равленной деятельности он обнаружил в глубине
дубовой рощи, которая сменила густой сосновый лес, как только он вышел на
берег реки.

Он свернул в нее, надеясь раздобыть хоть что-то съестное. Ягоды,
попадавшиеся по пути, уже не в состоянии были утолить его голод, и он
чувствовал слабость. Шли вторые сутки его полуголодного существования в
этом диком мире.

В лесу он нашел целую поляну маслят и долго жарил их на прутиках над
костром, мечтая о простом походном котелке, в котором можно сварить суп. Он
так устал, что решил позволить себе небольшой отдых - спешить ему, в
сущности, было некуда.

Полуденное солнце давало достаточно тепла, и он смог даже просушить
промокшую от утренней росы куртку.

Когда аромат от грибного шашлыка начал щекотать ему ноздри, он заметил в
лесу избушку.

Она одиноко стояла на небольшой прогалине, прикрытая деревьями, и была
такой ветхой, что мох и лишайники густо облепили ее стены. Именно поэтому
он и заметил ее лишь сейчас. Глеб сразу забыл про грибы. Немедленно загасив
костер и вновь надев маскировочную куртку, он стал осторожно подкрадываться
к избушке, сжимая в руках дубину и подготовившись к любым неожиданностям.

Избушка оказалась пустой и давно заброшенной - и все же это было его первое
обнадеживающее открытие. Теперь он знал, что найдет здесь людей.

Тщательно обследовав избушку и всю прилегающую территорию, Глеб нашел
старый сгнивший силок, сделанный из кожаных шнурков, и вполне целый
костяной рыболовный крючок.

Последняя находка обрадовала его больше всего. Он мечтал о куске свежего
мяса, но все его охотничьи усилия пока не приносили результатов даже
непуганое зверье в этом лесу оставалось недосягаемым для его примитивного
оружия. Он пытался добыть рыбу с помощью своей самодельной рогатины, но у
него ничего не получалось, приходилось лишь беспомощно провожать голодными
глазами целые рыбьи стаи, спокойно проплывающие между зубьями его
остроги...

Возможно, теперь ему удастся попробовать свежей рыбы.

Крючок был тщательно выточен из изогнутой кости какого-то зверя, но,
насколько Глеб мог вспомнить, даже на нанайских стойбищах давно перевелись
такие крючки - их заменила сталь...

Глеб решил остаться в избушке на пару дней: вырыть охотничьи ямы на
звериных тропах, заняться рыбалкой, сбором и сушкой грибов. Прежде чем
двигаться дальше, нужно было обеспечить себя хотя бы небольшим продуктовым
запасом, а самое главное, сделать плот для менее утомительного продвижения
к низовьям реки.

Отсутствие следов вокруг избушки и этот рыболовный крючок окончательно
убедили его в том, что в ближайшее время ему придется полагаться лишь на
собственные силы.

Пока он занимался обследованием избушки, наспех затушенный костер
разгорелся вновь, и грибной шашлык был безнадежно испорчен. Оставалось
опробовать свое новое приобретение.

Углубившись в лес, он отыскал старую кучу лосиного навоза - благо это добро
попадалось здесь почти на каждом шагу - и острым обломком камня расковырял
под ним дерн. Как он и предполагал, в этом месте скопились земляные черви,
они выглядели настолько аппетитно, что Глеб подумал о том, не заготовить ли
их к ужину, если рыбалка окажется неудачной.

Но крючок его не подвел, и через пару часов он уже запекал на углях двух
больших линей.

Ужин получился на славу, и все же к вечеру им овладело необъяснимое чувство
тревоги. Что-то было не так то ли в лесу, из которого выползли длинные
холодные языки тумана, то ли в самой избушке, где он собирался заночевать.

Какой-то невидимый враг находился неподалеку. Глеб привык доверять своему
чувству опасности, оно не раз выручало его в Афгане - даже в тот роковой
день, когда их отряд попал на минное поле, ему повезло, и если бы не
шальная пуля...

Он несколько раз обошел вокруг избушки, изучая следы на звериных тропах,
затаиваясь и прислушиваясь к малейшему лесному шороху, но ничего не
обнаружил. Быстро темнело, и менять место ночлега сейчас уже было поздно.

