не
сперли нательный крест. Дело  в  том,  что  теперь  он  не  был  обычным
городским жителем. И пусть они держатся  от  него  подальше  -  отребье,
разносящее заразу греха; жалкие шуты;  дешевые  фокусники;  рабы-уродцы,
пляшущие в цепях, которые звенят так печально; гадалки, чьи предсказания
и  обещания  никогда  не  сбываются,  за   исключением   самых   худших;
сладкоголосые обольстители, исполняющие дьявольскую  музыку  с  животным
напором  и  искушающие  глупеньких  девушек  призраками  воли,  миражами
счастья и закатными далями...
   Уходя  из  города,  цыгане  не  оставляли   никаких   следов   своего
пребывания, кроме разве что... парочки проклятий. И если  кто-нибудь  из
горожан впоследствии  умирал  по  непонятной  причине,  то  другие  лишь
пожимали плечами и крестились...
   Справедливости ради надо признать, что в те времена, когда  священник
был сопливым мальчишкой, каждое появление цыган в городе становилось для
него праздником, событием, запоминавшимся надолго, расцвеченным детскими
мечтами островком в трясине безрадостного быта.
   Его  голодное  воображение  особенно   сильно   поразили   фокусники.
Некоторые   фокусы   просто   завораживали   своей   непостижимостью   и
противоестественностью. Чего стоили, например, полеты!.. Однажды  цыган,
поднимавшийся выше  верхушек  деревьев  без  всяких  крыльев  и  видимых
приспособлений, предложил собравшейся толпе взять кого-нибудь  с  собой.
Будущий священник вызвался первым, но мать не пустила его.
   В течение долгих месяцев после того случая  он  завидовал  соседскому
мальчишке, взлетевшему под облака вместо него на руках у цыгана... И кем
же стал тот мальчишка? Прихвостнем Начальника.
   Поп скрипнул зубами, продолжая  вспоминать.  Им  не  удалось  надолго
зачаровать его. Позже он осознал всю  низость  цыганских  приемчиков,  а
главное  -  презренную  банальность  устремлений  этих  бродяг,  но   от
постыдного суеверного страха  перед  возможностью  цыганского  проклятия
долго не мог избавиться. А полеты...  Летать  дозволено  только  птицам,
насекомым, нетопырям и ангелам.
   Цыгане явно не были ангелами.  Скорее  уж  нетопырями,  обернувшимися
людьми.
   Священник стоял, не шевелясь и не двигаясь с места. Сейчас в  нем  не
было и тени страха. А проклятия, если таковые последуют, он вколотит  им
в глотки. Или сделает нечто большее...
   Да, эти странствовали долго. Судя по их унылому виду, богатая  добыча
осталась в далеком прошлом.  Так  что  город  Ин  наверняка  казался  им
желанной целью. Рваные тенты, содранные  со  старых  грузовиков,  трепал
ветер. На том, что был в голове обоза и сохранился лучше всех,  зеленела
надпись: "АО Роганский пивзавод". Еще на одном полотнище, привязанном  к
шесту на манер флага, можно было различить  красный  крест  и  обещание:
"Персен успокоит".
   Теперь поп соображал намного лучше. Прежде чем  табор  приблизился  к
нему вплотную, у него созрел план - коварный, жестокий,  но  оправданный
высшей целью и благими  намерениями.  Священник  взвешивал  все  "за"  и
"против". Появилась возможность таскать каштаны из огня  чужими  руками.
Должно быть, таково его новое предназначение  -  управлять,  помыкать  и
распоряжаться порочной толпой. Но что будет в том  случае,  если  цыгане
(или казаки - их сам черт не разберет!) и люди  Начальника  не  перебьют
друг друга? Что, если одна из сторон одержит легкую победу? Не  вернется
ли все на круги своя? Табор с чуждыми нравами  -  вряд  ли  это  намного
лучше Ферзя с его доморощенным войском...
   Внезапно священник одернул себя. О чем это он  думает?!  В  какую  же
мизерабельную тщету он впал! Снова стремится извернуться,  будто  мелкий
интриган! Или он забыл, что на него возложено  право  карать  по  своему
усмотрению? И кто лучше Феникса приспособлен для предстоящей работы?!
   Ирония, заключенная в старой пословице, наконец дошла до попа,  и  он
улыбнулся чуть шире. Говоришь, каштаны из огня? Достаточно взглянуть  на
руки Черного Валета, чтобы понять: этот вытащит все что угодно из  самой
горячей топки ада, а если понадобится, то и из дьявольской пасти!
   Так что по всему выходило: у цыган был только один-единственный шанс.
