го.

Стража в сенях почтительно расступилась, пропуская их во внутренние покои.

- Я смотрю, ты здесь пользуешься уважением.

- Я теперь воевода. Все княжеские войска подчинены непосредственно мне.

- Вот даже как... Крепко ты врос в эту землю, и все же тебе придется
покинуть Китеж.

- С чего бы это?

- Ты знаешь торговца антиквариатом, некоего Фруста, с Арометана?

- Первый раз слышу.

- А вот он тебя знает... По крайней мере, знает о тебе.

Они прошли через весь терем на половину, в которой жил Глеб. Слуги зажгли в
его светлице лампады, кровать была убрана, а на столе стояли подносы с
фруктами и новые кувшины с хмельным медовым напитком.

- Неплохо ты тут устроился, совсем неплохо!

- А ты постой целый день на стене под татарскими стрелами, тогда поймешь,
как важно иметь возможность расслабиться, если выпадает короткая минута
отдыха.

- Китеж тебе все равно не отстоять, несмотря на твою артиллерию, город
обречен. Как только хан Гирей вылезет из болот и подойдет к Китежу, ты не
продержишься и двух дней - у него есть стенобитные машины. А инструкторы
Манфрейма уже просветили его насчет твоих пушек.

- Откуда у тебя эти сведения?

- Разведка с базы старается собирать информацию обо всем происходящем
вокруг.

- Ну и что же ты мне посоветуешь? Сдать город без боя?

- Нет, есть более надежный путь. Бороться с причинами, а не со следствием,
с теми, кто направляет татар. - Он замолчал и внимательным взглядом обвел
комнату, затем достал блокнот и, написав в нем короткую записку, протянул
ее Глебу.

"Здесь нельзя разговаривать - нужен заземленный металл, еще лучше
спуститься в подвал".

Глеб пожал плечами, ему вовсе не хотелось возвращаться в помещение,
пропахшее порохом и кровью, где только что шел бой. Однако он привык
считаться с мнением Крушинского. Многочисленная княжеская стража,
специально проинструктированная им на этот счет, не могла пропустить сюда
базовских технарей для установки подслушивающих устройств. Тем не менее он
отдал слугам необходимые распоряжения, и спустя полчаса они сидели глубоко
под землей.

Здесь пахло сыростью, плесенью и кислой брагой, однако в остальном
княжеские слуги за полчаса сделали все возможное, чтобы это помещение
напоминало жилую комнату.

Здесь горели смолистые факелы, а от жаровни с углями шло живое тепло, стол
мало отличался от того, что стоял в покоях Глеба. Впрочем, еда почти не
интересовала Крушинского, и Глеб пожалел, что с ними нет Васлава, который
каждое простое действие, будь то еда или битва, умел наполнять своей бьющей
через край жизненной энергией.

Крушинский долго молчал, задумчиво цедил из кубка хмельной медовый напиток
и о чем-то сосредоточенно думал. Глеб не торопил его и не задавал вопросов,
понимая, что, когда придет время, друг сам расскажет ему все.

Наконец Крушинский поставил кубок на стол и, не сводя с Глеба внимательных
глаз, сказал:

- Больше всего меня поразило в рассказе Фруста то, что он знает о тебе
многое такое, чего знать не должен. О том, например, что ты появился здесь
из другого мира. Возможно, он имел в виду космический перелет, а возможно,
знает даже о временных переходах между мирами. Фруст стал для меня
полнейшей загадкой. Он существо весьма осторожное и хитрое, те сведения,
которые мне удалось из него вытянуть, слагались буквально по крупицам, и у
меня сложилось впечатление, что в какой-то степени свои знания о нас он
получает из наших же разговоров. Причем для этого ему не нужна никакая
техника. Он обладает особым видом телепатии, позволяющей при желании
слышать нужный разговор на любом расстоянии. Вот почему мы сидим в этом
подвале.

- Но ученые базы ничего не знают о подобной телепатии.

- Арометанская наука по сравнению с нашей ушла далеко вперед, к тому же
Фруст не гуманоид и может обладать от рождения свойствами, о которых мы
даже не подозреваем. Никто понятия не имеет, к какому виду живых существ он
принадлежит.

- Как это может быть, ты что, его не видел?

