороне было небольшое преимущество  -  они  лучше  знали
местность.
   Мутант предпочел не рисковать ни своей миссией, ни своим  мотоциклом.
Он слишком ценил оставшееся время,  чтобы  играть  с  детками  в  войну.
Поэтому он активировал рой и выпустил фантома.
   При плохом освещении этот прием мог сбить с толку даже гораздо  более
опытного противника. Двойник шестипалого, составленный  из  сотен  тысяч
насекомых и точно имитирующий движения хозяина, уже с расстояния  в  два
десятка шагов был практически  неотличим  от  оригинала.  Обычно  жертвы
замечали его серую "кожу" и мозаичное "лицо"  тогда,  когда  становилось
слишком поздно. Стрелять по фантому было бессмысленно;  его  можно  было
только сжечь целиком. Но до этого дело еще ни разу не доходило.
   Вот и сейчас шестипалый спокойно оседлал свою двухколесную  тачку,  а
фантом пешком отправился на задворки. Через минуту в отдалении захлопали
выстрелы.
   Ничего другого мутант и не ожидал. Это  был  всего  лишь  отвлекающий
маневр, дешевый трюк, к которому он  прибегал  лишь  в  крайнем  случае.
Формирование  роя  отбирало  изрядное  количество  энергии.  Мутант  мог
поддерживать  его  структуру  неизменной  в  течение  нескольких  минут.
Столько же существовала выбранная им форма. Обычно этого времени хватало
с избытком.
   Теперь шестипалый знал, что делать. Прежде всего  следовало  спрятать
мотоцикл. Это чудо нездешней технологии демаскировало его  сильнее,  чем
кисти рук, мертвенно-белая физиономия и "птичье веко".
   Найти  заброшенный  дом  не  составило  труда.  Специфическое   чутье
подсказывало мутанту, где  расположены  прохладные  и  темные  подземные
пустоты. Он покатился под уклон на мотоцикле с выключенным двигателем  и
свернул во двор, густо заросший  сиренью.  Из-под  провалившихся  бревен
наката дохнуло сыростью. Тут же в обилии росли шампиньоны.
   Насчет надежности этого смехотворного  укрытия  он  не  обольщался  -
свидетелей его стычек с  патрулями  было  многовато.  Плюс  те,  кто  не
решился высунуть нос на улицу. Еще большее количество аборигенов слышали
выстрелы. Но найти и взять чужака в  течение  ближайших  трех  суток  не
сможет никто - в этом шестипалый был уверен на все сто процентов.
   Он закатил мотоцикл в подвал. Затем съел несколько грибов  и  закусил
слизняками, найденными  под  перевернутыми  камнями.  Насытившись,  урод
разделся и замер, накапливая энергию, которая не имела ничего  общего  с
биохимией...  В  слабых  лучах  света,  пробивавшихся  сверху,   плясали
пылинки. Потом их движение стало однонаправленным.
   В сотне метров  от  подвала,  где  шестипалый  нашел  себе  временное
пристанище, происходило следующее. Крупная, усыпанная веснушками бабенка
по имени Муза продрала глаза и слезла с  промятой  кровати,  на  которой
продолжал храпеть поэт Упадочный, раненный в плечо  арбалетной  стрелой.
Он спал как  убитый.  Его  не  разбудили  даже  выстрелы,  раздававшиеся
поблизости. Вечерние приключения оказались чересчур утомительными.
   Муза широко зевнула, раздвинула занавески  и  выглянула  в  окно.  Ее
внушительный бюст удобно расположился  на  широком  подоконнике.  Низкий
забор позволял Музе обозревать улицу, чем  она  обычно  и  занималась  в
свободное время.
   Любопытные вещи случались в этом гнилом месте нечасто. Но сегодня она
увидела такое, что разговоров хватило бы на месяц.
   Из подворотни на другой стороне улицы вышел урод, который мог явиться
трезвому и здоровому человеку только в страшном сне. Его рожа была серой
и ячеистой, будто припорошенные пеплом пчелиные  соты.  В  лысой  голове
зияла дыра - и не было никаких признаков крови или  мозга.  В  том,  что
дыра сквозная, Муза убедилась, когда урод поравнялся с ее окном. Она  не
успела как следует испугаться.
   В следующее  мгновение  голова  существа  (если,  конечно,  это  было
существо, а не призрак) исчезла, растворилась, а на  ее  месте  возникло
разреженное облако.
