а и  другим,  кто  уже  здесь,  придется  послужить  несколько  недель
сверхсрочно. Тем не менее мы сможем бросить на Приступ все наши силы.
   - Да, - с удовлетворением сказал Рэннальф, - даже если штурм не  удастся,
а срок службы закончится, у нас все равно хватит сил для осады. Если они  не
соберут урожай и не смогут сделать продовольственных запасов, им не  удастся
долго сопротивляться.
   - Конечно. Не забудь также, что  маленькие  победы  перед  нападением  на
Уоллингфорд убедят многих, кто еще не решился и  выжидает.  С  каждым  нашим
успехом сомневающиеся будут приходить, чтобы пополнить наши ряды.
   Рэннальф нахмурился.
   - Не следует слишком доверять таким людям. Они  склонны  принять  сторону
победителя, но при первой же неудаче разбегутся.
   Стефан в ответ улыбнулся. В последнее время что-то было в улыбке  короля,
что Рэннальфу не нравилось. Если Стефан и заметил какую-то неловкость, то не
подал виду и не изменил своего выражения.
   - Кто знает лучше меня? - спросил он. - Я  не  думаю,  что  у  них  будет
причина покидать меня, Но не собираюсь сдаваться на их милость. Вот почему я
хочу быть уверенным, что твои люди,  Соук,  и  Твои,  Нортхемптон,  -  самые
лучшие, лучше всех Снаряжены, лучше всех  обучены,  у  них  самые  преданные
сердца.  Ваши  отряды  станут  моим  оплотом.  Вот  почему  я  прошу   тебя,
Нортхемптон, терпеливо Издать, пока твой сын не поправится, чтобы он сам Мог
пойти к каждому вассалу и выбрать самых лучших людей. Тебя,  Соук,  я  прошу
вернуться в Слиффорд и сделать то же самое.
   Рэннальфа охватила радость. Он приехал в Оксфорд против  своего  желания,
по велению долга, и вот 6 награду за добродетели его посылают домой на целый
месяц. Почти на месяц, поправила его совесть, и бездельничать времени  будет
мало, но за выражением суровости, которую он  сохранял  на  лице,  чтобы  не
выдать нечаянного счастья, все в нем ликовало. Он возьмет  с  собой  Кэтрин,
когда будет наведываться к своим вассалам! Они будут рядом скакать в  жаркие
летние дни и рядом лежать все сладкие летние ночи.
   - Ты не одобряешь этого плана,  Соук?  -  спросил  Стефан,  не  правильно
истолковав его молчание. Он улыбнулся, на этот раз тепло  и  естественно.  -
Ты, кровожадный старый волк, ты ведь не собираешься пропускать битву?
   - Нет! - вскричал Рэннальф, очнувшись от грез.
   Он не хотел воевать. Он не боялся и был ко всему готов, но  он  не  желал
нападать на мелкие владения,  беззащитные  перед  армией  Стефана.  Да,  это
правда, что лорды этих крошечных замков симпатизировали мятежникам,  правда,
что они давали убежище и защиту Генриху во время мятежей 1149 года,  но  уже
более двух лет они никому не причиняли вреда. Не нарушали мир.  Еще  ужаснее
были намерения выжечь землю, убить крестьян,  возделывающих  пашню,  предать
огню  собранный  урожай.  Военная  стратегия  Стефана  была  превосходна,  и
Рэннальф должен был ее одобрить. Вместо этого он был  потрясен  мыслью,  что
грех уничтожать то,  чему  Бог  велел  расти  и  всходить,  с  бессмысленной
жестокостью убивать эти Божьи создания, которые, подобно бездумной послушной
скотине, выполняют свои естественные обязанности - сеют,  пашут  и  собирают
урожай.
   Чушь! На этот раз он не  поддастся  слабости  и  не  будет  ссылаться  на
возраст в оправдание своих мыслей.
   - Я хочу сказать... я действительно одобряю это, -  произнес  он  слишком
громко и покраснел под изумленным взглядом Стефана.