Забравшись внутрь избушки, он подпер изнутри ветхую дверь и закопался в
кучу сухих листьев - лучшей постели соорудить не удалось.

Холод долго мешал ему уснуть, и, только нащупав на груди свою невидимую
ладанку, он почувствовал себя лучше, словно от нее по всему телу пошло
невидимое тепло. И опять, как в первую ночь, на грани сна и яви в его
сознании прозвучал тихий голос:

- Глеб, это плохое место. Здесь нельзя оставаться на ночь.

- Я знаю, - ответил он, засылая. - Другого ночлега мне все равно не найти.

Ему снилось штормовое море. В детстве, когда с отцом он отдыхал в Ялте,
матрац, на котором он плавал, отнесло далеко от берега. Неожиданно налетел
сильный ветер, и спасателям едва удалось его вытащить. С тех пор он часто
видел сон, в котором вокруг не было ничего, кроме вздымающихся волн и
безысходного, все усиливающегося чувства смертельной опасности.

В конце концов, наверно, именно этот сон и разбудил его под утро. Было
чертовски холодно, сквозь щели в бревенчатых стенах не пробивалось ни
единого лучика света, - окно в этой избушке прорубить почему-то забыли, - и
Глеб долго не мог понять, который теперь час.

За стеной кто-то огромный тяжело вздохнул, избушка качнулась, заскрипев
всеми своими бревнами, с потолка посыпалась гнилая труха. Глеб вскочил и,
сжимая в руках свою жалкую дубину, притаился у двери. Выходить наружу и
выяснять, что, собственно, происходит, ему совершенно не хотелось. Он стоял
так около часа, пока совсем не рассвело.

Как только бледный рассвет рассеял туман вокруг избушки, Глеб,
предварительно осмотрев окрестности сквозь многочисленные щели в стенах и
убедившись, что рядом никого нет, вышел наружу.

Следы он увидел сразу, их невозможно было не заметить, и в каждый такой
след свободно помещалась его метровая дубина. Всего их оказалось восемь
трехпалых, с длинными, сходящимися к центру отпечатками пальцев. Начинались
следы у самой стены избушки, затем шли по поляне и неожиданно обрывались,
словно, постояв в раздумье, неведомый ночной гость бесследно испарился.

- Ничего себе подарочки, - пробормотал Глеб в растерянности. - Неужели
здесь водятся диплодоки?

Он обыскал всю поляну и весь ближайший подлесок, но так и не обнаружил,
куда подевалось это таинственное существо. Не нашел он и других следов,
хотя бы отдаленно напоминавших те, что глубоко и четко отпечатались во
влажной почве поляны.

- Что бы это ни было, надо поскорее отсюда убираться, пока оно не
вернулось, - решил Глеб.

И уже собрав свои нехитрые пожитки и покидая негостеприимную поляну, Глеб
бросил прощальный взгляд на место своего ночлега. Он нахмурился и с минуту
стоял неподвижно, снова и снова осматривая поляну. По всем запомнившимся
ему приметам получалось, что изба вчера вечером находилась в стороне от
сосны, под которой оказалась утром.

Он представил, как гигантский зверь, закусив своей огромной пастью край
крыши и тяжело вздыхая, волочет избу на новое место...

Никакого другого объяснения своему открытию он не придумал. Оно поразило
его настолько, что, спускаясь к реке, Глеб потерял обычную бдительность.
Ничем другим нельзя было объяснить его непростительную небрежность.

Он заметил хорошо замаскированную засаду лишь тогда, когда в воздухе
мелькнула петля летящего к нему аркана.

Ему еще повезло, что это была не стрела и не пуля. Заметив над головой
стремительно приближавшуюся темную черту веревки, он прыгнул в сторону.

Скользнув по его ногам, аркан дернулся и пополз обратно к своему хозяину.
Теперь Глеб смог рассмотреть нападавшего. Собственно, их было двое. Один,
невысокий, с кривыми ногами, в остроконечной треуховой шапке, натягивал
лук. Второй, раздосадованный промахом, лихорадочно сматывал волосяную
веревку, готовясь к следующему броску.

