рился, осознав свои слова. В них  было  правды  больше,
чем  насмешки.   Кэтрин,   чье   чувство   вины   испарилось,   рассмеялась,
повернувшись, чтобы надеть рубашку.
   - Тогда тебя еще больше должно радовать то, что я покорно уступаю тебе.
   Рэннальф удержал жену. Ему хотелось признаться ей в любви, но он не знал,
как это делается.
   - Нет в жизни ничего, что могло бы доставить мне такое же удовольствие, -
наконец несколько неуклюже сказал он.
   Глаза Кэтрин наполнились слезами. Для Рэннальфа эти слова были равноценны
страстному признанию.
   - Благодарю тебя, милорд, - пробормотала она, - это самые сладкие  слова,
которые ты когда-либо мне говорил.
   - Я не искусен в комплиментах, - оправдываясь, ответил Рэннальф.
   Ему было  неловко,  он  стыдился  своих  чувств.  Кэтрин  поняла  это  и,
улыбаясь, поспешила на помощь.
   - О, нет, совсем не так. С какой  стороны  посмотреть.  Когда  бы  ты  ни
опрокидывал меня, я всегда знала, что ты удовлетворен,  и  когда  бы  ты  ни
называл меня идиоткой, я понимала, что ты необыкновенно мною доволен.
   -  Кэтрин,  когда  это  я  опрокидывал  тебя?  Мужчины  наказывают  таких
нахальных жен.
   - Да, я хорошо помню, ты мне уже говорил это, когда был дома в  последний
раз. Ты наказывал меня гораздо суровее, но я  поняла,  что  все  зависит  от
того, как смотреть на вещи. Будучи всего лишь женщиной, я достаточно  глупа,
чтобы воспринимать такое наказание просто как комплимент. В любом  случае  я
не испытываю отвращения, когда оказываюсь наказанной за нахальное поведение.
   Озадаченное лицо Рэннальфа ясно говорило, что он не помнил такого случая,
но Кэтрин не собиралась ничего объяснять. Она выскользнула  из-под  ширмы  в
женские покои, куда ее муж вряд ли за ней последует, и почти  столкнулась  с
Мэри, которая удерживала Ричарда. Не слыша голосов, мальчик послушно и  тихо
ждал пробуждения Рэннальфа, потому что понимал, что отец приехал издалека  и
устал. А сейчас он боролся и извивался в  руках  Мэри,  желая  вырваться  из
объятий  сестры.  Несколько  мгновений  спустя  крик   радости   и   громкое
недовольное   ворчание   Рэннальфа   возвестили   о   счастливой    встрече.
Прислушиваясь к  пронзительному  детскому  голосу  и  низкому,  наполненному
любовью и радостью мужскому,  Кэтрин  всем  сердцем  захотелось  помолиться,
чтобы время остановилось для них в это счастливое мгновение.
   Но ни время, ни жизнь нельзя остановить по желанию. Кэтрин  с  удивлением
очнулась, когда обнаружила, что ждет уже несколько минут, а женщины  еще  не
принесли воды для умывания. Резкий  вопрос  Мэри,  пара  оплеух,  достаточно
сильных  для  таких  деликатных  ручек,  и  служанки   вернулись   к   своим
обязанностям.
   Повторение приказания для слуг было обычным делом,  но  Кэтрин  удивилась
гораздо больше, когда вернулась в  спальню  и  обнаружила  Рэннальфа  еще  в
постели. Невероятно, чтобы Рэннальф лежал в постели  после  восхода  солнца.
Ричард спрашивал, а он отвечал на вопросы, но обычно это  происходило,  пока
Рэннальф одевался. Потом он брал мальчика с собой для  обхода  замка,  чтобы
посмотреть,  все  ли  в  порядке,  проверял   рыцарей,   посещал   оружейную
мастерскую, кузницу, конюшни, псарни. Это было  прекрасным  воспитанием  для
сына.
   Необходимым требованием была преданность многочисленных  слуг  замка.  За
исключением случайных подарков, слугам не платили, их более легкая  жизнь  и
более высокое положение по сравнению с полевыми работниками зависели  от  их
работы.  Должность  каждого,  будь  то   оружейник,   палач   или   охотник,
передавалась по наследству, слово одобрения от хозяина за хорошо выполненную
работу или порицание  и  наказание  за  плохо  сделанную  были  единственным
побудительным мотивом.
   Рэннальф распоряжался жизнью любого из слуг, но он не имел права сместить
их с должности. При достаточно серьезных проступках он мог  приказать  убить
или покалечить  человека.  Но,  так  как  сын,  племянник,  кузен  или  дядя
провинившегося наследовал эту должность, суровое и  незаслуженное  наказание
было обоюдоострым оружием. Это был один  из  верных  путей  уничтожить  свое
влияние на слуг и нарушить безопасность в доме.