Глава 13

   Сэр  Эндрю  Фортескью  тронул  шпорами  гнедого  жеребца,  конь  перестал
шататься и двинулся вперед. Нужен отдых. Эндрю  покосился  на  серую  лошадь
хозяина,  идущую  впереди.   Рэннальф   остановится   и   позволит   лошадям
передохнуть, если его конь ослабеет. Серые  боевые  кони,  которых  Рэннальф
разводил в своих конюшнях, норовистые скакуны, которых в лучшем случае можно
загнать наполовину, сейчас показывали свою  прыть.  В  то  время  как  любая
другая лошадь еле передвигалась, этот дьявол имел силу,  достаточную,  чтобы
лягнуть другую лошадь, идущую слишком близко.
   Жеребец встал, дрожа, и Эндрю подумал, что загонит его  до  смерти,  если
заставит двигаться. Однако отстать он не мог. Он должен знать, что произошло
в замке Слиффорда, что вызвало эту сумасшедшую скачку на север. Жизнь лошади
не так важна, хотя это была единственная ценность Эндрю. Важно то, что, если
животное падет, он может никогда  не  добраться  до  Слиффорда  пешком.  Его
сердце оставалось в Слиффорде, там жили единственные в  мире  люди,  которые
нуждались в нем, и если опасность пришла туда, он должен находиться рядом.
   - Милорд, -  в  отчаянии  позвал  он,  когда  его  лошадь  споткнулась  и
остановилась.
   Рэннальф натянул вожжи и обернулся.
   - Что?
   Эндрю соскочил с лошади, почти падая. Они скакали так долго, что его ноги
онемели.
   - Милорд, мы потеряли по меньшей мере треть людей, их  лошади  не  смогли
выдержать темп, а сейчас и моя лошадь падает. Если вы поскачете  дальше,  то
скоро останетесь один.
   Эндрю был прав. Люди смотрели на хозяина умоляющими глазами.  Они  смогут
еще немного продержаться, но отдохнуть будет некогда, а сушеное мясо и зерно
в их сумках вряд ли насытит их. Лучше, если припасы сварят.
   - Хорошо, - Рэннальф огляделся и услышал журчание воды в небольшом  леске
справа. - Это место прекрасно подойдет. Мы сможем остановиться на  несколько
часов, пока не станет прохладнее.
   Он въехал в тень деревьев, слез с лошади и позвал одного из людей,  чтобы
тот напоил его лошадь у ручья.  Пока  он  срывал  свой  шлем  и  расстегивал
кольчугу, чтобы откинуть капюшон и охладить голову, его  глаза  остановились
на Эндрю, который пытался влить бурдюк вина в рот лошади.  Рэннальф  подошел
поближе и стал наблюдать, оценив состояние животного.
   - Дай ему лучше отдохнуть. В любом случае не беспокойся.  Я  снабжу  тебя
лучшей лошадью, если эта падет.
   - Благодарю вас, милорд. Ему бы довезти меня до Слиффорда, и большего мне
не надо.
   Волнение  юноши  было  таким  явным,  что  Рэннальф  снова   почувствовал
любопытство.
   - А почему ты так хочешь попасть в Слиффорд?
   Вина  за  невысказанное  желание  и  украденный  поцелуй  окрасила   лицо
Фортескью и заставила опустить глаза под жестким  взглядом  Рэннальфа.  Мэри
была дочерью сюзерена и должна быть неприкосновенна,  как  сестра.  Рэннальф
наблюдал предательскую растерянность и умилялся. Он не  подозревал,  в  кого
был влюблен юноша, и размышлял, когда же  Эндрю  признается,  почему  Кэтрин
послала его вместе  с  Рэннальфом.  Это  время  еще  не  пришло.  Он  слушал
бормотание сэра Эндрю о доме и долге и, едва удержавшись от улыбки,  отошел.
Затем он освежился в ручье и упал на траву.
