ок, муки ревности и неизъяснимое, безумное блаженство первого поце-
луя.
   Но он рассказывал обо всем этом с большим тактом, не  нарушая  прили-
чий, накидывая на все прозрачный покров, рассказывал поэтически и  увле-
кательно. Как всякий мужчина, обуреваемый неотвязной мыслью  о  женщине,
он, весь трепеща еще от любовной лихорадки, но с деликатными умолчаниями
говорил о тех, кого любил.
   Он вспоминал множество обаятельных черточек, волнующих  сердце,  мно-
жество трогательных минут, от которых слезы навертываются  на  глаза,  и
все те милые мелочи, которые украшают ухаживание и для людей  изысканных
чувств и тонкого ума придают столько прелести любовным отношениям.
   Эти волнующие откровенные беседы велись каждый день,  с  каждым  днем
все дольше и западали в сердце Христианы, как семена, брошенные в землю.
И красота необъятных далей, ароматы, разлитые в воздухе, голубая Лимань,
ее просторы, от которых как будто ширилась душа, угасшие вулканы на гор-
ном кряже - былые очаги земли, теперь согревающие лишь воду для больных,
прохлада под тенистыми деревьями, журчание ручьев, бегущих по камням,  -
все это тоже проникало в молодую душу и тело, словно тихий теплый дождь,
размягчающий девственную почву, летний теплый дождь, после которого  вы-
растают цветы из посеянных в нее семян.
   Христиана чувствовала, что этот человек  немного  ухаживает  за  ней,
считает ее хорошенькой и даже больше чем хорошенькой, ей  приятно  было,
что она нравится, возникало желание пленить и покорить его, подсказывав-
шее ей уйму хитрых и вместе с тем простодушных уловок.
   Если его глаза выдавали волнение, она внезапно уходила от него;  если
чувствовала, что вот-вот начнутся признания в любви,  она  останавливала
его на полуслове, бросив на него быстрый и глубокий взгляд, один из  тех
женских взглядов, которые огнем палят сердце мужчины.
   Как тонко, немногими словами или совсем без слов, легким кивком, мни-
мо небрежным жестом или же грустным видом, который быстро сменялся улыб-
кой, она умела показать, что его усилия не пропадают даром.
   Но чего же она хотела? Ничего. Чего ждала от этой игры?  Ничего.  Она
тешилась этой игрой просто потому, что была женщиной, что совсем не соз-
навала опасности, ничего не предчувствовала и только хотела  посмотреть,
что же он будет делать.
   В ней вдруг вспыхнул огонек врожденного кокетства,  тлеющий  в  крови
всех женщин. Вчера еще наивная девочка,  погруженная  в  дремоту,  вдруг
пробудилась и стала гибким и зорким противником в поединке с этим мужчи-
ной, постоянно говорившим ей о любви. Она угадывала все возраставшее его
смятение, когда он был возле нее, видела  зарождавшуюся  страсть  в  его
взгляде, понимала все интонации его голоса с той особой чуткостью, кото-
рая развивается у женщины, когда она чувствует, что мужчина ищет ее люб-
ви.
   За ней не раз ухаживали в светских гостиных, но ничего не  могли  до-
биться от нее, кроме насмешек шаловливой школьницы.  Пошлые  комплименты
поклонников забавляли ее, унылые мины отвергнутых  вздыхателей  казались
уморительными, на все проявления нежных чувств  она  отвечала  задорными
шутками.
   Но теперь она вдруг почувствовала, что перед ней  опасный,  обольсти-
тельный противник, и превратилась в искусную кокетку,  вооруженную  при-
родной прозорливостью, смелостью, хладнокровием; в соблазнительницу, ко-
торая, пока в ней не заговорило сердце, подстерегает, захватывает врасп-
лох и накидывает невидимые сети любви.
   В первое время она казалась ему глупенькой. Привыкнув к женщинам-хищ-
ницам, искушенным в любовных делах, как старый вояка  искушен  в  боевых
маневрах, женщинам, опытным во всех приемах кокетства и тонкостях страс-
тей, он счел слишком пресной эту сердечную простоту и даже  относился  к
Христиане с легким презрением.
   Но мало-помалу сама эта нетронутость, эта чистота заинтересовали его,
потом пленили, и, следуя своей увлекающейся натуре,  он  начал  окружать
молодую женщину нежным вниманием.