   Та же судьба постигла плечи, грудь, живот. В  течение  секунды  кисти
рук двигались отдельно от всего остального. Последними исчезли ноги...
   Урод в буквальном смысле  слова  превратился  в  дым.  Этот  странный
"дымок" уплыл куда-то в небо, и только тогда Муза захлопнула рот. Будить
храпящего Упадочного было  уже  бессмысленно.  Впрочем,  Артемий  всегда
придерживался довольно низкого мнения о ее умственных способностях.  Она
страдала от распиравшей  ее  информации  до  тех  пор,  пока  не  смогла
поделиться потрясающей новостью с соседками...
   Для Шестипалого не произошло ничего необычного. Выполнив свою работу,
фантом распадался на составляющие элементы, и рой возвращался к хозяину.
   Насекомые тонкой струйкой вливались в подвал через приоткрытый люк.

57. "ПОВЕЗЛО ТЕБЕ, ЩЕНОК!"

   Дикарь успел "отдохнуть" на Даче только несколько часов. За это время
он стал гораздо старше и умудреннее. Но вряд ли он стал лучше. Он  узнал
о людях нечто такое, о чем раньше не имел понятия.  Достаточно  сказать,
что его невинность дважды оказывалась под угрозой.
   В первый раз она не пострадала.  Сначала  толстяк-доктор  смазал  ему
обожженную руку каким-то бальзамчиком, а после пытался потолковать с ним
о  прелестях  однополой  любви.  Дикарь  не  имел  ничего  против;   его
неизлечимый юношеский романтизм  был  безграничен.  Впрочем,  доктор  не
ограничился слюнявыми поцелуями и предоставил  ему  для  обозрения  свои
гладкие розовые полушария, однако дикарь не сумел его ничем  обрадовать.
За это толстяк обнаружил у него симптомы язвы желудка и прописал  диету,
при которой строптивые заключенные пухли от голода.
   Чуть позже выяснилось, что неприятности имеют обыкновение  нарастать,
как снежный ком. В блоке Д (а попросту - в темном сыром бараке,  забитом
рядами двухъярусных нар) о "любви" уже  никто  не  сказал  ни  слова.  К
новичку подвалили трое аборигенов, по неизвестным причинам свободные  от
работы, и предложили сыграть в "паровоз".
   У  всех  троих  были  сальные  рожи,  грязные  руки,  мутные   глаза,
фиолетовые наколки и вонючее дыхание. Один, похожий на лисицу астматик с
челкой мышиного оттенка, закрывающей лоб, дышал шумно и часто. Его кадык
быстро  двигался  вверх-вниз,  будто  ртутный  шарик.  Второй,  покрытый
россыпями прыщей, ковырял щепкой в гнилых зубах.  Третий  был  огромный,
как освежеванный  медведь,  и  примерно  такого  же  цвета.  Его  голова
представляла собой багровый  переспелый  помидор  с  маленькими  сонными
гляделками. Нижняя челюсть явно перевешивала череп со всем содержимым.
   Дикарь все еще  чувствовал  себя  паршиво,  но  когда  же  с  азартом
предаваться играм, особенно новым, если не в  безрассудные  восемнадцать
лет? Он согласился, однако предупредил, что двигается с трудом.
   - А тебе и не придется, - успокоил его прыщавый. - Мы все уладим.
   Когда  до  дикаря  дошло,  в  чем  состоит  игра,  было  уже   поздно
протестовать. У "лисьей морды" появилась  в  руках  удавка,  а  прыщавый
продел  пальцы  в  кольца  свинцового  кастета.  Здоровяку  кастета   не
требовалось.
   Попытка переадресовать всех троих к доктору привела лишь к тому,  что
красномордый не на шутку разозлился и со словами "Ты  бы  мне  еще  бабу
предложил, мудила!" набросился на  дикаря,  только-только  оклемавшегося
после  побоев  в  участке,  дезинфекции  и  клеймения.  Новых   телесных
повреждений бедняга избежал лишь потому, что аборигены берегли  его  для
забавы...
   Стоя на четвереньках в сырой полутьме и слыша сзади натужное сопение,
дикарь осознал, что папаша кое в чем был прав. В запасе у предка имелось
множество   тупых   афоризмов,   отражавших,   по-видимому,    печальную
реальность.
   Например: "Чем больше вокруг  людей,  тем  больше  шансов,  что  тебя
трахнут".
   Теперь дикарь убеждался в этом. Пока ему пытались запихнуть, он успел
проклясть себя за самонадеянность и глупость.