- Его тело закрыто толстым слоем биопласта, и о том, что находится под ним,
можно только догадываться.

- Ну хорошо. Считай, ты меня убедил. Так что же ему нужно, этому Фрусту?

- Книгу, Глеб. Книгу, которая обладает столь высокой ценностью, что некий
иномирянин, обладающий неограниченными финансовыми возможностями, готов
совершить ради нее космическое путешествие в десятки световых лет. Книгу, о
которой я, между прочим, ничего не знаю, хотя мы друзья, и я был уверен,
что от меня у тебя нет никаких значительных тайн.

В его голосе Глеб уловил тщательно скрываемую обиду и ответил так, как
только и мог ответить:

- Есть тайны, которые нам не принадлежат и которыми мы сами распоряжаться
не вправе.

После этого они надолго замолчали. Глеб надеялся, что Крушинский поймет его
правильно и не позволит несправедливой обиде заслонить все, что их
связывало.

- Хороший мед, - проговорил Крушинский, осторожно, словно он был
стеклянный, устанавливая очередной опустошенный кубок на стол.

- Знаешь, я ведь один раз решаю, стоит ли человек моего доверия, и если уж
решил, что стоит, то не изменяю своего решения даже в том случае, если он
начинает вести себя несколько странно. Тогда я пытаюсь предположить, что им
движут весьма веские причины. - Глеб чувствовал в его голосе остатки обиды
и счел за лучшее промолчать - ничего другого он все равно не мог сделать.

- Фрусту настолько была нужна твоя Книга, что он предложил в обмен на нее
открыть нам секрет манфреймовского бессмертия и способ проникнуть в его
неприступный замок. Неплохая цена, как ты считаешь?

- Это невозможно, Юрий, вещь, о которой ты говоришь, не имеет цены и к тому
же мне не принадлежит.

- Ну что же... Невозможно так невозможно. Будем ждать, пока Манфрейм
доберется до нас первым.

- Ты уверен, что Фруст действительно знает, как сделать то, о чем говорит?

- У меня сложилось впечатление, будто он вообще знает все. Человеку,
способному залезать в чужие мозги, не так уж сложно наладить торговлю
чужими тайнами. Думаю, это основной источник его несметного богатства. Он
практически закупил всю базу, и, возможно, даже сегодняшний визит
рейнджеров был проведен по его прямым указаниям. Зачем-то ты ему очень
нужен, Глеб. Очевидно, не слишком надеясь на результат нашей встречи, Фруст
решил подстраховаться, а возможно, заранее предвидел результат.

Одну могу сказать вполне определенно: полковник Коноплянников принимал его
так, как не принимал начальника штаба флота. Фрусту разрешили даже
использовать по своему усмотрению посадочную площадку базы.

- А что он собой представляет как человек?

- Как человек?

- Ну хорошо, извини, как личность?

- Мне трудно об этом судить. Что можно сказать о существе, с ног до головы
упрятанном в биопластовую оболочку? Возможно, ему вреден наш воздух или не
подходит температура этой планеты. А уж его психология - вообще тайна за
семью печатями.

- Или ему настолько необходимо скрыть от нас свою внешность, что он готов
мириться с любыми неудобствами...

- И это вполне возможно... Так что же мы, по-твоему, должны предпринять?

- Я хочу с ним встретиться.

- После сегодняшнего визита рейнджеров? По сути дела, он нанял для тебя
убийц, и если ты с ним встретишься...

- Нет, Юрий, он не собирался меня убивать - мертвый я ему не нужен, а вот
захват - это другое дело... Встречу с ним надо организовать так, чтобы
исключить возможность захвата.

- Есть другой вариант: перехватить его корабль и уж потом разговаривать с
позиции силы.

- Я думаю, настоящего разговора тогда не получится - ты сам сказал, что у
него достаточно средств, чтобы оплатить визит патрулей и даже федеральных
крейсеров, а после их прибытия с позиции силы будет разговаривать он.

- Похоже, в любом варианте мы окажемся в проигрыше.

- Нет, не совсем так. У нас есть небольшое преимущество, о котором ему,
похоже, ничего не известно. Ведь он не спрашивал тебя о мече?

- Ему нужна Книга, а не меч!

