же как и ей, претила слишком благопристойная обстановка в церкви.
     С ее большим животом место Натальи было среди других замужних женщин, занимающихся рукоделием, разговорами и наблюдением за многочисленными детишками, бегающими вокруг. Мужчины стояли или сидели группами в другом конце помещения. Их жены редко к ним подходили, как будто они были незнакомы.
     У Натальи не было времени на то, чтобы приобщаться к догматам англиканской церкви. Она смотрела на вновь прибывшего, чувствуя, что в Белграде он вполне мог посещать "Золотой осетр", и поняла, что наконец нашла родственную душу. Не обращая внимания на свое положение, Наталья направилась к нему через весь зал.
     Мужчина, видя, что она идет к нему, явно смутился.
     - Привет, - сказала Наталья с обезоруживающей простотой, как будто они находились в Конаке на традиционном чаепитии или на Летнем балу у Василовичей. - Меня зовут Наталья Филдинг. Я не видела здесь вас раньше. Есть ли у вас какие-нибудь новости о том, что Происходит в Сербии? Давно ли вы оттуда?
     - Я не серб, а хорват, - сказал он, подозрительно глядя на нее и думая, что, возможно, один из мужчин, стоящих рядом с ним, является ее мужем. Он огляделся, но не увидел никого, кто был бы похож на англичанина - ведь с таким именем, как Филдинг, ее муж не мог быть славянином.
     - Хорват, босниец или серб - не имеет значения, не так ли? - сказала Наталья, стараясь не замечать его смущения. - Когда кончится война и Габсбургская империя перестанет существовать, мы все будем жить в единой стране. Надеюсь, вы верите в будущее государство, объединяющее всех южных славян?
     Мужчина посмотрел на нее с явным интересом, перестав тревожиться.
     - В государство, где хорваты, боснийцы, сербы и словенцы будут иметь равные права? Да. Именно поэтому я нахожусь в Лондоне. Я член Югославянского комитета .
     - Югославянского комитета? - Наталья никогда не слышала о такой организации. Ее охватило волнение. - Что это такое?
     - Его цель - создание Югославянской федерации. Я член этого комитета и нахожусь в Лондоне, чтобы организовать здесь его штаб-квартиру, - ответил ее собеседник.
     Наталья была в восторге. Этот молодой человек, оказывается, такой же борец за национальное единство, как Гаврило, Трифко и Неджелко. Он создает в Лондоне организацию, и она станет ее членом. Теперь не придется скучать. Она будет активно действовать, приближая день, когда все южные славяне объединятся независимо от своих религиозных убеждений. Жизнь обещает снова стать интересной, как в Белграде, когда она каждую неделю встречалась со своими друзьями в "Золотом осетре".
     Однако где-то в глубине ее сознания прозвучал предупреждающий звоночек.
     Именно встречи в "Золотом осетре" поставили ее в чрезвычайно затруднительное положение. Разве она не говорила Катерине, что очень сожалеет об этом? Разве не клялась, что больше никогда не допустит подобной глупости?
     - Разумеется, мы будем собираться не здесь, - сказал ее новый друг, презрительно окинув взглядом помещение. - Люди, которые приходят сюда, далеки от политики.
     - Но я в ней разбираюсь, - невозмутимо сказала Наталья, игнорируя предупреждающий звоночек и страстно желая снова участвовать в волнующих событиях.
     - Вы? - Впервые за время разговора он оставил свой грубоватый угрюмый тон и усмехнулся. У него были очень ровные, белые зубы. - Вы женщина. Вам следует сидеть с другими женщинами и заниматься детьми и вышиванием.
     Наталья не выдержала.
     - Как вас зовут? - спросила она, решив сбить с него спесь.
     - Кечко. Никита Кечко.
     - Возможно, вам будет интересно узнать, Никита Кечко, что я встречалась с Гаврило Принципом, Трифко Грабецом и Неджелко Кабриновичем в "Золотом осетре" в Белграде, - сказала она, совершенно забыв о данной Джулиану клятве никогда никому не говорить о своей дружбе с Принципом. - И я встречалась с Гаврило в Сараево накануне того дня, когда он стрелял в эрцгерцога. Ну что, вы по-прежнему считаете, что я должна заниматься только детьми и рукоделием?
