в  стае  я мог и  без  помощи  Аристокла, а  знать магические свойства
каждого числа мне было ни к чему.
     Рассказы Аристокла о мироустройстве и  равновесии  вызывали во мне лишь
скуку.  И  меня совершенно  не  интересовало,  какая  форма  у  нашей земли.
Помнится,  о  самом  факте   равновесия  Гвидион  вообще  отзывался   весьма
скептически. А однажды, будучи навеселе, он рассказал какую-то замечательную
по своей непристойности шутку о равновесии. Теперь я уже позабыл ее суть, но
помню, что упоминались в ней Фоморы и племена Дивного Народа.
     Я не был так подкован в философских вопросах, как Аристокл, более того,
все,  что  я знал, являлось  плодом  моих редких бесед  с  Гвидионом, бесед,
сдобренных  изрядными порциями вина, которое  оказывает на  меня  не  лучшее
воздействие. Половину того, что говорил мне  эллинский философ, я не понимал
вообще,  половину  того,  что рассказывал  мне  Гвидион,  я  не  помнил.  Но
Аристокла это не интересовало. Сраженный моим упрямым нежеланием  признавать
его взгляды на устройство мира, он цветисто ораторствовал о равновесии перед
подвыпившим и равнодушным  ко всему волколаком. Впрочем, я  заметил, что под
его непрерывное бормотание  об  устройстве мира я  засыпаю куда  быстрее, а,
значит, выпиваю меньше, что меня вполне устраивало.
     Жизнь в доме  шла  по строго  установленному распорядку. Фестр  вставал
затемно и поднимал  всех домочадцев. Под его  бдительным оком все былизаняты
какой-нибудь работой, и сам он не  сидел  без дела ни мгновения. Хозяин дома
проводил утро  и день в занятиях со своими учениками, которые жили в сараях,
мелькали  иногда по двору безмолвными  тенями  и  в благоговении  склонялись
перед магом.
     По  утрам  чаще всего я  просыпался  с разламывающейся после  вчерашней
попойки  головой.  Единственное,  что  спасало меня  от ужасных болей,  было
разбавленное  водой  вино,  которым  в  этом  доме обычно  начинали завтрак.
Аристокл  завтракал без меня,  я  не мог  с утра подняться  достаточно рано.
Когда завтракал  хозяин дома и завтракал ли он вообще,  было мне неизвестно.
Поэтому я ел в полном одиночестве. Обильный вином и кушаньями, этот завтрак,
и  так  уже  поздно начинавшийся,  затягивался  далеко  за полдень  и  порой
переходил  в обед раньше, чем я успевал  выйти из-за  стола.  Тогда  ко  мне
присоединялся Аристокл. Зато ужину  в  этом доме  уделялось самое  достойное
внимание.  Аристокл  и  хозяин   дома  были  склонны  вести  долгие  беседы,
развалившись на обеденном ложе,  что, по словам моего друга,  способствовало
перевариванию пищи.
     Они  вступали  в  утомительные философские  споры, смысл которых я, при
моем ограниченном  знании их языка, почти не улавливал.  Впрочем,  я уверен,
говори  они на моем родном  языке,  я все  равно  не многое  бы понял  из их
заумных бесед.  К счастью,  моего участия в них почти  не  требовалось, лишь
изредка разговор заходил  о чем-нибудь близком мне, например, о  моей родине
или  об Антилле,  тогда  Аристокл призывал меня в качестве  свидетеля  своих
слов,  которые  я  всегда охотно подтверждал, даже не пытаясь вникнуть  в их
смысл. Изредка они принимались расспрашивать меня о моей жизни и вере, но по
большей части не из  любопытства, а лишь для подтверждения каких-либо  своих
теорий.  Теории эти сводились к одному: какое преимущество имеет цивилизация
над варварским миром.
     Увы, внимание  таких  мудрых  и  уважаемых людей будило  во мне смутное
чувство  озлобленности.  Все  эти  элементы  цивилизации  вызывали  у  меня,
истинного  варвара,  лишь  желание  их  уничтожить, разрушить. Мне  хотелось
вскочить,  начать  бить  прекрасную  посуду,  украшавшую  стол,  и  доказать
собеседникам, что они совершенно правы. Да, мы, варвары, куда хуже, чем они,
грубее, бесчувственнее. Я буйствовал и пил.
     К  концу  застолья  я уже  не в состоянии  был .ворочать языком,  плохо
соображал, начинал  приставать  ко  всем  рабыням без разбору, тогда  хозяин
отправлял меня спать под надзором бдительных стражников.
