икла.
   - Я не могу сказать об этом маме, а обманывать не буду.
   Валера был уверен в согласии Маши, но упоминание о маме поставило  его  в
тупик. "Дама с понятием" превратилась в квочку, неусыпно следящую за  своими
великовозрастными цыплятами.
   - Разве ты не достигла совершеннолетия. Маша?  Твои  подробные  отчеты  и
послушание...
   - Мама мне верит, - перебила его Маша, - и я стараюсь беречь ее  нервы  и
не давать повод для чрезмерной фантазии.
   После недолгого спора Валера предложил Маше самой  спланировать  день,  и
она выразила желание посмотреть дома, которые строила его фирма.
   Очередной фокус,  усмехнулся  про  себя  Валера,  лишь  бы  помучить  его
подольше. Валере пришлось согласиться, с условием, что после они обязательно
искупаются в море. Оставшиеся дни Валера  напрягал  фантазию,  как  добиться
Машиного согласия на ночлег, и ничего не мог  придумать.  Оставалась  слабая
надежда, что Маша, узнав его ласки, поддастся уговорам.
   Надежда рухнула, когда в воскресенье с утра пошел дождь.
   Ожидая Машу в машине, Валера опасался, что она откажется  от  поездки  по
дачным районам,  в  которых  большей  частью  строила  его  фирма.  Маша  не
отказалась, и дождь ее не смутил. Она только посетовала:
   - Твоя красавица машина будет недовольна своей внешностью.
   Валера рассмеялся и с мальчишеским озорством  проехал  по  луже,  фонтаны
брызг полетели из-под колес.
   Когда они подъезжали к третьему дому, его  вдруг  осенила  идея  показать
Маше свой участок земли. Хоть и не было там дома - так,  старая  деревенская
хата, но, зная о Машином восприятии, Валера надеялся, что  она  не  обидится
из-за его выходки. В любом случае она будет рядом.
   - Хорошо, что мы не остановились на идее пикника,  -  сказала  Маша.  Она
сняла тонкую кофточку, успевшую промокнуть насквозь.
   - Ты взяла купальник, как обещала? - шутливо спросил Валера.
   - Нет. - Маша передернула плечами, ежась  от  сырой  одежды.  -  Когда  я
выходила из дома, шел дождь.
   Они подъехали к развилке дорог, и Валера свернул на малое  шоссе.  Дороги
разъединял пруд, хмуро отражавший пасмурное небо. Две ивы, словно специально
посаженные друг против друга, отделяли маленькую заводь.
   - Печальная картина, - сказала Маша, вглядываясь в серую зябь пруда.
   - В солнечную погоду он очень красив, - ответил Валера. - Но  пруд  имеет
печальную легенду.
   - Расскажи, - попросила  Маша,  удобнее  устраиваясь  на  теплом  сиденье
машины.
   - Здесь была графская усадьба, - начал Валера, - и  красивый  дом,  почти
дворец. У графа были набожная жена-тихоня и маленькая дочь,  а  сам  он  был
распутник, каких свет не видывал. Однажды гувернантка повела девочку на пруд
погулять и встретила там хозяина.
   Валера пожалел, что вспомнил  о  легенде.  Нашел  тему  для  соблазиения!
Непрекращающийся  дождь  отнюдь  не  прибавлял  настроения,  а  тут  еще   и
трагическая история. Он хотел  видеть  Машу  радостной,  смеющейся,  а  она,
сжавшись в комок, напряженно всматривалась в пруд.
   - Что же случилось? - тихо спросила она.
   - Случилось то, что у мужика взыграл инстинкт, -  брезгливый  тон  Валеры
едва скрывал злость, - и ребенок остался без присмотра.
   - Девочка утонула, -  после  паузы  завершила  Маша.  И  вдруг  попросила
остановить  машину.  Валера  повиновался,  проклиная  свою   болтливость   и
впечатлительность Маши. Он сжал ее холодные пальцы, другой рукой потянулся к
плечам, но Маша воспротивилась.
