икрывая нос ладонью, поинтересовался:
     - Сознавайтесь, ребята, кто из вас в штаны наложил?
     - Да ты сам скорее всего, - был ему ответ. - С твоей стороны несет.
     - Может,  это  Фелька  обделался,  -  вполголоса пошутил кто-то,  даже  не
предполагая, насколько эти слова близки к истине.
     Вонь  к  тому  времени стала уже  нестерпимой.  Открыли окна,  но  это  не
очистило атмосферу,  а  только привлекло мух.  Стали заглядывать во  все углы и
вскоре обнаружили мину, оставленную неблагодарным постояльцем. Размером она, по
словам очевидцев, не уступала двум сложенным вместе кирпичам.
     Арестованным,  накануне таскавшим тело Корыта, теперь пришлось таскать его
экскременты. Высокое предназначение места преступления, а также выбор предмета,
использованного для сокрытия содеянного,  грозили перевести этот,  в  общем-то,
анекдотический случай в плоскость идейно-политической диверсии.  Оскорбленный в
лучших  чувствах  начальник  милиции  названивал  во   все  инстанции,   требуя
немедленной сатисфакции.  ("Ну чего ты кипятишься? - сказал ему в неофициальной
беседе один  высокопоставленный шутник -  Можно подумать,  он  тебе  в  любимый
сервиз наделал.  Пошли  своих ребят,  пусть они  их  ленкомнату засерут.  Квиты
будете".)
     И тем не менее дело это получило широкую огласку.

        "ГЛАВА 5. ДВА ГУСАРА"
     Костя  наливал  стакан  водки,  начальник с  хлюпаньем выпивал,  зажевывал
лавровым листом, затем бил себя кулаком по лбу и мычал:
     - Все из-за  того жидюги приключилось!  И  чем он  меня опоил,  гад!  Ведь
выгонят теперь! Как собаку выгонят! Убью обрезанца!
     - Не виноват он, - внезапно признался Костя. - Это все из-за меня.
     Корыто мельком глянул на него,  опять треснул себя по лбу - загудело как в
пустом котле - и затянул прежнюю бодягу:
     - Без пенсии уволят!  Под зад ногой дадут! Все грехи теперь припомнят! Ох,
беда! Наливай! Пойду сейчас придушу Соломошку. Уже все равно!
     - Не виноват он,  - повторил Костя и для смелости сам пригубил граммов сто
пятьдесят. - Такой уж я человек. Если мне кто-то понравится, у того обязательно
неприятности будут.  И  наоборот.  Со мной дружить то же самое,  что с заразным
целоваться.
     Путаясь и  перепрыгивая с одного на другое,  он поведал начальнику историю
своей  жизни,   приведя  много  ошеломляющих  примеров.   Для   чего  это   ему
понадобилось:  из чувства морального мазохизма,  с тоски или просто по пьянке -
Костя и сам не мог понять.  Начальник пить не перестал, но больше не мычал и не
бил себя по лбу.
     - Врешь ты все,  -  сказал он,  когда Костя закончил, а вернее, выдохся. -
Мозги пропил, чушь несешь.
     Костя только развел руками: хотите верьте, хотите нет.
     - Значит,  если я  тебе сейчас сопатку сворочу,  мне  повезет?  -  спросил
Корыто, глядя на Костю кровавыми бычьими глазами.
     - Не сразу... Да и то только если я на вас действительно обижусь...
     - Что ж мне такое тогда сделать, чтоб ты обиделся? Мудье оторвать?
     - На вас мне трудно обидеться. Симпатичны вы мне.
     - Симпатичен... - тупо повторил Корыто. - Значит, мне теперь одно дерьмо в
сети поплывет? Фарт в жизни кончился, а?
     - Поверьте,  я  не  нарочно.  Надо было вам с  самого начала об  меня ноги
вытирать. А теперь поздно.
     - Вот  так я  за  доброту свою всю жизнь и  страдаю.  -  Корыто сморщился,
словно собираясь заплакать,  а  затем грохнул донышком стакана по  столешнице и
заорал так, что подслушивающая под дверью кассирша отскочила словно ошпаренная:
- Пошел вон с  глаз моих,  гаденыш!  А  не  то сейчас только уши твои до стенки
долетят!

     - И  ты веришь всему этому?  -  удивился давний друг и покровитель Корыта,
полковник  внутренней  службы  Быкодеров,   ныне   возглавлявший  отдел  кадров
областного Управления внутренних дел. - Я спрашиваю, веришь ты этому бреду?
