ас пением  вчера вечером.  Они по  большей  части  молчали,  почтительно  и
восхищенно  слушая  мудрые  речи  Аристокла. Хозяин  дома  вскоре  удалился,
сославшись на усталость.
     Вино  кружило  мне  голову, и сквозь туман  опьянения я разглядел,  что
Аристокл  обнимает  юношу  за  талию  и  что-то  шепчет ему.  Помню,  как я,
хмельной, вышел из трапезной, не попрощавшись, прошел во двор, где несколько
рабынь  снимали белье, развешенное днем для сушки. Среди них  была  та самая
девушка, что занимала целый день мои мысли. Я вознамерился подойти к ней, но
дворовые собаки, обнаружив мое присутствие, сбежались и  подняли  лай.  Этих
тварей  было больше десятка, но  даже  в таком  количестве  они не  решались
наброситься на меня, лишь окружили, визжа от ненависти, и разевали клыкастые
пасти, угрожая разодрать  меня  в клочья. Я был безоружен, опьянение  мешало
мне  обратиться  в волка, все,  что  я  смог, это выпустить клыки и когти да
покрыться шерстью. Женщины во дворе охали от ужаса, разглядывая меня. Воины,
охранявшие  двор, наконец разобрались, что  происходит, и разогнали собак. С
трудом различая  дорогу,  едва волоча  ноги, обессиленный и  пьяный, я хотел
только отыскать свою комнату в за!
     путанных коридорах этого дома.
     Я проходил мимо купальня, когда почуял запах  Нисы.  Заглянув внутрь, я
увидел   стоящую  ко   мне  спиной  девушку,  она   сворачивала  простыни  и
раскладывала их по полкам.  Ее черные волосы, убранные в прическу, открывали
изящную  шею  и тонкие плечи, покрытые бронзовым загаром, резко выделяющимся
на фоне белого хитона.  Я вошел бесшумно, но Ниса, словно почувствовав меня,
замерла,  повела плечом. Я  не хотел ее пугать и  тактично кашлянул. Девушка
резко  обернулась,  в  ее глазах  плескался такой неподдельный ужас,  что  я
невольно  оглянулся,  пытаясь  определить,  кто  ее напугал. Ниса  сдавленно
крикнула  и, оставив  корзину с  бельем,  бросилась  бежать.  Ее босые  ноги
скользили по мокрому полу купальни.
     Утром меня разбудил  лекарь,  он лил мне  на рану теплую  тягучую жижу,
похожую на  мед.  Видимо,  это  была новая мазь, изготовленная магом. Я,  не
выдержав боли, невольно застонал, лекарь выронил  чашу с мазью и отскочил от
моей лежанки к двум стоящим у входа воинам. Видимо, трусоватого лекаря силой
заставили пользовать несчастного пациента.  Срывающимся голосом  он  сообщил
мне, что  затянувшаяся  было  рана опять  вскрылась.  Я сделал  вид, что  не
понимаю его. Моя голова  гудела и угрожала расколоться. Я пожаловался лекарю
на головную боль, но он  показал, что не понимает меня. Закончив свою работу
под  бдительным присмотром  воинов,  лекарь удалился, а вооруженные  эллины,
вышедшие вслед за  ним,  остались  в  коридоре. Мне в голову  пришла  дурная
мысль,  что  воины эти  приставлены  вовсе не  к  лекарю, а  ко мне.  Чуя их
присутствие, я размышлял о причинах такого внезапного недоверия, потом решил
подняться и отыскать Аристокла, но вместо этого снова уснул.
     Аристокл  пришел ко мне ближе к  обеду, принес кувшин вина, справился о
здоровье и сообщил:
     - Предсказанный Пифией уверяет, что если ты не позволишь своей ране как
следует затянуться, он не сможет излечить тебя.
     -  Он  и  так  не  сможет  излечить  меня,  -  оптимистично   ответная,
оторвавшись  на мгновение от кувшина,  - даже если я пролежу в постели целый
месяц.
     - Ты ошибаешься, варвар. Хозяин этого дома - лучший лекарь в Элладе.
     - Бессмысленно лечить тело, не исцелив душу, -  многозначительно  изрек
я.  -  Зачем перевязывать рану, если  кровоточит душа? А умение  лечить души
неподвластно твоему другу.
     - Кому же это подвластно, кроме богов? - воскликнул Аристокл.
     - Наши жрецы излечивают и  душу,  и тело. Я вернусь домой,  и тот,  кто
наложил на меня заклятье, исцелит меня.