   - Машенька, ну что с тобой? Ты сегодня печальная, как  дождь,  -  пытался
успокоить ее Валера. - Не надо было рассказывать, да?
   - Что было дальше?
   - Это все, - слукавил он. - Поехали, согреемся у камина. Ты замерзла.
   - Валера! - Маша пристально посмотрела ему в глаза. - Расскажи до  конца.
Все, что ты знаешь. Пожалуйста.
   - Ладно, - неохотно согласился он. - Если ты дашь согреть себя. Посмотри,
ты вся дрожишь.
   Валера обнял девушку, и она почувствовала жар его рук. Ей  было  уютно  и
тепло в его объятиях, но мысли были заняты другим.
   - Расскажи про ребенка.
   - Ты уже знаешь. Когда граф отослал девочку, она пошла к  воде.  Говорят,
она звала маму, в то время как отец был  занят  гувернанткой  и  не  обращал
внимания на ребенка.
   - А как же графиня?
   - Она до смерти боялась мужа, а может, любила его. Сносила  его  оргии  и
извращенную похоть. Когда узнала  о  дочери,  даже  не  плакала,  словом  не
упрекнула мужа. При челяди оправдывала  графа,  а  ночью  пошла  к  пруду  и
утопилась. После смерти жены граф построил церковь у пруда, а сам заперся  в
доме и никого т пускал к себе.  С  тех  пор  пруд  называют  "Две  графини".
Говорят, и сейчас можно услышать детский крик и стон матери, отзывающейся на
зов ребенка.
   Маша прижалась к плечу Валеры и неотрывно глядела на  пруд.  Он  коснулся
губами ее волос, пахнущих свежестью дождя. Его волновала неподдельная грусть
девушки. Хотелось успокоить; она была такая маленькая  и  слабенькая  в  его
руках.
   - Как ты узнал эту историю? - спросила наконец Маша.
   - Бабка рассказала. В Гражданскую дом сожгли,  только  церковь  осталась.
Давно это было.
   - И ты веришь, что граф исправился? - допытывалась Маша.
   - Не знаю. Если честно, я никогда не  задумывался  о  легенде.  -  Валера
приподнял Машино лицо за подбородок и заглянул в глаза.  -  Тебя  это  очень
тревожит?
   Что-то было в ней неуловимо  настораживающее.  Отголоски  давней  горечи?
Страха? Безысходности? Валера погладил ее по щеке:
   - Не расстраивайся, хорошо?
   Маша долго не сводила с него глаз, потом кивнула.
   - Улыбнись мне.
   Ее губы приоткрылись, и Валера пальцем подтянул один уголок.
   - Поехали?
   Машина,  миновав  ухабы  и  рытвины  проселочной  дороги,   подъехала   к
старенькому дому.
   - Это что, еще один секрет архитектора? Валера искоса посмотрел на Машу:
   - Нет, белые стены.
   Ему нравилось удивлять Машу, так же  как  удивляться  самому,  когда  она
высказывала неожиданное мнение.
   Он вышел из машины. В ожидании Маша стояла под дождем и оглядывала мокрый
пейзаж.  В  доме  на  две  комнаты  было  холодно  и  сыро.  Валера  включил
электрокамин,  поставил  на  плиту  старый  чайник  и  пошел  к  машине   за
продуктами, заготовленными для пляжа. Пока его  не  было.  Маша  неторопливо
оглядела комнату. В углу у стены стояла старая кровать, на которой пирамидой
было уложено не меньше пяти подушек, рядом был шкаф с зеркалом, потускневшим
от старости,  на  котором  местами  проступали  черные  пятна.  Около  окна,
напротив  кровати,  находился  стол,  застеленный  пожелтевшей  от   времени
скатертью, а вдоль стены, во всю длину стола - скамья да  грубо  сколоченный
табурет.