Однако времени на это у него не хватило. Мышцы и рефлексы Глеба хранили
внутри себя суровую память войны. Он еще не успел решить, что следует
делать, а ноги сами собой вновь бросили его тело вперед.

С лету он ударился головой в живот второго, самого опасного противника, с
луком в руках, и вместе с ним упал в мокрую траву. Стрела вонзилась в землю
совсем рядом с его лицом, но он успел сделать самое важное обезоружил на
время лучника, а аркан на таком близком расстоянии не представлял опасности
для опытного бойца.

Однако победа оказалась временной - нападавших оказалось гораздо больше,
чем он предполагал.

Едва Глеб приподнялся, как на него навалилось сразу четверо противников.
Теперь его искусство рукопашного боя стало бесполезным. Почти мгновенно ему
завернули руки назад, и петля из сыромятной кожи прочно обвила запястья.

Другой конец длинной веревки прикрепили к сбруе задней лошади, и отряд из
девяти всадников неторопливо двинулся вниз по реке, не обращая больше
никакого внимания на своего пленника. Пленившие его воины гортанно
переговариваясь на непонятном Глебу языке.

Кто эти люди? Неужели единственные местные жители? Больше всего они
напоминали ему степных всадников со старинной гравюры. Лисьи шапки,
короткие луки и маленькие мохнатые лошади - все говорило за то, что это
кочевники.

"Да что же это такое? - спросил он себя с отчаянием. - Откуда они на мою
голову взялись? Из какого времени?"

Отвлекшись этими мыслями, он споткнулся о корягу и упал. Его мучители
дружно загоготали и не стали придерживать лошадей. Какое-то время его
волокло вслед за лошадью, изрядно ободрав о камни живот и спину. Он
чувствовал, как застилает глаза холодная ярость, знакомая по Афгану:
жестокость этих диких людей слишком уж напомнила ему духов. Улучшив момент,
когда лошадь немного замедлила ход, Глеб рывком бросил свое тело вверх и
сумел подняться на ноги.

Кочевники его явно недооценивали, слишком легко досталась им добыча, да и
одежда пленника ввела их в заблуждение - так не одевались уважающие себя
воины.

Этим Глеб и воспользовался. Сначала он приспособился к трусце лошади и
постарался больше не падать, чтобы не привлекать к себе внимание всадников,
затем, убедившись, что они заняты разговором и почти забыли о нем, он стал
приводить в исполнение возникший у него план. Временами ускоряя ход, он
слегка ослаблял веревку и, нагнувшись на несколько секунд, впивался зубами
в тугой узел.

Узел был завязан на совесть, но Глеб повторял свои попытки снова и снова.
Самое главное сейчас не привлечь к себе внимания, иначе все его усилия
окажутся напрасны.

Постепенно размоченная во рту кожа стала мягче, и узел ослаб. Еще через
полчаса ему удалось растянуть петлю настолько, что ладони могли уже с
некоторым усилием выскользнуть из петли, но он не спешил этим
воспользоваться. Сначала нужно было выбрать подходящий момент. Он прекрасно
понимал, что на пересеченной местности не уйдет далеко от конной погони.

Неожиданно всадники остановились и стали совещаться на своем тарабарском
языке.

Они ехали по узкой просеке, впереди она расширялась, и там, на большой
поляне, располагался, видимо, основной походный лагерь кочевников. Сейчас
оттуда доносился шум битвы, крики, звон оружия.

"Вот он, удобный момент!" - решил Глеб. Мгновенно сбросив петлю, он
помчался к лесу. От зарослей его отделяло всего несколько метров, и, когда
он нырнул в подлесок, преследовавшим его всадникам пришлось спешиться. Их
оказалось всего двое, остальные остались на поляне.

Глеб затаился в кустах и дождался, когда воин, шедший последним,
поравняется с ним.

Годы тренировок в инвалидной коляске сделали руки Глеба намного сильнее рук
обычного человека. Ему понадобилось всего одно движение, чтобы переломить
шею своему преследователю. Тот беззвучно повалился в траву к его ногам. Это
произошло так быстро, что второй едва успел повернуться.

