алахонова портативную пишущую машинку,
перепечатал рассказ начисто и  с  чувством выполненного долга  завалился спать.
Вершкову,  еще не проснувшемуся,  но уже начавшему подавать признаки жизни,  он
оставил десять рублей денег и записку "Не будить!".
     Очередное  заседание  семинара  было  целиком  посвящено обсуждению второй
книги  романа  сотника-заочника  Бубенцова  "Синдбад  возвращается  в  Багдад".
Поскольку Костя,  поглощенный личными  проблемами,  своевременно ознакомиться с
этим эпохальным произведением не  успел,  то и  сидел тихо,  как мышонок.  Лишь
иногда  машинально перелистывал старые  номера  "Вымпела",  которые  неизвестно
зачем захватил с собой.
     Из  высказываний семинаристов -  чаще всего доброжелательных -  можно было
понять,  что действие романа разворачивается на  широком историческом фоне,  не
ограниченном какими-либо  временными рамками  (иногда  герои,  гоняясь друг  за
другом,  заскакивали в  эпохи,  предшествующие зарождению Вселенной,  а иногда,
наоборот, оказывались за чертой конца света).
     Место действия тоже  впечатляло -  вся  наша  планета плюс пять или  шесть
соседних галактик вкупе с дюжиной параллельных миров.
     Число  действующих  лиц  не   поддавалось  подсчету...   Все  они  -   как
положительные,  так и отрицательные -  имели свои имена, но этим индивидуальные
различия  исчерпывались.  Положительные  герои  были  сплошь  смелыми,  умными,
добрыми,  милосердными, образованными (а женщины еще и красивыми). Злодеев тоже
нельзя было назвать слабаками или трусами, но все остальные душевные качества у
них имелись со знаком "минус" -  тупость,  злоба,  жестокость, малограмотность.
Красоту,  которой  не  были  обделены  и  злодейки,  автор  характеризовал  как
"демоническую".
     Наряду  с   вымышленными  персонажами  в  романе  действовали  и  реальные
исторические лица - цари, полководцы, генсеки, министры и ученые.
     Интрига романа была  столь  же  сложна,  как  пресловутый гордиев узел,  а
постоянные перемещения героев из  одного тела в  другое окончательно запутывали
ситуацию.  Например,  герой по  имени Игорь,  для чего-то поменявшийся телесной
оболочкой  со   своей  возлюбленной  по  имени  Татьяна,   после  целой  череды
умопомрачительных приключений,  заставивших его  превратиться в  амебообразного
инопланетянина, в следующий раз находил подругу уже в образе боевого слона царя
Пора.
     - Роман хорош еще  и  тем,  что его можно с  одинаковым интересом читать с
любого места,  -  сказал Разломов. - И даже от конца к началу. Такая литература
незаменима в дальней дороге.
     - Мне все ясно! - категорически заявил Хаджиакбаров. - Не ясно только, при
чем здесь Синдбад! Не нашел я там никакого Синдбада!
     - Вай,  а  мы так ничего и  не поняли,  -  честно признались обе восточные
женщины, Зейнаб и Салимат. - Какой умный этот Бубенцов! Не человек, а прямо шах
Сулейман!
     - Не без этого!  - многозначительно произнес Вершков, уже начавший входить
в форму.
     - Не мешало бы убрать некоторые чересчур откровенные сцены,  - посоветовал
Топтыгин. - Особенно в главе сто девяносто девятой, когда Иван, принявший образ
маршала Ворошилова, совершает половой акт с Марией, вселившейся в тело генерала
Гудериана. Очень уж лобовая метафора.
     - Я,  наоборот,  считаю,  что  интимных  эпизодов  маловато,  -  возразила
Элеонора Кишко.  -  Или у  автора комплекс стыдливости,  или он в  этом вопросе
недостаточно подкован.  - При этом она искоси глянула на Топтыгина, опустившего
очи долу.
     - Пусть автор поделится творческими планами,  - попросил Бармалей. - Когда
мы ознакомимся с третьей книгой романа?
     - Хоть сегодня,  - скромно ответил Бубенцов. - В настоящее время я работаю
над четвертой и пятой книгами.
     Зейнаб и Салимат дружно издали печальный вздох, а Хаджиакбаров воскликнул:
     - А там будет про Синдбада?
     - Будет, - пообещал Бубенцов, слегка поморщившись.
     - Плодовитый ты,  братец!  Небось  у  тебя  вся  станица  в  соавторах?  -
грубовато  пошутил  Чирьяков,  которого  концепция  романа  (первым  человеком,
оказывается был не Адам, а Иван, ну и так далее) вполне устраивала.