   Стены украшали иконы Богоматери и в углу - Николая Чудотворца с  погасшей
лампадкой, тканый коврик над кроватью и старая тусклая  фотография  красивой
величавой женщины лет сорока  между  окнами.  Простота  убранства  и  старая
мебель навевали мысли о бабке Валеры, и в то же время чувствовалось, что дом
покинут.
   - Ну как, освоилась? - спросил Валера с порога. - Хорош дворец?
   Маша пожала плечами. День был насыщен разными впечатлениями - от восторга
до подавленности. Маша  чувствовала  усталость  и  хотела  молча  отдохнуть,
прийти в себя и унять непрекращающуюся дрожь. Выкладывая на  стол  продукты,
Валера несколько раз взглянул на Машу, потом сказал:
   - Тебе надо переодеться и высушить одежду.
   - Хорошо бы, но у меня ничего с собой нет. Он подошел к шкафу, открыл обе
створки и внимательно изучил содержимое. Не  обнаружив  ничего  подходящего,
стащил с кровати плед, служивший покрывалом.
   - Накинь это, пока высохнет одежда, - он подвинул  обогреватель  ближе  к
кровати, - и забирайся сюда. Я не хочу, чтобы ты заболела.
   Маша попросила умыться, Валера налил из чайника  в  таз  воды  и  оставил
девушку одну. Когда он вернулся, Маша сидела с ногами на кровати, закутанная
в плед, ее вещи аккуратно висели  на  спинке.  Стараясь  не  смотреть  в  ее
сторону, Валера занялся приготовлением обеда.
   Она облокотилась на гору подушек и сказала:
   - Расскажи о бабушке, Валера.
   - Она умерла два года назад, - ответил он, нарезая хлеб.
   - Ты любил ее?
   Валера задумался на минуту, повернул голову в сторону, показывая  точеный
профиль, и возвратился к прерванному занятию.
   - Я проводил здесь все каникулы,  а  потом  и  отпуск.  Каждое  лето  она
ремонтировала дом, и  я  был  единственным  ее  помощником.  Других  она  не
признавала, хотя отец мой тоже строитель.
   - Она его мать?
   - Нет, мамина. - Он не спеша делал бутерброды и складывал их в тарелку. -
Просто  она  прожила  жизнь  одна.  Дед  погиб   на   фронте.   Бабка   была
самостоятельной и  очень  гордой.  Меня  подпустила  к  хозяйству  скорее  в
воспитательных целях, и до последнего года я был у нее в подмастерьях.
   - А как же сестра?
   - Лиля? Она бывала здесь реже, чем  я.  Бабка  души  в  ней  не  чаяла  и
баловала, как принцессу. Они даже внешне похожи друг на друга, а  характером
- и говорить не приходится. Лиля не могла сидеть  сложа  руки,  а  бабка  не
позволяла ей ничего делать. Вот сестра и сбегала на третий день.
   - У тебя было больше свободы, да?
   - Она воспитывала во мне мужчину, как она  говорила.  -  Валера  наградил
Машу мимолетной улыбкой, оглядел комнату. - Подноса нет и заменить нечем,  -
объяснил он.
   - Мы поедим за столом. - Маша стала  подниматься;  одной  рукой  ухватила
край пледа, а другой утонула в подушках.
   - Не вставай, - остановил ее Валера. Он достал из шкафа  скатерть  и,  не
разворачивая, положил на укрытые пледом Машины ноги. На скатерть он поставил
тарелку, подал Маше чашку кофе и примостился рядом, подогнув под  себя  одну
ногу и локтем упираясь в колено другой.
   - Отличный стол, - довольный собой, заявил Валера.
   - Рада, что хоть чем-то стала полезной, - пошутила в ответ Маша.
   Она отпила горячий напиток, выбрала бутерброд с сыром.
