екрасно загоревшее, грациознейшее тело в мире. Вагон замер, хотя катил дальше.
     Старушка подняла глаза. Я взглянула ей в лицо и помертвела. Свирепое выражение, глубокие складки возле губ, уголки опущены, взгляд, если бы мог убивать, сразил бы ту девушку наповал. Я ощутила такую неприязнь к этой дряхлой перечнице, что озноб прошиб меня до костей. Девушка в желтеньком платьице, ясное дело, что коротюсеньком, проехала только одну остановку. Протиснулась к выходу и исчезла на следующей станции. Старуха уставилась на меня и разжала губы. Я живо представила, что такая скажет о хамстве, о молодежи, которая никого в грош не ставит, которая не способна, не умеет, не знает, о молодежи полуголой, выставляющей все напоказ, и так далее, а я промолчу или поддакну.
     А старуха растянула губы, морщины еще глубже разрезали лицо, грозный взгляд готов был убить. Потом наклонилась ко мне и сказала блеклым голосом:
     - Боже мой! Вы видели? Как прекрасна молодость...
     Значит, я вся во власти воображения. Пора с этим кончать.

***

     Вчера ночью вернулся Адам. Я уже легла спать, но решила не откладывать разговор. Все равно, когда бы он ни вернулся - решение я приняла. Хватит лжи.
     Услышав скрежет ключа в замке, я зажгла ночник. Он вошел в комнату и улыбнулся:
     - Не спишь?
     - Жду тебя, - ответила я, а он вновь улыбнулся, и мне показалось, что вижу в его глазах то, чего уже давно в них не было, а я даже не замечала, что это отсутствует. Адам, вместо того чтобы отправиться в ванную, сначала подошел ко мне и поцеловал. И тогда я почувствовала сильный, поразительно стойкий запах. К сожалению, я мгновенно его узнала.
     Адам пошел в душ, а я лежала как парализованная. Потому что от него пахло дамскими духами - духами, которые я купила себе, чтобы Тося через несколько месяцев положила их мне под рождественскую елку. Это был аромат, который я впервые уловила в ванной, где имелись сауна, джакузи и плетеная мебель.
     Адам пах духами "Джангл элефант" фирмы "Кензо".

***

     Я даже никому об этом сказать не могу. Если мужчина возвращается домой в два часа ночи и пахнет дамскими духами, все мучительно ясно. Нет нужды проверять, контролировать, искать, рыться в его вещах и спрашивать у подруг совета. Тем более если одна из них пользуется такими духами.
     Во мне словно все умерло, и я не знала, как мне быть. С Эксом все было ясно и просто: с ним я не могла оставаться ни минутой дольше. Но при мысли, что я могу потерять Адама, меня охватывало оцепенение. Я уже его потеряла. Я вспомнила все - Ренькино неожиданное стремление подружиться, ее недомолвки, ее слова: "Если он захочет тебе изменить, ты и знать не будешь, следи за собой, каждый мужчина похож на собаку, охотящуюся на женщин". Я вспомнила, с какой радостью он выслал меня в деревню с Улей и что Артур поздно возвращается домой. И как Ренька допытывалась, может ли она позвонить ему на радио.
     Неужели всю жизнь я буду такой идиоткой? А эти его чертовы ботинки, перемазанные красной грязью? Только в одном месте есть эта красная глина - в этой проклятой яме рядом с Ренькиным домом. А я еще эти ботинки мыла! И жена Конрада, которая была крайне удивлена, что я не рыжая. Потому что видела его с рыжеволосой. Или это Конрад их встретил и сказал супруге: "Адам завел себе хорошенькую рыжую киску". Мой Адам.
     Нет, уже не мой. Мне вдруг стало безразлично, как я выгляжу, могу быть и толстой. Стройная и рыжая у него уже есть. Ума не приложу, что делать. Нет сказок на свете, одна лишь суровая действительность. Не существует моногамии, сплошные измены. Каждый всегда кому-то изменяет. И так сделалось погано на душе, стоило лишь об этом подумать. Может, мне следовало бы поступать так, как я другим советую в письмах. Не принимать решений в порыве эмоций. Ренька - идеальная кандидатка в ни к чему не обязывающие любовницы: у нее нет детей, зато есть замотанный работой муж, которого не волнует, чем занимается жена. А я? С Тосей? Быть постоянно между молотом и наковальней? Ренька неплохо устроилась. Реньке и замуж не хочется, потому что муж у нее есть. Наверняка разводиться не станет и не поставит его в неловкое положение, и желанием она не горит, чтобы их отношения были прочными и хорошими. Надо это перетерпеть. У них банальный роман. Только секс. Секс не в счет. Там, где прочно, не рвется. Люди совершают ошибки. И Адам не без греха. Если бы он не хотел оставаться со мной, его бы здесь не было.