   Эндрю наблюдал за сюзереном, проклиная себя за  трусость.  Почему  он  не
заговорил? Момент был удачным, ведь Соук казался спокойным, даже  довольным.
По крайней мере он успокоил бы свою совесть, хотя рисковал быть уволенным со
службы, а его лорд дорог ему, дорог почти так же, как возлюбленная.  Его  не
только отдалят от Мэри, но унизят до  положения  нахлебника,  зависящего  от
щедрости брата.
   Не то чтобы сэр Джайлс был скуп или недобро относился к нему, но в  замке
Джайлса у него не было возможности подняться до уровня, при котором  он  мог
получить руку Мэри. Если он останется с Соуком, особенно в преддверии войны,
он может так услужить хозяину, что его наградят деньгами и  должностью,  или
он сможет захватить ценного пленника для выкупа. Эндрю присел рядом со своей
лошадью, испытывая жажду, но не позволяя себе приблизиться к  ручью,  потому
что рядом был Соук. Он сделал глоток вина из бурдюка и закрыл глаза. А вдруг
он совершит великие дела - спасет лорда, возьмет замок?  Сладкие  мечты,  но
все это возможно, пока он на службе.

***

   Луна пряталась в дымке, хотя вечер был мягким  и  приятным.  Вероятно,  к
утру пойдет дождь. Кэтрин прислонилась к зубчатой  стене,  оглядывая  мирные
поля и размышляя, хватит ли у Рэннальфа ума переодеться, если он  промокнет.
Она улыбнулась, осознавая всю ничтожность своих опасений, но не  противилась
еще большей глупости - мечтать, чтобы Рэннальф был рядом с ней и  они  могли
вместе глядеть на луну.
   Возможно, война скоро закончится, и он сможет мирно вернуться домой.  Она
вздохнула. У них было  мирное  время,  но  они  растратили  его  на  горькое
непонимание. Кэтрин снова вздохнула. Она очень тосковала  по  мужу,  но  это
хорошо и справедливо, что они не могут быть вместе, пока  не  окончится  эта
война. Убежденная, что все ее действия вели к  лучшему,  Кэтрин  была  также
уверена, что  Рэннальф  не  согласится  с  ней.  Она  понимала,  что  в  его
присутствии ее совесть не даст ей покоя. Что, если он спросит, как дела, или
пожелает сам поговорить с ее людьми?
   В темноте зубчатых  стен  мелькнули  неясные  очертания  чьей-то  фигуры.
Однако Кэтрин  не  испугалась  этой  темной  тени,  а  ждала,  пока  человек
приблизится, - в Слиффорде не было ни одной живой души, желающей ей зла.
   - Да? Кто это? - спросила она своим бархатным голосом, по которому  любой
из обитателей замка мог безошибочно распознать хозяйку.
   Через мгновение Кэтрин разглядела, что это была Мэри.
   - Ричард в постели и все служанки  тоже.  Могу  я  чем-то  услужить  вам,
миледи?
   - Нет, Мэри, моя девочка. Иди спать. "Хорошая девушка, - подумала Кэтрин,
-  умная  и  трудолюбивая".  Она  разрешила  Мэри  управлять  замком   почти
полностью. Во-первых, чтобы обучить ее как будущую жену, во-вторых,  потому,
что Кэтрин собиралась на несколько месяцев уехать для проверки и  укрепления
замков, граничащих с землями графа Норфолка. Это  было  простейшим  способом
исполнить приказания Рэннальфа. Обучение людей,  наполнение  продовольствием
складов,  ремонт  утвари  и  механизмов  -  все  это  покажется   достаточно
естественным, если графиня Соук  сама  осматривает  свои  владения.  А  если
графиня  приедет  одна,  даже  Норфолк  не  заподозрит,  что  вассалы  Соука
готовятся к нападению. Единственное, что плохо  в  этих  сборах,  с  улыбкой
подумала Кэтрин, это то, что они оставляли ее в бездействии. Вот почему  она
так мучилась и тосковала по Рэннальфу. Когда  она  будет  готова  ехать,  ее
поглотят новые заботы. Кэтрин взглянула на затуманенную луну и  тихие  поля,
вздохнула и пошла спать.