   Однако еще хуже было вмешиваться  в  наследственные  права  слуг.  Многие
хозяева  были  жестокими  и  неразумными.  Слуги  принимали  это  как  Божье
наказание, посланное для испытаний. Обычно они все равно продолжали преданно
трудиться, мечтая о скорейшей кончине хозяина. Если один хозяин  дьявол,  то
следующий может быть  святым,  а  сыновья  или  сыновья  сыновей  оценят  их
смирение и терпеливость. Если у них отнимали эту  надежду,  канва  их  жизни
рвалась и все их старания становились напрасными.
   Рэннальф никогда не уклонялся от исполнения своих обязанностей. С раннего
детства он знал каждого из своих людей. Он знал их жен,  их  детей,  кто  из
сыновей подает большие надежды. Он в кузнице приложил свою руку к  молоту  и
наковальне, просыпался, когда дорогая кобыла должна была принести жеребенка,
он отбирал щенков или держал на коленях больную охотничью собаку,  пока  его
псарь лечил ее или давал лекарство. Рэннальф корчевал  пни  с  лесником  или
охотился со своими охотниками. Более того, участвовал в словесных перепалках
со старыми и преданными слугами, снисходя до  их  уровня  споров  с  мрачным
удовлетворением, безболезненно прощая выражения, за которые убил бы  равного
себе. Вряд ли хоть несколько человек в королевстве - король, пару герцогов и
графов, за исключением его молочного брата Лестера,  осмелились  бы  назвать
Рэннальфа дураком, а его слуги  колко  сообщали  ему,  что  он  недоразвитый
зевака, болван и осел безо  всякого  страха.  Рэннальф  все  сносил,  но  не
смиренно, он возвращал комплименты в еще менее пристойных выражениях.
   Видеть Рэннальфа, лежащего  с  полузакрытыми  глазами  и  отвечающего  на
вопросы Ричарда, было для Кэтрин  непривычным.  Освободившись  от  мальчика,
отправив его с небольшим поручением, она попыталась узнать, нет  ли  ран  на
теле мужа. Он, смеясь, защищался, возражая, что  его  не  беспокоит  ничего,
кроме возраста и лени. Наконец, поняв, что Кэтрин  по-настоящему  волнуется,
Рэннальф рассказал, как спешил домой.
   - Ты хочешь спровадить меня, - пожаловался он. - Хочешь заправить постель
и приступить к своим женским делам, отбросив ленивого мужа, мешающего  твоим
делам. Поэтому ты хочешь отправить меня на работу на рассвете.
   - На рассвете! - возмутилась Кэтрин. -  Время  близится  к  обеду,  а  ты
валяешься в постели, как лежебока. Твои бедные люди действительно работали с
рассвета, а некоторые и всю ночь, готовя все для тебя. Пощади их,  Рэннальф.
Последние два года ими слишком долго руководили женщины. Вставайте,  милорд.
Будет слишком несправедливо отказать сразу всем работникам, но я очень рада,
что у тебя есть время расслабиться. Мне тоже хочется побездельничать.
   Она объяснила,  почему  все  больше  работы  ложится  на  плечи  Мэри,  и
добавила:
   - Она очень хорошая девушка, Рэннальф, трудолюбивая, послушная и с добрым
нравом. Она заслуживает самого хорошего в жизни.
   - Я тоже так считаю, но если у нее приятный характер, то она переняла его
от тебя. Конечно, он не Мог достаться ей ни от матери, ни от меня.
   Кэтрин удержалась от замечания, что у матери Мэри было достаточно причин,
чтобы  иметь  вспыльчивый  характер,  но  лишь  поблагодарила  Рэннальфа  за
комплимент и принесла ему одежду в постель.  Она  потребовала  через  ширму,
чтобы принесли воду. Наблюдая,  как  ее  муж  молча  тер  себя,  она  решила
воспользоваться его хорошим настроением.
   - Ей пятнадцать, Рэннальф.
   - Кому?
   - Мэри.
   - О, да, - сказал он равнодушно. - Ей пора выходить замуж, но  для  этого
еще есть время. Она не может быть несчастлива  рядом  с  тобой.  Сейчас  она
нужна здесь, и, по правде, я ничего не могу ей дать - ни земли, ни золота.
   Кэтрин  знала,  что  это  правда,  и  возмутилась.  Казалось,  бесплодная
бессмысленная война поглотила все. Она знала,  что  должна  довольствоваться
тем, что Рэннальф когда-нибудь собирается дать  приданое  своей  дочери.  Но
очевидный факт, что он исчерпал все ресурсы, усилил чувство ответственности.