     И всегда я видел в глазах мага  осуждение и  недовольство. Уверен,  что
после моего  ухода он говорил Аристоклу, вот, мол, ничего ты не добьешься от
этого грубого животного.
     Наутро   я  просыпался,   как   обычно,   с  раскалывающейся   головой,
раздраженный  и  недовольный  собой.  Поскольку  вино  уже  не помогало  мне
избавиться  от  головной  боли,  а  лишь  несколько  притупляло  ее,  мне не
оставалось  ничего иного,  как идти  с повинной к Аристоклу, который  всегда
охотно  давал мне  какое-нибудь снадобье,  сопровождая  его изрядной порцией
нравоучений.
     - Вижу, вижу по твоему мутному взгляду, что ты никак не придешь в себя.
Я подготовил тебе лечебное питье, - говорил Аристокл и добродушно пояснял: -
Пить надо  умеренно, Залмоксис. Ты  же  выпил  вдвое больше,  чем я и хозяин
вместе  взятые. Впрочем,  культура винопития  -  это  искусство и достижение
нашей цивилизации. Видно, тебе,  как варвару, чуждому всякой культуре вообще
и винопитию в частности, это недоступно.
     На  этом   он,   конечно,  не  останавливался,  нравоучительная  беседа
затягивалась  до  такой  степени,  что  я терял  нить  его  рассуждений.  Но
очередной вечерний пир,  который Аристокл называл ужином, вновь заканчивался
тем  же,   что  и   предыдущий:  рабы  тащили  меня,  пьяного  и  ничего  не
соображающего,  в мою  комнату. И  каждый раз я с  удивлением  замечал,  что
Аристокл сам подливает мне вина, ничуть не способствуя моей умеренности.
     Постепенно ежедневное пьянство сделало  меня безучастным ко всему. Себя
я стал  воспринимать,  словно со  стороны. День  за днем я наблюдал  за этим
разлагающимся существом и был  равнодушен ко  всему,  и к нему  тоже. Я  был
где-то  рядом,  но  в  стороне,  отчужденно  взирая   на  происходящее.   Он
спаивается, толстеет, хамит. Но мне-то что до этого? Ведь я навсегда остался
в Апеннинских  отрогах, я  все  еще на  той  битве,  в бесконечных вариантах
спасения  Бренна.  Я  все  еще  наношу удары ненавистным  врагам, я  все еще
сражаюсь,  и  в  своем  воображении  в последний момент  я  всегда  успеваю,
опережаю себя  самого  на  тот  миг,  которого не хватило  мне, чтобы  убить
римлянина, прежде чем он нанесет роковой удар моему вождю.
     Тем  временем  я выздоравливал, и хотя  плечо все  еще  болело,  я  мог
владеть  рукой, и мне  этого было вполне  достаточно. Боль в плече теперь не
слишком мне  досаждала, и я даже начал испытывать  некоторое удовольствие от
этой ноющей  боли, потому что она  занимала мои  мысли и заглушала  душевные
муки, связанные с потерями, оставшимися в прошлом.
     Однажды  за обедом,  когда  ничто не  предвещало ссоры, и  я в обществе
Аристокла и хозяина дома мирно трапезничал, и даже был, как мне казалось, не
слишком пьян, очередное разглагольствование Аристокла о смысле жизни и любви
оказало   на   меня  неожиданное  действие.  Смутно   вспоминая  подробности
собственной жизни,  я пришел к выводу,  что как раз любви-то в ней всегда не
хватало. В довольно грубой форме я потребовал  себе женщину. Думаю, получи я
простой отказ, я бы мирно забыл о своей просьбе и  долго бы еще не вспоминал
о  ней.  Но Аристокл,  видимо,  не  понял  этого,  потому что  воспринял мое
требование всерьез. Он вспылил и раздраженно заявил:
     - Не думаю, что ты  имеешь право что-либо требовать в этом доме. Ты  до
сих пор жив, и это уже - великая милость нашего хозяина.
     - Ах, так, - заорал я в пьяном азарте,  - ты хочешь, чтобы я смирился с
присутствием твоих тюремщиков,  не имея даже  самого необходимого? Мне нужна
женщина, и если ты не дашь мне ее, я уйду и сам возьму то, в чем нуждаюсь!
     - Ты никуда не уйдешь, Залмоксис,  - зло произнес Аристокл. - Ты еще не
расплатился за убитую рабыню. По законам нашей страны,  ты обязан возместить
убыток хозяину или сам стать его рабом. К тому же ты не расплатился и за то,
что в течение двух месяцев жил в этом доме, ел, пил, лечился у лучшего мага.