***

   Кэтрин снился чудный сон. Будто они с Рэннальфом плывут на лодке по тихой
речушке. Все вокруг дышит покоем: солнечные блики от прозрачной воды  играют
на их лицах,  слабый  ветерок  треплет  волосы.  Он  пододвигается  ближе  и
приникает к ее губам долгим поцелуем. Это оказывается так приятно -  твердый
мужской рот на ее губах, жесткое  небритое  лицо...  Кэтрин  с  наслаждением
отдалась долгому поцелую.
   И вдруг затуманенное сознание, как молнией, пронзил ужас - это же не сон!
Кто-то жадно целовал ее наяву! Она стала истошно кричать, звать на помощь  и
вонзила свои острые ногти в лицо человека, склонившегося над  ней.  Не  один
возглас сорвался с ее губ, прежде чем стальная рука закрыла ей  рот.  Кэтрин
сражалась, высвобождаясь, лягаясь и царапая, слепая и глухая от ужаса.
   - Кэтрин, ради Бога, не кричи и не сопротивляйся. Твои женщины  подумают,
что я убиваю тебя. Кэтрин!
   Борьба прекратилась так же внезапно, как началась.  С  ее  губ  осторожно
убрали руку.
   - Рэннальф?
   - Да, - нежно засмеялся он,  -  и  черт  меня  возьми,  если  я  еще  раз
попытаюсь разбудить тебя поцелуем. Я отойду подальше, прежде чем заговорю.
   - Что ты делаешь здесь? - Ее глаза напряглись в темноте. - Ты не ранен?
   - Не ранен! - воскликнул он с шутливым негодованием. - Меня терзали,  как
будто я попытался обнять медведицу. Если я в следующий раз вернусь внезапно,
то буду при полном вооружении. Осмелюсь ли я попробовать еще раз? - Он снова
наклонился над ней.
   Теперь не было ни холодных рук, ни отведенных глаз. Теплые руки  обвились
вокруг его шеи, глаза наполнились слезами радости, а губы  предлагали  такое
блаженство, какого мог пожелать любой. Кэтрин  была  такая  теплая  и  пахла
лилиями и лавандой. Рэннальф пожалел, что не сбросил доспехи в  зале,  чтобы
лечь рядом с нею и всем телом ощутить это любимое тело, о котором он столько
мечтал!
   Но внезапно она отстранилась, ибо за первой  радостью  встречи  ее  обуял
страх. Кэтрин опустила руки, чтобы ощупать его тело,  оторвала  губы,  чтобы
спросить его:
   - Ты не ранен? Не болен? О, Рэннальф, зажги свечи. Я не  поверю,  что  ты
цел, пока не увижу собственными глазами. Почему ты приехал? Что случилось?
   - Ничего не случилось, - успокоил он ее, продолжая смеяться. - Ничего.  Я
не ранен. Не понимаю, как я могу быть ранен, если еще не поднимал свой меч?
   Он высек искры из камня  и  зажег  свечи  крошечным  пламенем.  Когда  он
увидел, с какой тревогой Кэтрин осматривает его, то снова рассмеялся.
   - Я всегда считал тебя спокойной  женщиной.  Кэтрин,  и  миролюбивой.  Ты
изменила мои представления. Нет, правда, все в порядке.  Я  вернулся  домой,
чтобы созвать моих вассалов.
   К счастью, она запуталась в простыне и никак не могла сесть,  поэтому  ее
лицо осталось в тени, и Рэннальф не увидел выражения ужаса, что промелькнуло
в ее глазах. Это все, что ей досталось, - один поцелуй, прежде чем их  снова
поглотит борьба, которая разрушит их брак.
   - Всех? - прошептала она.