     - Когда  это  еще будет,  Залмоксис, не лучше ли  тебе пока постараться
провести хотя бы несколько дней, не калечась?
     В общем, я и сам сожалел, что вчера так напился и, кажется, вел себя не
лучшим образом,  к  тому же  моя голова грозила лопнуть,  словно переспевший
фрукт.
     -  Вино дурно  действует на волков,  - объяснил я. - И  потом,  на меня
напали собаки. Я все же зверь, собаки выводят меня из равновесия.
     - Всех собак посадили на цепь, они больше тебе не угрожают. Но зачем ты
напал на рабыню?
     - Разве? -  искренне удивился я, поскольку вчерашний вечер помнил  лишь
смутно. - Я ничего не помню.
     - Не помнишь?! - возмутился Аристокл. - Если бы хозяин дома был простым
человеком,  он  непременно  приказал бы своим  людям убить тебя.  Но  волчьи
повадки ему знакомы, и он понимает, что с тобой произошло. Но я уже не  могу
гарантировать  тебе прежнее гостеприимство. Говорят, у  тебя  вчера  был  не
самый  привлекательный вид.  - Аристокл поежился и продолжил:  - Ты поступил
очень,  дурно и  подвел  меня.  Приведя  тебя  в  дом, я  поручился  за твою
порядочность.  Если тебе  приглянулся кто-то из  рабов  хозяина  дома, то ты
должен был сначала испросить у него разрешение.
     Я  расстроился оттого,  что так подвел Аристокла, столь доброго ко мне.
Да и перед хозяином дома  мне было стыдно. Я словно бы подтвердил его мнение
о моей дикости. Аристокл произнес со вздохом:
     - Я никак  не ожидал, что в твоем  израненном и ослабленном  теле может
проснуться вдруг такая мощь. Требуется немало сил, чтобы разорвать человека.
     - Разорвать человека? - спросил я и заметил, что голос мой дрогнул.
     Аристокл странно посмотрел на меня и передернул плечами:
     - Тебе надо описывать, что остается от человека после того, как на него
нападет волк?
     Я  вгляделся в глаза Аристокла и увидел,  что он крайне напряжен, и его
дружелюбие - лишь маска,  под которой он скрывает страх. Уж не жалеет ли он,
что привел меня с собой?
     И  тут я догадался, что  речь идет не об изнасиловании рабыни, а  о  ее
убийстве. Разорвать  человека?!  Нормальный волк,  да еще сытый,  никогда не
нападет  на  человека. К тому же  я был пьян, это  должно  было помешать мне
перевоплотиться в волка. Я вспомнил, как Ниса рассыпала по полу полотенца  и
побежала, поскальзываясь  и оглядываясь на меня.  Такая тоненькая и хрупкая,
она  вовсе не вызывала у  меня желания расправиться с ней.  Что угодно я мог
сделать с ней, только не убить. Мне  доводилось слышать истории  о  том, как
оборотни,  обернувшись  в  волков,  якобы  убивают  свои  жертвы,  но   знаю
определенно, что  ни  одного такого случая не произошло ни  с кем  из  моего
племени.  Все  эти россказни  лишь  досужие  вымыслы  людей для  запугивания
младенцев  да юных девиц. Проклятье! Я  никогда не имел дурных наклонностей,
этого просто не может быть.
     Аристокл наблюдал за мной из-под опущенных век.
     Я  приложил  все усилия,  чтобы не  пустить его в  мои  мысли, не  дать
уловить то потрясение, которое я испытал.
     - Ты питаешься человечиной? - поинтересовался Аристокл.
     - Нет, - ответил я, похолодев. - К чему такие странные вопросы?
     Тут   я   был   почти   честен,  потому   как   волки,  вопреки  весьма
распространенному мнению,  совершенно не  любят человеческое мясо, и хотя на
поле битвы после сражения оборотни  порой участвуют в  весьма отвратительных
пирушках, это следствие никак не любви к человечине, а лишь естественное для
хищников, каковыми мы  отчасти  являемся, продолжение боя. Ибо  любой зверь,
распаленный битвой,  испытывает  стремление  растерзать  жертву, убитую им в
сражении. Растерзать  и  частично съесть.  Но никакой человек не сравнится с
жирненьким кабанчиком  или оленем ни по вкусу мяса, ни по его количеству.  А
уж о вкуснейших грызунах я и не говорю, вот настоящий деликатес!
     На лице Аристокла отразилось разочарование.
     - Что же мне теперь сделать, как искупить свою вину? - спросил я.
     Аристокл прищурился, словно оценивая меня.