Но к этому моменту в руках у Глеба оказалась стрела, выдернутая из колчана
убитого им кочевника. Подбирать и натягивать лук времени не было, и он
воспользовался своим искусством в метании ножей, благо расстояние до
второго противника не превышало и метра.

Стрела вонзилась в горло его врага, и Глеб надолго запомнил его изумленный
взгляд. Удар кривой трофейной сабли, выхваченной из рук первого кочевника,
довершил начатое.

Глеб освободился от преследователей так быстро и бесшумно, что те, кто
остался на просеке, не успели ничего заметить.

Бой в лагере заканчивался, атакующие всадники на могучих боевых конях,
одетые в сверкающие доспехи с остроконечными шеломами на головах,
преследовали беспорядочно бегущую толпу кочевников вдоль просеки и вот-вот
должны были попасть под убийственный град стрел притаившихся в кустах
лучников. Не раздумывая ни секунды, Глеб бросился наперерез атакующим,
принимая на себя первую волну стрел. Но, предвидя ее, он успел упасть на
землю. Лишь одна засела в бедре. Однако и этого было достаточно, чтобы
пронзительная боль пригвоздила его к месту.

Зато теперь сидящие в засаде лучники лишились своего главного преимущества
- внезапности. Предупрежденные об опасности всадники мгновенно спешились и
бросились в лес, напав на кочевников с тыла, где густой подлесок мешал им
использовать их основное оружие - стрелы. Через несколько минут бой был
закончен.

Командир отряда подошел к сидящему на земле Глебу, отсалютовал мечом и,
сняв шлем, поблагодарил его за помощь - певучий, чуть странный и такой
знакомый язык!

Уже через несколько минут Глеб понимал каждое слово, а еще через полчаса,
когда полевой лекарь извлек из его бедра стрелу и наложил повязку из
целебных трав, отряд тронулся в обратный путь.

Глеба, как почетного гостя, уложили на конные носилки и повезли впереди
отряда. Потрясенный стремительностью нахлынувших на него событий и
совершенно задавленный новыми впечатлениями и открытиями, он не возражал.

Часа через два лес у излучины реки кончился, кавалькада остановилась на
краю поляны, и впереди, как видение из далекой мечты, открылся древний
город.

Золотые маковки церквей, белые каменные стены, озеро, на берегу которого
раскинулась светлая дубрава. Он слишком хорошо знал этот пейзаж, слишком
много раз видел его перед глазами с той самой поры, как копье Георгия
отклонилось от головы змея... Вот она, перед ним, ожившая картина, столько
лет висевшая на стене его московской квартиры...

Круг завершился. Оставалось узнать лишь имя этого города и время, в которое
он попал. Оруженосец, назначенный ему как гостю, ответил на его вопрос:

- Мы подъезжаем к Китеж-граду, господин мой, в году шесть тысяч шестьсот
семьдесят третьем от сотворения земли господом нашим Сварогом великий князь
Георгий Всеволодович основал сей град.

И тут же пояснил для гостя:

- Но, ежели считать от рождества Христова, то в тысяча сто шестьдесят
седьмом году построен град Большой Китеж и стоит он на берегу
Светлояр-озера уже много лет.

Сердце Глеба на секунду замерло, словно придавленное этой безмерной
громадой времени...

- Странное письмо получил я вчера вечером, - сказал Головасин, плотнее
застегивая куртку. На высоте двух тысяч метров даже здесь, в Крыму,
предутренний холод давал о себе знать. - В нем оспаривается теория красного
смещения, во всяком случае, выводы, которые из нее следуют.

- Что же тут странного? Эту теорию критикуют достаточно часто.

- Видите ли, письмо содержит предложение убедиться в этом лично.

- Убедиться в том, что красное смещение не существует?

- Вот именно...

- Забавно.

- И в то же время письмо не похоже на записки сумасшедшего, там даже
излагается некая, логически стройная, но совершенно безумная теория
строения нашей Вселенной.

Сухой заинтересованно повернулся:

- Мне нравятся безумные теории. Расскажите.

- В двух словах это довольно трудно... Но, в общем, суть в том, что если мы
не находились в геометрическом центре первородного взрыва, образовавшего
нашу Вселенную, а вероятность этого ничтожно мала и, следовательно,
наблюдаемое нашими телескопами равномерное во все стороны удаление от нас
далеких звездных объектов на самом деле таковым не является.