     Ну все же - как? После той рыжей девки... У меня разорвется сердце.

Помни о том, что ты любишь

     И в итоге я повела себя так, как поступают самые глупые женщины в мире. Я решила докопаться до истины, поехала к жене Конрада. Та призналась, что видела Адама, правда, очень давно, еще до каникул, с какой-то рыжей вертихвосткой, очень эффектной (не отрицаю), молоденькой (это преувеличение), он нес за ней сумки. Так же, как когда-то мой Экс за Йолей. Вовсе не помазок для бритья в ванной комнате является мерилом отношений, а поклажа, которую мужчина носит за женщиной.
     А значит, пусть забирает свое и сматывается. Мне не придется переезжать, начинать все сначала, строить дом, следить за собой. Мы с Тосей как-нибудь справимся. Мне всегда приходилось справляться самой. Расскажу об этом проклятом счете, верну ему в конце концов эти деньги, в худшем случае - немного подождет. По крайней мере я вылезу из этого болота, в котором увязла.
     Я села в электричку. Безо всякого желания. Впервые я столь неохотно возвращалась домой. Шел дождь, началась настоящая осень. Окна, которые было невозможно открыть летом, теперь не удавалось закрыть. Хлестал ветер, мокло сиденье рядом. Тоскливо. Сумеречно.
     Обычно я утешала себя тем, что в моей прекрасной стране нет хотя бы вулканов, ураганов и землетрясений, но оказалось, я жила бок о бок с вулканом, и землетрясения не нужны, если рядом поселится этакая Ренька. Но между нами, коль не она, была бы другая. И ведь не она заверяла меня в своей искренности и любви.
     Тряслась я в своей электричке, и мысли у меня невеселые. Вдобавок ко мне подсели двое мужчин далеко не первой свежести. Вчерашней, а может быть, позавчерашней. Хорошо усвоенный алкоголь в сочетании со свежим пивом - сногсшибательная смесь для моего носа. Мало того, что вокруг толпа, мало того, что возле меня в проходе улегся ротвейлер (правда, в наморднике), мало того, что дождь за окном, солнышка - ни слуху ни духу, до следующего лета еще далеко, - так мне еще и жить не хотелось.
     И так мне жить не хотелось и не хотелось четыре остановки, целых двадцать минут, и тут ротвейлер вышел вместе со своим хозяином. Первое радостное событие за этот день. На следующей станции вышло немного народу, стало чуть-чуть свободнее, но те, затрапезного вида господа сидели рядом, и я не могла притворяться, будто я их не вижу, не слышу, не чувствую. Хотя я и не городская. Терпеливо сидела, глядя в окно. Но до моих ушей долетали обрывки разговора этих, вчерашней свежести, мужчин.
     Один другого спросил:
     - А чего ты ей скажешь?
     - Без понятия. - Голос второго звучал грустно. - А ты?
     - Тоже не знаю, - проговорил тот, первый.
     - Может, правду?
     - Не поймет.
     - Ну придумай чего-нибудь...
     - Да чего там придумывать... - пожаловался первый.
     Я сделала вид, что не обращаю на них внимания, да и какое мне в конце концов дело до двух мужиков вчерашней свежести, раз вообще весь мир против меня. Но ведь уши не заткнешь, и волей-неволей я косвенным образом стала участницей их беседы.
     - Если чего-нибудь выдумаю, то в другой раз она мне ни за что не поверит, - закончил первый попутчик.
     - Конечно! - поддержал второй. - Лучше уж не бреши. А то как начнешь брехать, так и не кончишь.
     - Ну! - согласился первый. - Да и не люблю я врать.
     Попутчики замолкли, а мне интересно, что им еще придет в голову.
     Всегда чему-нибудь можно научиться в пригородном транспорте.
     - А любишь ее?
     - Больше всего на свете, - признался первый, а голос у него был такой же печальный, как и вид за окном.