     -  В  моей стране не принято платить  за гостеприимство. В  наших домах
кормят и дают приют бесплатно.
     -  В ваших домах? - презрительно процедил Предсказанный Пифией. - У вас
и домов-то нет, вы принимаете гостей в хлеву и там же живете сами.
     - Чего вы от меня хотите? -  спросил я, хотя почему-то был  уверен, что
речь пойдет  о  Гвире.  Аристокл знал,  что у меня нет ничего ценного,  даже
браслет на руке, подаренный мне еще много лет назад Грессом, моим учителем и
наставником,  был всего  лишь  медным.  Про  Меч Орну, спрятанный  мною  под
лежанку в первый же день пребывания в этом доме, я даже не вспомнил.
     - Я готов покрыть твой долг  в  обмен  на  Гвир, - сказал  Аристокл.  -
Принеси мне клятву, и я разрешу все проблемы.
     Я выругался, подбирая  самые непристойные выражения,  слышанные мною от
эллинских  воинов, охранявших дом,  и  вдобавок  продемонстрировал Аристоклу
согнутую в локте руку со  сжатым кулаком. Аристокл, красный  от гнева, молча
выслушал  мой  грубый  отказ  передать ему  власть над  моей  волей.  Маг  с
презрительной гримасой сказал Аристоклу:
     - Сколько волка ни корми... Ничего иного я и не ждал. Стоит  подумать о
нашем новом рабе.
     Ужин  в  этот вечер  прошел  как обычно.  Я  весь пир молчал, терзаемый
множеством странных  мыслей и прежде всего горестным осознанием того,  что я
совершенно не знаю Аристокла. Я был шокирован и требованием у меня клятвы, и
его попыткой вести себя  теперь как ни в чем не бывало, будто он по-прежнему
самый заботливый друг. Хозяин дома на ужине не появился.
     С горя я напился до беспамятства и очнулся  лишь утром в своей комнате.
У моей  постели сидела девушка,  красивая, но очень грустная. Увидев,  что я
проснулся, она выдавила из себя улыбку, от чего  ее лицо сделалось еще более
грустным и даже несчастным.
     -  Господин прислал  меня к тебе, Залмоксис, -  сказала она, и голос ее
дрогнул от подступивших слез.
     Опустив руку,  я нащупал на  полу  кувшин  и  запустил им в  красавицу,
завопив:
     - Пошла прочь, дура!
     Девушка взвизгнула и скрылась  за пологом моей комнаты. Я остался один,
лежал,  смотрел  в   потолок,  изучая  рытвины  и   царапины  на  деревянном
перекрытии.  Мысль, от которой я бежал прочь,  все же пришла  в мою  больную
голову с той убийственной ясностью, которая бывает только по  утрам. Настало
время покинуть гостеприимный дом эллина. Как ни  горько  это осознавать,  но
пора расстаться с сытой, ленивой жизнью.
     Еще не  решив  окончательно,  как  и  когда  я  должен  это сделать,  я
направился  в трапезную, поскольку привык завтракать обильно и ежедневно, во
что, конечно, не поверит ни один здоровый волк. Выйдя по надобности во двор,
я обратил внимание на то, что там намного больше охраны, чем обычно. Судя по
всему, Аристокл  правильно предположил,  какие думы занимали мой разум вчера
во время ужина  и к  каким выводам я приду утром, на трезвую голову. Но в то
же время я испытал некоторое облегчение: мне не придется бежать сейчас, ведь
такой  возможности  нет. Я еще могу, ну, просто вынужден  оставаться в  этом
уютном доме, есть, пить и жить здесь в свое удовольствие.
     Весь день  прошел в обычных для нас занятиях, и  ни я, ни сам  Аристокл
ничем не выдали друг другу те изменения, что произошли в наших отношениях со
вчерашнего  дня.  Лишь во  время обеда  я заметил, что  Аристокл  откровенно
спаивает меня, хотел было возмутиться и воспротивиться этому, но не смог.

Глава 3
     Волчонок
     Вернувшись после обеда  в свою комнату, как всегда, пьяный, я плюхнулся
на постель. Но в покое меня не оставили. Буквально через несколько мгновений
в  мою комнату вошел Фестр и втащил за собой грязное создание, в котором я с
трудом угадал мальчишку лет двенадцати.
     -  Может, нашему  гостю наскучили женщины,  -  сладко  проговорил Фестр
скрипучим голосом, - и он,  уподобляясь своему  покровителю, захочет познать
новые удовольствия.