- Но ведь это кажущееся явление. Любому наблюдателю в любой части Вселенной
будет казаться, что он находится в центре разбегания.

- Мой автор утверждает, будто смещение спектра означает не движение
объектов в пространстве, а их удаление во времени. Именно оно порождает
эффект красного смещения. Причем если принять это априори, то эффект
смещения окажется равномерным, поскольку для каждого наблюдателя настоящее
всегда находится в точке наблюдения вместе с ним самим.

Получается, что за границами нашей Галактики мы видим уходящее от нас
собственное прошлое.

- Прошлое, которое можно догнать? - В голосе старого ученого послышалось
нечто такое, что заставило Головасина еще плотнее запахнуть свою куртку.

- Ну, это уже фантастика... А вот почему с увеличением расстояния до
объекта увеличивается эффект смещения, эта гипотеза объясняет достаточно
корректно...

- Еще бы. Чем дальше от нас объект, тем он древнее, тем больше прошло
времени с момента отрыва... И если бы мы смогли догнать эти стремительно
уходящие от нас части галактик, мы бы сделали открытия почище этой
фантастической гипотезы...

5

Княжеский терем, один из немногих каменных домов в деревянном граде,
расположился на возвышении, укрывшись за дополнительным земляным валом и
рвом, наполненным водой.

Из многочисленных бойниц на клетях, охранявших мост, выглядывали любопытные
лица часовых. Не каждый день в град доставляли чародеев.

Владислав стоял в высоких сенях, опершись о перила и распахнув кафтан из
византийского сукна. У дверей в горницу нерешительно переминались двое
стражей с секирами на плечах, не решаясь подойти ближе к князю, как того
требовал сотник, усиливший охрану после второго за этот год покушения на
светлейшего.

Владислав думал о том, что его давнишняя мечта захватить одного из
могущественных волшебников, отхвативших в свое полное распоряжение
порядочный кусок на севере княжества, возможно, осуществилась, хотя до
конца он в это не верил, несмотря на известие, принесенное гонцом задолго
до прибытия отряда.

Настоящий маг не мог попасть в руки Флорина так просто. А чтобы он сам,
добровольно, согласился стать княжеским гостем - это уж и совсем трудно
представить.

Крепость, в которой жили эти таинственные существа, окруженная невидимой
стеной, стояла в Анаварских лесах с незапамятных времен. Летописи первых
варяжских походов уже упоминали о ней. Но сами маги объявились недавно, и с
тех пор Владислав мечтал поставить на службу своим планам их могущественную
силу. Иногда в своих мыслях он заходил далеко и пытался представить, что
случится, если удастся поссорить магов с Манфреймом главным врагом всех
русичинских племен.

Владислав мечтал об этом с тех самых пор, как жребий покинуть отчий дом пал
на его собственную дочь...

Каждый год Манфрейм забирал в свой замок одну из русичинских девушек, и об
их дальнейшей судьбе ничего не было известно... Таков позорный договор,
подписанный еще Ливатой Смелым, такова дань, такова цена бесславного
поражения в единственной битве, состоявшейся между Манфреймом и русичами
двести лет назад.

Впрочем, раньше Владислав не считал договор таким уж позорным. Многие
племена выбирали себе невест у соседей, в том числе и русичи. Но родители
тех девушек, которых Манфрейм забирал в свой замок, никогда больше не
видели своих дочерей... И он готов был мириться с этим до тех пор, пока
дело не коснулось его собственной дочери.

Когда же это случилось, он отдал приказ своим лучшим воинам захватить
одного из магов, чтобы хоть чуть-чуть приподнять завесу тайны, окружавшую
Анаварский лес. Он сделал это не только из-за судьбы Брониславы... Если и
была на их земле сила, способная противостоять бессмертному Манфрейму, то
она находилась именно в крепости магов, владевших огненными мечами,
рассекающими скалы... Иногда маги появлялись в городе, веселились в
трактире, развлекались с дворовыми девками, но никогда не соглашались
добровольно посетить его терем.

А сейчас, перед предстоящей большой войной с кочевниками, ему нужны б