щих доспехах и завтра ей поможет установить контакт с сербской общиной в Лондоне. Жизнь снова казалась ей прекрасной и интересной. Наталья взяла еще одно пирожное с кремом, размышляя о том, как ее встретят сербские эмигранты в Лондоне, поверят ли, что она родственница Сандро, и будут ли соответственно к ней относиться.

***

     Наталью приняли в сербской общине с большим уважением, что доставило ей глубокое удовлетворение. Хотя среди эмигрантов не было никого ее возраста и социального положения, все-таки разговор велся на родном языке. Говорили в основном о Сербии: о том, что сербская армия сдерживает многотысячные австрийские войска на Дунае и Саве; о том, что даже страдающий артритом король Петр находится в армии. Покидая церковь, где они обычно встречались, Наталья испытывала еще большую тоску по родине, чем прежде. Ей не хотелось сидеть в Лондоне, не зная правды о том, что происходит в ее стране, и пользоваться только слухами. Она жаждала оказаться в Белграде, где, несомненно, сейчас оставалась Катерина.
     В течение последующих недель Наталья находила спасение в дружбе с Дианой. Несмотря на светлые волосы и ярко-голубые глаза, ее золовка не отличалась классической красотой, как мать, однако неиссякаемая жизнерадостность делала ее весьма привлекательной, и Наталья привязалась к ней всем сердцем.
     Друзья Дианы тоже были веселыми, но многие из них покидали Лондон, прежде чем Наталья успевала как следует с ними познакомиться.
     - Кузен Джон находится в воинской части в Дербишире, Руперт - в добровольческом полку в Глостершире, а Чарльз служит в Ричмонде, он гренадер, - перечисляла Диана в отчаянии, загибая свои ухоженные пальчики. - Скоро в Лондоне никого не останется. Даже девушки исчезли, как бабочки во время грозы. Все женщины устремились в госпитали или на перевязочные пункты Красного Креста во Франции. Тебе не кажется, что и мы должны сделать то же самое, Наталья? Отправиться во Францию?
     - Я бы хотела помогать раненым в Сербии, - горячо сказала Наталья. - В "Тайме" пишут, что в Сербию направляется женский персонал шотландского госпиталя.
     Диану одолевали сомнения. Сербия казалась ей далекой, крошечной и малопривлекательной страной.
     - А я думаю, лучше работать в госпитале, устроенном в бывшем замке или казино, - честно призналась она. - Например, герцогиня Вестминстерская организовала госпиталь в казино в сосновом лесу. Туда бы я поехала, но не в Сербию.
     Наталья же плакала, читая о том, что шотландские девушки уезжают в Сербию, покидая свой родной Саутгемптон. Ей казалось нечестным то, что они могли туда поехать, а она, одна из Карагеоргиевичей, - нет.
     В сентябре Наталья совсем захандрила. В Сербии сентябрь был самым чудесным месяцем года, Гуляя с Беллой по Риджент-парку, она думала о том, что в это время на родине обычно уже собирали урожай и варили сливовицу, скот возвращался с летних горных пастбищ, и крестьяне в деревнях устраивали праздники урожая, пируя и водя хороводы под пьянящие звуки флейт и скрипок. Затем Наталья возвращалась к действительности, глядя на опрятных английских нянечек с детскими колясками, на аккуратные цветочные клумбы, где не было ни одного сорняка, ни одного выбившегося из общего ансамбля цветка.
     В октябре стало еще хуже. В "Тайме" кратко сообщили, что в Сараево начался суд над виновными в убийстве эрцгерцога Франца-Фердинанда.
     После этого Наталья ежедневно выискивала в газетах дальнейшие сообщения на эту тему, однако они лишь пестрели заголовками о сдаче немцам бельгийских городов и о победоносных боях на берегах Марны, но не было ни слова о суде над теми, кто разжег этот мировой пожар.
     - Непонятно, - жаловалась она Диане. - Почему об этом ничего не пишут в газетах?
     - Я тоже не понимаю. Спроси у отца. Он должен знать.
     Отношения Натальи с отцом Джулиана в отсутствие леди Филдинг были вполне дружескими.