     - А то! - ответил за Бубенцова Вершков. - Мне, например, сразу ясно, какую
именно главу  написал табунщик Анисим,  какую счетовод Онуфрий,  а  какую бабка
Глафира. Артельный подряд.
     - Все бы хорошо... - глядя в потолок, сказал доморощенный эстет Балахонов.
- Безусловно,  такая литература тоже имеет право на  существование.  Но  вот  с
философией,  которой напичкан твой роман,  не все обстоит гладко... И дело даже
не в  том,  что всю эту философию ты украл у  одного очень достойного человека.
Алексей Толстой крал налево и направо.  Что у Блаватской,  что у Берроуза... Но
он-то  умел  сплавить чужое  со  своим.  А  философия твоего  романа  похожа на
кавалерийское седло,  которое надели на корову.  Причем на корову, саму по себе
довольно удоистую.  Я  хочу сказать,  что эта корова вполне могла бы обойтись и
без седла.
     - Я протестую! - пришел на выручку Бубенцову Чирьяков. - Я не знаю, что вы
там  имеете в  виду,  но  если  философские идеи изъять из  романа,  он  сильно
потеряет.
     - В весе! - ехидно добавил Вершков.
     Поскольку других серьезных возражений не поступило, роман был рекомендован
к  печати.  В заключительном слове сам Верещалкин похвалил Бу бенцова и сказал,
что  "Синдбад"  скорее  всего  будет  представлен к  литературной премии  имени
Самозванцева.
     - Слушай,  друг,  а куда ты собираешься деньги тратить?  - поинтересовался
наивный Завитков.  -  Сорок печатных листов по  тысяче рублей каждый...  Это же
получается две машины "Волга"!
     - Куплю "бэтээр" для родной станицы,  -  признался Бубенцов.- Со строевыми
лошадьми у нас туговато.
     - Разве "бэтээры" продаются?
     - На Кавказе все продается.
     Поняв,  что  заседание закончилось и  ничего  интересного сегодня  уже  не
случится, семинаристы толпой поперли к выходу.
     Костя с  ужасом понял,  что  про  него  просто забыли.  Неужели все  труды
бессонной ночи пошли насмарку!
     Расталкивая уходящих,  он бросился к сцене, возле которой мэтры, оживленно
переговариваясь между собой, ожидали, когда публика рассосется.
     - Я  рассказ принес!  -  обращаясь к  Верещалкину,  выпалил он.  -  Вы  же
сказали... Вы же обещали...
     К  чести директора ТОРФа,  он обладал хорошей зрительной памятью,  да и от
слов своих отказываться не собирался.
     - А-а, Жмуркин... - сказал он, переглядываясь с соратниками. - Так и быть,
послушаем вас. Надеюсь, это не отнимет много времени.
     Костя  оказался один  против Топтыгина,  Чирьякова,  Верещалкина,  Кишко и
Крестьянкиной  -   голый   среди  волков.   Хорошо  хоть,   что   Савлов  вновь
проигнорировал заседание семинара.
     Чтение  рассказа происходило в  гробовой тишине,  лишь  изредка нарушаемой
урчанием,  доносившимся из желудка Чирьякова. Возможно, это давала о себе знать
живая вода,  недавно принятая почетным кроманьонцем.  Никто ни  разу не перебил
Костю и никаким образом не выразил свои впечатления.
     - Похоже,  вы мои советы восприняли буквально,  - сказал Верещалкин, когда
Костя умолк.  -  Все есть.  И  техническая идея,  и  борьба за ее внедрение,  и
исторический фон,  и  оригинальная форма.  Только  рассказа нет.  Это  даже  не
юмореска. Это какая-то шуточка на уровне студенческого капустника.
     - И смею заметить, шуточка весьма злая, - добавил Топтыгин. - Что вы имели
в  виду под  политическими трудностями,  которые могут возникнуть в  результате
сокращения посевных площадей под ячмень и эти самые... как их... фиги?
     - Ничего не имел, - честно признался Костя.
     - Так  ли  уж?   -  произнес  Топтыгин  с  непонятной  иронией.  -  А  под
Департаментом палачей, у которого раздуты штаты?
     - Клянусь - ничего! Дело ведь происходит в Древнем Египте.
     - Нам-то  зачем  голову дурить!  Знаем мы  эти  Египты,  в  которых правят
набальзамированные трупы.  Намеки весьма прозрачные,  -  сказал Верещалкин. - Я
про кукиш в кармане вчера упомянул,  а вы в рассказ фигу вставили... Ловко! Вот
ты, Элеонора, скажи, может подобный рассказ пройти через Главлит?