   Священник не собирался лишать их этого шанса. Он искренне  жалел  их,
как жалел всех живых тварей. Его просто переполняли сострадание и любовь
к созданиям Божьим. Он  любил  их  -  насильников,  грабителей,  лжецов,
неверных, - не грязные оболочки, конечно, а  чистые  души,  томящиеся  в
заточении. "Подождите еще немного, прекрасные птицы с золотым оперением!
Если они не захотят вычистить клетки, я освобожу вас!"

75. "ИКИНАХЕМОРКЕН ЫВОНСО"

   Известие о резне на западной окраине Заблуда-младший получил  тем  же
вечером. Он руководил  обыском  в  доме  Активной,  когда  один  из  его
помощников привез ему голову Ферзя в качестве  сувенира  и  рассказал  о
нескольких десятках человек, убитых  исключительно  выстрелом  в  ту  же
часть тела. Если не считать, конечно, заживо сожженных монахинь.
   Незадолго  до  этого  Начальник  расхаживал   по   кабинету   ведьмы,
наслаждаясь ситуацией. Заново оказаться здесь в роли  хозяина  было  все
равно что избавиться от воспоминаний о  постыдной  детской  зависимости.
Осталось еще избавиться от единственной свидетельницы своего унижения.
   Экспонатов на полках заметно поубавилось. Банка для лечебного массажа
конечностей исчезла, а жаль - Заблуда был  бы  не  прочь  выяснить,  что
находилось внутри нее. Зато старый телефон стоял на прежнем месте (да  и
где ведьма могла  раздобыть  новый?).  Черная  пластмасса  потрескалась,
надписи возле кнопок выцвели, а  бумага  пожелтела  от  времени.  Провод
свисал со стола и исчезал в щели между досками пола.
   Начальник с улыбкой снял трубку. На этот раз он  не  стал  звонить  в
лабораторию. Его заинтересовала надпись "президент". Он и не  подозревал
о существовании этой дерьмовой должности в СВОЕМ городе. А  может  быть,
какой-нибудь чинуша окончательно потерял чувство реальности?
   Полная  неожиданность.  Он  услышал  сексуальный  женский  голос,  от
которого в штанах сразу стало тесно. Заблуда не знал никого в  Ине,  кто
говорил бы так чисто и правильно.  Голос  нежно  поздоровался  с  ним  и
чувственно попросил оставить сообщение после сигнала.  Что-то  пискнуло.
Наступила тишина.
   Гришка был озадачен. Какого черта? У него не было никаких  сообщений,
кроме того, что эта баба нужна ему сегодня же!.. Но голос  озадачил  его
еще больше, когда поздоровался с ним снова и повторил свой текст слово в
слово.
   Трижды прослушав одно и то же,  Начальник  пробормотал  "Пошла  ты!",
вытащил нож, перевернул аппарат и начал ковырять лезвием нижнюю  крышку.
Ему удалось отогнуть один угол, и он увидел, что  пластмассовая  коробка
доверху   набита   личинками   насекомых.   Личинки    были    белесыми,
полупрозрачными, похожими на  жирные  мохнатые  семена.  Несколько  штук
высыпалось Гришке на руки. Он стряхнул их и отшвырнул аппарат в угол. Но
даже оттуда доносилось приглушенное мяуканье дебильной секретарши,  пока
он не раздавил трубку сапогом.
   В этот момент его окликнул со  двора  подъехавший  помощник.  Заблуда
вышел на веранду и убедился в том, что мечты иногда сбываются.
   Лицо помещика окоченело, сохранив  мучительную  гримасу  предсмертной
боли. В таком виде оно нравилось Начальнику города Ина  гораздо  больше,
чем живое. Но он и сам удивился тому, сколь недолго радовался устранению
конкурента.
   Удовлетворение вскоре вытеснил холодок  страха.  Еще  бы:  "проблема"
разрослась до угрожающих масштабов. Можно сказать,  до  мировых  -  ведь
город Ин был в некотором смысле "вещью в себе".
   Григорий велел ускорить поиски. Его люди потрошили дом ведьмы, уже не
заботясь о последствиях. Вряд ли  он  подлежал  восстановлению.  Заблуда
собирался сжечь его, а Полину отправить  куда  подальше.  Лучше  на  тот
свет. Впрочем, окончательное решение зависело от результатов обыска.
   Старушенция наблюдала за потеющими от усердия вооруженными жлобами  с
легким презрением. Это выражение мгновенно стерлось  с  ее  лица,  когда
Гришка внес в кабинет голову Ферзя, держа сувенир за волосы.
