ние. Плохо мне видно  в  твоем
мире, нет  у меня здесь прежней остроты зрения. Но щемит сердце болью, будто
это я плачу и лью кровь.
     - Что ж, скажу тебе по дружбе, творец Тьмы и Света. Помнишь, тысячи лет
назад  мы спорили с тобой о  свете и тьме. Ты говорил  тогда,  что нет в них
различия, что в сердце у Тьмы бьется свет и темная душа у Света. Сколько лет
ты потратил на то, чтобы  доказать это? И вот, смотри теперь, что предвещает
закат. Там, на фоне заходящего солнца, гибнет Остров Древних Знаний.  Свет и
Тьма встретились на том  острове. Плачет Тьма от страха перед  Вечностью, от
желания вернуться  к свету и от невозможности этого. Проливает Свет по капле
свою кровь, ибо в сердце Светя поселилась тьма. Зверь Рыкающий и Дочь Солнца
вот-вот  будут поглощены Вечностью. Исчезнут старые  распри, погибнут Тьма и
Свет. Дай ответ. Хранитель, кого ты будешь спасать?
     Гвидион  поднял  полные ужаса  глаза  на  короля,  проговорил  дрожащим
голосом:
     -  Дочь  Солнца  мудра  и  сама  привела  себя  к гибели,  осознанно  и
обдуманно.  Не  мне  с  ней  спорить.  Смешна  мне  гибель  Дочери Солнца  и
безразлична, ибо кровь ее видна  на закате, новое  же рождение - на восходе.
Коли  нравится  ей умирать  каждый вечер,  обливаясь кровью, так пусть  себе
умирает.  Поутру лик  ее  сияющий  восславят  жрецы.  Но  некому  славить  и
встречать того,  кто по моей  воле превращен  в Зверя.  Тот,  кто бьется  со
Светом в  жажде вернуться к нему, тот, кого создал я из Пламени, Воды, Земли
и Воздуха, тот, кто плачет обо мне, дорог мне и любим мною. Я пошлю ему свою
птицу.
     Не дожидаясь ответа короля,  Гвидион снял с правого  плеча черную птицу
и,  прошептав  напутствие,  вскинул  ее вверх.  Птица  захлопала крыльями  и
унеслась прочь.
     - Ты еще светел, Гвидион, ты еще чист, - король Оликаны склонил голову,
горько вздохнул.  -  Ты еще  идешь путями, ведущими к  свету, но ты  уже  на
грани, опомнись.  Твоей  рукою разбужено зло. Я знаю, ты не  хотел этого. Ты
просто ошибся, но цена ошибки  оказывается  порой слишком  высока.  Ты решил
пройти этот путь до конца, решил вызволить брата, не так ли?
     Гвидион вскинул голову:
     -  Что лучше: чуть отступить  от  света и спасти  душу  или идти высшим
путем, содрогаясь от собственного холода?
     -  Родич, я  понимаю  твою  боль,  но  то, что  ты совершил, не находит
отклика в моем сердце.
     - Ты же  знаешь, что у  меня не было  иного выхода?  Врата  по-прежнему
запечатаны, ваше пресловутое Равновесие не  нарушено. Столпы стоят, я же иду
тем путем, какой избрал себе сам.
     Король Оликаны неодобрительно посмотрел на гостя.
     - Врата по-прежнему запечатаны. Но тот, кто сражается в  Каер-Невенхир,
проник туда  не  через Врата, зато  теперь  пытается открыть их. Берегись, у
него есть все, не хватает только Тринадцатого Камня.
     - Но он не получит его, лишь я теперь обладаю властью над Камнем.
     -  Возможно,  -   холодно  согласился  король  Оликаны,  но  голос  его
смягчился, уже другим  тоном  он продолжил: - Сейчас не время обсуждать это.
Ты измотан, и тебе требуется отдых. А твой отважный спутник ранен. Вы должны
отдохнуть, завтра мы продолжим  наш  сложный разговор.  Грядущий  день  даст
новые ответы.
     На  следующее  утро  Гвидион  проснулся,  полный  сил  и  здоровья.  Он
отправился  на прогулку  в  дивный  сад, подобных которому нет в Ином  Мире.
Целебный воздух  Оликаны  излечил  и  Чибиса,  юноша  прохаживался по  аллее
чудесных  деревьев в  самом  благодушном  настроении.  В  сад  вышел  король
Оликаны, поприветствовал мага.