   Но это было лишь  слабое  попискивание  рассудка.  Победила  звериная
ярость, выплеснувшаяся бесконтрольно и вынудившая его бороться до конца.
Он извивался, лягался, отмахивался, кусался,  и  его  снова  били  -  по
затылку, зубам, переносице, почкам, ребрам. Кастетом, кулаками, локтями,
ногами. Затем "лисья морда" оседлал  его,  накинул  удавку  на  горло  и
принялся душить - но  не  до  смерти,  а  со  знанием  дела:  до  потери
сопротивления.
   На губах у дикаря пузырилась кровавая пена; он  почти  ослеп;  кто-то
снова и снова вливал ему под веки едкие чернила; лицо будто превратилось
в маску из кожаных лоскутов и измельченных костей; пытка тянулась  целую
вечность, но когда вечность закончилась, оказалось, что  даже  страдание
не длится слишком долго...
   Он мало что слышал - почти  все  звуки  поглощала  тяжелая  пульсация
крови в черепе.  Раздавался  какой-то  хруст,  голоса,  шаги,  удары  по
мягкому,  тихий  свист...  Дикарь  попытался   подтянуться,   вцепившись
скрюченными пальцами в вертикальную стену, на которой  висел,  но  стена
вдруг рухнула и  снова  стала  земляным  полом,  прахом,  перегноем.  Он
уткнулся  в  него  окровавленным  лицом,  дернулся  от  боли  и  потерял
сознание.
   Он пришел в себя уже в  полицейской  карете.  Руки  были  связаны  за
спиной.
   Ноги тоже  связаны,  но  соединявшая  их  толстая  веревка  позволяла
перемещаться маленькими шажками. Он увидел перед собой  ту  же  запертую
дверцу; под ним был тот же немилосердно трясущийся, заплеванный пол.
   Дикарь с трудом поднял  голову  и  посмотрел  в  зарешеченное  окошко
заплывшими  глазами.  По  серому  небу  проплывали  верхушки   деревьев,
подметая хвосты туч.
   Он вытер скопившиеся под ноздрями сгустки крови и снова почуял  запах
леса - такого знакомого, такого родного. Но домой, в  затерянную  лесную
берлогу, его не тянуло - несмотря ни на что. Какой-то еще более прочный,
невидимый корень связывал его с городом. Это было похоже  на  изощренное
наказание - снова и снова стремиться туда, где можно найти только  боль,
мерзость и враждебность. Правда,  теперь  к  обреченности  и  стремлению
добавилась необходимость. И еще одно: он вспомнил о самке.
   У дикаря появилось  дело,  которое  нужно  было  закончить  рано  или
поздно, - старое как мир, но для него совершенно новое.  Он  должен  был
вернуться хотя бы для того, чтобы отомстить. Жажда мести сжигала сердце.
Пока в его личном  черном  списке  значились  всего  трое.  Но  интуиция
подсказывала: не пройдет и нескольких суток, как список  станет  гораздо
длиннее.
   Когда карета  остановилась  и  дверца  открылась,  человек  в  форме,
которого дикарь не узнал, бросил ему:
   - Повезло тебе, щенок. Но это ненадолго.

Часть седьмая

ДЖОКЕР

58. "НЕ ВСЕ СРАЗУ, СЫНОК!"

   Очутившись  перед  светлыми  очами  обер-прокурора,   дикарь   слегка
растерялся.
   До него не сразу дошло, что легендарный Каратель и жалкая  развалина,
сидящая в странном кресле на колесиках, - один  и  тот  же  персонаж.  В
первую секунду невежественный парень решил, что выжатый временем дедушка
- такая же жертва собственной тупости, как и  он  сам.  Затем  в  памяти
всплыло  лицо,  изображенное  на  портрете,  который  висел  в  участке.
Появилась  возможность  сравнить  оригинал  и  бледную  копию.   Те   же
бесцветные рыбьи глазки; те же щеки, покрытые сеточкой  морщин;  тот  же
безвольный  подбородок;  та  же  анемичная   конституция,   усугубленная
параличом нижних конечностей.  Как-то  некстати  пришло  в  голову,  что
суперстрелок уже не способен никем манипулировать; наоборот, теперь  его
самого катают с места на место, словно мумию, подающую признаки жизни (и
кем тогда является тот, кто катает?).
   Додумать эту  глубокую  мысль  до  конца  дикарю  не  дали.  Старичок
зашевелился, поманил его к себе пальцем и ласково проскрипел:
   - Подойди ближе, сынок.