   - Ну что, сучара, теперь скажешь? - спросил он беззлобно. Кто-кто,  а
старуха не внушала ему особых опасений. Его ребята как раз превращали  в
щепки ее антикварный стол.
   И тут до Заблуды внезапно дошло, что В ДОМЕ они ничего не найдут.  Он
понял это в тот самый момент, когда увидел изменившееся лицо ведьмы.
   - А ну-ка встань! - приказал он, бросил голову Ферзя  в  корзину  для
мусора (в детстве Начальник неплохо играл в уличный баскетбол) и подошел
к Полине, которая едва доставала ему до подбородка.
   Щупать старушку - не бог весть какое удовольствие, но он проделал это
лично. "Неужто и я таким буду?" - с  омерзением  думал  Гришка,  скользя
ладонями по сморщенной коже  -  будто  гладил  брюхо  бритой  собаки.  И
догадывался, что не доживет до седых волос. Может, оно  и  к  лучшему...
"Потрогай ниже!" - подначивала его ведьма.
   Это был дешевый блеф. Она должна была знать: с  Начальником  подобные
штуки не проходят. Он потрогал. И наткнулся на что-то твердое -  спереди
и сзади. На ощупь определил форму предметов и расплылся в улыбке.  Стало
ясно, почему старуха держалась так, словно швабру проглотила...  Напевая
себе под нос "теперь  расплачиваться  поздно,  посмотри  на  звезды...",
Заблуда вытащил из-под ее вонючего нижнего  белья  видеокассету.  Что-то
подсказывало ему: ЭТОГО он еще не видел. Удачный день! Мои поздравления,
Начальник!.. Он бережно опустил кассету в  карман,  развернул  бабульку,
схватив ее за костлявые плечи, и задрал на ней пальто и кофту.
   Толстый твердый том оставил багровые отметины у нее  на  спине.  Чуть
ниже лопаток четко отпечаталась зеркальная надпись:

ИКИНАХЕМОРКЕН ЫВОНСО

   Это была ТА САМАЯ книга. В Гришкиной памяти навеки засел даже рисунок
трещин на переплете. Не говоря уже о "веселых  картинках".  То,  что  он
видел  когда-то  украдкой  и  в  большой  спешке,  теперь   можно   было
рассмотреть  во  всей  красе,  смакуя  детали.  Он  брезгливо  оттолкнул
старуху, которая стала вроде бы еще меньше, чем была, и не заметил,  как
снова изменилось ее лицо. На сей раз - радикально.
   Рыжему помощнику, видевшему это, явно поплохело. Несколько  мгновений
он глядел в пустые зрачки  имбецила,  зверя,  нетопыря,  нежити  (ведьма
продемонстрировала ему настоящий мультфильм), а затем чернильные  кляксы
брызнули ему в глаза...
   Свет и тени;  опустевшие  туннели  в  радужной  оболочке;  помутнение
стекловидного тела;  условно  говоря,  "оптический  обман";  сплющивание
хрусталика;   хаотические   нервные   импульсы;    мгновенная    реакция
рефлекторных дуг; кратковременное содрогание плоти; "добро пожаловать  в
необъятный отель мозга";
   "прошу вас, Полина, выбирайте любой номер"; "если не возражаете, люкс
в затылочной доле"; "спасибо, Большая Мама"...
   Рыжий остолбенел - потом все стало  по-прежнему.  Почти.  Он  услышал
изумленные голоса:
   - Куда она делась? Что за херня? Исчезла, стерва!..
   Гришка с трудом оторвался от  тяжелых  липких  страниц  книги.  Обвел
взглядом ошеломленные рожи помощников. Ведьмы и впрямь  нигде  не  было.
Исчезла вместе со своим тряпьем. Даже пламя свечей не дрогнуло. Не самый
худший исход.
   - Да хрен с нею!  -  проговорил  Заблуда,  выдавив  из  себя  остатки
презрения.
   Его потянуло в бункер, под защиту бетона и  бронированных  дверей.  И
неплохо бы принять на грудь грамм триста. В конце концов, он нашел  все,
что хотел...
   - Шеф, я схожу отолью, - предупредил рыжий помощник.
   И пошел. И вернулся не скоро.

76. "НАКАЖИ ИХ!"

   Обоз остановился. Головная кибитка  оказалась  в  двадцати  шагах  от
священника.  Истощенные  лошади  глядели  печально.   Облезлые   собаки,
привязанные к телегам, не тявкали.  Стих  звон  колокольчиков,  растаяло
меланхоличное треньканье гитары, а с ним умерла и дорожная  песня.  Даже
ноющий младенец замолк.