     - В британских газетах не будут об этом писать, - сказал он. - Это австрийский суд, а Англия - воюющая с Австрией сторона. На суде нет корреспондентов от стран Антанты, поддерживающих сербов. "Тайме" могла бы перепечатывать новости из американской прессы, хотя сомневаюсь, что и корреспонденты оттуда присутствуют на суде. Вероятно, некоторую информацию черпают из австрийских или немецких газет.
     - Тогда как же мне узнать о том, что происходит? - испуганно спросила Наталья. - Как я узнаю о приговоре?
     Свекор слегка нахмурился.
     - Неужели тебе так важно знать об этом, дорогая? Я не пойму, почему ты так этим обеспокоена? Что бы ни случилось с молодыми людьми, ввергнувшими Европу в кромешный ад, текущие события уже не остановишь. Победа на Марне, конечно, хорошая новость, но несчастные бельгийцы ужасно страдают.
     Гент, Брюгге и Остенде уже пали.
     К горлу Натальи подкатил ком. Джулиан строго ее предупреждал, что никто не должен знать о ее дружбе с Гаврило. Следовательно, у его отца не должно возникнуть ни малейших подозрений, и, значит, он не сможет понять ее страстной потребности знать подробности о суде. Она подумала, что сказал бы господин Филдинг, узнай он, насколько она была близка с обвиняемыми на процессе в Сараево. Но вместо этого Наталья спросила:
     - Как же мне получить американские газеты?
     - Не знаю, дорогая. Но имей в виду, что газеты из Америки доходят до Британии только через две недели, и поскольку суд начался, вполне возможно, он уже закончится к тому моменту, когда ты получишь промежуточное сообщение о нем двухнедельной давности.
     Ничего не оставалось, как только с волнением ждать, когда "Тайме" получит информацию о суде от "Нью-Йорк тайме". Наталья подумала о том, как долго может продлиться судебное разбирательство.
     В первую неделю ноября поступило сообщение," что Гаврило Принципа, Неджелко Кабриновича, Трифко Грабеца, Цветко Поповича и Васо Кабриловича признали виновными в предательстве и убийстве. Гаврило, Неджелко и Трифко были приговорены к двадцати годам заключения, Васо Кабрилович - к шестнадцати годам, а Цветко Попович - к тринадцати. Данило Илич, также признанный убийцей, и четверо основных пособников, обвиняемых в соучастии, уже достигли двадцатилетнего возраста и были приговорены к смертной казни через повешение.
     Когда Наталья закончила чтение статьи, ее руки так дрожали, что она выронила газету. Кто были эти "основные пособники", которых собирались повесить? Кто такие Цветко Попович и Васо Кабрилович? Она никогда о них не слышала. Гаврило также никогда не упоминал имени Данило Илича.
     Наталья обхватила себя за плечи руками, страстно желая, чтобы Джулиан был с ней рядом. Джулиан знал, как близко ее имя стояло с именами тех, кого назвали "основными пособниками", как близка она была к тем, кого на суде обвинили в соучастии. Он понял бы, какому удару она подверглась и в каком состоянии сейчас находится. Он смог бы, как всегда, ее утешить. Но все это были лишь тщетные мечты. Джулиана не было рядом, и он не приедет до окончания офицерских курсов.
     Ночью, лежа одна в кровати, которую совсем недавно делила с мужем, Наталья прижимала к себе Беллу, стараясь отогнать кошмары мыслью о том, что Гаврило, Неджелко и Трифко не было среди приговоренных к повешению.
     По ночам Наталья очень скучала и по сестре. Всю свою жизнь они ложились спать в одной комнате, хихикая и сплетничая в темноте, прежде чем уснуть. Теперь ей приходилось довольствоваться только письмами от нее, которые приходили с таким опозданием, что она не была уверена, продолжают ли ее мать и Катерина работать сестрами милосердия и находятся ли они по-прежнему в Белграде.
     Час за часом она лежала в темноте, слушая ровное дыхание Беллы и стараясь представить, что сейчас происходит дома. Ей ужасно хотелось быть там. Поскорее бы закончилась война, чтобы можно было вернуться на родину.
     К декабрю у нее появилась дополнительная пища для размышлений. Джулиан написал, что через месяц отправляется во Францию, но перед отплытием заедет на пять дней домой. Ей не только страстно хотелось его увидеть, но надо было также сообщить ему нечто очень важное. Наталья даже не знала, радоваться ей или пугаться. Она поняла, что забеременела.