Глеб встал и из заплечных ножен достал оружие, с которым никогда не
расставался. В темном подвале, в неярком свете факелов, меч заблестел так,
словно был отлит из серебра.

- У него есть одно свойство, о котором даже я узнал не сразу. Видишь этот
камень на рукоятке?

- Да, похоже на рубин, но только он очень тусклый и вряд ли представляет
какую-то ценность.

- В присутствии манфреймовских слуг камень начинает светиться. Это
свойство, вложенное в него ненавистью Гидра, может оказаться для нас
решающим во время встречи с Фрустом, по крайней мере, мы будем знать, в
какой степени можно ему доверять, является ли он врагом Манфрейма или это
всего лишь очередной хорошо замаскированный шпион.

- Нет, Глеб... Здесь что-то гораздо более сложное и странное. Этот человек
или не человек, не важно, так вот он мне показал золотую копию Змиуланового
трона. Помнишь тридцатиметровую спираль, которая так тебя поразила, что ты
не пожалел для нее хорошего удара своего меча?

- Еще бы я его не помнил... Но если это так, значит, он посланец нашего
старого подземного друга.

- Или чего-то еще более древнего. Когда-то этот трон принадлежал совсем не
Змиулану.

- Если это так, то от встречи с ним нельзя отказываться ни в коем случае. В
нашем положении мы не можем себе позволить риск потерять возможных
могущественных союзников.

- Ну хорошо, предположим, ты меня убедил. У тебя есть план, как
организовать встречу, чтобы не попасть в ловушку?

- Думаю, да. Если он настолько заинтересован в этом деле, как об этом
говорит, то он согласится встретиться со мной и в Китеже, а здесь я уж
сумею организовать все так, чтобы полностью исключить риск.

- В осажденном городе? Как он сюда попадет? Не на десантном же вертолете!
Фруст не пойдет на столь шумное оформление своего визита.

- Пусть это его не тревожит. У нас есть связь с внешним миром. Наш отряд
встретит его в условленном месте и проведет в город.

- Ну хорошо... Я попробую с ним об этом поговорить.

На самом деле Глеб еще не решил, стоит ли проводить в город постороннего
человека, доверять которому пока что он не имел никаких оснований, через
единственный оставшийся в городе канал связи с внешним миром.

- Я слышал: в Китеже объявлено о твоей предстоящей свадьбе?

- Это пока чистая формальность, князь вроде бы давал обещание выдать ее
замуж за того, кто освободит княжну из плена, ну и не хочет терять лицо.

- Ты тоже относишься к этому как к простой формальности?

- Даже и не знаю, что тебе сказать... С ней происходит что-то недоброе, и
это уже почти невозможно скрыть. Она меняется - меняется физически.

- Ты хочешь сказать, она ждет ребенка?

- Нет, произошло что-то гораздо более страшное, и я не могу понять, что
именно.

- А ты не пытался поговорить с ней?

- Пытался и не раз. Она уходит от этого разговора. Она окружила себя целой
толпой горничных, нянек, организовала из своей светлицы походный госпиталь.
Мне кажется, она старается все время оставаться на людях, чтобы поменьше
думать о накапливающихся в ней переменах...

- С этим что-то надо делать, Глеб, может быть, организовать ей встречу с
хорошим медиком? В нашем совете есть разные специалисты, и я мог бы...

- Она не согласится. Я уже пытался ее уговорить. Похоже, она знает, что
именно с ней происходит, и не хочет, чтобы об этом узнал кто-нибудь еще.

Оба надолго замолчали. Глеб встал и подошел к жаровне. Угли в ней давно
прогорели, толстый слой пепла скрывал еще таящийся где-то в глубине огонь.

Неожиданно дрожащий от волнения голос слуги вывел его из глубокой
задумчивости:

- Воевода, Светлейший князь, очнись! Беда, великая беда случилась!

- Ну, что там еще стряслось?

- Там, у княжны, посмотри сам батюшка... Великая беда...

Вдвоем с Крушинским, мешая друг другу, они бросились к лестнице, ведущей из
подвала во двор, и через пару минут оказались в покоях княжны.