     - Ну, брат! - Второй от радости аж заговорил во весь голос. - Так чего ты, брат, киснешь? Главное дело, чтоб любовь была! Раз ты знаешь, что любишь ее, то полный порядок! - И он, наклонившись к приятелю, начал что-то шептать, размахивая руками.
     За окном было серо, до моего дома еще три остановки. Первый мужчина встал - он не похож на дегенерата, исходящий от него запах гораздо хуже, чем его одежда, он попрощался с товарищем. Вышел из вагона, поезд тронулся, а второй высунулся из окна, которое не закрывается, и прокричал:
     - Только не забывай, что ты ее любишь! Помни об этом!
     Затем каким-то чудом задвинул окно и на следующей остановке вышел.
     А потом вышла и я.
     Ничто не изменилось в этом мире. По-прежнему сумрачно и дождливо. Холодно. И до лета почти целый год. И Адам забыл, что меня любит. А может быть, он вовсе и не любил? Может, он не способен любить? Но я-то уж точно умею любить. И буду об этом помнить. Из-за того, что какой-то мужик оказался обычным перебежчиком, я не позволю загнать себя в сточную канаву, из которой жизнь будет выглядеть как куча дерьма. Ни за что. На этот раз нет. Не будет так, как после разрыва с нынешним Йолиным. Никакому мужчине меня не сломить!
     Я вошла в дом, собака бросилась навстречу, совсем не обращая внимания на то, что у меня сумки в руках. В кухне возвышалась гора немытой посуды, моя дочь уселась перед телевизором и уплетала пиццу. Я была на грани срыва и почти готова устроить разнос. Потому что Тося сидит дома бог весть с каких пор, а я тут и так далее. Но перед глазами возник тот второй собутыльник, и я услышала его голос с хрипотцой: "Не забывай, что ты ее любишь!"
     Я поставила сумки с покупками, поздоровалась с этой глупой псиной, которая любит меня больше жизни. Потом направилась в комнату и поздоровалась с Тосей. Раз я ее люблю, то не стану начинать с ругани.
     - Я оставила тебе пиццу в духовке, - сообщила мне дочь. - Я буквально только что вернулась.
     Я поела пиццу. Посуда громоздилась в мойке. Никуда не денется - это уж точно.
     "Не забывай, что ты ее любишь!" - назойливо преследует меня.
     Позвонил Адам, что немножко задержится, вернется около восьми, он хотел бы, однако, чтобы я нашла время с ним побеседовать, могла бы я не договариваться ни с Улей, ни с Ренькой... Первый раз такое от него слышу.
     Ну что ж, хорошо, так происходит разрыв в отношениях между людьми, которым под сорок. Впрочем, это был неофициальный союз, ведь мы не женаты. Я не сержусь, мне всего лишь грустно. Под вечер позвонила брату, который живет в четырехстах километрах отсюда.
     - Что-нибудь стряслось? - услышала его удивленный голос и сообразила, что обычно звоню ему по праздникам, дням рождения или на именины, или же... Словом, не беспокою его без повода - да и зачем. Как будто забыла, что я его люблю.
     Мы поболтали минуту-другую ни о чем - очень мило, - потом я перемыла посуду, а дочь навела порядок в ванной. Я позвонила Уле, теперь я могла ей сказать, как сильно ошиблась в Адаме, но оказалось, что за ней приехала Манька и на три дня забрала ее в Красностав, к друзьям, на "хмеляки" - замечательный праздник пива.
     - А ты не поехал? - спросила я Кшисика.
     - Мне надо закончить проект до завтра, но я загляну к вам вечерком, - объявил Кшись, и я даже не осмелилась его предупредить, что "к нам" он уже никогда не заглянет.
     Он сможет зайти ко мне. К Тосе. К нам - то есть ко мне с Тосей. А он имел в виду Адама. Потом зазвонил телефон.
     - Я хочу подтвердить бронь на рейс номер...
     - Вы ошиблись! - сказала я излишне громко, и у меня появилось сильное желание ликвидировать телефон, поменять номер, я не хотела заниматься очисткой выгребных им, проверять бронь, я больше никогда в жизни не стану ни с кем разговаривать.

Никогда в жизни

     Адам приехал в восемь. Я встретила его, затем попросила Тосю, чтобы нам не мешала. Адам крутил в руках упаковку пива, собираясь ее открыть, но я и его предупредила, чтобы не открывал. Ведь не поведет же он машину под хмельком.