Глава 11

     Когда грохот разрывов усилился, Катерина и Зита выбежали наружу. Не только они были встревожены обстрелом. Окна в комнатах прислуги распахнулись, и показались лица обеспокоенных служанок. Дворецкий и два лакея также выскочили во двор вслед за Катериной и Зитой.
     - Австрийцы пытаются форсировать Саву, госпожа, - взволнованно сказал дворецкий. Зита предполагала то же самое. - Если им это удастся, через час они будут в городе. Может быть, нам лучше эвакуироваться...
     - Нет. - Зита уже давно решила, что делать, если город падет, но эвакуация не входила в ее планы.
     Одна из служанок, столпившихся у открытых окон, заплакала, а другая начала истерично причитать:
     - Нас убьют! Нас всех изнасилуют и убьют!
     Зита посмотрела на испуганные лица служанок. Эти девушки в ближайшие дни скорее будут помехой, чем помощью, и она сказала все еще находившемуся поблизости дворецкому:
     - Если кто-нибудь из прислуги пожелает уйти, скажите им, что они могут это сделать.
     - Хорошо, госпожа. А вы сами и барышня Катерина? Может быть, ради барышни лучше...
     На какое-то мгновение Зита засомневалась: возможно, она поступает безответственно, решив остаться в городе, который в конце концов все равно будет захвачен. Она посмотрела на Катерину и подумала - ради нее, наверное, следовало бы уехать в Ниш...
     Их глаза встретились.
     - Может быть, нам пойти в госпиталь прямо сейчас, мама? - спросила Катерина; ее взгляд был решительным, голос - спокойным.
     Раздался еще один залп по городу с венгерских берегов Дуная. На этот раз снаряды разорвались совсем близко, где-то неподалеку от площади Теразие.
     Несмотря на охвативший женщин ужас, легкая улыбка тронула губы Зиты. В этой страшной и опасной ситуации между ней и дочерью было полное согласие, и это ее радовало.
     - Да, - сказала она, затем повернулась и направилась в дом. - Нам лучше пойти пешком. Я не хочу подвергать риску лошадей. - Зита обратилась к удрученному дворецкому:
     - Проверьте, в конюшнях ли конюхи. Лошади, вероятно, напуганы, и их надо успокоить. Скажите служанкам, что они могут уйти в любое время, хотя во время обстрела в этом доме гораздо безопаснее, чем на улицах. И велите закрыть окна и задернуть шторы, чтобы не пораниться осколками, если стекла разобьются.
     - Хорошо, госпожа.
     - Откройте также погреба. Сотни людей покидают восточную часть города в поисках какого-нибудь убежища.
     - Но наши вина! - в ужасе запротестовал дворецкий. - Если городская чернь залезет в погреба, там не останется ни одной бутылки!
     - То же самое случится, если в город войдут австрийцы, - возразила Зита. - Так пусть лучше выпьют вино горожане, чем австрийские солдаты!
     Когда они вошли в вестибюль, Катерина сказала:
     - Не приспособить ли бальный зал под убежище? Он может вместить довольно большое количество пострадавших от обстрела, и там все-таки безопаснее, чем на улицах или в деревянных домах на берегах Савы.
     - И если на кухне согласятся добровольно остаться, мы можем обеспечить людей супом, - добавила Зита, решив, что, если повара уйдут, она сама их заменит. Зита снова обратилась к ошеломленному дворецкому:
     - Пусть Лаза проследит, чтобы из бального зала убрали все огнеопасные предметы и плотно занавесили зеркала и окна.
     - Да, госпожа. Сию минуту.
     Как только дворецкий удалился выполнять приказание, появились две невозмутимые женские фигуры.
     - Если вы собираетесь сегодня в госпиталь, я иду с вами, - решительно сказала Хельга. Поверх ее рабочего платья был повязан просторный белый передник - свидетельство, что она готова взяться за любое порученное дело.
     - Я тоже пойду с вами, - раздался другой голос, не менее решительный.