   Он воспринял ее волнение как естественный результат  ее  стараний,  тихий
голос - как знак интимности. Его ответ был таким же тихим,  как  ее  вопрос.
Рэннальф присел рядом с ней на кровати.
   - Нет. Благодарение  Богу,  король  не  потребовал  многого.  Я  не  буду
тревожить тех, кто уплатил. Нелегко найти золото, чтобы заплатить им,  а  я,
конечно, не хочу оставаться в долгу в  счет  ренты  следующего  года.  Время
трудное. Может быть, в следующем году я стану нуждаться в  деньгах,  а  пока
нет особой нужды в людях.
   Кэтрин облегченно вздохнула.
   - Я так рада, что ты здесь, Рэннальф, так рада. Он наклонился к  ней,  но
вдруг нахмурился.
   - В замке что-то не так? Разве слуги не слушаются тебя?
   - Могу я быть рада только ради меня самой, могу я считать  тебя  панацеей
от всех бед?
   Это стоило потраченных усилий:  безумной  скачки  день  и  ночь,  мертвых
лошадей и изможденных людей. Он выиграл в конце концов два дня. Эти два дня,
украденные у времени, он мог провести как мечтал. Рэннальфу  хотелось  петь,
танцевать и дурачиться. Его не обмануло тепло прощания с Кэтрин. Она сняла с
себя броню равнодушия за те месяцы, что они были вдали  друг  от  друга.  Он
ничего не ответил, боясь сказать слишком много или слишком  мало,  и  просто
обнял Кэтрин. Она была желанна, так  желанна,  что  Рэннальф  оторвал  губы,
чтобы лечь в постель. Его дыхание стало прерывистым, и он вздохнул,  пытаясь
выровнять его.
   - О, дорогой, - сказала Кэтрин сводящим с ума  голосом,  нащупывая  около
кровати свою рубашку. - Ты, должно быть, так голоден  и  испытываешь  жажду.
Как я могла забыть?
   - Да, но это может подождать, -  ответил  Рэннальф,  ложась  и  раскрывая
объятия.
   - Ты слишком устал, чтобы есть, - голос Кэтрин задрожал. - Спи, милорд, а
я подниму служанок, чтобы они приготовили еду к твоему пробуждению.
   Рэннальф пристально посмотрел на  жену,  задумавшись,  не  хочет  ли  она
отделаться от него. Это было странно. Она бы не целовала его от всего сердца
в первые мгновения, чтобы потом превратиться в лед. Он положил  руку  ей  на
плечо и нетерпеливо притянул к себе.
   - Кэтрин, ты самая разумная женщина из всех, кого я знал, за исключением,
возможно. Мод, но ты бываешь так глупа! Я могу  подождать  со  сном.  Сейчас
есть нечто более важное для меня.
   - О, - слабо сказала Кэтрин, - что это? "Он  понял,  что  я  наделала,  и
угадал мои намерения", - испугалась она. Чувство вины лишало ее  возможности
трезво разобраться в очевидных вещах.
   Рэннальф лежал, наблюдая, как волосы Кэтрин  отливают  золотом,  а  затем
светлеют до серебряного цвета в  пламени  свечи.  Она  виновато  обернулась,
чувствуя его взгляд. Он был очарован ею, думая, что;  она  переживает  из-за
скромности. Улыбаясь, он повернул ее лицо к себе, взяв за подбородок.
   - Кэтрин, мы уже более двух лет женаты. Почему ты прячешь от  меня  лицо?
Что вызывает у тебя отвращение?
   Кэтрин не ответила. Даже чувство вины не могло затмить понимание, что  же
важней для  Рэннальфа,  чем  сон  или  еда.  Она  вспыхнула,  стыдясь  своей
глупости,  еще  раз  подтверждая  догадку  мужа  о  ее  стыдливости.   Очень
довольный, Рэннальф рассмеялся.
   - Мне следует уговаривать тебя, как застенчивую девицу?