Если что-то случится  с  Рэннальфом,  то  положение  Мэри  будет  отчаянным.
Несомненно, у Рэннальфа были  земли  или  накопления,  оставленные  ему  или
завоеванные, которые он завещал старшему сыну. Большинство из них,  конечно,
отойдут к Ричарду вместе с приданым Аделисии. Тем не менее Рэннальф смог бы,
если бы захотел, отдать  часть  своего  состояния  дочери,  которая,  будучи
незаконнорожденной, не имела ничего. Если он умрет прежде,  чем  распределит
наследство, все, за  исключением  приданого  Аделисии,  отойдет  к  Джеффри.
Возможно, тот будет щедр к сводной сестре, но, если наследство попадет в его
руки, обычай заставит передать его собственным наследникам. Он  может  найти
деньги и дать ей, но, естественно, если война продлится,  у  него  мало  что
останется.
   - Я знаю, что нельзя все сделать сразу, -  настаивала  Кэтрин,  -  но  ты
можешь пообещать что-нибудь определенное, и если у тебя на примете  нет  для
нее никого...
   - У  меня  есть  о  чем  думать,  кроме  замужества  глупой  девчонки,  -
раздраженно проворчал Рэннальф, испугавшись, что  он  чуть  не  открыл  рот,
чтобы согласиться со всем, что предлагала Кэтрин. Он на мгновение  испугался
ее власти над собой, но к нему снова вернулась уверенность. - Тебе не о  чем
думать, кроме детей? Я урвал два дня от тяжелых  трудов.  Разве  я  не  могу
насладиться бездумным отдыхом всего два дня?
   - Конечно, можешь, Рэннальф! - Кэтрин стала  рядом.  Как  она  жестока  к
нему! Он так занят, что грешно портить его короткий отдых.
   - - Посмотри, - вдруг сказал Рэннальф, - небо проясняется.  Что  скажешь,
миледи, можешь ли ты провести полуденное время со мной на  соколиной  охоте?
Можем ли мы оставить наши дела  и  труды,  чтобы  позволить  себе  греховные
удовольствия?
   Кэтрин засмеялась, подумав о  греховных  удовольствиях.  Она  никогда  не
видела мужа пьяным, лишь подогретым слегка от  вина,  но  ходили  истории  о
былых пирушках. Он играл в азартные игры и получал от этого удовольствие, но
тут большого греха не было. Кэтрин не забыла и о женщинах. Тут был грех,  но
удовольствие? Это сложный вопрос.  Рэннальф  так  создан,  что  если  ощущал
греховность, то не мог чувствовать наслаждение.  И  не  совсем  в  шутку  он
назвал  охоту  с  соколами  греховным   удовольствием.   Любое   дело   ради
удовольствия вызывало у Рэннальфа ощущение греховности.
   - О, да, - вздохнула Кэтрин, обвивая  руками  талию  Рэннальфа,  -  давай
нагрешим вместе.
   Рэннальф притянул Кэтрин к себе и после короткой паузы прижался губами  к
ее волосам.
   - Рэннальф, - настойчиво добавила Кэтрин, - неужели у тебя есть всего два
дня? Нельзя ли продлить это время?
   Снова его охватил страх, что он согласится и останется.
   - Я не посмею, - сказал Рэннальф. - Я выслал списки, но должен руководить
отбором людей, которые сопровождают моих вассалов. По правде говоря, я верю,
что многое будет зависеть от них. Если ты хочешь, -  Рэннальф  говорил  так,
будто эта идея только что пришла ему в голову, - мы  можем  подольше  побыть
вместе. Ты можешь поехать со мной в замки вассалов.
   Он и так собирался взять ее, но, если это произойдет по ее желанию, будет
еще лучше.
   "Только дурак, - подумала Кэтрин, - идет навстречу опасности". Каждый час
в компании мужа угрожает раскрытием ее планов  и  последующим  столкновением
интересов. Он никогда еще не  был  так  нежен  с  ней.  Возможно,  если  она
уговорит его не участвовать в войне, он  выслушает  ее.  Кэтрин  еще  теснее
прижалась к его сильному телу, как бы прося защиты и укрытия.
   - Благодарю тебя, Рэннальф. Я очень хочу поехать.
   Однако Кэтрин решила подготовить мужа к еще одной неожиданности -  своему
нежеланию отправлять на бессмысленную, как она  считала,  войну  собственных
вассалов.
