в   городе
комендантского часа и организации концентрационного лагеря для даунов  с
благородной целью "принудительного трудового воспитания" и  производства
дешевых удобрений. В общем, у него были масштабные планы.
   И вот все рухнуло в один проклятый  день.  Впрочем,  признаки  агонии
наблюдались давно. Начальник  распустил  народ,  взрастил  предателей  и
отщепенцев.
   Люди понимают только один язык - кнут. Пряник тоже неплох, но  только
тогда,  когда  держишь  кнут  в  другой  руке...  Гришка  слишком  любил
развлекаться. В результате - полное разложение. Чрезвычайно  скоротечная
война это доказала.
   Война - лучший  индикатор  состояния  общества.  О  том,  чтобы  всех
жителей поставить под ружье, не  могло  быть  и  речи.  Первый  же  удар
объединившихся внешних и внутренних врагов оказался последним...
   Судья был высок, тощ, желчен и страдал от язвы желудка (за помощью  к
ведьме он не обращался принципиально, а  военного  врача  поблизости  не
нашлось).
   Казалось, что Чреватого можно сложить в несколько раз. Судья презирал
женщин, был равнодушен к жратве и алкоголю. Его настоящей страстью  были
шахматы.  Он  видел  в  них  безжалостную  логичность  и   непоколебимую
упорядоченность, которых так не хватало в  реальном  мире.  И  достойных
игроков тоже не хватало. Самого лучшего Чреватый приговорил  к  смертной
казни пару лет назад. С тех  пор  судье  не  было  равных  за  клетчатой
доской. Он стал абсолютным чемпионом города Ина.
   Аскетически сложенный старик сумел забраться  в  такую  щель,  откуда
было бы трудно  его  выкурить.  Он  скручивал  проводки  и  устанавливал
тротиловые шашки ("Ну, поповская душонка, как насчет дискотеки в аду?").
Он не спешил, хотя знал, что нажил себе множество врагов и что его будут
искать. Спешить при закладке тротила - последнее  дело.  Кроме  того,  у
судьи появилась возможность торговаться. Он собирался продиктовать этому
бесхребетному попику, вознесшемуся по воле слепого случая на самый верх,
свои условия.
   У Чреватого были ЖЕСТКИЕ  условия.  Другие  и  немыслимы  в  подобной
обстановке. Это - как в армии: если погибает командир, старший по званию
принимает командование на себя. Судья осознал свою миссию. Его миссия  -
последний бой за идеалы порядка, в котором он обречен на  поражение.  Но
было  в  данной  безвыходной  ситуации  и   кое-что   смешное.   Смешное
заключалось в том, что в Ине  не  осталось  ни  одного  человека,  кроме
судьи, который сумел бы обезвредить мину!
   Чреватый слышал раздавшийся незадолго  до  этого  взрыв  на  болотах,
однако не придал ему ни малейшего значения. Он продумывал детали  своего
ультиматума. Если его требования не будут  выполнены  (а  он  был  почти
УВЕРЕН, что они не будут выполнены), судья  собирался  взорвать  себя  и
церковь ко всем  чертям.  Желательно  захватить  с  собой  на  тот  свет
побольше земляков. Это было бы вполне в  духе  боготворимых  им  шахмат.
Получил мат - отдыхай! Игра закончена и для белых, и для черных;  и  для
победителей, и для побежденных. Можно единым движением смахнуть с  доски
все фигуры и похоронить их в  деревянной  коробке.  Но  тут  похорон  не
будет, а будет много-много огня и дыма...
   Чреватый установил четвертый заряд, стараясь  сделать  это  грамотно,
чтобы не оскорбить светлую память майора Химмельштоса, а  его  печальные
мысли блуждали в порочном круге - прошлое, настоящее, снова  прошлое.  И
при любой расстановке фигур не было места будущему. Его команда осталась
без ферзя (и в прямом, и в переносном смысле), а положение, в котором он
очутился, называлось цугцванг.
   Дальнейшее   существование   утратило   всякий   смысл.   Пошатнулось
мироздание, разваливался мирок, благоустройству которого судья  посвятил
всю свою  жизнь.  И  хотя  надо  признать,  что  старания  Чреватого  не
увенчались полным успехом (порядка в городе явно  не  хватало),  система
"Начальник-судья - председатель городской управы" работала  неплохо.  То
был  организм  с  гипертрофированно  разросшимся  карательным   органом,
безжалостно отсекавшим губительные метастазы.
   Как и следовало ожидать, в конце концов остался один нежизнеспособный
обрубок без конечностей, глаз, ушей, языка и даже  без  мозга.  Обрубок,
истекший кровью...
   Судья подсоединил последний проводок, улыбнулся и сказал:  "Бух!"  Он
снова чувствовал себя молодым, сильным, удовлетворенным, самодостаточным
и готовым на самопожертвование, как солдат, встающий в полный  рост  под
ураганным огнем противника. Даже язва не досаждала -  впервые  за  много
лет. В том поступке, который он собирался совершить, была  бессмысленная
красота и сомнительное  величие.  Впрочем,  смысл  всегда  можно  найти.
Особенно если хочешь покончить с только что  народившейся,  но  заведомо
гнилой демократией...
   Полина, как это часто бывало, не явилась  на  церковную  службу.  Она
сидела в своем разгромленном кабинете и наслаждалась обретенным  покоем.
Страх, с которым она свыклась за десятки минувших лет, наконец  отпустил
ее. Ведьма размышляла о том, что делать с телом. Чужим телом.
   В углу лежал рыжий помощник. Его веки были подняты, а рот  приоткрыт.
Он  не  спал,  но  дышал   чрезвычайно   медленно.   Каждый   вдох-выдох
растягивался на минуты.
   Рыжий мог оставаться в состоянии почти  мертвой  неподвижности  сколь
угодно долго.
   Ведьма начала тихонько напевать себе  под  нос.  Потом  она  заметила
какое-то движение на полу. Подошла поближе и наклонилась.
   Муравьи деловито таскали личинки из телефонного аппарата, который уже
был опустошен наполовину. Дорожка белых пятен, похожая на  Млечный  Путь
или снежную  крупу,  протянулась  к  лежащему  мужчине.  Параллельно  ей
двигалась коричневая цепочка муравьев, возвращающихся порожняком.
   Ведьме был виден подбородок, острый выпирающий кадык  и  щеки  рыжего
помощника, покрытые шевелящимся узором из насекомых. Муравьи  взбирались
по губам человека и сбрасывали личинки в его открытый рот.
   Старуха подняла голову и посмотрела в окно. Темное  облако,  висевшее
на западе, постепенно размывалось ветром.  Солнце  подсушило  грязь.  На
голом дереве сидела одинокая черная птица. По пустой дороге брела  тощая
собака.
   Медленно, как ползущий с гор ледник, к Полине возвращался страх.
   Книга лежала в бункере под домом Заблуды, ожидая хозяина.
   Дурачок, ничтожество, "шестерка" сидел и смотрел, как удаляется тень.
   Надолго  ли?..  Он  смотрел  без  радости,  надежды,  сентиментальных
воспоминаний.
   Просто смотрел.
   Тень удалялась.
   Солнце светило.
   Он жил.
   И, значит, все было хорошо.
   Сентябрь 1997 - январь 1999 г