   Дикарь   испытывал   сильное    разочарование.    Идеальный    образ,
сформировавшийся под влиянием папашиных баек, подвергся эрозии, а теперь
был  разрушен  окончательно.  Поскольку   заменить   его   было   нечем,
образовавшуюся пустоту мог заполнить только беспредельный цинизм. Дикарь
без боя сдал первый бастион - свою наивную веру в ХОРОШЕГО героя.  Стать
плохим героем было гораздо легче...
   Он ухмыльнулся и шагнул навстречу бывшему священнику. Душа его в  это
время уже блуждала в потемках.
   Обер-прокурор внимательно разглядывал того, кого  окрестил  про  себя
Джокером и на кого сделал  свою  последнюю  ставку.  Он  осознавал,  что
рискует всем. Следующей партии не будет - для этого он слишком стар. Его
выбор означал жизнь или смерть; либо старший козырь в рукаве, либо  пулю
в лоб за игру краплеными картами. До этого он рисковал так сильно только
раз - когда отправился на болота в гости к Большой Маме.
   Пока что сопляк не внушал ему доверия, а первое впечатление  -  самое
верное. Пистолеты были, по сути, единственным аргументом в его пользу. И
еще,  пожалуй,  то,  что  он  чужой  в  городе.  Значит,   может   стать
потенциально опасным - как неизвестный вирус... Обер-прокурор  собирался
действовать по принципу "клин клином вышибают". А пацан в  любом  случае
получит прекрасный урок на всю оставшуюся жизнь...
   Под рваной арестантской робой было видно тело - тощее, израненное, но
молодое и сильное. Одним  словом,  ПОДХОДЯЩЕЕ  тело.  Обер-прокурор  был
уверен, что не ошибся. На руке Джокера - свежий ожог,  лагерное  клеймо.
Это хорошо; раны заживут, однако клеймо останется навсегда - и наверняка
сожжена не только кожа, но и частица души. У Валета  тоже  было  клеймо;
оно означает рабство,  из  которого  невозможно  бежать.  Власть  темной
силы...
   Обер-прокурор оценивал походку Джокера и его  звериные  повадки.  Тот
двигался вкрадчиво и тихо, несмотря на очевидную боль и тесную одежду.
   Теоретически сопляк мог броситься на инвалида и успеть убить его,  но
чувствовалось,  что  не  сделает  этого.  В  нем  еще  не  было  особого
ингредиента, который превращает безобидный порошок в яд  или  взрывчатую
смесь. Охотник - да, но не убийца. Бывший священник  надеялся,  что  это
поправимо. Он точно знал, что существует черта, за которой даже паршивая
овца приобретает способность убивать.
   Впрочем,  сейчас  такая  возможность  была   упущена.   Телохранители
обер-прокурора тоже приблизились и стали по обе стороны кресла.  Слишком
близко.
   Ближе, чем хотелось бы хозяину. Он не знал их по именам  -  для  него
все эти шавки, воспитанные в  заведениях  Синода,  были  на  одно  лицо.
Верные присяге и  исполнительные.  Оболваненные  продукты  коллективного
воспитания. Доносчики и  тупицы.  Его  очередная  причуда  наверняка  не
останется без  внимания.  А  значит,  он  должен  успеть  разобраться  с
Джокером, пока ему не помешали и пока еще варит дырявый котелок...
   - Ты знаешь, кто я?
   Дикарь кивнул.
   - Тем лучше. Я не спрашиваю, откуда ты это знаешь. Ответь лучше,  где
ты взял пистолеты? Только не говори, что нашел... Кто дал тебе  их,  ты,
кусок дерьма?!
   Дикарь молчал. Он не совсем понимал, чего от него хотят. Пистолеты он
уже потерял - так какая разница, где он  их  взял?  Теперь  его  желания
сводились к нескольким простым инстинктам. Для начала  было  бы  неплохо
остаться в одиночестве, чтобы зализать раны...
   "А может, оно и к лучшему, что он такой тупой? - думал обер-прокурор.
- Растерян, не знает, что делать. Как  недоносок,  у  которого  отобрали
любимые игрушки. Отдать ему их - он от счастья таких  дров  наломает!.."
Старый интриган решил проверить свою гипотезу сейчас же.
   Все было отрепетировано заранее - на подобные дела у него еще хватало
фантазии. Один из телохранителей шагнул к дикарю и занес кулак.
   - Назад! - рявкнул обер-прокурор. - Зачем же так? Это мой новый друг.