     Он не сводил с нее глаз, и Наталью внезапно охватило чувство, которого она не испытывала уже много месяцев и которое считала невозможным сейчас, в конце беременности.
     - Докажите это, - резко сказал Никита.
     Ворот его рубашки был расстегнут, открывая крепкую загорелую шею. Ей захотелось коснуться губами смуглой кожи, запустить руки под рубашку и погладить его плечи и грудь. Брюки плотно облегали фигуру Никиты, кожаный ремень сидел низко на узких бедрах. Наталья подумала, как он выглядит обнаженным, каков он в постели.
     Впервые в жизни она устыдилась своих мыслей. Как она могла так возбудиться, когда оставались недели, а может быть, и дни, до рождения ребенка? В этом было что-то неестественное. Не говоря уже о супружеской верности.
     Наталья подумала о раненом Джулиане, лежащем сейчас в госпитале во Франции. О какой верности может идти речь? Их брак не был заключен по обоюдному согласию. Она вышла замуж не по любви, а только ради того, чтобы не разлучить родителей, и потому не обязана хранить верность мужу. Это была интересная мысль, которая может иметь важное значение в будущем. Однако шел уже девятый месяц ее беременности, и потворствовать похотливым мыслям было не только неприлично, но и просто ненормально. С трудом оторвавшись от своих размышлений, Наталья сказала, отвечая на его вопрос:
     - Гаврило очень стеснителен с женщинами. У Трифко на них нет времени, а Неджелко их обожает.
     - Матерь Божья, - тихо произнес Никита. - Значит, вы их знаете!
     Выражение его глаз изменилось, и Наталья поняла, что теперь он начал воспринимать ее всерьез. Она подумала, откуда он знает Гаврило, Неджелко и Трифко; встречался ли он с ними в Сараево до того, как они покинули Боснию и перебрались в Сербию, или, может быть, виделся с ними в Белграде.
     Прежде чем она успела задать вопрос, он сказал:
     - Так вот почему вы в Лондоне! - Его насмешливый покровительственный тон сменился уважительным. - Вы скрылись от выдачи австрийским властям?
     Наталья впервые подумала, что ее бегство может стать событием, о котором потом будут рассказывать легенды.
     - Да, - ответила она, упиваясь своей значительностью. - Но я хочу вернуться назад при первой же возможности.
     Его взгляд скользнул по ее увеличившемуся животу.
     - А ваш муж? Он англичанин?
     Никита слегка повернул голову, и Наталья заметила тонкий белый шрам на его левой брови. Она решила, что, возможно, это след от удара ножом. Он вполне мог участвовать в кровавой драке. В его облике чувствовалось нечто жестокое и очень опасное.
     - Да. Он был дипломатом в Белграде и...
     - Ники!
     Наталья не успела договорить, когда перед ними вдруг возникла плотная бородатая фигура в сапогах, бриджах и в безрукавке с национальной вышивкой.
     - Я должен идти, - быстро сказал ей Никита. - Мы еще встретимся. Здесь же. Я представлю тебя членам Югославянского комитета.
     Наталья не была огорчена тем, что их беседа прервалась.
     Они успели сказать друг другу самое важное. Настроение у нее поднялось, ведь ее должны представить активистам движения.
     Она снова будет в центре событий, деятельно участвуя в судьбе своей страны.
     Выйдя на оживленную улицу, Наталья подумала о том, как отнесется Джулиан к новостям, о которых она ему напишет.
     "Мерседес" с шофером ждал ее, и, пересекая тротуар, она нахмурилась. Джулиан, конечно, будет недоволен. Когда шофер с трудом вылез из-за руля и открыл для нее ближайшую заднюю дверцу, Наталья решила, что лучше всего ей не писать во Францию о своем знакомстве с Никитой и о предстоящем участии в работе Югославянского комитета.

Глава 13

     Майор Зларин устремился вниз по каменным ступенькам лестницы, а Катерина стояла ошеломленная, провожая его взглядом, и прижимала к груди пистолет, который он сунул ей в руки. Она едва верила в то, что произошло. Ни с того ни с сего, без малейшего поощрения с ее стороны он вдруг сделал ей предложение. Это просто невероятно. И что еще невероятнее - она его приняла.