     - Покажи  своим  дальнейшим поведением, что  это  была  лишь  случайная
оплошность.  Цивилизованные люди,  друг мой,  должны пристойно выражать свои
потребности. Тебе,  варвару с  таким  необузданным темпераментом, непременно
нужен  учитель  и  покровитель,  опытный,  мудрый и  цивилизованный человек,
способный  направлять  твою неразумную волю  в  нужное  русло,  -  в  голосе
Аристокла  я  почувствовал нотку  отчаяния,  словно  в эти слова он  пытался
вложить что-то  большее.  А глаза его смотрели  на  меня почти с  мольбой. -
Однажды  мне  было  предсказано,  -  продолжал  Аристокл, -  что  я  встречу
необычного  человека,  варвара,  отличающегося  от  своих  сородичей  особым
душевным светом, искренней верой и тягой к знаниям. Он должен изменить жизнь
своих  соплеменников к  лучшему. Подобное  уже случилось много  лет назад, к
Предсказанному Пифией пришел варвар по имени Залмоксис. В честь него я и дал
тебе имя. Подумай, каким величайшим  героем и мыслителем ты мог бы стать под
руководством |такого человека, как Предсказанный Пи!
     фией,  или,  на худой конец,  я сам. Ты  стал  бы светочем  просвещения
среди, своих дикарей.
     Светоч просвещения! Если меня  потянет к просвещению, я пойду учиться к
друидам. Впрочем, мне  не приходилось  слышать, чтобы  среди них встречались
волколаки.
     - И поскольку ты внушаешь нам некоторое опасение, - продолжил Аристокл,
-  надеюсь,  ты  поймешь, почему хозяин  решил приставить к тебе охрану.  Он
хочет  только  обезопасить жителей  дома. Теперь, как ты, верно,  понимаешь,
Залмоксис,  мы  с тобой  не самые желанные  гости  в  этом  доме.  Хозяин не
возражает, чтобы ты долечился. Но  если ты захочешь остаться  здесь  дольше,
тебе придется отдать свою волю тому, кто более способен ею управлять.
     Теперь  мне стало  понятно, к чему эллин ведет  эти разговоры  о мудрых
наставниках.
     -  Не  лучше  ли  мне покинуть этот  дом?  - спросил  я,  совершенно не
представляя, как смог бы это сделать в нынешнем состоянии.
     -  Покинуть? Но тогда ты  сгниешь заживо  где-нибудь  от своей страшной
раны.  Сначала тебе нужно излечить ее. А потом ты  сможешь поехать со мной в
Афины, если не пожелаешь остаться в этом доме.
     Откуда такая  уверенность,  что  я вообще захочу  остаться  в  обществе
эллинов? Да как  только я смогу обходиться  без  лекарской помощи, я  покину
этот  дом и отправлюсь на  Медовый  Остров. В голове у меня, благодаря вину,
немного прояснилось,  и  я  больше не  чувствовал себя беспомощным. Аристокл
теперь разглагольствовал о достоинствах своего родного города.
     -  Когда  ты  увидишь  Афины,  ты  поймешь, что  такое  цивилизация!  -
восторженно произнес Аристокл. - Ты знаешь, что такое город, дикарь? Скоро я
отправлюсь туда, и ты поедешь со мной! Ты будешь потрясен!
     Подумаешь, город. Мне приходилось видеть цивилизованные  города. И надо
сказать,  что  в  своем  варварском  невежестве  я  предпочитаю  видеть   их
разрушенными,  как  Рим, например.  Жаль, что  это же  не удалось  сделать с
Городом Солнца.  Я  помню,  как впервые  оказался в  столице  Антиллы. Город
Солнца  поразил  и  восхитил своим  богатством,  высокими  каменными домами,
сверкающими  стенами, а изобилие  пищи неприятно  шокировало меня,  нищего и
вечно  голодного  горца. Я чувствовал  себя подавленным среди этой роскоши и
богатства. Антилла, ее царица Гелиона и Город Солнца, где я провел несколько
лет  в качестве телохранителя  надменной властительницы, стали мне еще более
ненавистны  после того, как  войско  Бренна  вынуждено  было  снять осаду  и
оставить попытки захватить неприступный остров.
     - Города давно мне наскучили, Аристокл, - сказал я. - Даже Город Солнца
больше не привлекает меня.
     - Город Солнца? - мой собеседник удивленно вскинул брови.
     - Столица Антиллы, - равнодушно пояснил я.
     - Я ничего не слышал о нем.