     - Смотри,  -  сказал король  Гвидиону, указывая  рукой  на  восток, где
поднималось в сиянии бледное солнце,  - ты был прав. Она умерла  вчера  лишь
для того, чтобы возродиться сегодня. Свет не нуждается в чьей-либо помощи.

Глава 5
     Войско змееголовых
     В  этот  день даже я выбрался из трюма, где проводил  это путешествие в
полузабытьи.  Сдерживающий  преображение напиток,  купленный  мною  у одного
шарлатана в порту, какая-то очень крепкая бурда, которой гадирцы  поили меня
в надежде, что я приму ее за антилльское вино, и отвары корабельного лекаря,
призванные  бороться  с  морской  болезнью,  превратили  меня  в  полудохлое
создание  с  помутневшим  взглядом. Но в такой  день,  в  день,  когда  весь
корабль,  включая  рабов  и корабельных крыс,  находился в ожидании возгласа
впередсмотрящего  "Земля!",  магии  этого  священного  для  моряков  момента
поддался  даже я.  Этот  день  был  действительно замечательным,  меня  даже
вырвало  всего  два  раза.  Я никак не мог  позволить  себе  проваляться под
палубой, так  и не увидев, как выглядит остров Антилла с моря. В прошлое мое
путешествие, когда я плыл на  корабле антилльского работорговца,  меня никто
не удосужился пригласить на палубу полюбоваться этим зрелищем.
     Вокруг перевернутой вверх  дном бочки  сидели  несколько  наемников  во
главе с Икхой  и резались  в кости. Икха считал своим  долгом  лучше  узнать
будущих  солдат и  поэтому не  гнушался их обществом,  как  другие гадирские
офицеры. Он даже  позволял себе время  от  времени  проиграть  пару  монет в
кости.  Правда, сейчас он вовсе не проигрывал, а, судя по мрачному выражению
лица его партнера по игре, кельтского богатыря по имени Миль,  Икха выудил у
того уже немало монет.
     Миль был незаурядным  человеком,  он отличался спокойствием, выдержкой,
решительностью  и способностью позитивно мыслить в любых  обстоятельствах, к
тому же обладал  большой физической силой  и  невероятным  красноречием.  За
время  путешествия  на  гадирском  корабле  ему  удалось  завести  дружбу  с
половиной моряков и  с наемниками, большинство  из  которых имело  кельтское
происхождение. Кроме  того. Миль  успел проиграть  практически весь задаток,
полученный у Икхи, и  передраться с  другой половиной корабля.  Он рассказал
невероятно запутанную и смешную историю о том, что прежде был королем Иберии
где-то на юго-западе Кельтики. В  одной из обычных для  кельтов потасовок  с
соседями попал в плен и был продан в рабство, откуда благополучно сбежал. Во
всей этой истории  на правду было похоже только последнее, хотя, имея дело с
кельтом, никогда  нельзя знать точно, кто перед тобой:  бродяга, король  или
бог. Но  сейчас Миль выглядел совсем  не по-королевски:  босой, в ободранной
юбке, с гривой длинных всклокоч!
     енных волос, он яростно вопил, пытаясь  если не умением играть, то хоть
громким голосом доказать собственное превосходство. Но вид у него был весьма
неважный, несмотря на позолоченные  браслеты  и гривну, единственную вещь  в
арсенале Миля, действительно достойную короля.
     Икха немилосердно выиграл у Миля уже несколько медных  монет,  и сейчас
на кону стоял  один из  чеканных браслетов  бывшего  владыки Иберии.  Увидев
меня, Икха завопил:
     -  Смотри, кто к нам пришвартовался!  Ты уже в состоянии стоять на двух
ногах?
     - Дайте горло промочить, - попросил я, протянув руку к кувшину с вином,
стоявшему на бочке. Миль выхватил кувшин и раздраженно проорал:
     - Еще только не хватало, чтобы ты заблевал нам здесь палубу.
     Я  уже готов был броситься в бой за право  обладать содержимым кувшина,
как  вдруг  заметил  странное  состояние своего  организма.  Ни тошноты,  ни
головокружения  не наблюдалось. Озабоченный этим явлением, я отошел к борту.
Я почувствовал, что мое тело  довольно необычно  реагирует на качку, то есть
никак  не реагирует. Я иду,  палуба качается, а мне хоть бы что, в  то время
как все другие дни плавания я мог передвигаться только на четвереньках.
     Внезапно  меня охватило то  же  чувство, какое  овладело мной на берегу
Кельтики, когда я  достиг  побережья, и моим  глазам открылось море. Сейчас,
глядя на бескрайние синие волны, я испытал подобное радостное волнение.