     - Неужели ты,  Захар Захарович,  думаешь, что я это все придумал? - Корыто
хоть и  у  друга в кабинете сидел,  но вел себя,  как казанская сирота.  Дружба
между полковниками - это совсем другое дело, чем дружба между лейтенантами.
     - Да,  ты такое, конечно, не придумаешь. Ты только нагадить можешь под нос
первому чекисту.
     - Ну зачем ты так... - Корыто отрешенно махнул рукой.
     - А затем,  что тобой сейчас особая инспекция занимается.  И помешать ей я
не в  состоянии,  даже если очень захочу.  Ты бы еще Ильичу в  кепку помочился,
обалдуй.
     - Значит, все, мне крышка? Все труды, все заслуги коту под хвост?
     - Ты про заслуги свои знаешь кому расскажи...  Уборщице нашей, тете Клаве.
И то вряд ли поверит.  Все заслуги твои - пил и жрал всю жизнь на халяву. Разве
не так?
     - Ну  уж  если разговор об  этом пошел,  -  лицо Корыта стало багроветь от
челюстей к скулам, - то и тебе от этой халявы немало перепало.
     - Кто же спорит.  - Быкодеров усмехнулся. - Но только ты меня не пугай. Не
такие меня пугали.  А помочь тебе я помогу.  В рамках возможного,  естественно.
Вот если бы  ты до конца недели преступление какое-нибудь громкое раскрутил или
бандгруппу выявил, совсем бы другой разговор получился.
     - А   больше  ты  мне  ничего  не  присоветуешь?   -   Забыв  о  напускном
подобострастии, Корыто посмотрел на Быкодерова почти с ненавистью. - Может, мне
башкой эту стену пробить или до Москвы раком доползти?
     - Ты  язык-то  попридержи.  -  Быкодеров скрылся от  приятеля за синеватым
облачком сигаретного дыма.  - Не распускай его, как свою задницу... Я про этого
мальчишку все думаю. Врет он или не врет?
     - С  чувством говорил и убедительно.  Дар мне такой,  дескать,  свыше дан.
Губить все любимое и лелеять все ненавистное. Я ведь сначала к нему по-хорошему
отнесся. Работе учил. Не гонял зря. Стаканом никогда не обносил.
     - Пьешь, значит, с подчиненными? - презрительно скривился Быкодеров.
     - С  кем же  мне тогда пить,  если начальники со  мной не пьют?  -  вполне
резонно возразил Корыто.
     - Ладно, дальше рассказывай.
     - С  год он у нас примерно числится.  И весь этот срок на меня одни только
неудачи сыпались. Что задумаю, ничего не получается. Верные дела не выгорают. У
тестя два кабана подохли.  Мои,  заметь, кабаны. Опять же кражи каждый день. То
аккумулятор с  машины снимут,  то  склад какой-нибудь тряхнут.  Да и  дочка моя
тоже...  Из дома сбежала с каким-то проходимцем...  А, что говорить! - Корыто в
сердцах плюнул на ковер.
     - Занятно...  -  Быкодеров задумался.  -  На сказку похоже.  Хотя в  жизни
всякие фокусы случаются.  Слыхал я,  у вояк секретные лаборатории имеются,  где
подобные  феномены изучаются...  В  общем,  придется тебе  самому  разобраться,
вранье все это или нет.
     - Разобраться... А как?
     - Самостоятельно разве  ничего не  можешь придумать?  Башка  ведь  у  тебя
здоровая,  как Дом правительства. С такой башкой в Кремле нужно сидеть, а не...
- Увидев,  как перекосило Корыто, Быкодеров свою фразу не закончил. - Ну ладно,
помогу.  Есть  тут  у  меня  одна мысль.  Завтра постараюсь сам  приехать.  Так
сказать, в целях оказания практической помощи...

        "ГЛАВА 6. ЗАПАДНЯ"
     Утром,  как  обычно,  Костя  заскочил в  контору узнать  всякие  служебные
новости и расписаться в специальном журнале за якобы проверенные посты.
     Так гадко на  душе у  него давно не  было.  "И  какой дьявол меня за  язык
потянул,  -  думал он.  -  Человека только расстроил,  да  и  себе неприятности
нажил".
     Он   специально  явился  пораньше,   дабы  не  встретиться  лишний  раз  с
начальником,  но тот паче чаяния уже сидел в своем кабинете. Хорошо еще, что не
один. Сквозь приоткрытую дверь видны были только колено и локоть гостя. У Кости
почему-то  сложилось впечатление,  что  говорили они  именно о  нем.  Тягостное
предчувствие заныло, словно больной зуб.