   Он знал, что лучшее средство взволновать чистую душу -  это  беспрес-
танно говорить ей о любви, делая вид, что думаешь при этом о других жен-
щинах; и, ловко пользуясь ее разгоревшимся любопытством, которое сам  же
и пробудил в ней, он под предлогом доверчивых излияний души принялся чи-
тать ей в тени лесов настоящий курс любовной страсти.
   Для него, так же как и для нее, это была увлекательная  забава;  все-
возможными маленькими знаками внимания, которые  мужчины  умеют  изобре-
тать, он показывал, что она все больше нравится ему, и  разыгрывал  роль
влюбленного, еще не подозревая, что скоро влюбится не на шутку.
   Для них обоих вести эту игру во время долгих,  медлительных  прогулок
было также естественно, как естественно  для  человека,  оказавшегося  в
знойный день на берегу реки, искупаться в прохладной воде.
   Но с того дня, когда в  Христиане  пробудилось  настоящее  кокетство,
когда ей вдруг открылись все женские хитрости  обольщения  и  вздумалось
повергнуть к своим стопам этого человека бурных страстей, как захотелось
бы выиграть партию в крокет, наивный искуситель по  палея  в  сети  этой
простушки и полюбил ее.
   И тогда он стал неловким, беспокойным, нервным; она же играла с  ним,
как кошка с мышью.
   С другой он не подумал бы стесняться, дал бы волю смелым  признаниям,
покорил бы ее захватывающей пылкостью своего темперамента; с нею  он  не
решался на это: она была так непохожа на других женщин, которых он  знал
раньше.
   Всех этих женщин уже обожгла жизнь, им можно было все сказать, с ними
он мог осмелиться на самые  дерзкие  призывы  страсти,  дрожа,  шептать,
склоняясь к их губам, слова, от которых огонь бежит в крови. Он знал се-
бя, знал, что бывает неотразимым, когда может открыться свободно в томя-
щем его бурном желании и взволновать душу,  сердце,  чувственность  той,
которую любит.
   Но возле Христианы он робел, словно она была девушка, - такую неопыт-
ность он угадывал в ней, и это сковывало все его искусство обольстителя.
Да и любил он ее по новому, как ребенка и как невесту Он желал ее и  бо-
ялся коснуться ее, чтобы не загрязнить, не осквернить ее чистоты. У него
не возникало желания до боли сжать ее в своих объятиях, как других  жен-
щин, ему хотелось стать перед ней на колени, коснуться  губами  края  ее
платья, с тихой, бесконечной нежностью целовать завитки волос на ее вис-
ках, уголки губ и глаза, закрывшиеся в неге голубые  глаза,  чувствовать
под сомкнутыми веками трепетный взгляд Ему хотелось взять  ее  под  свою
защиту, оберегать от всех и от всего на свете, не допускать,  чтобы  она
соприкасалась с грубыми, пошлыми людьми, видела уродливые лица, проходи-
ла близ неопрятных людей. Ему хотелось убрать всю грязь с улиц, по кото-
рым она проходит, все камешки с дорог, все колючки в лесу, сделать  так,
чтобы вокруг нее все было красивым и радостным, носить ее на руках, что-
бы ножки ее никогда, никогда не ступали по земле Его возмущало,  что  ей
надо разговаривать с соседями в отеле, есть дрянную стряпню за  табльдо-
том, переносить всякие неприятные и неизбежные житейские мелочи.
   Близ нее он не находил слов, - так он был полон мыслями о ней; и  от-
того, что он был бессилен излить свое сердце, не мог осуществить ни  од-
ного своего желания и хоть чем-нибудь выразить  сжигавшую  его  властную
потребность всего себя отдать ей, он смотрел на нее взглядом дикого зве-
ря, скованного цепями, и вместе с тем ему  почему-то  хотелось  плакать,
рыдать.
   Она все это видела, хотя и не совсем понимала, и потешалась  над  ним
со злорадством победительницы.
   Если они оказывались одни, отстав от других, и она  чувствовала,  что
вот-вот в нем прорвется что-то опасное для нее, она вдруг пускалась  бе-
гом догонять отца и, подбежав к нему, весело кричала:
   - Давайте сыграем в четыре угла!
   Впрочем, все их путешествия обычно заканчивались игрой в четыре  угла
Отыскивали полянку или широкую полосу дороги и играли, как школьники  на
загородной прогулке.