Здесь все носило следы разгрома: поломанная мебель, разорванное белье,
распахнутые настежь окна. Стая волков, обломавшая о них зубы, все же не
ушла без добычи...

- Где же вы все были! - в ярости закричал Глеб, обернувшись к дозорным,
стоявшим на часах возле разгромленных покоев.

- Тех, кто здесь стоял, когда это случилось, нет в живых.

- Почему не доложили раньше?

- Часовые у входа в подвал по твоему приказу, воевода, никого не пропускали
внутрь, пока не разбудили самого князя.

- Не понимаю, зачем им понадобилось ее похищать, - тихо проговорил Глеб,
повернувшись к Крушинскому. - Это же не девка с подворья, что они будут
делать, когда все откроется?

- Решили хотя бы так компенсировать неудачу. Продадут Манфрейму... Он
назначил за нее большую цену, на базе об этом знал каждый второй...

- Зачем ему Бронислава после всего? Ведь она уже побывала в его замке...

- Хотя бы для престижа. Непобедимого бессмертного Манфрейма вдруг лишили
принадлежавшей ему женщины...

5

Вертолет шел на небольшой высоте, словно стремился укрыться среди верхушек
сосен. Бронислава, умело связанная, с заклеенным пластырем ртом, валялась
на заднем сиденье между двумя десантниками.

Один из них развлекался тем, что гладил ей ноги, высоко задрав подол.
Другой пытался расстегнуть пуговицы на сарафане, но ему мешали добраться до
заветной цели плотно стягивавшие тело молодой женщины ремни.

- Мы могли бы приземлиться ненадолго и развлечься с этой крошкой, прежде
чем лететь в замок, - хрипловатым голосом проговорил тот, что расстегивал
пуговицы.

- Перебьешься, - ответил ему один из троих, сидящих рядом с пилотом. Эта
женщина принадлежит Манфрейму. Если ты не знаешь, что это значит, то могу
напомнить. Реквизировавший у слуги Манфрейма лошадь сержант Каристон не
прожил после этого и часа. К тому же сорок тысяч кредиток нам обещали за
живую и невредимую женщину.

Словно обжегшись, десантник поспешно отдернул руку от своей жертвы и, чтобы
не впадать в дальнейший соблазн, привел ее одежду в порядок.

Наконец этот мучительный полет закончился во дворе манфреймовского замка.
Последнее, что увидела Бронислава, пока ее несли в носилках к черному
входу, был десантник, остолбенело уставившийся на свою руку. Вся кисть у
него почернела. Он поддерживал ее другой рукой и стонал от боли. Второй из
издевавшихся над ней всю дорогу негодяев выглядел не лучше.

Едва получив деньги, лейтенант отдал приказ к возвращению, словно забыв об
этих двоих, пораженных неведомой болезнью. К ним уже направлялась стража с
арканами в руках. Как выяснилось позже, опасаясь неизвестной заразы,
характер которой так и не сумел установить стандартный медицинский
анализатор, лейтенант предпочел получить дополнительную плату за своих
людей.

Манфреймовской клинике постоянно нужен был свежий материал, и платили за
него не скупясь.

Бронислава ждала, что ее понесут наверх, в знакомую ненавистную комнату, в
которой она провела столько несчастливых дней, но княжна ошиблась, ее несли
вниз, к подвалам. Если бы женщина могла кричать, она бы закричала от ужаса,
но пластырь на ее рту едва позволял дышать.

Носилки поставили перед черным креслом Манфрейма в том самом операционном
зале, где под его наблюдением из живых людей вырезали на продажу части их
тел и конструировали чудовищных монстров для его армии.

Никакой биопласт не мог сравниться с настоящей человеческой кожей. Не
доверяя виртуозности палачей-хирургов, Манфрейм проводил в кресле этого
зала долгие часы, совершенно равнодушный к воплям своих жертв.

Чувствовал ли он удовлетворение, глядя на оцепеневшую от ужаса женщину, или
хотя бы торжество от унижения своего самого могущественного противника,
управлявшего подземным царством?

Вряд ли ему были доступны чувства, свойственные человеческому сознанию. Он
лишь кивнул палачам, приказывая подготовить к вивисекции новую жертву.