   Трое верховых отделились от обоза и направились к священнику. Тот был
наслышан о неписаном кодексе кочевников. Хорош кодекс или плох -  другой
разговор, но соблюдался он неукоснительно. Вероятно,  это  предотвращало
бессмысленную резню. Так что пока священнику ничего не угрожало.
   Эти трое на лошадях были слишком молоды. Здоровые дядьки, но пока  на
побегушках. Он ждал появления того, кто возглавляет табор. По традиции -
Барона. Атамана.  Вожака  клана.  Почти  наверняка  это  будет  мужчина,
умудренный опытом. Достаточно умный и осторожный, чтобы рассудок остудил
горячую кровь.
   Достаточно влиятельный, чтобы иметь дублера и не  опасаться  удара  в
спину.
   Достаточно старый, чтобы угасли желания.  Достаточно  дряхлый,  чтобы
ценить остаток жизни. Поп действительно  надеялся,  что  все  закончится
мирно.
   - Езжайте мимо, - сказал он  верховым,  когда  те  нависли  над  ним,
закрыв треть неба. - В этом городе нет того, что вы ищете.
   - Откуда ты знаешь, что мы ищем, божий  человек?  -  спросил  юнец  с
редкой бородкой и  глазами,  блестевшими,  словно  начищенные  пуговицы.
Взгляд наглый, но по крайней мере вопрос был задан вежливо.
   - Пустой разговор. Город закрыт. Передайте это Барону.
   - Эх-хэх... - тотчас же донеслось из головной  кибитки.  -  Я  здесь,
божий человек.
   На разбитую дорогу с трудом выбрался грузный старик в черном френче с
одним  погоном,  галифе  с  лампасами,  яловых  сапогах  и  заковылял  к
священнику, хромая и тяжело опираясь на палку. Седая  грива  стекала  на
плечи. На груди позвякивали медальки,  амулеты  и  свисток.  Палка  была
вырезана из  орехового  дерева  и  украшена  тонкой  резьбой.  К  левому
запястью Барона был пристегнут магнитный компас, а  на  правом  болтался
металлический браслет наручных часов.
   Стекло и стрелки не сохранились, зато в центр циферблата  с  надписью
"orient" был воткнут обломок иголки.
   Поп внимательно наблюдал за Бароном и сделал вывод, что не  ошибся  в
своих  предположениях.  Было  видно,  что  старый   цыган   уже   близко
познакомился со смертью, и это знакомство  добавляло  ему  сил  жить.  А
костлявая нашептывала по ночам умные вещи. Тело было сокрушено возрастом
и болезнями, однако старик еще достойно сопротивлялся.
   Кряхтя, он устроился на ближайшем пне.  Долго  молчал,  пока  говорил
ветер.
   Потирал корявую ногу. Горестно кивал в унисон своим невеселым мыслям.
Грустно глядел в серую  даль...  Для  священника  все  это  было  частью
известного балагана.
   Барон умирал со всей очевидностью. И все же цеплялся за свой статус и
свою привычную роль, словно мог выпросить у  судьбы  отсрочку  приговора
для остальных членов клана.  Наконец  он  заговорил  утрированно  слабым
голосом:
   - Странно...  Сегодня  я  смотрел  в  волшебное  зеркала,  и  зеркало
показало мне мою смерть. У нее было не твое лицо. А за нею стояла  белая
башня с единственным окном. Скажи мне, божий  человек,  в  твоем  городе
есть белая башня с единственным окном? Я хотел бы умереть правильно.
   "В твоем городе". Попу это понравилось. Но  каков  старый  хитрец!  С
большой натяжкой дом Начальника мог бы сойти за белую башню. А площадь -
за лобное место. Чем не "правильная" смерть? Но  в  высоком  белом  доме
Заблуды-младшего было много окон, и в каждом уже  наверняка  поблескивал
ствол. Кроме всего прочего, священник не  собирался  пускать  цыган  так
далеко. Он был предельно лаконичен:
   - Башни нет. Еды  нет.  Никто  не  будет  платить  за  представление.
Уезжайте.
   - Мы видели мертвых и дым костров. Вон там. - Старик ткнул  палкой  в
ту сторону, откуда шел священник. - Чума или война? Если чума, мы уедем.
Если война, то поможем. Скажи нам правду, божий человек!
   Священник  засмеялся.  Это  был  жутковатый  смех  существа,  в  мире
которого не осталось ничего веселого. Лжецы хотели знать правду?  Почему
бы нет? Он продолжал в том же духе. Он и сам не заметил,  когда  у  него
появился новый стиль. Ему нравилась собственная скупая речь.