     По лестнице поднимались несколько солдат, неся раненого товарища, и Катерина прижалась к стене, чтобы не мешать им пройти. О чем она думала, черт побери? Как она могла согласиться выйти замуж за человека, которого едва знала и к которому даже ни разу не обратилась просто по имени? На такие вещи была способна только Наталья. Она ведь почти не знала Джулиана до замужества. Но у Натальи по крайней мере было важное основание вступить с ним в брак. А что, собственно говоря, толкнуло ее на такой неосторожный, опрометчивый поступок?
     Была только одна, но очень весомая причина. Если она выйдет за Зларина, ей перестанут сватать Макса. Катерина сжала пистолет. Возможно, она поступает безрассудно, но не так уж неосознанно.
     Паника на улице возрастала, отдаленный грохот орудий усиливался. Катерина не испытывала сожаления из-за того, что согласилась выйти за майора. Она повернулась и побежала вверх по лестнице в свою палату. Надо сообщить матери, Сиси и Хельге, что сербская армия отступает к югу и что вскоре Белград оккупируют австрийцы. Надо также уведомить мать о важном событии в ее, Катерины, жизни.
     - Боже милостивый, - прошептала Сиси, когда девушка сообщила ей весть об отступлении. - Что с нами будет? Что нам делать?
     - Заниматься своим делом, - решительно ответила ей Зита; ее красивое лицо выглядело смертельно усталым. - Наш долг ухаживать за ранеными, даже если это будут вражеские солдаты.
     Катерина продолжала держать в руке пистолет, опустив его ствол вниз и слегка прикрывая складками юбки, так что ни мать, ни Сиси его не увидели. Первой заметила пистолет Хельга.
     - Мой Бог! Это майор дал вам его? - спросила она с широко раскрытыми от ужаса глазами.
     Катерина слегка пошевелила рукой, и пистолет стал полностью виден. Все три женщины с испугом уставились на него.
     - Да, на крайний случай.
     - Тебе не следовало его брать. - Лицо Зиты сделалось серьезным, вокруг рта резче обозначились морщины. - Что, если ты в панике выстрелишь и убьешь кого-нибудь?
     Впервые Катерина подумала о том, вполне ли мать осознает, что будет с ними, когда придут австрийцы.
     - Если бы я не взяла у майора пистолет и если бы он не был уверен, что у нас по крайней мере есть оружие, чтобы защитить себя, он ни за что не позволил бы нам остаться в городе, - сказала Катерина. - Он арестовал бы нас и заставил силой сесть в поезд, идущий с войсками на юг.
     - Майор Зларин говорил, откуда отходит армия? - спросила Зита, решив оставить тему, не сулившую ничего хорошего. - Папа и Макс тоже будут отступать через Белград? Есть ли хоть какая-то возможность их увидеть?
     - Они отступают в другом направлении, мама, - сказала Катерина, прежде чем у Зиты появилась надежда. - Все силы с северо-запада отойдут к Руднику.
     - А что потом? - спросила Сиси, плохо разбиравшаяся в обстановке.
     - Они будут держаться там до тех пор, пока не прибудет подкрепление, - сказала Зита, моля Бога, чтобы союзники не оставили Сербию, - а когда это произойдет, наши войска отбросят австрийцев за Саву и Дунай, и ни один австриец, ни один венгр никогда больше не ступит на нашу землю.
     - Нам лучше разойтись по своим палатам, - сказала Хельга, когда мимо них, спотыкаясь, проковылял солдат, опираясь на самодельный костыль. - Раненые волнуются.
     - Будем надеяться, что пока у них нет для этого серьезных оснований, - тихо сказала Сиси. - Возможно, это не очень удобно, но мне кажется, тебе следует носить пистолет на ремне под юбкой, Трина. Тогда ты его не потеряешь.
     Катерина кивнула, благодарная Зларину, что он обеспечил ей хоть какую-то защиту.
     В палатах царил хаос. Весть об отступлении армии и эвакуации войск из города распространилась с быстротой молнии.
     Раненые, которые едва могли сидеть, пытались встать, намереваясь покинуть госпиталь. Медсестры, напуганные, как и больные, тем, что могут сделать с ними австрийцы, умоляли всех успокоиться. Некоторые солдаты, которые не могли передвигаться даже на костылях, тянулись к окнам, распахивали их и криками подбадривали солдат, проходивших по улице к вокзалу: "Возвращайтесь скорее и утопите этих ублюдков в Дунае!"