   Обеим сестрам Ориоль и даже Гонтрану большое удовольствие  доставляла
эта забава, удовлетворявшая желанию побегать, свойственному всем молодым
существам. Только Поль Бретиньи хмурился и ворчал, одержимый совсем ины-
ми мыслями, но мало-помалу и его увлекала игра, он принимался догонять и
ловить с еще большим пылом, чем другие, стремясь поймать Христиану, кос-
нуться ее, внезапно положить ей руку на плечо, дотронуться до ее стана.
   Маркиз, человек беспечный и равнодушный по  природе,  покладистый  во
всем, лишь бы не нарушали его безмятежного душевного  покоя,  усаживался
под деревом и смотрел, "как резвится его пансионат". Он находил, что эта
мирная сельская жизнь очень приятна и все на свете превосходно.
   Однако поведение Поля вскоре стало внушать Христиане  страх.  Однажды
она даже по-настоящему испугалась его.
   Как-то утром они пошли вместе с Гонтраном на "Край света" - так назы-
вали живописное ущелье, из которого вытекала анвальская речка.
   Это извилистое ущелье, все более сужаясь, глубоко врезается в  горный
кряж. Надо пробираться между огромными глыбами, переправляться через ру-
чей по крупным булыжникам, а когда обогнешь скалистый выступ горы  высо-
тою больше пятидесяти метров, перегородивший всю теснину, вдруг  попада-
ешь в какой-то каменный ров с исполинскими стенами, лишь вверху поросши-
ми кустарником и деревьями.
   Ручей разливается здесь маленьким, совершенно круглым озерком, и  ка-
кой же это дикий, глухой уголок, странный, фантастический,  неожиданный;
такой чаще встретишь в книжных описаниях, чем в природе.
   И вот в то утро Поль, разглядывая высокий уступ скалы,  который  всем
преграждал путь на прогулке, заметил на гранитном барьере следы, доказы-
вавшие, что кто то карабкался на него.
   Он сказал:
   - А ведь можно пройти и дальше!
   И, не без труда взобравшись на отвесную стенку, крикнул:
   - О-о! Вот прелесть! Рощица в воде! Взбирайтесь!
   Он лег ничком на верхушке глыбы, протянул  руки  и  стал  подтягивать
Христиану, а Гонтран, поднимаясь вслед за ней, поддерживал ее  и  ставил
ее ноги на каждый едва заметный выступ.
   Позади этой преграды на каменную площадку упала когда-то земля, обва-
лившаяся с вершины горы, и там разросся дикий ветвистый садик, где бежал
между стволами деревьев ручей.
   Немного подальше гранитный коридор был  перегорожен  вторым  уступом;
они перелезли и через него, потом через третий и  очутились  у  подножия
непреодолимой кручи, откуда с высоты двадцати метров ручей падал  отвес-
ным водопадом в вырытый им глубокий водоем, укрытый сплетениями  лиан  и
ветвей.
   Расщелина стала такой узкой, что два человека, взявшись за руки, мог-
ли бы достать до обеих ее стенок. Вверху, высоко, виднелась полоска  не-
ба, в теснине слышался шум водопада, они оказались в одном из  тех  ска-
зочных тайников природы, которые латинские поэты населяли нимфами антич-
ных мифов Христиане казалось, что они дерзостно  ворвались  во  владения
какой-нибудь феи.
   Поль Бретиньи молчал. Гонтран воскликнул:
   - Ах, как бы это было красиво, если б в этом водоеме купалась белоку-
рая женщина с нежно розовым телом!
   Они пошли обратно С первых двух уступов спускаться было довольно лег-
ко, но третий напугал Христиану - такой он был высокий и отвесный: каза-
лось, некуда по ставить ногу.
   Бретиньи соскользнул по гранитной стенке, протянул руки и крикнул:
   - Прыгайте.
   Христиана не решалась - не оттого, что боялась упасть, -  ее  страшил
он сам, особенно его глаза.
   Он смотрел на нее жадным взглядом голодного зверя, и в  этом  взгляде
была какая-то злобная страсть; руки, протянутые  к  ней,  звали  ее  так
властно, что ее охватил безумный страх, ей хотелось с пронзительным воп-
лем кинуться прочь, вскарабкаться на отвесную скалу, только бы  спастись
от этого непреодолимого призыва.
   Брат, стоявший позади нее, крикнул "Да ну же, прыгай!"  -  и  толкнул
ее, Христиана в ужасе закрыла глаза и полетела куда то  в  пропасть,  но
вдруг нежные и крепкие объятия подхватили ее, и, ничего не сознавая, ни-
чего не видя, она скользнула вдоль большого  сильного  тела,  ощутив  на
своем лице жаркое, прерывистое дыхание. Но вот  уже  ноги  ее  коснулись
земли, страх прошел, она открыла глаза и, улыбаясь, стала смотреть,  как
спускается Гонтран.