     Он   уселся  за  пустующий  стол  бухгалтерши,   положив  справа  от  себя
дерматиновую папку,  содержавшую всю бригадную документацию: дислокацию постов,
графики  дежурств,  журнал  инструктажей  по  технике  безопасности и  закрытые
больничные листки,  а сверх того -  еще цветные карандаши, копирку , и складной
пластмассовый стаканчик.
     Незнакомец внезапно вышел из  кабинета и  стал у  дальней стены,  глядя на
Костю нагло и  откровенно,  как на  голую бабу.  Человек он  был немолодой,  но
подтянутый, щеголевато одетый и явно не из местных.
     - Жмуркин, зайди ко мне, - глухо произнес Корыто.
     Едва не сбив телефон. Костя встал и на ватных ногах проследовал в кабинет.
Некоторое время начальник молчал, а потом спросил, глядя в стол:
     - Сколько тебе сторож Курков денег дал?
     - Мне? Денег? - Костя даже не успел удивиться. - Нисколькою
     Курков  работал  сторожем  недавно,  но  Косте  сразу  не  понравилось его
крысиное,  вечно перекошенное в непонятной ухмылке личико.  Поговаривали, что в
молодости он успел покантоваться в полиции,  но вину свою смыл,  если не своей,
то  чужой кровью.  Лучшего натурщика для  портрета Иуды  трудно было подыскать.
Костя,  неоднократно  застававший  Куркова  на  месте  преступления,  мог  даже
предложить  несколько  сюжетов:  "Иуда,  в  служебное  время  собирающий пустую
стеклотару", "Иуда, сливающий бензин из казенной машины".
     - От сторожа Куркова поступило заявление. - Корыто по-прежнему не поднимал
глаз.  - Три дня назад он попросил у тебя отгул. Законный, между прочим. А ты с
него за это потребовал двадцать пять рублей. Которые вчера вечером и получил.
     - Выверните карманы.  -  Заезжий франт беззвучно подобрался сзади и  сунул
Косте  под   нос  удостоверение  в   красном  коленкоровом  переплете.   -   Не
сомневайтесь, права на обыск у нас имеются.
     Костя беспомощно оглянулся по  сторонам,  словно бычок,  которого на бойне
огрели кувалдой по  первому разу.  Кассирша вытянула шею  так,  что ее  увядшие
груди встали чуть ли не торчком.
     - Ну, веселее, - легонько толкнули Костю в спину.
     Ощущая себя человеком, без парашюта сброшенным с самолета. Костя извлек из
карманов ной совой платок,  тощий бумажник,  в  котором всяких ненужных бумажек
было куда больше,  чем денег,  оторванную от пиджака пуговицу и  связку ключей!
Жесткие ладони ловко, но не особо тщательно ощупали его бока, после чего чужак,
уже казавшийся Косте живым воплощением мирового зла, поинтересовался:
     - А эта папочка, случайно, не ваша?
     Не дожидаясь ответа,  он приподнял папку и, как мешок с картошкой, тряхнул
за углы,  ("Странно,  а  почему замок не застегнут?"  -  успел подумать Костя.)
Вместе  со  служебными бумагами на  стол  желтым листопадом посыпались рублевые
бумажки, которых там никак не должно было находиться.
     - Ай!  -  Кассирша вместе со стулом отпрянула к стенке, как будто это были
не деньги, а порнографические открытки.
     - Чье это? - с глумливой улыбкой спросил заезжий инквизитор.
     - Не знаю...  -  Слова срывались с  Костиного языка уже без всякой связи с
мыслительными процессами.
     - Пересчитайте.  -  Купюры  были  передвинуты  поближе  к  кассирше.  -  И
перепишите номера.
     Рублевок  оказалось ровно  двадцать  пять.  Номера  их  совпадали с  теми,
которые  Курков  указал  в  заявлении.  Торжество  справедливости было  полным,
безоговорочным и подробно задокументированным.
     Странный  гость  звонил  куда-то,  начальственным голосом  требуя  конвой,
зардевшаяся от всего случившегося кассирша костерила не столько Костю,  сколько
начальника,  под влиянием которого молодой бригадир сбился с пути истинного, из
кабинета Корыта слышалось бульканье и доносился аромат лаврового листа.
     Когда Костю уводили,  он,  как  легендарный Овод,  не  обронил ни  единого
звука. Все случившееся было так неожиданно и кошмарно, что ему не хватало не то
что  слов,  но  даже  и  воздуха.  Ревущая  лавина  смяла  его,  подхватила  и,
расплющивая обо все встречные валуны, понесла в бездну.
     - Ну и что там у тебя слышно?  -  неделю спустя спросил Быкодеров у своего
приятеля.