   - Нет чумы, нет войны. Те, кого вы  видели,  были  наказаны.  Они  не
соблюдали Божьи заповеди. Город должен быть очищен. Вам нет в нем места.
   - Ага, - сказал Барон, взглянув на попа по-новому. - Тогда у меня нет
выхода. Вернее, это ты не оставляешь  мне  выбора.  Наши  дети  голодны.
Молоко наших матерей истощилось.  Наши  мужчины  ослаблены  болезнями  и
плохой едой.
   Старики умирают в пути и ложатся в сырые  могилы.  Скотина  дохнет...
Все не правильно. Ох-хох-хох,  куда  катится  этот  мир?..  Если  ты  не
разрешишь нам войти  в  город,  я  буду  вынужден  вызвать  тебя,  божий
человек!
   "Так и есть, - подумал священник. -  Кодекс  в  действии.  Бандитские
условности вместо Священного Писания..."
   Вслух он спокойно отвечал:
   - Делай то, что подсказывает тебе сердце, старик. Но  кто  шепчет  из
глубины твоего сердца? Был ли там Бог хотя бы  однажды?  Спроси  лучшего
совета. Я подожду.
   - Бог... - с горечью повторил  за  ним  седовласый  цыган  и  пожевал
губами, будто пробовал кислый плод. -  На  твоем  месте  я  думал  бы  о
насущном. Ты, я вижу, слишком слаб. У тебя есть дублер?
   Священник знал, о ком идет речь. Дублер? Это был термин  из  того  же
кодекса кочевников. Натасканный боец. Лучший в своем деле. Преданный  до
самопожертвования. Но не "близнец". Человек из плоти  и  крови,  готовый
умереть ВМЕСТО  хозяина.  Образец  безраздельной  верности.  Безропотный
исполнитель на незримом поводке.  Почти  живой  протез.  (И  теперь  поп
понимал, что это значит,  намного  лучше,  чем  раньше.  Честное  слово,
намного  лучше!)  Химерические  "близнецы"  цыган  не   устраивали   или
устраивали не  вполне.  У  каждого  одряхлевшего  мерзавца,  занимавшего
определенное положение, был свой дублер, иначе долго не протянешь.
   О, они обо всем подумали, все предусмотрели - эти изощренные дикари!
   Утраченные сила и ловкость компенсировались мозгами и  волей.  И  еще
тем, что называлось влиянием. Или, может быть,  колдовством?  Во  всяком
случае, налицо было завидное  равновесие.  Порядок,  который  священнику
категорически не нравился - потому  что  не  предусматривал  движения  к
свету. Порабощал вместо того, чтобы освобождать.
   - Сначала покажи мне  своего,  -  потребовал  поп  (и  откуда  только
взялась эта властность?). Он весь стал  подобен  темной  глыбе  льда,  и
кровь на подоле рясы превратилась в зловещую  багровую  кайму.  -  Может
быть, я и сам справлюсь.
   Эти свиньи в  кибитках  позволили  себе  украдкой  улыбаться!  Но  не
старик. У того хватило ума сохранить прежнее  выражение  лица.  Он  даже
стал еще грустнее.
   - Савва! - устало позвал Барон, не повернув головы. - Иди  сюда,  мой
мальчик!
   Заскрипела несмазанная ось. Шарахнулась в  сторону  лошадь.  Из  тени
вышел громадный человек в странном просторном одеянии, босой, с необычно
бледным для цыгана лицом и черной повязкой на глазах.  Верзила  мягко  и
безошибочно двигался прямо на голос. Он шел так уверенно, что  казалось,
будто у него есть зрачки на подошвах ступней.  Он  улыбался  небу  и  не
боялся  упасть,  чем  живо  напомнил  священнику  неунывающего  местного
дурачка.
   Дублер остановился рядом со стариком  и  потянул  носом  воздух,  как
медведь-шатун, выбравшийся из своей берлоги. Добыча была в десяти  шагах
от него. Легкая добыча. Но был еще чей-то запах. Странный запах.  И  это
не дым от костров, догоравших на лугу, где недавно закончилось  побоище,
- ветер дул с противоположной стороны. Так мог бы пахнуть живой пепел...
   - Я тебя вызвал, - обратился Барон к священнику. - Твои условия?
   - ТВОИ условия, старик. Для тебя я сделаю исключение.
   - На ножах. Круг - десять шагов. Без правил.  До  смерти.  Победитель
забирает сердце. Ты принимаешь мои условия?
   - Да, - безразлично подтвердил поп. - Твой дублер слепой?
   - Он слышит, как клинок трется об воздух. Он видит истинные тен