     Зита и Катерина удивленно, как на привидение, посмотрели на мисс Бенсон. Гувернантка Натальи осталась без работы после поездки в Сараево. Зита не любила кого-либо увольнять и долго думала, как ей поступить с тихой молодой англичанкой, которая, хотя и тщетно, прилагала все усилия, чтобы дать Наталье классическое образование. Зита полагала, что мисс Бенсон подыщет себе другую работу, и тогда с ней можно будет распрощаться.
     - В госпитале нелегкие условия, а на улицах очень опасно... - сказала она с сомнением, чувствуя свою вину от того, что не отправила мисс Бенсон в Англию, когда это еще можно было сделать.
     - Так же как в Брюгге, Остенде и в других городах, которые немцы и их союзники сровняли с землей, - резко сказала мисс Бенсон. Ее бесцветные волосы были аккуратно собраны в пучок, карие глаза смотрели решительно. - Я англичанка, и находись я не здесь, а дома в Линкольншире, то отправилась бы добровольно с бригадой медсестер во Фландрию. Но поскольку я не дома и сейчас не самое подходящее время туда возвращаться, я буду ухаживать за ранеными здесь. Мы ведь союзники, не так ли?
     Хельга многозначительно кашлянула, и Зита вместе с Катериной испуганно посмотрели на нее. Мисс Бенсон быстро заговорила:
     - Прошу прощения, Хельга. Я ни на что не намекаю... К вам это не относится!
     - Я никогда не стыдилась того, что я немка, - невозмутимо сказала Хельга, - и не стыжусь этого сейчас. Просто надо на время забыть об этом. Думаю, раненые не станут обращать внимания на мой акцент, когда я буду за ними ухаживать. Пусть считают меня черногоркой.
     За все время службы Хельги в доме Карагеоргиевичей ее слова впервые прозвучали с некоторой иронией.
     - Конечно, они не обратят на это внимания, - сказала Зита, ободряюще коснувшись руки Хельги; ее глаза подозрительно заблестели. - А теперь пора. Бесполезно ждать затишья.
     Кажется, этот обстрел никогда не кончится.
     Катерина за всю свою жизнь впервые видела, чтобы мать шла пешком по улице Князя Милана. Это слегка ее позабавило, но веселье быстро пропало. В восточной части города бушевали пожары, и воздух был пропитан едким запахом дыма и гари.
     Несмотря на очевидную опасность попасть под беспорядочный орудийный огонь, улицы были полны народу.
     - Не приближайтесь к реке! - крикнула им женщина, голова которой была плотно замотана платком. По пятам за ней трусили с полдюжины ребятишек. - Австрийцы пытаются форсировать Дунай и Саву! Идите на запад, а не на восток!
     По улице промчалась коляска, запряженная лошадьми, обезумевшими от грохота пушек и воя снарядов.
     - Боковые улочки безопаснее! - крикнула Катерина матери. - Там меньше экипажей и меньше вероятность быть сбитыми!
     Согласившись, Зита свернула в первый же переулок, надеясь, что ее не подведет чувство ориентации и они выйдут к госпиталю.
     - Никогда не думала, что австрийцы смогут обстреливать нас через реку, - тяжело дыша сказала мисс Бенсон, в то время как они быстро шли по булыжной мостовой. - Я всегда полагала, что река достаточно широка, и не могла представить, что находящаяся на противоположном берегу Венгрия, оказывается, так близко!
     - Слишком близко, - заметила Хельга, когда они свернули на другую, еще более узкую улочку. - Австрийцы, если захотят, могут обстреливать Белград круглые сутки!
     Катерина хотела сказать, что сербская артиллерия тоже может обстреливать австрийские позиции с Калемегданских высот, но вдруг увидела вывеску кофейни, мимо которой они проходили. Это был "Золотой осетр".
     Там было полно укрывающихся от обстрела студентов, многие из которых вообще были бездомными, как говорила Наталья. Катерина подумала, что, возможно, среди этих парней есть и друзья Гаврило Принципа. Понимают ли они теперь, какую беду навлекли на страну их безрассудные поступки, казавшиеся такими патриотичными.
     - Я слышу, наши пушки тоже отвечают! - крикнула мать среди грома артиллерийской канонады. - Австрийцы не смогут высадиться!
     Катерина надеялась, что ее мать окажется права. В конце улочки она увидела огни госпиталя и множество направляющихся к нему людей. Многие были ранены.