     - Скажи, дело мое закрыто? - просипел в ответ Корыто.
     - Да его пока и не открывал никто. Все как-то само собой улеглось. Генерал
посмеялся да рукой махнул. Повезло тебе. Не парнишка ли подсобил?
     - Не знаю... - Корыто вздохнул, словно автомобильная камера спустилась.
     - Ты все сделал, как я велел?
     - Сделал.  Подсадили Жмуркина в  камеру к двум рецидивистам.  Те по пятому
разу шли.  Особо опасными признаны.  По десятке им было заранее нарисовано. Это
еще в  лучшем случае.  Я с ними быстро столковался.  Дюжину флаконов "Тройного"
пообещал. Обработали они Жмуркина знатно. Всю ночь гоняли.
     - Ну а потом? - нетерпеливо перебил его Быкодеров.
     - А потом суд состоялся.  Дали им по три года общего режима. Это за грабеж
с нанесением тяжких телесных повреждений! Рецидивистам! Каково?
     - Выходит, мы с тобой из кривого ружья прямо в десятку попали?
     - Вроде того.  Придумал ты все красиво, ничего не скажешь. А теперь думай,
как Жмуркина на волю вытащить.
     - Это зачем? - Быкодеров изобразил крайнюю степень удивления.
     - Ну как зачем!..  - Корыто даже заерзал на стуле. - Я ведь тебе объяснял.
От  его  симпатий со  мной  беда  случилась.  А  теперь  все  по  местам стало.
Разобрались.  Фарт ко мне вернулся.  Даже за кабанов страховку получил. И дочка
вернулась. Пора и честь знать. Жалко парнишку.
     - С  каких это  пор,  дорогой товарищ Корыто,  ты  таким жалостливым стал?
Забыл, где служишь? Да и вообще, при чем здесь ты? Тебя он невзлюбил, ладно. Да
только этого мало,  как в песне поется.  Меня-то он только мельком видел,  пару
минут.  А  я на этом месте давно засиделся.  -  Быкодеров ласково погладил свой
стол.  -  Пускай этот щенок и меня невзлюбит.  Да так крепко, чтобы я через год
министром стал.
     - Да в своем ли ты уме,  Захар Захарыч? Не-е, я в этом деле не участвую. -
Корыто затряс башкой влево-вправо, словно слепней отгонял.
     - Участвовать ты будешь во всем, что я тебе прикажу. Посмотри, - Быкодеров
сунул ему под нос какую-то бумагу.  -  Приказ о твоем увольнении. За проступок,
дискредитирующий  высокое  звание  работника  милиции.  Только  номер  осталось
поставить и дату. Прямо сейчас ставить или подождем?
     - Да  ты  же только что сам говорил...  заглохло все...  Генерал посмеялся
только...
     - Не  толкали,  вот  и  заглохло.  А  захотев,  можно знаешь какой трезвон
поднять. Не станет же генерал из-за тебя своей шкурой рисковать.
     - Вот ты,  значит,  как...  -  Корыто сгорбился.  -  Со  мной ты,  значит,
разобрался.  Подмял.  А  с ним как думаешь поступить?  Как его ненависти будешь
добиваться? Ногти станешь щипцами рвать?
     - Ногти?  -  Быкодеров пожал плечами.  -  Придумаешь тоже.  Ногти отрастут
скоро.  Тело заживчиво, а сердце забывчиво. Нет, мне надо, чтобы он меня каждый
день ненавидел. Из года в год.
     - Чую, ты крупную пакость задумал.
     - Задумал,  чего скрывать.  Жмуркина твоего из  рук  выпускать нельзя.  Он
атомной бомбы пострашнее.  Надо, чтобы он не только меня ненавидел, но и органы
целиком. Неужели тебе ради процветания родных органов какого-то вахлака жалко?
     - Ничего мне сейчас не жалко...  Ни его, ни себя. Только процветать вы уже
без меня будете...
     - Ладно, не раскисай. Будешь ты еще полковником. Я об этом позабочусь.
     Он нажал кнопку внутренней связи и сказал в микрофон коммутатора:
     - Катя,  сооруди нам чего-нибудь на  двоих.  Кофе,  лимончик...  Ну,  сама
знаешь.
     - Я кофе не пью, - тупо сказал Корыто. - Мне бы чаю.
     - Будет тебе чай,  будет тебе и  к  чаю.  -  Быкодеров достал из сейфа два
высоких хрустальных бокала. - Слушай, этот, как его, Сучков...
     - Курков.
     - Верно, Курков. Он от своего заявления не откажется?
     - Не должен... Но только мое дело сторона;
     Я завтра в госпиталь ложусь.