     Он сел напротив меня, я закрыла дверь в прихожую, Борис растянулся под столом. Становилось душно. Адам смотрел на меня серьезно, и я поняла, что не могу начинать с претензий, первым долгом надо признаться в своих похождениях, ему не нужно было мне ничего объяснять, все уже решено, оставалась только формальная сторона дела.
     - Я хотела тебе сказать, что взяла наши десять тысяч, на счете сейчас только две с половиной, остальные отдам, как только заработаю, возможно, это затянется, - выпалила я на одном дыхании, мне было уже все равно, лишь бы с этим покончить.
     - Я знаю. - Адам вздохнул с облегчением. - Господи, я уже переживал, что ты мне никогда об этом не скажешь! Может, объяснишь, что произошло?
     О, если бы он меня любил... Боже... Мы могли бы быть так счастливы! Но он даже не разозлился.
     - Прости меня. Остапко предложила мне заняться бизнесом, я не хотела тебе об этом говорить. Ну и плакали наши денежки. Но ты не волнуйся, я тебе все верну.
     И только теперь до меня дошло, что ему все известно. Откуда?
     - Глупышка, - успокаивал Адам, и если бы я не догадывалась, что еще нежнее он обращается к другой, то растаяла бы как воск, - ведь именно потому я заключил договор на радио, чтобы ты не убивалась из-за денег.
     И он перехватил мой взгляд, подошел ко мне, хотел обнять, я отстранилась, он удивлен, не понял, что и мне все известно.
     - Как ты узнал? - спросила я, хотя мне это в общем-то было безразлично.
     - Когда ты уехала в Берлин, Шимону срочно понадобились деньги на поездку, я пошел в банк, ну и...
     - И ты не спросил меня, почему я растратила наши деньги? - Мой голос прозвучал безжизненно.
     Что он еще придумает, чтобы продемонстрировать, какой он безупречный человек?
     - Нет... - ответил Адам, слегка запнувшись. - Ты уже взрослая и сама решаешь, что тебе делать. Видно, у тебя были основания, чтобы мне об этом не говорить.
     Ах, вот так-то. Взрослые люди живут вместе, но у них могут быть основания, чтобы быть неискренними, утаивать друг от друга важные вещи, лгать и обманывать. В этом и заключается их взрослость. Значит, я могу украсть наши общие деньги, а он может спать с моей подругой. Благодарствую.
     - И тебя это не интересовало?
     - Если бы ты захотела, то рассказала бы, не так ли?
     - Я сглупила. Остапко меня надула. Обокрала. Она не вернет тех денег, тебе придется подождать, пока я не заработаю, может, так быстро и не получится, - повторила я.
     - Ой, Ютка, - проговорил Адам, а его голос по-прежнему отливал бархатом. - Может, в следующий раз ты мне хоть на ушко шепнешь? С этим чудотворным бизнесом надо быть очень осмотрительной. Ладно, как-нибудь выпутаемся.
     Иуда. Сил не было его слушать, я хотела, чтобы он поскорее собрал свои вещи, ушел и никогда не возвращался.
     - Тебе не надо переживать, потому что...
     Домофон разгуделся, как ненормальный. Борис встал у дверей, завыл. Адам поднялся.
     - Я тебе тоже давно хотел кое-что сказать, но ты меня избегала... - Адам обернулся от двери. - Ты кого-нибудь приглашала?
     Я втянула голову в плечи. Какое благородство. Какая забота обо мне. Какое великодушие. Такая жизнь вызывает у меня уже только отвращение. Во всем сквозит фальшь.
     И в эту минуту я услышала оживленные голоса в прихожей, волосы у меня встали дыбом. Ренька и Артур. Как она посмела сюда прийти?
     Я вскочила, и меня захлестнула волна бешенства. Не стану сдерживаться, не буду милой, всепрощающей, благородной идиоткой! Все им выложу! Если Артур пребывает в неведении, так наконец-то узнает. Ренька влетела в комнату с букетом цветов и мне, остолбеневшей, эти цветы вручила:
     - Поставь их в воду, это для Адама, он не знает, где у вас стоят вазы! Я так счастлива! Так счастлива!
     Ну-ну. Наглость имеет свои границы, но в этот миг она перешагнула их на все три тысячи километров.
     А затем в дверях появился Артур. Таким я его никогда не видела. Глаза горели, он похлопывал Адама по спине, в другой руке держал шампанское. Протянул бутылку мне:
     - Отпразднуем. Ну, старик, можно считать, ты стал отцом нашего ребенка!