     Я  улавливал  могучее   дыхание  океана,  ровное  и  тяжелое,  слыша  и
сопереживая  каждый  его  вздох.  Море,  оно  не должно  было мне нравиться,
никогда прежде не нравилось, но что это со мной? Море. Море! Этого только не
хватало.  В  душе волка  зародилась  любовь к  морю.  Отлично!  Я возмущенно
сплюнул.  Никакой  тошноты,  никакой  морской болезни.  Еще бы, во мне сидит
чудовищное порождение Фоморов, это оно, конечно, так влияет на меня. Страсть
к морю свойственна всем Древним.
     Я  вернулся к  играющим и, отобрав у них кувшин с вином, залпом  осушил
его, с удовольствием заметив, что мой желудок  не  спешит исторгнуть обратно
выпитое.
     Прошло немало времени  после того,  как впередсмотрящий  издал победный
вопль, извещающий остальных о том, что с самой верхушки корабельной мачты он
узрел  землю,  а  я  все  еще  не мог разглядеть на горизонте  ничего, кроме
нескольких темных точек, находящихся на  расстоянии друг  от  друга. Один из
гадирцев объяснил  мне, что  эти  точки - гигантские статуи,  размещенные  в
гавани главного  антилльского  порта,  каменные фигуры  хранителей  острова.
Точки все  увеличивались,  и вскоре  я смог различить великолепных  каменных
всадников   в  шлемах,  словно  демонстрирующих  своим  грозным  видом,  что
хранители острова начеку, они видят приближающиеся корабли  и знают о  наших
намерениях.
     Гадирец, просветивший меня относительно гигантских статуй, крикнул:
     - Эй вы,  каменные громилы, вы прозевали опасность! Пока вы пялитесь на
водную гладь к востоку от острова, его южное побережье уже захвачено врагом.
     Но каменные истуканы не услышали его, а может быть, сделали вид, что не
слышат, продолжая  все так же  неистово  смотреть на  восток.  Видно, кто-то
обманул их, пообещав, что угроза придет именно оттуда.
     Наш корабль обогнул остров и подошел к нему с юга, со стороны Гадира. У
Икхи не было сведений, захвачены ли восточные порты, и он предпочел потерять
несколько дней пути, чем рисковать.
     В небе над заливом с пронзительным клекотом кружили чайки.  Гавань была
небольшая,  предназначенная лишь для местных судов. Но сейчас она  оказалась
пустой, лишь  несколько  лодочек,  раскачиваемых прибоем,  бились  носами  о
берег. Ни  торговых, ни рыбачьих судов видно  не было. Все они  либо  успели
покинуть  захваченные территории,  либо были  сожжены  змееголовыми.  Теперь
только гадирские корабли  маячили  на  горизонте, да  еще несколько  бросили
якорь в заливе.
     Гадирские корабли отличаются от плоскодонных антилльских судов глубокой
осадкой.  Наш  корабль не  смог  подойти  к  берегу,  поэтому  нам  пришлось
добираться до земли на лодках. Я, спеша  оказаться на берегу, сел за весла и
на удивление  ловко  справился  с греблей.  Если  так  будет продолжаться  и
дальше,  то я еще смогу полюбить морские путешествия  и даже стану  "морским
волком". Правда,  мне казалось,  что "морской волк" звучит не намного лучше,
чем "лесной дельфин", но моряки почему-то любили это несуразное выражение  и
не  принимали  во  внимание,  что волки не выносят морских путешествий.  Мой
организм, похоже, был  готов опровергнуть эту истину, впрочем, можно ли меня
все еще считать волком, я не знал.
     Порт встретил  наши  лодки  тошнотворными запахами тины и  тухлой рыбы.
Здесь  нас  уже поджидали гадирские офицеры,  сверкая  на солнце  начищенным
оружием и металлическими нагрудниками. Они скептически осмотрели привезенных
Икхой  наемников. Один из гадирцев, вытянувшись  по  струнке, что-то доложил
Икхе и, судя по его озабоченному виду, новости были не слишком хорошие.
     Позже это подтвердилось тем, что нам  не дали времени  на отдых. Наспех
сформированные отряды наемников  и гадирцев  двинулись  быстрыми  темпами  в
глубь  острова,  где,  по  словам  Икхи,  с  переменным успехом шли  бои  за
очередную провинцию Антиллы.