     - С утра не может,  -  зевнула Элеонора.  -  А после обеда,  когда они уже
водочки откушают, вполне возможно.
     - Следовательно, ты рекомендуешь его к печати?
     - Не-е, - покрутила головой Элеонора. - Хватит с нас и одного Вершкова. Да
и не люблю я рассказы, где нет ни слова про любовь.
     Мало того, что Косте загоняли под лопатку нож! Так этот нож еще продолжали
дергать и поворачивать в ране, причиняя все новые и новые страдания.
     - А  что это у  вас такое?  -  Крестьянкина неожиданно потянулась к стопке
"Вымпелов", которую Костя продолжал сжимать под мышкой.
     - Так,  ерунда...  -  пробормотал он.- Журнальчик один... Я в нем когда-то
печатался.
     - Посмотреть можно?
     - Пожалуйста.  -  Он  хотел  сказать  "подавитесь",  но  сдержался.  Лично
Крестьянкина ему ничего плохого пока не сделала.
     Она тем временем бегло полистала журнал,  передала его Чирьякову,  а  сама
потянулась за новым.  Скоро все углубились в  чтение,  тем более что "Вымпелов"
хватало.  Смелые  допризывники,  рожденные  фантазией Кронштейна,  оккупировали
страницы восьми номеров подряд.
     - Нормально! - захохотал вдруг Чирьяков. - Отменно сказано!
     - А ведь и в самом деле ничего... - томно протянула Элеонора. - Забавно.
     - Что  же  вы  раньше молчали!  -  Топтыгин в  сердцах даже  хлопнул Костю
журналом по голове.  -  Да это же не рассказы, а бриллианты! Школа Самозванцева
чистейшей воды! Вот обрадуется старик! Живы наши традиции, живы!
     - Поздравляю!  -  Верещалкин даже  снял  очки"  чтобы  получше рассмотреть
Костю. - Талант! Сколько здесь рассказов?
     - Восемь,  -  проронил Костя,  все  еще ощущая под сердцем холод стального
лезвия.
     - Опубликуем всем циклом! В ближайшем же сборнике...

        "ГЛАВА 12. ГЕНИЙ"
     Вскоре весть о  том,  что  в  навозной (или,  если хотите,  торфяной) куче
семинара обнаружен бриллиант чистой воды,  облетел Дом литераторов,  вернее, те
его этажи, где квартировали члены творческого объединения.
     К Косте,  почти официально названному наследником Самозванцева, потянулись
с  поздравлениями многочисленные ходоки,  очевидно,  рассчитывавшие на дармовое
угощение.  Однако Вершков впускал в  номер только избранных.  Так был отвергнут
экспансивный Хаджиакбаров,  заведомо безденежный Лифшиц и  всем  уже  порядочно
поднадоевший мученик здорового образа жизни Гофман-Разумов.
     - Такую удачу надо отметить!  -  Вершков вел  себя так,  словно банкет был
необходим лично Косте,  а не кому другому.  -  Так и быть, гони монеты. Сбегаю,
пока магазины не  закрылись.  А  ты,  наследничек,  тем временем готовь тронную
речь. Корону мы тебе потом из газеты соорудим.
     Костя был до  такой степени потрясен свалившимся на  него признанием,  что
безропотно отдал Вершкову все оставшиеся деньги.  Едва тот скрылся, как в дверь
вновь постучал Гофман-Разумов.
     - Тебе  чего?  -  грубо  поинтересовался Бубенцов,  в  отсутствие Вершкова
принявший на себя обязанности привратника.
     - Вы на ужин пойдете?
     - А что дают?
     - Шницель с макаронами.
     - Нет. - Больше всего на свете сотник-заочник любил маринованную селедку и
надеялся, что Вершков не забудет купить ее в качестве закуски.
     - Тогда я за ваш стол сяду! - обрадовался Гофман-Разумов.
     - Садись, - разрешил Бубенчов. - Только хлеб потом принесешь сюда.
     - Сколько кусков?
     - Все! - вышел из себя Бубенцов.
     Обиженно  засопев,   Гофман-Разумов  ушел  в   столовую,   где   собирался
расправиться сразу с четырьмя порциями.
     Впрочем,  очень скоро выяснилось,  что  шницеля с  макаронами ему подарили
зря.  Вершков, кроме водки, купил только красное бархатное знамя со златотканым
портретом вождя  и  девизом "Победителю соцсоревнования".  Такую несущественную
мелочь, как закуска, он попросту проигнорировал.