   - От кого твоя бабушка слышала о графе? Легкий тон не обманул  Валеру,  и
он попытался увести разговор в другое русло:
   - Здесь жили мои предки. Лиля и я - седьмое поколение. Мама выросла здесь
и встретила отца - он и увез ее в город.
   Валера положил остаток бутерброда в рот и тут же взял следующий.
   - Твой отец тоже родом отсюда?
   - Нет, здесь они строили клуб. Тогда строители были  в  почете,  и  бабка
считала за счастье выдать  дочь  замуж  за  солидного  мужчину,  к  тому  же
молодого и красивого.
   - Ты похож на него? - Маша с хитрецой посмотрела на Валеру, вонзая зубы в
хлеб с сыром.
   - На маму, - улыбнулся он.
   - Тогда твоему отцу повезло больше. - Она скромно потупила  глаза,  чтобы
не видеть вспышки напротив.
   - Это комплимент, мисс? - Валера поставил пустую чашку на пол и  притянул
к себе Машу. - И кому: родителям или мне?
   - Всем, - коротко ответила она, смакуя кофе маленькими  глотками.  Валера
ждал, внимательно следя за каждым глотком. Его рука гладила тонкую  кожу  ее
шеи, пальцы повторяли изгиб маленького  ушка,  раскачивали  сережку;  темные
глаза ласкали бархатистую кожу лица, и лишь губы бездействовали в ожидании.
   Маша не торопилась. Для себя она все решила и  теперь  только  оттягивала
момент перелома, момент решающего,  может  быть,  главного  испытания  себя.
Терпение Валеры истощилось.
   - Ты будешь пить всю оставшуюся жизнь? - Не  выпуская  Машиных  плеч,  он
взял тарелку с остатками еды и поставил на пол.
   Маша вскрикнула, вцепилась одной рукой в  простыню,  чтобы  не  свалиться
вниз головой.
   - Обманщица, - укорил Валера, забирая у нее пустую чашку и ставя рядом  с
тарелкой. - Поговорим теперь о комплиментах?
   - Больше не скажу! - Маша капризно надула губы. - Ты хотел уронить меня в
недоеденные тосты.
   Взрыв хохота изгнал  молчаливую  заброшенность,  комната  ожила,  дохнула
теплом и старинным уютом. Маша завертелась  в  поисках  удобного  положения,
Валера крепче обнял ее.
   - Я твой должник. - Он коснулся губами ее виска, не прекращая смеяться. -
А ты ставишь меня в неловкое положение.
   - Это я в  неловком  положении,  -  парировала  она.  -  Сейчас  сломаюсь
пополам.
   Валера отстранился и оценивающе  осмотрел  замысловато  изогнутую  фигуру
Маши, закутанную в плед.
   - Давай сюда колени. - Он нашел их и перекинул  через  свои  бедра.  Плед
запутался в ногах, затрудняя движения. Пока Маша  устраивалась,  край  пледа
съехал с плеча, открывая взору  тоненькую  бретельку  белого  лифчика.  Маша
словно не заметила этого, но  глаза  Валеры  цепко  хватали  каждую  деталь.
Заботливый разум подсказывал  укрыть  девушку  от  холода,  а  жадные  глаза
обнажали ее все больше и  больше.  Валера  накрыл  рукой  ее  плечо.  -  Так
удобнее?
   - Наверное. - Маша прижалась к нему бедром, обхватив его плечи.
   Она не успела договорить. Валера коснулся губами ее губ, смягчил языком и
нежно накрыл ртом. Она игриво сопротивлялась вторжению языка, но вскоре губы
раскрылись, и они вступили в  изысканный  поединок.  Рука  Валеры  незаметно
опустилась на округлость груди, пальцы осторожно сжали гипюровый покров.
   Маша слабо застонала и теснее прижалась к Валере. Поцелуй стал глубже,  а
пальцы теребили маленький сосок до тех пор,  пока  он  не  затвердел,  потом
двинулись ниже, к талии, перебирая косточки ребер, гладя втянутый  живот,  и
замерли у полоски трусиков в  нерешительности  и  томительном  распутье.  Ее
рука, повторяя тот же путь, опустилась с плеча и проникла под сырую рубашку.