   Однако пережитое волнение сделало ее  благоразумной,  несколько  дней
она остерегалась оставаться наедине с Полем Бретиньи,  а  он,  казалось,
бродил теперь вокруг нее, как волк из басни бродит вокруг овечки.
   Но как-то раз задумали совершить дальнюю прогулку. Решили взять с со-
бою провизию и поехать в шестиместном ландо вместе с сестрами Ориоль  на
Тазенатское озеро, которое местные жители  называли  "Тазенатский  чан",
пообедать там на траве и вернуться домой ночью, при лунном свете.
   Выехали в знойный день после полудня, когда солнце жгло нещадно и на-
калило гранитные утесы, как стенки жарко натопленной печки.
   Тройка мокрых от пота лошадей, тяжело поводя боками, медленно  тащила
в гору старую коляску; кучер клевал носом на  козлах;  по  краям  дороги
между камней шныряли зеленые ящерицы. Горячий воздух, казалось, был  на-
сыщен тяжелой огненной пылью; порой он как будто застывал плотной непод-
вижной пеленой, которую нужно было прорывать, а иногда  чуть-чуть  колы-
хался, обдавая лицо дыханием пожара и густым  запахом  нагретой  солнцем
смолы, разливавшимся из длинных сосновых перелесков  по  обеим  сторонам
дороги.
   В ландо все молчали. Три дамы, помещавшиеся на заднем сиденье,  прик-
рывались зонтиками и жмурились в розовой их тени, спасаясь от жгучих лу-
чей, слепивших глаза; маркиз и Гонтран спали, закрыв лицо носовым  плат-
ком. Поль смотрел на Христиану, и  она  тоже  следила  за  ним  взглядом
из-под опущенных ресниц.
   Оставляя за собой столб белой пыли, коляска все ехала и ехала по бес-
конечному подъему.
   Но вот выбрались на плоскогорье. Кучер встрепенулся, выпрямился,  ло-
шади взяли рысью, и коляска покатилась по  гладкой  дороге,  пролегавшей
среди широкой, волнистой, распаханной равнины, где были разбросаны рощи,
деревни и одинокие домики. Вдалеке, слева, виднелись  высокие  усеченные
конусы вулканов. Тазенатское озеро - цель прогулки - образовалось в кра-
тере самого дальнего вулкана, на краю овернской горной гряды.
   Они ехали уже три часа. Вдруг Поль сказал:
   - Смотрите, лава!
   У края дороги землю прорезали причудливо изогнутые коричневые глыбы и
застывшие каменные потеки. Справа выросла какая-то странная,  приплюсну-
тая гора с плоской верхушкой, казалось, пустой внутри. Тогда свернули на
узкую дорогу, как будто врезавшуюся треугольником в эту гору.  Христиана
приподнялась, и вдруг перед ее глазами в большом и глубоком кратере заб-
лестело озеро; чистое, совершенно круглое, сверкавшее на солнце, как но-
венькая серебряная монета. Склоны кратера, справа лесистые, слева голые,
окружали его высокой ровной оградой. В спокойной воде, отливавшей метал-
лическим блеском, справа отражались деревья, слева - бесплодный  гранит-
ный склон; отражались так четко, так ярко, что берега нельзя было  отли-
чить от их отражений, и только в середине этой огромной воронки виднелся
голубой зеркальный круг, в который гляделось небо, и он казался  сияющей
бездной, провалом, доходившим сквозь землю до другого небосвода.
   Дальше в экипаже нельзя было проехать. Все вылезли и  пошли  лесистым
берегом по дорожке, огибавшей озеро на середине склона. Дорожка эта,  по
которой ходили только дровосеки, вся заросла травой, на ней было зелено,
как на лугу, а сквозь ветви деревьев виднелся другой,  суровый  берег  и
вода, искрившаяся в этой горной чаше.
   Через полянку вышли на самый берег и устроились под тенистым дубом на
откосе, поросшем травой. Все вытянулись на мягкой, густой  траве  с  ка-
ким-то чувственным наслаждением. Мужчины катались по ней,  зарывались  в
нее руками. Женщины, спокойно лежа, прижимались к ней щекою,  как  будто
искали ласки свежих, сочных ее стеблей.