В знак нашей дружбы я тебе кое-что покажу.
   Он щелкнул пальцами. Как только дикарь увидел принесенную коробку, он
понял, что в ней лежит. Это подействовало на него, как укол стимулятора.
Боль отступила  на  второй  план.  Он  весь  подобрался  и  приготовился
драться. От обер-прокурора не ускользнула произошедшая перемена.
   Отвратительно  ухмыляясь,  старик  приоткрыл   крышку.   Его   пальцы
прикоснулись к шероховатой накладке, обласкали монограмму...
   - Что скажешь? - спросил он, наслаждаясь эффектом. - Хочешь  получить
их назад?
   И вдруг случилось невероятное. Обер-прокурор взял один из  пистолетов
за ствол и протянул Джокеру со словами:
   - Подержи для начала.
   Оба телохранителя  рванулись  вперед,  как  цепные  псы.  Все  в  его
окружении знали, что старик не в себе...
   - Стоять! - завизжал тот, и это было лучшим свидетельством того,  что
он все еще находится в зоне  ясности.  -  Стоять,  молокососы!  Здесь  я
приказываю!..
   Дикарь не терял времени. О том, что означает сомнительный подарок, он
не успел подумать. Опережая мысль, его правая рука рефлекторно совершила
стремительное движение и схватила пистолет.  Рукоять  и  кисть  слились,
будто любовники после невыносимо долгой разлуки. Человека накрыла темная
волна. Он не соображал, а пальцы узнавали. Он  держал  Левую.  Мгновение
отделяло его от выстрела. Этого мгновения ему хватило,  чтобы  понять  -
магазин пуст. Он  мог  ощутить  ничтожную  разницу  в  весе.  Щелчка  не
последовало. Дикаря ожидало очередное разочарование. Это было похоже  на
пытку, которой подвергают кастрата, положив рядом с ним девушку.
   Обер-прокурор остался доволен его рефлексами  и  радостно  захихикал.
То, что он уже был бы  мертв,  если  бы  пистолет  оказался  заряженным,
сейчас не имело значения.
   - Не все сразу, мой мальчик! Терпение. Я терпел дольше.
   Пока  Джокер  переваривал  эту  загадочную  для  него  фразу,  старик
схватился за ствол  и  потянул  пистолет  к  себе.  Дикарю  понадобилось
огромное усилие воли, чтобы снова  расстаться  с  любимой  "сестренкой".
Зато появился шанс  в  скором  будущем  добраться  до  обоих  стволов  и
патронов - в словах и  поведении  обер-прокурора  проскальзывало  весьма
недвусмысленное обещание...
   Дикарь разжал пальцы и с болью в сердце наблюдал за  тем,  как  Левая
отправилась на покой.
   - До вечера  останешься  тут,  -  приказал  обер-прокурор,  испытывая
невыразимое облегчение от того, что успел закончить опыт прежде,  чем  в
сознании воцарились сумерки. -  Можешь  жрать  сколько  хочешь.  Пить  и
щупать девок не разрешаю. Вечером ты мне понадобишься. Придется кое-куда
съездить...

59. КЛАДКА

   С наступлением темноты  шестипалый,  изображавший  богомола  в  своем
подвале, очнулся от спячки и начал готовиться к кладке. Он ощущал  некое
жжение внутри брюшной полости,  причинявшее  ему  небольшое  неудобство.
Мутант знал, что оно означает. Он  правильно  рассчитал  время;  с  этим
можно было поздравить еще неродившихся "птенцов". Случись такое  посреди
леса - и яйца скорее  всего  пропали  бы.  Правда,  всегда  существовала
возможность использовать диких теплокровных,  но,  во-первых,  тех  было
относительно немного; во-вторых, звериный век короток; и потом, даже при
самом благоприятном исходе яйца  бывает  трудно  отыскать.  Кроме  того,
шестипалый не был охотником. Он видел, как от эпидемий, войн или пожаров
гибли целые селения; он приобрел слишком большой опыт, чтобы расходовать
драгоценную энергию на отдельных особей. Теперь же  в  его  распоряжении
оказалось устойчивое многолетнее гнездо,  а  вокруг  -  множество  живых
инкубаторов, сосредоточенных на одной территории. Отчасти это  была  его
заслуга, результат прошлого визита. И  если  все  пройдет  как  надо,  у
"птенцов" появится надежная защита.
   Пока же мутант позаботился о том, чтобы подыскать  временных  солдат.
Он не случайно ост