   Кэтрин засмеялась и вернулась в его объятия.
   - Тебе не нужно этого делать, но что плохого  в  том,  если  ты  все-таки
немного поуговариваешь меня?
   Эта ночь была лучшей  из  всех  ночей  любви  в  ее  жизни.  Рэннальф  по
обыкновению был нетерпелив, и его накопившаяся страсть яснее любых  уговоров
сказала ей, что он за время отсутствия не брал на ложе ни одну женщину.
   Рэннальф же сделал для себя необыкновенное открытие - его жена не  только
принимала его ласки, но и настойчиво требовала их. Ее  тело  изгибалось  под
ним, льнуло к его телу, а руки жадно прижимали  его  бедра,  не  отпуская  и
требуя продлить удовольствие.
   Даже в тот вечер, когда она выпила немного больше  вина  и  потрясла  его
вдруг выплеснувшейся наружу страстью, она не была  такой  ненасытной  к  его
ласкам. И когда Рэннальф отодвинулся от нее и осторожно погладил  ее  плечо,
потому что глаза Кэтрин были закрыты, и он испугался, что сделал ей  больно,
она, очнувшись, не стала стыдливо натягивать на себя сбившуюся простыню,  но
потянулась за его рукой и потерлась грудью о его бок.
   Он боялся напугать ее слишком  пристальным  взглядом,  которым  ощупывал,
изучая, ее  тело.  Кэтрин  улыбнулась  ему  какой-то  особенной,  ободряющей
улыбкой,  от  которой  его  плоть  вновь  начала   бунтовать   и   требовать
удовлетворения.
   Но сейчас он не спешил. Он взял ее маленькую ручку, такую белую и нежную,
поднес к губам и стал нежно целовать кончики  пальцев,  потом  -  ладонь,  а
когда его губы коснулись тыльной стороны запястья, из груди Кэтрин  вырвался
такой долгий вздох, что казалось, она стонет.
   Рэннальф ощутил страшную жажду. Он хотел  встать  и  разыскать  кувшин  с
вином, но Кэтрин каким-то одновременно властным и нежным движением притянула
его к себе.
   Нет, это была уже другая  женщина!  Не  испуганный  затравленный  зверек,
свернувшийся калачиком на краю кровати,  а  настоящая,  прекрасная  в  своей
природной страсти зрелая женщина.

***

   Как и ожидала Кэтрин, утро было серым и туманным от дождя. Они оба  долго
спали. На этот раз Кэтрин проснулась первая, ощущая тепло постели и набитого
шерстью и пухом матраса. Она собрала волосы и осторожно вытащила  их  из-под
руки Рэннальфа. Затем отдернула прикроватную штору, чтобы  впустить  немного
света, и подняла голову.
   Все, что она могла видеть, - это спутанные кудри, широкое в шрамах  плечо
и  вздымающиеся  бицепсы  на  одной  руке.  Кэтрин  легла  снова,  сонная  и
счастливая, думая о том, что пора  вставать.  Рэннальф  повернулся  во  сне,
потянувшись к ней. Секундой позже он был разбужен ее  сдавленным  смешком  и
открыл глаза.
   - Что случилось, Кэтрин?
   - Твое бедное лицо! О, Рэннальф, я так расцарапала тебя!
   Он улыбнулся.
   - Могла бы и не говорить, я сам  это  чувствую.  Что  скажет  дворня?  Ты
сделала меня посмешищем в глазах моих слуг. Однако и в этом  есть  некоторое
утешение. Теперь я знаю, ты не отдашься насильнику.
   - А до этого ты так не думал?
   - Конечно же, я знал это и раньше, хотя  ты  выглядишь  так,  будто  тебя
может унести и порывом ветра. У  меня  есть  предчувствие,  Кэтрин,  что  ты
покорно не уступишь ничему, если не захочешь этого сама.
   Они весело болтали, радуясь теплу и пониманию, возродившемуся после  ночи
любви. Рэннальф нахму