     Гадирская армия состояла  из  пехоты и  отрядов  боевых колесниц.  Икха
правил колесницей сам, отослав  ее возничего на другую повозку. Рядом  с ним
восседал один из  тех  офицеров, что встретили  нас  в порту. Мне  тоже было
предоставлено место на колеснице, возничий ее был гадирцем. Звали его Ксиар.
Он был очень молод, почти мальчишка, и относился  ко  всему  происходящему с
невероятной  серьезностью. Но  его лошади  не пожелали терпеть  позади  себя
волка, и  я пошел  с основной массой  наемников, определив таким образом для
себя место в пехоте.
     Мое место в колеснице тут же занял  Миль,  с жадностью вбиравший в себя
все  новшества,  увиденные им  у змееголовых. На  нем уже был  металлический
нагрудник, выменянный у одного гадирца на последние побрякушки из золота.
     По  нашему  войску,  состоявшему  лишь  из  наемников и юнцов-гадирцев,
чувствовалось,   что  давняя   война  между  Антиллой  и  Гадиром   измотала
змееголовых. По словам  Икхи, любой мальчишка в Гадире способен  сражаться и
стоит  двух антилльских  воинов. И хотя командовали  нашими отрядами опытные
гадирские  офицеры, я  все же  улавливал какой-то  дух  отчаяния, последнего
усилия.  Тогда я еще не знал, что  и Антилла находится в таком же состоянии.
Ее,  как и  Гадир, вымотала эта война,  высосала из нее все соки. Но, словно
два гигантских морских чудовища, сотрясаемых предсмертной агонией, Антилла и
Гадир  сцепились в последней схватке, решив, что этого мира не хватит им  на
двоих.
     Мы  миновали  прибрежные поселения, разрушенные и  сожженные, несколько
усадеб,  превращенных в лазарет для  раненых. Многие деревни  были оставлены
невредимыми,  и теперь  под  надзором змееголовых местные жители возделывали
поля и пасли скот, чтобы обеспечить пропитание гадирскому войску.
     Вскоре жилые территории остались позади, мы двигались  по незаселенной,
выжженной степи,  где  в какую сторону ни посмотри,  до  самого горизонта не
было видно ни  одного деревца, лишь редкие холмы, голые и бесплодные.  Среди
этих  бескрайних  и  безжизненных  песчаных  просторов,  усеянных  песком  и
камнями, возникало ощущение, что ты затерялся в пространствах Иного Мира, из
которых нет выхода.
     Однообразие  пустыни погружало меня в забытье,  и я вновь оказывался во
власти  воспоминаний.  Я  снова  выходил  на арену  антилльского  цирка  под
радостный гул трибун  и склонялся в  безмолвном приветственном поклоне перед
противником.  Я,  безоружный  дикий  зверь,  вступал  в  бой  с  вооруженным
гладиатором и должен был доказать публике, что волк сильнее любого из людей.
И  я всегда доказывал  это по  той простой  причине,  что волк действительно
превосходит  человека. Мои  ноги утопали в  песке пустыни, а в  ушах звучали
громогласные овации,  которыми меня встречали и провожали зрители  цирка.  В
этой  стране  я  был  гладиатором.  Это  продолжалось  до  тех пор,  пока  я
приглянулся антилльской царице,  и тогда она выкупила меня у владельца цирка
и сделала своим телохранителем, а заодно  и любовником. Как  давно это было.
От той  почти детской и  неосознанной жизни я был  теперь отделен не  только
временем,  но  и  пережитыми  трагедиями,  горем и  кровью. Когда-то молодой
горец-оборотень, счастливо избежавший смерти, спа!
     сся с этого горячего острова, присоединившись к войску Альбиона. Теперь
сюда вернулся иной оборотень, охваченный безумием и жаждой мести.
     Отряд  гадирских   наемников  медленно  продвигался  вперед.  Колесницы
поднимали пыль, она оседала на одежде, на волосах, на лице, на ресницах.  Мы
были  покрыты пылью  и  потом. Рядом со мной  тащились  гадирские пехотинцы.
Монотонный скрип колес, однообразный пейзаж, уже давно не меняющийся, пыль и
изнуряющая жара вызывали у  меня приступ тошноты. Я с удивлением смотрел  на
гадирцев, идущих рядом.  Было видно,  что  они устали и измучены, но все они
стойко выносили трудности, соблюдали боевой строй,  держали руки на рукоятях
мечей, в любой момент готовые к нападению антилльцев.
     Кто-то тронул меня за плечо, и я обнаружил шагающего подле меня Икху.
     - Офицеру не хватило места в колеснице? - поинтересовался я.