Валера не сдержал стона, когда  ее  пальцы  поймали  заостренный  сосок  его
груди. Он оторвался от губ Маши и начал жадно покрывать поцелуями  ее  лицо,
плечо, отодвигая мешающую полоску и склоняясь к упругому  полушарию.  Валера
приподнял Машу, усадил к себе на колени и приник губами  к  ее  груди.  Плед
упал, зябкая сырость воздуха окутала хрупкую фигурку.
   - Боже, какой ты холодный! - рассмеялась Маша,  изгибаясь  в  его  руках,
подставляя грудь его горячему дыханию.
   - Я?! - Валера отпрянул и ошалело посмотрел на Машу. Он весь пылал огнем,
кровь прилила к лицу и гулко билась в висках.
   - Ну, - замялась Маша, - может, не ты, а одежда. - Она тяжело  съехала  с
его колен, руки потянулись к пуговицам на рубахе. -  Твои  джинсы  мокрые  и
жесткие.
   - Холодный, говоришь? - Валера рывком скинул рубашку и  повалил  Машу  на
спину, высвобождая из-под нее ноги. - И джинсы тебе не нравятся?
   - А тебе? - с вызовом бросила она, демонстративно отодвигаясь от его  ног
и безотрывно глядя в горящие уголья его глаз.
   Металлически прошелестела молния, Валера отпустил Машу.  Джинсы  полетели
на пол, и он снова лег рядом с ней.
   - Никто не обвинял меня в холодности, - хрипло прошептал он.  -  Я  спалю
тебя на медленном огне, мисс.
   Валера проник в открытые губы, коленями обхватил ее бедро.
   Маша  сдерживалась  сколько  могла.  Первоначальная   паника   постепенно
уступила место незаметно подкравшемуся желанию. И скоро ток пробежал  по  ее
телу, она заметалась на простыне, цепляясь пальцами за мягкую ткань; дыхание
прерывалось.
   Валера уловил ее состояние. Его язык успокаивающе  скользнул  по  горячим
губам девушки.
   - Я обещал медленно, - пробормотал он, едва сдерживая рвущуюся на свободу
плоть.
   Он перевернул Машу на живот, пробовал на вкус жаркую кожу, обводил губами
край лопаток. Маша выгнулась, когда его язык пополз по позвоночнику,  теребя
каждую косточку. Щелкнул замочек  лифчика,  и  она  против  воли  облегченно
вздохнула и снова затаила дыхание: его руки стягивали последний лоскуток...
   - Лера, - застонала тихо Маша и устремилась навстречу его ласкам.
   Валера снял с  Маши  последний  покров,  туда  же  полетели  его  плавки.
Перекатив Машу на спину, он стал на колени меж ее ног,  победно  разглядывая
ее наготу.
   Увидев  возвышающегося  над  собой  обнаженного  мужчину,  гордого  своей
красотой и мужественностью, натянутой как стрела  в  ожидании  полета.  Маша
задрожала. Огромные изумрудные глаза смотрели с испугом и вожделением.
   - Маша!
   Она с усилием взглянула ему в глаза.
   - Я хочу целовать тебя. Я  хочу  трогать  тебя.  Пить  тебя.  Чувствовать
каждую клеточку тебя. Я хочу тебя.  Всю.  -  Голос  Валеры  дрожал,  поражая
глубиной желания. Его слова взрывной волной подействовали на нее. В  них  не
было угрозы и нетерпения. Они ласкали так же, как его губы и руки.
   Никогда раньше с ней не разговаривали в такие моменты. Она  слышала  лишь
надрывное дыхание, чувствовала боль дикой необузданности. Но с  Валерой  все
было по-другому. Он не переставал шептать слова восхищения,  его  требования
звучали просьбой, угрозы превращались в мольбу. Маша хотела ответить, но  ни
звука не слетело с открытых губ, лишь две  слезы  выкатились  и  повисли  на
ресницах.