     Удивительно,  всезнающие   эллины  ничего  не  слышали  о  цивилизации,
известной  всему  миру. Я рассказал  Аристоклу  об  Антилле, он потом не раз
возвращался  к  этой  теме, задавая  мне  все  новые вопросы, и даже  что-то
помечал на маленькой восковой дощечке, которую всегда носил с собой. Рассказ
о  далекой  Антилле,  расположенной  посреди   Внешнего  Океана,  взволновал
Аристокла больше, чем история  моей собственной родины, где я вырос вдали от
цивилизации в племени волков, окруженный заботой и любовью.
     И, словно угадав мои мысли, а может быть, прочитав их, Аристокл заметил
поучающим тоном:
     -Тебе, выросшему без отца и матери, непременно нужен наставник.
     - У меня есть отец, Аристокл.
     - Как, Залмоксис?! - возмущенно воскликнул эллин. - Почему же ты сказал
мне, что не знаешь своих родителей? И кто же твой отец?
     - Тогда я не знал,  кто ты, а мой  отец так  велик,  что я решил скрыть
свое происхождение. Вы подобрали меня на земле враждебных нам римлян.
     -  Вот  как?! Ну, теперь ты  видишь,  что мы цивилизованные люди,  а не
какие-нибудь  наглые римляне.  Скажи  же  мне,  чей ты сын, я хочу  принести
жертву богам в честь твоего отца, в знак моего уважения к нему.
     Почему вдруг  взрослому человеку захотелось  сочинять себе  вымышленных
родителей?  Это  свойственно  детям.  Может  быть, не  зря  люди говорят про
волков,  что  у них психология  ребенка.  А  возможно,  мне  просто хотелось
выглядеть перед этими эллинами более значительным или  как-то оправдать свое
недостойное  поведение. Но как бы  то ни было, я  недолго раздумывал, прежде
чем сказать:
     - В моей стране жертвы приносят ему самому. Мой отец - бог!
     Аристокл прищурил глаза, пытаясь скрыть недоверие. Но меня уже понесло,
и  я не  мог  остановиться,  сам загоревшись  собственной выдумкой. В  конце
концов, какой кельт не ведет свой род от богов?  Ведь все мы и есть их дети.
Я был так подавлен важностью этих эллинов и своим  ничтожеством по сравнению
с ними, что просто вынужден был придать себе дополнительный вес в их глазах,
да и в собственных тоже. И, как я понимаю теперь, лишь  в тот  момент я ясно
осознавал, что это выдумка, потом я уже безоговорочно верил в нее.
     - Как его имя? - спросил Аристокл.
     - Гвидион!
     Я вспомнил, как смеялся Гвидион, когда  я говорил ему,  что он похож на
бога.  Он был старше  меня всего лет  на десять, не больше. Впрочем, по нему
было  трудно   определить  возраст.  На  вид  ему  можно   было   дать   лет
тридцать-сорок, но  порой он  мог показаться  не знакомому  с  ним  человеку
юношей, пышущим красотой и здоровьем. Другие могли  принять его за глубокого
старца.  Однажды  я  испытал  почти  животный ужас, когда,  заглянув  в  его
выразительные глаза, увидел в них не годы, состарившие человека, а Вечность,
пленившую его.
     Образ  Гвидиона  стоит  перед  моими глазами и теперь,  кажется,  стоит
только протянуть руку, и я коснусь его  белого одеяния,  но,  увы,  я, как и
другие, просто околдован им.
     О  внешности  Гвидиона говорить  довольно  трудно, многие,  кто  брался
описывать ее, расходились  во мнении. Но вот в чем они были  единодушны, так
это в том, что  Гвидион очень красив. Но  одни говорили, что лик его светел,
как солнце, другие утверждали, что красота его мрачная и неприветливая.
     Странные  обстоятельства  его появления  в  королевской семье  Медового
Острова породили множество легенд, которые передаются  теперь из уст в уста.
Доподлинно известно  лишь  то,  что  рожден он  был в Землях Рудаука местной
принцессой и был принесен его отцом, королем Дунваллоном в лагерь. Дунваллон
утверждал,  что  мать Гвидиона  умерла  при  родах,  однако  всем  показался
довольно странным тот факт, что никто не видел  ее ни до беременности, ни во
время оной, да  и как  мог король скрывать свою женщину на протяжении девяти
месяцев? Были  предположения, что,  может быть,  Дунваллон обладал  женщиной
недолгое время, после чего принцесса вернулась к своим  неизвестным родичам,
где и  выносила ребенка. А к родам Дунваллон явился и забрал младенца. Лицом
дитя походило  на  короля, так  что  сомнений в его отцовстве не было. А вот
неизвестная мать породила  не только Гвидиона, но и множество легенд о  себе
самой. Легенды были самого разного толка, одна из них гласила, что принцесса
являлась дочерью короля Руд!