     Никто не бросил в адрес отступающих ни единого оскорбительного слова. Все понимали, что эти люди с трудом повиновались приказу, столь необходимому для удержания позиций, отодвинутых немного южнее в глубь страны, до прибытия подкрепления от союзников.
     - Они вернутся, - уверенно заявил пожилой слепой серб, у которого были ампутированы обе ноги. - И войдут в юрод во главе с самим королем. Несмотря на возраст, он сражается рядом с солдатами. Давайте вместе крикнем троекратное ура королю Петру и князю Александру! Они из рода Карагеоргиевичей, а Карагеоргиевичей еще никто не побеждал!
     Раздались оглушительные крики "ура!", и Катерина вспомнила, что она не только Василович, но наполовину и Карагеоргиевич, и в этот момент была очень этим горда.
     Когда крики отгремели, наступила необычная тишина. Последний поезд ушел на юг, и на улицах больше не было видно солдат. Медсестры ухаживали за ранеными, обмениваясь боязливыми взглядами. Неожиданно издалека донесся победный военный марш. Катерина подошла к окну и выглянула наружу. Музыка звучала все громче и громче. Она увидела военный оркестр, за которым тяжелой поступью шли сотни австрийских солдат.
     - Идут, - сказала Сиси, хотя всем и так было ясно, что происходит.
     Катерина почувствовала, как внутри у нее все сжалось. Спрятанный под юбкой пистолет доставлял ей неудобство. Руки сделались влажными, но она продолжала переодевать юную девушку, тяжело раненную осколком снаряда.
     Пациент в конце палаты, оперевшись о стену и выглянув в окно, отрывисто сказал:
     - Они идут со знаменами и, черт бы их побрал, направляются к королевскому дворцу.
     Катерина закончила свое дело, руки ее дрожали. Через несколько минут желто-черный флаг Габсбургов будет развеваться над Конаком.
     Теперь в городе опять стало шумно. Австрияки шли к центру города с ликующими криками и свистом. Был слышен скрип дверных петель, раздавались крики протеста и ругань.
     По каменным ступенькам лестницы прогремели шаги. Дверь и конце палаты резко распахнулась, и в комнату ворвались три австрийца с винтовками наперевес.
     Никто не шевельнулся.
     - Теперь этот госпиталь поступает в распоряжение австро-венгерских вооруженных сил, - рявкнул один из троих, офицер. - Все его обитатели отныне пленные. Да здравствует Австро-Венгерская империя! Да здравствует император Франц-Иосиф!
     - Чтоб ему гореть в адском огне! - непокорно крикнул воевавший под командованием майора Зларина молодой парень, у которого ампутировали полноги.
     Реакция австрийцев была мгновенной. Двое солдат, сопровождавших офицера, бросились к постели раненого и застыли в изножье, наставив на него винтовки. Когда парень попытался вскочить с кровати, они прицелились и выстрелили ему прямо в сердце.
     Зита больше не колебалась. Впервые в жизни ее покинули хладнокровие и сдержанность. Прежде чем Катерина успела остановить ее, она подскочила к офицеру и со всей силой ударила его по лицу.
     - Убийца! - крикнула она, сверкая глазами. - Палач! Вот, значит, до чего опустилась могущественная австро-венгерская армия? До хладнокровного убийства беззащитных раненых мальчишек? Неужели у вас не осталось ни капли чести? Собственного достоинства?
     Оба солдата бросились к ней с поднятыми винтовками. Катерина нащупала под юбкой пистолет. Неужели придется им воспользоваться сейчас? Так скоро? Даже если она начнет стрелять, это не спасет мать. Она не сможет застрелить троих австрийцев, прежде чем по крайней мере один из них не откроет ответный огонь.
     Ужасная дилемма разрешилась, когда офицер, не отрывая взгляда от Зиты, сделал знак своим подчиненным опустить винтовки.
     - Австро-венгерская армия не потерпит оскорблений от всякой балканской швали, - отрывисто сказал он, чувствуя по речи Зиты, что она не обычная медсестра.