   Валера рухнул на нее всей тяжестью тела, вонзился глубоко  внутрь.  Разум
покинул его. Остался лишь  яркий  солнечный  шар,  ослепляющий  бликами  при
новом, все более глубоком вторжении, обволакивающий влажной  тягучестью.  Он
купался в море света и любви,  отдавая  себя  стихии  и  принимая  ее  силу.
Яростное извержение повергло его в трепет и восторженность.
   Сознание медленно возвращало его на землю. Он пытался выровнять дыхание и
чувствовал, как уходит последняя сила. Тело было опустошено, а душа взмыла в
счастливом возрождении к новой жизни. Под ним  распласталось  женское  тело,
лишь слабое, прерывистое дыхание говорило о том, что в нем  теплится  жизнь.
Валера понял, что нужно освободить Машу от своей тяжести, но утомленное тело
лишилось последних сил.
   Наконец он пошевельнулся, мышцы сжались, и  судорожная  дрожь,  отголосок
недавней страсти, волной прошлась по телу и влилась в Машу. Ее тело дрогнуло
в ответ, слабый грудной вздох вырвался из груди. Валера приподнял голову:
   - Вот это да!
   Сомкнутые веки  затрепетали,  Но  на  улыбку  не  хватило  сил,  ее  рука
безжизненно упала на  влажную  спину  Валеры.  Боже  праведный!  Он  не  мог
пошевельнуть пальцем, а хотел ее снова и  снова.  Собрав  последние  крупицы
воли, он приподнялся над Машей, перекатился на бок, оставив свою руку на  ее
плече. Не касаться Маши было невыносимо, пальцы лениво вырисовывали узоры на
ее шее и груди.
   - Машенька!
   Она повернула голову, но глаз не открыла.
   - Ты согрелась? Или считаешь меня  холодным?  Прозрачная  слеза  медленно
покатилась по ее виску.
   - Вот тебе на! - Превозмогая  истому,  Валера  повернул  Машу  к  себе  и
ласковым, заботливым поцелуем снял маленькую капельку.
   Маша молчала, все еще не открывая глаз. Но  вдруг  закрыла  лицо  руками,
уткнулась  в  подушку  и   зарыдала   -   безысходно,   выплескивая   наружу
переполнившие ее эмоции и боль долгих лет кропотливой работы над собой.
   Валера оторопел: что он сделал не так? Чем обидел  Машу  и  вызвал  поток
горячих слез? Он старался быть нежным, внимательным  любовником,  почему  же
она плачет?
   - Машенька, успокойся,  все  хорошо.  -  Он  погладил  ее  волосы,  хотел
поцеловать, но она лишь глубже вжалась в подушку.
   Плечи сотрясались от рыданий и сливались с нервным ознобом, охватившим ее
тело. Валера поднял с пола плед, укрыл Машу, прижимаясь к ней и отдавая свое
тепло. Она упрямо отодвигалась, тогда  он  оторвал  ее  голову  от  подушки,
уложил на свое плечо, зажав в кольце сильных рук ее дрожащие плечи.
   - Машенька, не уходи. В чем я виноват, скажи? Что я сделал не  правильно?
Почему ты плачешь?
   Она покачала головой, слезы новой волной затопили ее, и  паника  охватила
Валеру. Он не мог терпеть  плача,  собственная  беспомощность  сковала  его.
Машины слезы проникали в колотящееся сердце, казалось,  оно  разорвется,  не
выдержав напряжения.
   Маша начала задыхаться, порывисто хватая воздух и  захлебываясь  слезами.
Валера испытал настоящий испуг. Он рывком  сел,  схватил  Машу  за  плечи  и
сильно встряхнул.
   - Господи! Маша, успокойся! Да что с тобой, в самом дел