     - В гроб ты ляжешь, - ласково посулил Быкодеров.
     Обитая красной искусственной кожей дверь бесшумно отворилась, и секретарша
Катя,   среди   работников  управления,   не   утративших  еще   репродуктивных
способностей,  известная под  ласковым прозвищем Килька,  впорхнула в  кабинет.
Отстукивая каблучками ритм,  на  манер  боевого  барабана побуждавший мужчин  к
безумству  и  самопожертвованию,  она  прошествовала по  сверкающему паркету  и
водрузила на стол мельхиоровый поднос,  на котором имелось все,  что нужно двум
мужчинам, заливающим горе или, наоборот, отмечающим успех. После этого, закинув
ногу на ногу, она уселась на подлокотник полковничьего кресла.
     Впрочем, на Корыто, кроме больших звезд и алкоголизма, нажившего на службе
еще геморрой,  простатит и целый букет других хворей,  это никакого впечатления
не произвело.
     "Печенку и ту видно", - неодобрительно подумал он.

        "ГЛАВА 7. УНИЖЕННЫЕ И ОСКОРБЛЕННЫЕ"
     Костя,  успевший за неделю стать ветераном камеры,  лежал в одиночестве на
почетном месте под  нарами.  На  самих нарах лежать было невозможно -  они были
сварены из  железных прутьев,  отстоящих друг  от  друга на  пядь.  Несмотря на
дневное  время,  камера  освещалась  электричеством.  Единственное зарешеченное
окошко изнутри прикрывалось еще и  металлическим листом,  в  котором без всякой
симметрии были насверлены отверстия, каждое диаметром не больше карандаша.
     Специфическая  вонь,  присущая  темницам  всех  времен  и  народов,  давно
перестала донимать Костю.  Он  уже  сам  стал частичкой своей тюрьмы,  насквозь
пропитавшись ее запахами и постигнув ее нехитрую философию.
     Ни на допросы, ни тем более на работу Костю не водили, а спать он почти не
мог - стоило прикрыть глаза, и сразу возобновлялся кошмар, который он пережил в
первую  же  ночь  пребывания  здесь,  когда  двое  звероподобных,  изукрашенных
наколками подонков едва не  вытряхнули из него душу,  основательно попортив при
этом телесную оболочку.  У Кости болел сломанный нос, зудели рассеченные брови,
ныл сколотый зуб.  Уши были на месте, но формой напоминали оладьи. На косточках
пальцев не осталось кожи -  видно, и мучителям его перепало на орехи. Несколько
дней он с ужасом ждал возвращения негодяев, но потом узнал, что тех сразу после
суда под конвоем увезли в область.
     Публика в  камере менялась постоянно и в своем большинстве представляла ту
часть человечества, на которую махнул бы рукой самый закоренелый гуманист. Да и
сами они,  погрязшие во вшах и всех мыслимых пороках,  давно поставили крест на
своей жизни.  Опасаясь стукачей,  Костя старался ни  с  кем без особой нужды не
разговаривать.
     Ближе к  полудню в  дверях заскрежетал ключ  и  в  камеру втолкнули нового
обитателя.  Это  был  первый человек в  шляпе,  которого встретил здесь  Костя.
Похоже,  и галстука он не чурался,  но этот предмет туалета, равно как шнурки и
брючный ремень,  перед помещением в КПЗ изымался. С удивлением глянув на Костю,
человек в шляпе присел на угол нар, но тут же встал, потирая зад.
     - А стулья тут не предусмотрены? - поинтересовался он.
     - Только по праздникам,  - буркнул Костя, вспомнив, как в первый вечер его
одурачили с этими самыми стульями.
     Когда  сразу  после  ужина постовой постучал в  железную дверцу кормушки и
приказал всем выходить в коридор,  один из рецидивистов, до того относившийся к
Косте довольно лояльно,  доходчиво объяснил ему, что сейчас всех обитателей КПЗ
поведут на просмотр телевизионных передач.  "Да только вот беда, - вздохнул он.
- Стульев здесь никогда не хватает.  Ты, как только дверь откроется, быстренько
выскакивай, хватай первый попавшийся стул и беги до самого конца коридора".
     Костя,  наивно полагая,  что ему желают добра,  пулей вылетел из  камеры и
заметался в поисках вожделенных стульев. А имелись они только в одном месте - в
маленькой комнатушке,  на стенах которой висели приборы охранной сигнализации и
рамочки со всякими инструкциями.  Прихватив сразу пару стульев, он как угорелый
понесся по  коридору,  но спустя полминуты был настигнут милиционерами,