     У меня подкашиваются колени. Уж не сцена ли это из какого-нибудь американского фильма? Артур, муж Реньки, является ко мне с шампанским, чтобы выпить за отцовство своего дружка со своей неверной женой в компании обманутой подруги жизни будущего папаши?
     - Доставай бокалы, Ютка, я ужасно рад! - воскликнул Адам, и действительно глаза у него сияли. Ренька бросилась Адаму на шею.
     Артур стоял рядом с таким видом, будто собирался сделать то же самое. Мне стало не по себе. Я, вскинувшись, понеслась в ванную, расталкивая всех по пути. Наклонилась над раковиной и ополоснула лицо холодной водой. И в это время почувствовала, как кто-то дотрагивается до моего плеча. Я не закрыла дверь. В зеркале отражалось взволнованное лицо Реньки.
     - Что с тобой, Ютка? Ты вдруг так побледнела...
     - Ты беременна? - спросила я тихо. Ренька села на край ванны.
     - Ты плохо себя чувствуешь?
     Вот еще - она мне будет отвечать вопросом на вопрос!
     - Все в порядке. Ты беременна от Адама?
     Ренька посмотрела на меня изумленно, а потом расхохоталась. И впрямь смешно, дальше некуда.
     - Ю... Ютка, - силилась произнести она. Никто не имеет права так меня называть, кроме Ули и Адама, а теперь только Ули! - Да ты... да ты... в своем уме?
     И там, в ванной комнате, я узнала обо всем. Как Ренька много лет лечилась, потому что очень хотела иметь детей. Этот дом они для того и построили в деревне, чтобы поменять климат, воздух, избавиться от стрессов. Она лечилась десять лет. Не говорила, потому что мы с Улей без умолку болтали о детях, а у нее сердце разрывалось на мелкие части. Она была нам как бы чужой. И Артур стал от нее отдаляться, когда она его попросила, прочитав у меня письмо, пришедшее в редакцию, чтобы он обследовался. Потому что Артур не хотел сдавать анализы. Но поскольку я написала той женщине, чтобы она уговорила приятеля мужа, то и она решила обратиться к Адаму, чтобы тот побеседовал с Артуром, ведь Адам почти психолог, иначе говоря, почти врач. И Адам с ним встретился. И оказалось, что это Артуру нужно принимать какое-то лекарство, а сейчас все отлично, потому что уже три недели, как она забеременела, а сегодня они ходили на УЗИ, и уже виден, различим малыш, и они пришли поблагодарить Адама, который просто потрясающий, и он станет крестным отцом, а я могу быть крестной мамой, и они безумно счастливы!
     У меня голова пошла кругом, как же так? Ведь Рень-ка должна была встречаться с Адамом в Варшаве.
     - Да никогда я не встречалась с ним в Варшаве, ты что, ненормальная? - возмутилась Ренька. - Мне было бы неудобно перед тобой.
     Но я должна была разобраться во всем до конца. А эти чертовы духи фирмы "Кензо"?
     - Я не пользуюсь этими духами, могу тебе их отдать, - заявила Реня и потащила меня в комнату.
     - Адам, с какой это рыжеволосой видела тебя жена Конрада? - спросила я с порога. У Артура в глазах мелькнул испуг. Кому же приятно участвовать в домашних разборках. Адам смотрел на меня изумленно.
     - С рыжей?
     - Жена Конрада мне сказала!
     - А-а-а. - Его лицо прояснилось. - С Тосей. Мы встретились на вокзале, когда Тося уезжала на море.
     Я ощутила себя дирижаблем, из которого улетучился гелий. Еще миг - и упаду, и разобьюсь в пух и прах. Ну естественно, Тося тогда была рыжей, около трех недель.
     - А те духи? Когда ты пришел ночью? От тебя несло "Кензо"!
     Не обращая внимания на их перепуганные лица, я подбежала к тумбочке, вскрыла упаковку с духами, которые собиралась сама себе подарить на Рождество, и подсунула их под нос Адаму.
     - Этими!
     - Прекрасный запах. У нас на радио так пахнет Мариоля.
     - Прекрасный запах! От тебя несло этим, как...
     Адам подносит руки к ушам и смотрит на меня, вздернув брови.
     А я в эту минуту вспомнила, как в