     - Десятки домов у реки разрушены! - крикнул ей какой-то незнакомец. - Даже Конак обстреляли!
     Катерина подумала о том, сколько их родственников укрывается во дворце и есть ли среди них пострадавшие. По крайней мере о Наталье не надо беспокоиться. Она сейчас в безопасности в Лондоне. Ла-Манш гораздо шире Савы и Дуная, и Лондон не будут обстреливать, если, конечно, военная катастрофа не достигнет гигантских размеров.
     В госпитале их приветствовала медсестра:
     - Есть" ли у кого-нибудь из вас опыт ухода за больными?
     - У меня есть, - сказала Хельга, выглядевшая как настоящая медсестра в своем накрахмаленном белом переднике.
     - Тогда пойдемте в третью палату. Остальные - в столовую. Там сейчас работают санитары и несколько медсестер, которые готовят койки к приему раненых. Скажите, что вы их замените и они могут вернуться в палаты.
     Катерина подумала, что вряд ли когда-нибудь с ее матерью кто-либо говорил в таком повелительном тоне. Она посмотрела на нее, ожидая, что та сейчас скажет - они пришли в госпиталь ухаживать за ранеными, а не застилать койки, но красивое аристократическое лицо Зиты оставалось невозмутимым.
     - Когда закончите работу в столовой, поднимайтесь в третью палату, - сказала старшая медсестра, в то время как мимо них прошла стонущая женщина с пропитанной кровью повязкой на голове. - Боюсь, вам будет нелегко. Осколки снарядов причиняют страшные раны.
     Катерина никогда в жизни не стелила постель, особенно с такими грубыми простынями и одеялами. Мисс Бенсон, видя ее затруднения, сказала:
     - Если мы будем работать вместе, то сможем застелить в два раза больше коек и в два раза быстрее.
     Катерина с благодарностью согласилась, удивляясь, как быстро освоила дело ее мать - будто бы всю жизнь только этим и занималась.
     Они работали, а глухие разрывы не прекращались, и стены госпиталя постоянно сотрясались.
     - Привезли раненых, - сказал санитар, принесший из кладовой еще охапку одеял. - Говорят, наши потопили военные корабли, пытавшиеся высадить десант. Впрочем, это не остановит следующих попыток. Чем скорее союзники придут к нам на помощь, тем лучше.
     Ночь казалась бесконечной. Время от времени наступала передышка, артиллерийский огонь прекращался, но ненадолго.
     - У наших мало снарядов и патронов, чтобы продержаться достаточно долго, - сказал всезнающий санитар, принеся последнюю кипу постельного белья. - Где же, черт побери, русские, хотел бы я знать? Да и французы не помешали бы.
     Их разговор прервала Зита:
     - Здесь больше нечего делать. Все кровати застелены. Пойдемте в третью палату.
     Катерина, испытывая волнение, вышла за матерью и мисс Бенсон из заставленной койками столовой. По природе она была спокойной и хладнокровной и знала, что обладает здравым умом, но достаточно ли этих качеств, чтобы справиться с предстоящими трудностями? Она ведь никогда не делала раненым перевязки и никогда не видела страшных ран и ожогов.
     - Не беспокойтесь, - сказала мисс Бенсон, снова придя ей на помощь. - Мы будем только помогать медсестрам, чтобы у них было время для более неотложных дел.
     Катерина благодарно ей улыбнулась, чувствуя, что за последний час их отношения стали почти дружескими. Она подумала о том, как зовут мисс Бенсон, и нерешительно сказала:
     - Мне кажется, мы могли бы называть друг друга по имени...
     Мисс Бенсон улыбнулась ей в ответ, и ее невзрачное лицо неожиданно похорошело.
     - Меня окрестили Селестрией, но я предпочитаю просто Сиси.
     Довольные новой дружбой, они последовали за Зитой наверх по каменным ступенькам лестницы в палату для тяжелораненых.

***

     Измученный майор Иван Зларин стоял на Калемегданском холме и смотрел на пустынную реку и на противоположный берег вдали. Рассвело, и наконец наступила долгожданная передышка после вражеского обстрела. Он достал из кармана мундира сигарету и закурил, глубоко затянувшись и размышляя, долго ли еще австрийцы будут обстреливать