     - У моего лучшего наемника тоже  было место в колеснице,  однако теперь
оно занято другим, - ответил Икха, - интересно, почему?
     - Ну, ты же не ждешь, что я буду сражаться в колеснице, ведь так? Лучше
мне быть  среди тех, кто будет окружать  меня  в  бою,  чем трястись, словно
принц, на этой скрипучей колымаге, да еще в обществе болтливого юнца.
     - Но-но, этот юнец сын одного из военачальников,  наш  царь относится к
нему  с  большим уважением. К тому же парень  очень  неплохо  справляется  с
колесницей.  Среди  своих  одногодок он  один из  лучших  возничих и  подает
большие надежды. - Тут Икха со вздохом добавил: - Антилльцы  славятся  своим
умением сражаться на колесницах.
     - Все не так хорошо, как ожидалось? - спросил я.
     - Все  так, как  ожидалось,  Бешеный  Пес, но  не так, как  хотелось, -
пробурчал Икха,  вышагивая рядом  со мной.  - Война есть война, никто  и  не
ждал,  что  захват  пройдет  молниеносно.  За  много лет  сегодня мы ближе к
победе, чем когда-либо. Не думай, что война только началась. Нет, она длится
сотни лет. Она разгорелась еще до того, как погиб Красный Континент. Гадир и
Антилла давно ведут нескончаемый спор.
     -  Я  думал, вы не поделили землю,  - удивился я,  - а  оказывается, вы
воюете еще с тех пор, когда земли было в изобилии.
     - Антилла нарушила  соглашение о контроле над магией. Это было всеобщее
соглашение  всех государств о  том, что  конфедерация магов  не  может  быть
допущена к власти.
     - Кон... чего ...рация?! - не понял я. - Вот здорово!  Что ж в  Антилле
эта ваша, как ее, прорвалась к власти?
     - Нет, конфедерация не  нарушила соглашения,  но  в Антилле маги были в
роду царей. Мы давно подозревали  это. Конфедерация наверняка об этом знала,
но держала это в секрете. Но  потом  цари перестали скрывать свои магические
способности,  и  тогда уже никто  не  решился  воевать  с Антиллой. А  после
катастрофы  только Антилла  сумела  сохранить  свою государственность именно
благодаря магам.  У Гадира спасся лишь один  корабль, на борту которого была
царская семья,  они ютились на маленьком островке,  каменистом и бесплодном.
Тогда гадирский царь ради того, чтобы спасти свой народ, унизился до мольбы.
Он умолял Антилльского владыку оказать ему поддержку  и помощь, но антилльцы
ответили  презрительным  отказом.  Они  не  были заинтересованы  в  спасении
гадирского  государства.  Гадир  мог  лишь  бороться за  выживание, это была
столетняя  война  с голодом  и болезнями. Но мы выжили  и окрепли. Теперь мы
хотим вернуть ту землю, которая принадлежала нам по праву.
     - По праву? - удивился я.
     - Так ты не знаешь?  -  в  свою  очередь удивился змееголовый.  - Гадир
раньше располагался  как раз на той территории  Красного Континента, которая
осталась на  поверхности  океана после последней катастрофы и превратилась в
остров. Теперь его обитатели называют этот остров Антиллой.
     -  Вот  как?  -  усмехнулся  я.  -  Думаю, что антилльцы придерживаются
другого мнения об этой земле.
     - Кого сейчас интересует их мнение?  - хмыкнул Икха.  -  Теперь,  когда
Гадир стал сильной державой, а Антилльская  ведьма потеряла  свою магическую
силу, будет восстановлен прежний порядок вещей, и гадирцы снова  будут  жить
на своей земле.
     - И наверняка, как и Антилла в прошлом, Гадир не оставит и клочка земли
своим врагам?
     - Глупец, не думаешь же ты, что Антилла  и есть наша единственная цель?
Земля, да, она очень  нужна нам. Но не для того, чтобы торжествовать победу.
Мы сможем  построить  огромный флот, и  тогда  весь мир будет  нашим.  После
катастрофы мы потеряли  свои земли в Иберии и на африканском континенте. Там
были наши колонии, но у гадирцев не было кораблей, чтобы до них добраться. А
когда  нам  удалось построить  первые  корабли  и  переплыть океан, в  наших
колониях  уже обитали  другие племена. Знаешь,  какие  чувства  испытывал я,
проходя  по  улицам  Гадреса?  Я,  потомок тех гадирцев,  что  заложили  его
несколько столетий  назад!  Но скоро мы вернем  себ