     Эта женщина высокомерна и самоуверенна, как аристократка, и он оценивающе прищурил глаза. Поскольку был отдан приказ брать заложников, он возьмет ее первой и, вполне вероятно, попадет в самую точку. Но в данный момент ему нужно было наладить с ней отношения. Сотни австрийских солдат были ранены при попытке взять город, и теперь было крайне необходимо обеспечить за ними уход.
     - Если вы ответственны за эту палату, ваш долг следить, чтобы нас здесь не оскорбляли, - продолжил офицер, размышляя, как бы побыстрее выставить всех больных на улицу. - Если подобное повторится, виновный, будь то мужчина или женщина, будет казнен.
     Он осмотрел комнату и, увидев Сиси, резко сказал:
     - Она пойдет с нами. Если не будет достигнуто полное взаимопонимание, она не вернется.
     - Нет! Ни за что! - решительно сказала Зита, быстро подошла и встала между Сиси и солдатами, которые уже было двинулись к ней.
     - Для раненых будет лучше, если я пойду с ними, - спокойно и твердо сказала Сиси, кивнув на австрийцев.
     Зита в нерешительности посмотрела на Хельгу. Та кивнула с несчастным видом.
     - Да, - сказала она по-немецки, давая, как всегда, практичный совет. - Так будет лучше.
     К ней тут же подскочил офицер.
     - Вы! Вы немка?
     Хельга пожала плечами.
     - Да, - ответила она по-немецки.
     Хельга стояла у кровати мужчины, у которого были изуродованы голова и лицо, и касалась его плеча, стараясь утешить. В изножье кровати лежал мундир солдата сербской армии.
     - Ты предательница, - сказал офицер ледяным голосом, а затем обратился к своим солдатам:
     - Расстреляйте ее.
     На этот раз Катерина без колебаний приподняла свою юбку и лихорадочно схватилась за пистолет. Но было уже поздно.
     Почти одновременно раздались два выстрела, и Хельга подалась вперед - из ее рта и груди сочилась кровь.
     - Нет! - закричала Зита, бросившись к ней. При этом она заметила то, что собиралась сделать ее дочь, и еще раз крикнула:
     - Нет! - на этот раз по другому поводу.
     В ту же минуту в палату ворвался отряд австро-венгерских солдат с винтовками на изготовку. Задыхаясь от рыданий, Катерина опустила юбку. Протест матери ее не смутил. Но стрелять сейчас было бессмысленно. Этим ничего не добьешься. Хельгу уже не спасти. Они могли лишь поплатиться собственной жизнью и, возможно, жизнью всех раненых.
     Никто не заметил ее попытки. Раненых и умирающих штыками сгоняли с кроватей, Сиси вывели из комнаты, Зита держала на коленях голову Хельги и плакала.
     Беспроглядный мрак опустился на госпиталь, а прошло всего полчаса с начала австрийской оккупации. Катерина опустилась на колени рядом с матерью у тела Хельги и подумала, какой ужас еще ждет их впереди. Она благодарила Бога, что Натальи нет с ними и что ей не придется терпеть выпавшие на их долю испытания.

***

     Часы оккупации обернулись днями, а дни начали складываться в недели... Катерина не раз мысленно извинялась перед Злариным. Он был абсолютно прав, когда говорил, что ни она, ни ее мать не имеют никакого представления о том, каково жить под властью врага. Над Конаком развевался желто-черный флаг Габсбургов. Пьяные солдаты грабили полуразрушенные и уцелевшие дома. Убийства гражданского населения стали массовым явлением. Пожилых женщин вешали, а тех, что помоложе, насиловали. Но пока отомстить было невозможно.
     Высшие армейские чины заняли особняк Василовичей, и Зита с Катериной почти не уходили из госпиталя. В течение страшных десяти дней у них не было никаких известий о Сиси, а затем она вернулась в госпиталь без конвоя, еле держась на ногах.
     Первой ее увидела Катерина. Она поставила поднос с медикаментами и бросилась к ней.
     - Сиси! - задыхаясь, прошептала она и обняла подругу. - О Боже! Мы уж думали, что больше никогда тебя не увидим! - Слезы облегчения текли по лицу Катерины. - Где они тебя держали? Что с тобой было? Как ты себя чувствуешь?
     Катерина поняла, что последний воп