     С этими словами он пнул мальчишку так, что  тот кубарем  полетел в угол
комнаты.  Затем  Фестр  вышел,  задернув  за  собой  полог. Я  лежал  слегка
ошарашенный, не зная, как реагировать, ругаться или хохотать.
     Мальчик едва слышно заскулил, я оглянулся на него и  тут же понял, ради
чего Аристокл велел привести его ко мне.
     О  да,  этот эллин был очень мудр. Он не надеялся, что я отдам ему свою
волю, разделив его личные наклонности. Аристокл знал (или ему подсказал маг)
о том, с какой заботой волки относятся к детям. Я не способен был равнодушно
взирать на страдания ребенка.  Опьянение  помешало мне сразу  уловить запах.
Передо мной был волчонок - худющий маленький оборотень в грязной набедренной
повязке.  Его кожу сплошь покрывали царапины  и жуткие шрамы, серые, немытые
волосы торчали во все стороны. Но глаза у волчонка были потрясающими - такие
редко встретишь у оборотня - серо-голубые, словно в них отражается пасмурное
небо. Они  светились на грязном личике неземным светом. Мальчишка подобрался
и приготовился к прыжку.
     - Но, но, без угроз, пожалуйста, - проговорил  я как можно мягче, но на
всякий случай сел на лежанке. Оборотень, даже маленький, довольно опасен.
     - Ты - волк, - сказал мальчик, не спрашивая, а утверждая.
     - Как тебя зовут? - спросил я.
     - Волк, - ответил мальчишка.
     Я усмехнулся - у половины моих сородичей, как и у меня самого, было это
имя. Неужели нашим бедным мамашам навсегда отказала фантазия?
     - Волк - это я, а ты пока еще  Волчонок. Мальчишка настороженно  изучал
меня.  Узрев на моих ногах  сандалии (я не имел привычки снимать их,  ложась
спать, потом ведь все равно придется надевать), Волчонок спросил:
     - Если ты волк, то зачем носишь на ногах эти путы? Я не успел ответить,
он внезапно сжался и зарычал.
     - Ты  зверолов!  - прорычал  мальчишка,  указывая  на  меня  пальцем  и
отступая в глубь комнаты.
     - Что за глупости?
     - Ты носишь металл!
     Только теперь я понял, что Волчонок указывает на мой медный браслет. От
мальчика  исходила  волна  страха,  рыча  и  плача  одновременно,  он  начал
перевоплощаться.
     - Стой, дурень, не делай этого, - попросил я.
     - Ты зверолов! - рычал мальчишка, оскалившись.
     - Какой еще зверолов?! - воскликнул я. - Я волк, обыкновенный волк!
     - Волки не выносят металла, - плакал Волчонок. Я схватил его за волосы,
пока  он еще не принял обличье волка, и, приподняв от  пола, поднес к своему
лицу. Он беспомощно дрыгал ногами и ныл.
     - Посмотри  в  мои глаза, щенок, понюхай меня,  -  прорычал я,  начиная
раздражаться непонятливостью ребенка, - я волк.
     - Волки не выносят металла, - упрямо прохныкал Волчонок.
     В этот момент, отдернув полог, в комнату заглянула рабыня.
     - Фестр велел  узнать, не  нужно ли  тебе  чего, господин  Залмоксис, и
принести вот это.
     Девушка поставила на подстилку кувшин вина.
     - Пошла вон! - рявкнул я на нее.
     Рабыня исчезла так молниеносно, будто умела становиться невидимой.
     Я швырнул  Волчонка в угол комнаты, взбешенный, сел на  постель. Но его
поведение совершенно изменилось. Мальчишка  перестал преображаться, вернулся
в  человеческое  обличье  и  пополз  ко  мне на  коленях. Его лицо,  залитое
слезами, сияло, словно луна.
     - Залмоксис! Залмоксис, - шептал Волчонок, - неужели я нашел тебя?
     Рыдая,  он обхватил мои колени и, подняв ко мне сияющие глаза, повторял
одно и то же:
     -  Залмоксис, Залмоксис, прости меня, мой бог. Я не узнал  тебя, прости
меня, Залмоксис!
     Растерявшись,  я не знал, что делать с  плачущим ребенком, погладил его
по голове, пытаясь утешить. Но моя ласка вызвала в нем еще большую истерику.
Наконец, не выдержав  (в конце концов, я  не  обучен утешать детей), я вновь
слегка пнул его.
     - Немедленно успокойся и заткнись, иначе я выпорю тебя! - проревел я.