     - Флаг-то  тебе зачем?  -  возмутился Бубенцов,  хотя и  считавшийся белым
казаком,  однако  ко  всем  символам  власти  питавший  врожденное почтение.  -
Надеюсь, ты им стол накрывать не собираешься?
     - Это уже мое дело,  -  загадочно ответил Вершков.  - Ты тише говори. А то
покоя не дадут. Многие видели, как я водку брал...
     Действительно,  в  дверь  еще  долго  стучали разные люди  (один раз  даже
женщина,   так  и  оставшаяся  неизвестной).  В  конце  концов  незваные  гости
угомонились,  только  Хаджиакбаров продолжал  расхаживать по  коридору,  нервно
восклицая:
     - Какой такой Синдбад!  Весь роман прочитал, а Синдбада не нашел! Бластеры
- есть! Глайдеры - есть! Лазеры - есть! А Синдбада нет!
     - Допек ты человека,  -  прошептал Вершков, бесшумно разливая водку. - Как
бы  он  не  свихнулся.  Новая форма маниакально-депрессивного психоза.  Синдром
Синдбада...
     Сначала выпили за новоявленного наследника.  Потом за самого Самозванцева.
Потом за Синдбада из Багдада.  Потом за Верещалкина,  на деньги которого,  если
честно говорить,  они сейчас и  гуляли.  Потом за Элеонору Кишко -  отдельно за
задок, отдельно за передок. А уж потом пили за все, что угодно...
     Попойка происходила в  таком  головокружительном темпе,  что  Костя вскоре
стал терять ощущение реальности.  Сказывалась,  конечно,  и  бессонная ночь,  и
треволнения последних дней, и почти полное отсутствие закуски.
     Один  вопрос,   правда,   засел  в  его  сознании  не  менее  крепко,  чем
гвоздь-костыль в железнодорожной шпале.  Соответствующую фразу пришлось строить
очень долго, но в конце концов Костя выдавил из себя:
     - Сколько... же я... заработаю?
     Вершков быстренько подсчитал совокупный объем всех его рассказов и сообщил
итог:
     - Тысяч пять или около того. А если пару раз лизнешь задницу Верещалкину и
получишь высшую гонорарную категорию, то и все шесть.
     - Верещалкину...  никогда!  - тщательно выговаривая каждое слово, произнес
Костя. - А вот Катьку бы... с удовольствием...
     - Если в  этом бардаке,  именуемом творческим объединением,  и есть что-то
святое, так это именно и Катькина задница, - строго произнес Вершков. - Не смей
касаться ее своим лживым языком, а тем более грязными лапами.
     Это  высокопарное заявление окончательно добило Костю.  Голова его поникла
словно у бойца,  сраженного вражеской пулей. Друзья освободили Костю от обуви и
без  всяких  церемоний забросили на  самую  дальнюю  от  стола  койку.  Попытка
Бубенцова  накрыть  тело  Жмуркина  красным  стягом  была  решительно пресечена
Вершковым, в голове которого уже зрели свои, как всегда, парадоксальные планы.
     Все  дальнейшее  было  для  Кости  феерическим сном.  В  исключительном по
красоте и абсурдности мире,  в небе которого сияло не солнце,  а пышная женская
задница (возможно,  даже Катькина),  смелые допризывники гонялись за неуловимым
Синдбадом...
     Стоило только Вершкову выпить лишнего,  как им овладевала мания величия. В
этом состоянии он иногда становился заносчив, а иногда, наоборот, благодушен.
     Сначала Вершков снизошел к Бубенцову,  вдруг пригорюнившемуся по какому-то
своему, ему одному известному поводу.
     - Не плачь,  - сказал он, поглаживая приятеля по голове. - Ну не получился
из  тебя писатель.  С  кем  не  бывает...  Это ведь еще не  повод для трагедии.
Вернешься домой - найди себе работу по душе. Конюхом там... или ветеринаром...
     Затем Вершков переключился на всех присутствующих, так сказать, вкупе.
     - Ребята,  я так рад за вас!  - приложил он руку к сердцу. - Ведь кто бы я
был  без  вашего содействия?  Никто!  Вы  тот  самый  навоз,  на  котором вырос
ослепительный цветок моего таланта!  Даже через тысячи лет литературоведы будут
вспоминать вас в связи с моим именем.