     аука,  убитого Дунваллоном,  и  была  взята  в качестве  трофея.  Но  с
уверенностью могу утверждать, что  это не  так,  ибо  к  тому времени, когда
Дунваллон  сражался  с  Рудауком,  Гвидион  был  уже  юношей, а породила эту
легенду  путаница.  Подобная  история  случилась  с  матерью  старшего  сына
Дунваллона - ныне правящего короля Белина. Дунваллон действительно убил отца
прекрасной девушки из Дивного Народа, взял ее в жены, и она  родила ему сына
Белина, после чего покинула и нелюбимого супруга,  и сына, чтобы вернуться к
своему  народу. Там  она вышла замуж за короля Эринира  и  родила еще  двоих
детей, ее-то дочерью и была Морана.
     Возвращаясь  к Гвидиону,  добавлю,  что самой распространенной  версией
происхождения  его  матери  была  та,  в которой  она  представлена  Великой
Богиней.  Всем  известно,  что Богиня сходит порой к королям и  одаривает их
сыновьями, так что эта версия кажется мне вполне правдоподобной.
     Аристокл,  по-прежнему  внимательно  наблюдающий  за  мной,  неуверенно
пробормотал:
     -  Я  никогда не  слышал о таком  боге, но, может быть,  нашему хозяину
известно что-нибудь. Он многое знает про Гиперборею.
     - Гиперборею?
     -  Да, так  ведь зовется твоя  родина,  -  ответил  Аристокл  с  мягкой
усмешкой.
     Гиперборея?  Мне не приходилось слышать  этого названия, но у  Медового
Острова много имен.
     - Откуда Предсказанный Пифией знает о моей родине?
     - Лет  сто  пятьдесят назад он обучался  на северном острове и постигал
магию и знания у ваших жрецов.
     - Сто пятьдесят лет назад? Вот как? - удивился я.  - Он гораздо старше,
чем  мне подумалось. Видно, он действительно учился  у наших  друидов,  если
смог постичь тайну долголетия.
     - Не думай, пожалуйста, что Предсказанный Пифией учился только на твоей
дикой  родине. Ему  приходилось перенимать знания и  у  кемийцев, вавилонян,
финикийцев. Он постиг всю мудрость Вселенной.
     Я промолчал, решив не комментировать зазнавшихся эллинов. Но, помнится,
Гвидион  говорил мне, что познать все невозможно. А он  тоже бывал  в Кеми и
Вавилоне.
     После  ухода  Аристокла  я  принялся обдумывать  свое положение.  Итак,
обстоятельства сложились для  меня  весьма  неудачным  образом.  На  радушие
хозяев, готовых  приютить,  кормить и лечить  чужестранца, я  ответил  самым
обескураживающим  поступком.  Убийство  в  доме,  гостеприимно  распахнувшем
передо мной двери, было вовсе  не  в  моем  обычае,  однако, видимо, со мной
произошел какой-то срыв, и содеянного теперь не воротишь.
     Вооруженные эллины  бдительно сторожили меня, двор был  полон воинов, и
хотя  я пока не предпринимал  попыток  выйти  за ворота,  которые  к тому же
всегда заперты,  был  уверен, что  вздумай  я это  сделать,  как  мне тут же
перекроют путь короткие  эллинские мечи. Дом  эллина  показался мне тюрьмой,
но, надо признаться, тюрьмой  весьма удобной, теплой и сытной. Да и рана моя
не давала мне пока покинуть этот дом, я мог позволить себе спокойно плыть по
течению и ничего не предпринимать.
     Аристокл  принялся учить меня  своему языку. С  горем пополам  я освоил
эллинский лишь  из необходимости как-то объясняться с окружающими. Но другие
знания мне, воину, казались  абсолютно излишними. Предсказанный  Пифией лишь
смеялся над попытками Аристокла расширить мой кругозор.
     - Я знал  двух гиперборейцев, -  сказал маг. - Один был  моим учителем,
другой - учеником. Твой оборотень - третий гипербореец,  и он не обладает ни
мудростью кельтского  мага,  ни тягой к знаниям  того волколака,  чье имя ты
незаслуженно присвоил этому дикарю.
     Да  и к чему  мне были все тонкости  любой науки? Как мог  я  применить
умение считать в тех условиях, в которых приспособлен жить волк? Пересчитать
всех