   Ссылаясь на собственные страхи, Кэтрин сказала, что боится, что ее земли,
если он заберет лучших защитников, совершенно оголятся. Она поведала  ему  о
своем повторяющемся кошмаре, когда ее вассалы восстали  против  него,  чтобы
освободиться от непрерывной войны, и из мести  убивают  Ричарда  и  Джеффри,
чтобы не было продолжателей его семени. Она ,  льнула  к  нему,  целовала  и
плакала.
   Рэннальф утешал ее. Он объяснил,  как  победы  Юстаса  исцелят  его,  как
мятежники будут ослаблены этими  победами.  Стефан,  наконец,  сможет  стать
королем миролюбивого государства.  Каждый  раз,  когда  он  высказывал  свои
мысли,  его  оптимизм  таял.  Предостережения  Лестера,  которые  он  прежде
отгонял, разгорались в его мозгу, а кошмар Кэтрин так повлиял на  него,  что
ночью он едва сомкнул глаза.
   Никогда Рэннальф так не мучился. Он  бывал  несчастлив  в  личной  жизни.
Сейчас, окутанный  любовью,  изумленный,  пресыщенный,  удовлетворенный,  он
обнаружил, что основы  его  существования  шатаются.  Музыка  голоса  Кэтрин
звучала так пленительно, но он уже слышал гром  войны.  Плодородные  зеленые
луга вокруг не придавали сил для того, чтобы где-то приносить разрушения.  А
ночи с любимой не делают мужчину готовым к встрече со смертью.

Глава 14

   В лунном свете  всадник  напоминал  статую,  высеченную  из  серебра.  Он
спускался с гребня холма,  за  ним  простирались  некогда  плодородные  поля
вокруг Уоллингфорда. Даже ночь  не  могла  скрыть  их  всеобщего  разорения.
Ничего.  Пустота.   Виднелся   темный   остов   здания.   Это   могла   быть
полуразрушенная   глиняная   хижина   работника.   Рядом   стояло    дерево,
искривленное, застывшее, без листьев.
   Всадник был неподвижен.  Лунный  свет  отражался  на  его  отполированном
шлеме. Слабый луч высветил руку в металлической рукавице,  державшую  вожжи.
Лошадь медленно  двинулась  в  выжженную  пустоту.  Сзади  из  тени  выехали
остальные всадники, их доспехи  отливали  серебром.  Люди  молчали.  Команды
молчать не было, так как в этих пустынных местах опасности для всадников  не
существовало, но настроение командира передалось и им.
   Некоторое время был слышен только  монотонный  стук  копыт  по  выжженной
земле. Затем, угрожающе повиснув над пустотой, выросли  черные  башни  замка
Уоллингфорд.
   У  реки  горели  костры  осаждавших.  Для  большинства  они  были  яркими
предвестниками уюта, говорившими о пище, питье и сне.  Для  Эндрю  Фортескью
это были маяки надежды. Для Рэннальфа они  были  прикосновением  к  кошмару,
огнями ада, ярко светившими в ночи на выжженной и опустошенной земле.
   Быстрый топот, и вот скачущий гонец  приблизился  к  ним.  Они  не  могли
видеть поднятой руки командира, но войско вдруг остановилось.
   - Кто это едет?
   - Рэннальф, граф Соука. - Рэннальф выехал  вперед  один,  снимая  шлем  и
откидывая капюшон кольчуги. - Ты узнаешь меня?
   - Да, милорд. - Это был один из сквайров Стефана. - Вас искали. Я выехал,
чтобы проводить вас в лагерь.
   Сквайр повел их через кольцо огней к пустующему месту недалеко  от  шатра
короля. Рэннальф молча спрыгнул на землю. Не было нужды отдавать приказания,
его  люди  были  хорошо  обученными,  опытными  солдатами.  Ему  нужно  было
подождать, и маленькое поселение из палаток и огней вырастет внутри большого
палаточного города. Донесся голос Фортескью, отдающего  приказания  стражам,
которые разместятся рядом с палаткой Рэннальфа. Джон Нортхемптон дал доброго
пинка нерадивому слуге, и тот заковылял прочь выполнять приказание.
   Наконец доспехи Рэннальфа были сняты. Ночь была теплая, мягкий  шерстяной
плед защищал его от сырости. Но его телу не стало легче, и даже тяжелые меха
не смогли унять внутренний холод. Тихо, тише, чем вздох, Рэннальф  застонал.
Кто поверит, что любовь женщины  может  принести  такую  боль?  Ее  страх  и
беспомощность тронули его до глубины души. Но даже сейчас он сомневался. Что
заставило Кэтрин заразить его сомнениями, будто она вливала по капле  яд  со
своими поцелуями? Он верил в ее любовь, но уснуть не мог. Спал он  только  в
ту ночь, когда был дома. Ему снились мир и любовь - его любовь. Проснулся же
он с тяжелым чувством вины, будто этот сон был предательством.