     Угроза  подействовала на маленького оборотня  лучше, чем ласка. Мальчик
отполз обратно в  угол, вытирая грязными  руками слезы, и  смотрел  на меня,
широко  раскрыв  голубые глаза. Я отпил вина из  кувшина,  которое оказалось
очень кстати, протянул его  мальчишке.  Волчонок сделал  глоток,  подавился,
выронил кувшин, пролив вино на пол.
     - Успокоился? - спросил я строгим голосом.
     - Да, - кивнул мальчик.
     - Теперь рассказывай, кто ты и откуда.
     - Залмоксис!  - проговорил мальчик почти спокойным голосом,  в  котором
еще были слышны всхлипы. - Я посланник! Я сын вождя даков, мое племя послало
меня к тебе за помощью. Звероловы преследуют нас, мы погибаем. Приди, защити
нас!
     Мальчишка стоял на коленях, прижав  ладони  к  груди, старался сдержать
дрожь, смотрел на меня своими сказочными детскими глазками.
     - Ну, ты, - смутился я,  - что за  шутки?!  И не зыркай на меня. Что за
чушь ты несешь? Какое  племя? Какие звероловы? Какая помощь? Я  тебя впервые
вижу.
     - Но ведь ты наш бог,  Залмоксис, к кому же как не к  тебе взывать нам,
твоим детям? Мы - волки, мы - твои даки.
     Я хмыкнул.  Только  детей  мне  теперь не  хватало,  да  еще не  совсем
вменяемых. Я поднялся и выглянул за полог. Рабыня сидела неподалеку на полу.
В  конце  коридора  стояли  два  вооруженных эллина.  Увидев  меня,  девушка
вскочила и поклонилась.
     -  Иди  сюда, -  позвал  я  ее и вернулся  в  комнату.  Девушка  вошла,
испуганно пялясь то на меня, то на грязное существо в углу комнаты.
     - Кто этот мальчик? - спросил я ее.
     - Новый раб нашего господина, - ответила девушка, снова кланяясь. - Его
привезли два дня назад.
     - Тебе  что,  спину трудно  прямо  держать? - раздраженно  спросил я. -
Отвечай, зачем его привели в мою комнату?
     - Хозяин велел, - сказала рабыня.
     Я задумался. Мне подсунули  не  просто ребенка, а оборотня, такого  же,
как я. И внезапно я почувствовал свою уязвимость.
     - Принеси еды и воды, - приказал я девушке, и она удалилась.
     Я  вновь попытался  расспросить  ребенка, но его невнятная  болтовня  о
богах,  звероловах и металле начала раздражать меня.  Я не мог понять, о чем
он говорит. Время от времени он опять принимался всхлипывать, отчего говорил
еще путанее.  Одно  было ясно, с мозгами  у  мальчишки не все  в порядке.  Я
заметил на его теле  множество шрамов от глубоких ран и свежие кровоподтеки.
Возможно, ему пришлось пережить страшные  муки, и  он  лишился рассудка,  не
выдержав страданий.
     - Что же мне с тобой делать, маленький Волчонок? - вздохнул я.
     Ясно  было  одно,  делать что-то действительно  надо, причем  как можно
скорее. С опозданием я вспомнил странное поведение Аристокла. Только теперь,
сложив  воедино  все  события,  я смог представить  себе  картину полностью.
Аристокл или стоящий  за его  спиной  Маг из Самоса не собирались отступать.
Они  терпеливо выжидали  удобного случая,  пытаясь  подобрать  ко  мне ключ.
Теперь их намерения были мне открыты. Я не хотел променять свою волю даже на
жизнь  этого  грязного  мальчишки.  А  это  означало, что  я  должен  спасти
маленького оборотня каким-либо другим способом. И из всех вариантов спасения
подходил  только побег.  Я и так  слишком долго и  незаслуженно  пользовался
гостеприимством.  Конечно, я  предпочел  бы  распроститься  и  поблагодарить
хозяина и моего благодетеля  за хлеб и соль, но, похоже,  я, как  и положено
диким  варварам,  опять  не оправдаю потраченных на  мое  просвещение сил  и
времени.
     Отодвинув  полог,  вошла  девушка,  молча  положила  на  подстилку  две
лепешки, кусок жареного мяса и  поставила кувшин вина. Я, заглянув в кувшин,
недовольно проворчал:
     - Бестолковая! Я просил воды, а не вина, а еще лучше молока.
     Девушка испуганно защебетала:
     - Но хозяин приказал подать тебе вина вместо воды.
     - Он что, был на кухне, когда ты брала пищу?
     - Конечно, - кивнула девушка.
     "Похоже, эллины неплохо контролируют ситуацию", - подумал я. Девушку  я
выставил, запретив  сидеть  в коридоре подле моей комнат