Брониславу полностью раздели и привязали к столбу так, чтобы она могла
видеть все, что происходит с теми, кто был доставлен сюда раньше нее. Но
даже эта идея принадлежала не Манфрейму, а его палачам, которые, по крайней
мере, могли испытывать садистское наслаждение, наблюдая за мучениями своих
жертв.

С женщиной, которая лежала на столе, уже все было кончено. Перед
Брониславой оставалось лишь трое мужчин. Первого из них отвязали от столба,
обтерли спиртом, словно это был не живой человек, а какая-то нуждавшаяся в
дезинфекции вещь, и повалили на хирургический стол. Хватая воздух широко
открытым ртом, он даже не оказывал сопротивления.

Бронислава стояла, гордо вскинув голову, и старалась увидеть сквозь черные
провалы шлема глаза того, кто никогда не имел глаз.

В подземелье пахло кровью, потом и человеческим страданием. Крики тех, кого
резали живьем, наконец затихли.

Наступила ее очередь, но на бледном как мел, словно высеченном из мрамора
лице молодой женщины невозможно было прочесть никаких чувств.

Манфрейм казался разочарованным, почти раздосадованным. Но он никогда не
позволял своим эмоциям стать видимыми для окружающих, и уж тем более они не
могли возобладать над соображениями расчета и выгоды.

- Кладите ее на стол, - коротко бросил он палачам, и те подобострастно
поспешили исполнить приказ. В этом помещении, забрызганном кровью
предыдущих жертв, обнаженное тело женщины казалось анатомической деталью
чудовищного спектакля.

- Скоро ты заплатишь за все. - В ее голосе не было даже ненависти, была
лишь констатация факта, и неожиданно, возможно, впервые за долгие тысячи
лет, Манфрейм испытал нечто похожее на страх.

Выйти из города Крушинскому и Глебу помогли трофейные маскировочные
накидки. Вечером человек, накрытый светопреломляющей пленкой, практически
невидим. Проходя рядом с татарскими постами, им приходилось соблюдать лишь
полную тишину.

Наконец, обогнув озеро, они очутились в той части леса, куда татарские
разъезды почти не заглядывали, страшась невидимой стены силового поля,
окружавшего базу.

Только здесь они позволили себе сделать первый привал. Пользуясь небольшой
карманной рацией, полученной от Фруста, Крушинский начал переговоры о месте
встречи.

Глеб сидел молча, чувствуя, как внутри него поднимается волна черной
ярости, похожей скорей на отчаяние от собственного бессилия - враги
постепенно уничтожали все, чем он дорожил. Они лишили его даже последнего
права оскорбленного воина - права на месть.

Манфрейм за стенами своего замка оставался практически не досягаем.

Полученной во время неудачного штурма информации для опытного воина было
вполне достаточно, чтобы понять: любая попытка взять замок штурмом обречена
на провал. Именно поэтому он оказался здесь, отказавшись даже от своего
первоначального условия о месте встречи в самом Китеже. Информация о том,
как попасть внутрь манфреймовского замка, стоила любого риска. В Китеже -
особенно последние недели осады - ему казалось, что все между ним и
Брониславой ушло в прошлое, что он окончательно забыл эту женщину и она
стала для него совсем чужой. И лишь сейчас, когда ее вновь не стало рядом,
он понял, как глубоко заблуждался.

В дополнение ко всем его бедам в небе кружились первые октябрьские
снежинки, холодный ветер нес от озера густой туман, и он знал, что после
настоящих заморозков, как только на болотах образуется прочная корка
наледи, огромные полчища татарской конницы под предводительством самого
Гирея подойдут к Китежу.

Он вспоминал свое первое прибытие в город, веселый перезвон колоколов,
княжеский терем, где, казалось, навсегда поселилась бесшабашное веселье, и
первое, по-настоящему поразившее его открытие - люди из той глубокой
древности, в которой он очутился, практически ничем не отличались от его
современников. Они так же любили, страдали, старались заботиться о
собственном благополучии, хранили верность друзьям и иногда их предавали...

"Пожалуй, последнее здесь случается реже", - подумал он, наблюдая за
Крушинским и вспоминая Васлава. Тут чувства выражены ярче, рельефнее, люди
ведут себя проще, они более открыты.

В глубине души он понимал, что не так уж и справед