   Вот цена его мучений. Глаза провалились от бессонницы,  веки  покраснели.
Наступил бледный рассвет. Бог милостив  даже  к  грешникам.  Скоро  начнется
подготовка к сражению, и ему  придется  вынести  такое,  что  он  перестанет
мечтать о мире. Он заснет, как спят мужчины после кровавой битвы.

***

   - Милорд!
   Рэннальф вздрогнул и застонал.
   - Милорд, уже утро. Вас желает видеть король.
   Сопротивляясь, поднялись тяжелые веки. Щурясь от  яркого  света,  пытаясь
двигаться очень медленно из-за мучившей его боли, Рэннальф поднялся.
   - Вина, - прохрипел он, и ему подали кубок. Его  слуга  знал,  что  лорду
нужно сильное  средство,  чтобы  прийти  в  себя.  Соук  выглядел  ужасно  с
распухшими, покрасневшими  глазами,  потемневшими  веками,  а  его  рот  так
ввалился, что губ и вовсе не было видно. Тем не  менее,  надев  доспехи,  он
приободрился. Его поступь стала твердой и решительной,  когда  он  входил  в
королевский шатер.
   - Поздновато, Соук, - сказал Стефан.
   - Я прибыл на два дня раньше обещанного времени. Разве я опоздал?
   - Речь идет о сегодняшнем утре. Ты что, пытаешься избежать присутствия на
совете?
   - Я и не знал, что совет должен состояться. Я приехал поздно ночью, ни  с
кем не разговаривал. А  потом  проспал  до  самого  утра.  Почему  я  должен
избегать совета? О чем вы будете говорить?
   - О взятии Уоллингфорда. Что ты думаешь об этом? Ты проскакал  через  всю
страну. Сможем ли мы взять замок?
   Что думал Рэннальф, лучше было держать при себе. Стефан повторил вопрос.
   - Если вы желаете это знать, то, взяв Уоллингфорд,  вы  будете  голодать.
Здесь нет ничего, кроме замка, оставленного для уничтожения.
   - Ты одобрил этот план месяцем раньше.  Сейчас  ты  вернулся,  ничего  не
предприняв, и насмехаешься надо мной.
   Глаза Рэннальфа сузились.
   - Вы сами отослали меня и назначили день  возвращения.  Вы  спросили  мое
мнение, и я высказал его. Это не мои земли. Если вы удовлетворены  тем,  что
сделали, я тоже должен быть удовлетворен. То, что сделано,  в  любом  случае
нельзя исправить. Давайте решим, как  быть  дальше.  Не  будем  оглядываться
назад. Это совет или поминки?
   - Ты, как я сказал, опоздал, - проворчал Стефан. - Что касается тебя, как
ты собираешься действовать при взятии Уоллингфорда?
   Сверлящая боль в голове  и  ноющее  сердце  не  способствуют  терпеливому
ответу.
   - Если я должен не только сражаться, но и думать за вас, плохи мои дела.
   - Соук! Остановись! - воскликнул Нортхемптон.
   Стефан рассмеялся, раздражение, казалось, вернуло ему хорошее настроение.
   - Однажды я сказал, что если Рэннальф с почтением отзовется о ком-нибудь,
то я приглашу к нему лучших лекарей. Я рад, что ты ,в добром здравии,  Соук,
но хочу услышать ответ на мой вопрос.
   - Есть два пути взять Уоллингфорд - по мосту через Темзу  или  с  запада.
Конечно, нужно пересечь реку выше или ниже замка, чтобы атаковать с запада.
   - Какой из этих способов применил бы ты? - Я не  ребенок,  отвечающий  на
уроке. Я не видел западной стороны замка и не могу сказать, есть ли  надежда
взобраться на стену.
   - Мы все согласны с этим, - сказал Стефан.  -  Твои  доводы  совпадают  с
нашими. Уорвик утверждает, что взять замок с запада  невозможно.  Он  разбил
там лагерь.
   Рэннальф устало взглянул на Стефана. Тот продолжал:
   - Мы предприняли небольшие вылазки, чтобы им было о чем поразмышлять,  но
бесполезно. Мы возьмем их  измором.  Пока  они  держат  мост,  мы  не  можем
отрезать их от реки, а пока  они  контролируют  реку,  припасы  можно  легко
доставить.
   - Использовать лодки также безнадежно, - вставил Нортхемптон.  -  Уровень
воды