     Самое странное,  что на  Вершкова никто не  обиделся.  Спиртное,  конечно,
обнажает темные  стороны души,  но  чрезмерные его  дозы  способны убить  любые
чувства, начиная от стыда и кончая элементарной осторожностью.
     Вершков,  все  это  время косившийся на  знамя,  как  кот  на  полудохлого
мышонка, наконец-то овладел им. Намечалось какое-то представление. Не зря же за
эту красную тряпку были заплачены такие деньги!
     - Выходи строиться! - скомандовал он. - Трубачей и барабанщиков вперед!
     - А что с водкой делать?  -  поинтересовался Бубенцов.  -  Еще две бутылки
осталось.
     - Спрячем их наследничку под матрас. Сейчас там самое надежное место.
     - А не сбежит он вместе с водкой?
     - Мы его на всякий случай запрем...
     Так и сделали. Спустя пару минут небольшая колонна писателей-фантастов уже
печатала шаг по коридорам Дома литераторов.  Впереди всех, размахивая знаменем,
шествовал Вершков.  Бубенцов за неимением барабана бил в пустое ведро. Завитков
гудел в свои собственные кулаки,  сложенные трубой.  Остальные дружно распевали
песню,  широко известную в  кулуарах ТОРФа,  но  до  этого исполнявшуюся только
вполголоса.

     Всем известный Чирьяков
     Из породы мудаков,
     Перепив живой водицы,
     Дурит всяких простаков.
     Савлов очень знаменит.
     Только это не вредит
     Нам считать его засранцем,
     От которого смердит.
     А Топтыгина у нас
     Называют просто "мразь",
     Тех, кого он не задушит,
     Тех Кишко затопчет в грязь.
     Больше, братцы, не базарь!
     В этой банде есть главарь -
     Комсомолец Верещалкин,
     Всем известный плут и враль.

     Истинные цели  этого марша,  надо  полагать,  были  не  ясны  даже  самому
Вершкову,  большому  любителю политических и  всяких  иных  провокаций.  Скорее
всего,  вдоволь наоравшись,  писатели отправились бы допивать водку. Однако ход
событий внезапно принял совсем другой характер.
     Дверь  одного из  номеров с  треском распахнулась,  и  на  пороге предстал
бледный от возмущения Савлов. Пламенным оратором он не был и в отличие, скажем,
от Вершкова опыта уличных беспорядков не имел. Голос Савлова был слаб, а доводы
малоубедительными -  дескать,  не  мешайте  работать людям,  создающим истинные
духовные ценности.  Кроме того,  он  имел  неосторожность назвать себя  рыцарем
культуры, к которому завистливая чернь испытывает вполне понятные чувства.
     - Это ты рыцарь? - изумился Вершков. - Сейчас проверим! Росинант, ко мне!
     Догадливый Бубенцов припал на четвереньки. Вершков мигом оседлал его и, на
манер копья выставив вперед знамя, помчался прямо на Савлова
     Тот побледнел еще больше,  но  в  последний момент успел юркнуть в  номер.
Навершие знамени от удара в дверь согнулось пополам.
     - Эх,  мне бы казацкую пику!  - с горечью воскликнул Вершков. - Да скакуна
порезвее! Показал бы я тогда некоторым, кто здесь настоящий рыцарь.
     К чести Савлова надо сказать, что этот некрасивый случай он афишировать не
стал,  а  просто собрал свои вещички и,  ни с кем не попрощавшись,  покинул Дом
литераторов.  Впоследствии в  контактах  с  рядовыми  писателями-фантастами  он
замечен не был.

        "ГЛАВА 13. ВЕСЕЛЫЙ ГОСТЬ"
     Костя проснулся гораздо раньше, чем рассчитывали его друзья. Уже наступила
ночь, и яркие южные звезды заглядывали в окно, заинтригованные, очевидно, таким
количеством пустых бутылок.
     Удостоверившись в  своем  полном  одиночестве,  Костя  уже  собрался  было
возобновить прерванное занятие (то есть сон),  но тут ощутил под боком какие-то
посторонние предметы.
     Вид  двух  нераскупоренных пузырей мигом  вернул Костю к  активному образу
жизни. С таким весомым взносом его могли принять в любую компанию.
     Однако дверь  оказалась заперта,  а  отыскать в  номере ключ  не  удалось.
Кого-то другого,  возможно,  это обстоятельство и  остановило бы,  но Костя уже
завелся.
     Засунув бутылки в карманы брюк,  он вышел на балкон,  представлявший собой
одну  общую  конструкцию,   по  которой  можно  было  передвигаться  не  только
в