   После палящей жары в дороге все испытывали такое приятное, такое  от-
радное ощущение прохлады и покоя, что оно казалось почти счастьем.
   Маркиз снова заснул, а вскоре и Гонтран последовал его примеру.  Поль
тихо разговаривал с Христианой и девушками. О чем?  О  всяких  пустяках.
Время от времени кто-нибудь произносил какую-то фразу. Другой, помолчав,
отвечал: лень было думать, лень говорить, и мысли и слова, казалось, за-
мирали в дремоте.
   Кучер принес корзину с провизией. Сестры Ориоль, с детства приученные
к домашним заботам и еще сохранившие привычку  хлопотать  по  хозяйству,
тотчас принялись немного поодаль распаковывать  корзину  и  приготовлять
все для обеда.
   Поль остался один с Христианой, она задумалась о чем-то и вдруг услы-
шала еле внятный шепот, такой тихий, как будто ветер прошелестел в  вет-
вях слова, которые прошептал Поль - "В моей жизни не было лучшего  мгно-
вения".
   Почему эти туманные слова взволновали ей всю  душу?  Почему  они  так
глубоко растрогали ее?
   Она по-прежнему смотрела в сторону и сквозь деревья увидела маленький
домик - хижину охотников или рыболовов, - совсем маленький,  наверно,  в
нем была только одна комната. Поль заметил, куда она смотрит, и спросил:
   - Случалось ли вам когда-нибудь думать о том, как хорошо было бы жить
в такой вот хижинке двум любящим, безумно любящим  людям?  Одни,  совсем
одни в целом мире - только он и она!.. И если возможно такое блаженство,
разве не стоит ради него все бросить, от всего отказаться...  Счастье...
Ведь оно приходит так редко, и такое оно неуловимое, краткое А разве на-
ши будни - это жизнь? Какая тоска! Вставать утром,  не  ведая  пламенной
надежды, смиренно тянуть лямку все одних и тех же занятий и  дел,  пить,
есть, соблюдать во всем умеренность и осторожность  да  спать  по  ночам
крепким сном с невозмутимым спокойствием чурбана.
   Христиана все смотрела на домик, и к горлу у  нее  подступили  слезы,
она вдруг поняла, что есть в жизни опьяняющее счастье,  о  существовании
которого она никогда и не подозревала.
   Теперь и она тоже думала о том, что в этом домике,  приютившемся  под
деревьями, хорошо было бы укрыться вдвоем и жить вот тут, на берегу  чу-
десного, игрушечного озера, сверкающего, как  драгоценность,  настоящего
зеркала любви. Вокруг была бы такая тишина - ни звука чужих голосов,  ни
малейшего шума жизни Только любимый человек возле нее. Они вместе часами
смотрели бы на голубое озеро, а он бы еще смотрел в ее глаза, говорил бы
ласковые, нежные слова, целуя ей кончики пальцев.
   Они жили бы здесь, в лесной тиши, и этот кратер стал бы хранителем их
страсти, как хранит он в своей чаше глубокое прозрачное  озеро,  замкнув
его высокой ровной оградой своих берегов, пределом для взгляда  были  бы
эти берега, пределом мыслей - счастье любви, пределом  желаний  -  тихие
бессчетные поцелуи.
   Выпадает кому-нибудь в мире на долю такое счастье? Наверно Почему  же
не быть ему на свете? И как же это она раньше даже и не думала, что  мо-
гут быть такие радости?
   Сестры Ориоль объявили, что обед готов Было уже шесть часов. Разбуди-
ли маркиза  и  Гонтрана,  и  все  уселись  по-турецки  перед  тарелками,
скользившими по траве. Сестры Ориоль по-прежнему  исполняли  обязанности
горничных, и мужчины преспокойно принимали их услуги. Ели медленно, бро-
сая в воду куриные кости и кожуру фруктов Принесли шампанское, и,  когда
хлопнула пробка первой бутылки, все поморщились -  таким  здесь  казался
неуместным этот звук.
   День угасал; в воздухе посвежело; с вечерним сумраком на озеро,  дре-
мавшее в глубине кратера, спустилась смутная печаль.
   Солнце закатывалось, небо на западе запылало, и озеро стало  огненной
чашей, потом солнце скрылось за горой, по небу протянулась темно-красная
полоса, багряная, как потухающий костер, и озеро стало кровавой чашей  И
вдруг над гребнем горы показался почти  полный  диск  лу