учтиво кланялся направо и налево.
   За Кловисом следовали оба Ориоля и обе девушки. Поль и Гонтран сопро-
вождали своих невест.
   Доктор Латон, беседуя с Андерматом и доктором Онора, поджидал публику
в большом зале, оснащенном приборами на шарнирах.
   Как только он увидел папашу Кловиса, на его бритых губах засияла  ра-
достная улыбка.
   - Ну как? Как мы чувствуем себя сегодня? - а спросил он.
   - Идет дело, идет!
   Пришли Петрюс Мартель и Сен-Ландри: им тоже хотелось посмотреть. Пер-
вый уверовал, второй сомневался. Ко всеобщему удивлению, вслед  за  ними
явился доктор Бонфиль, поклонился своему сопернику и пожал руку Андерма-
ту. Последним прибыл доктор Блек.
   - Милостивые государи и милостивые государыни, - сказал доктор  Латон
с легким поклоном в сторону Луизы и Шарлотты, - сейчас вы будете  свиде-
телями весьма любопытного опыта. Прежде всего до начала его попрошу  вас
отметить, что этот больной старик уже ходит, но с трудом, с большим тру-
дом. Можете вы ходить без палок, папаша Кловис?
   - Ох, нет, сударь!
   - Прекрасно. Начнем.
   Старика взгромоздили в кресло, мигом пристегнули ему ремнями  ноги  к
членистым подставкам, затем доктор Латон  скомандовал:  "Начинай!  Поти-
хоньку!" - и служитель в халате с  засученными  рукавами  стал  медленно
вращать рукоятку.
   Тотчас же правая нога бродяги согнулась в колене, поднялась,  вытяну-
лась, вновь согнулась, затем левая проделала те же  движения,  а  папаша
Кловис вдруг развеселился и, потряхивая длинной седой бородой, стал  ка-
чать головой в такт движению своих ног.
   Четыре врача и Андермат, наклонившись, следили за его ногами  с  важ-
ностью авгуров, а Великан хитро переглядывался с отцом.
   Двери оставили открытыми, и в них беспрестанно входили все новые зри-
тели - верующие или любопытные скептики -  и  теснились  вокруг  кресла,
чтобы лучше все видеть.
   - Быстрей, - скомандовал доктор Латон.
   Служитель подбавил скорости. Ноги Кловиса побежали, а он принялся хо-
хотать, закатываясь неудержимым смехом, как дети, когда их  щекочут,  и,
захлебываясь, мотая головой, взвизгивал:
   - Вот шикозно! Вот шикозно!
   Это словечко он, несомненно, подслушал  у  кого-нибудь  из  курортных
гостей.
   Великан тоже не выдержал, разразился зычным хохотом и,  топая  ногой,
хлопал себя по ляжкам, выкрикивая:
   - Эх, черртов Кловис... Эх, черртов Кловис!
   - Довольно! - сказал Латон служителю.
   Бродягу отвязали, и врачи  расступились,  чтобы  понаблюдать  за  ре-
зультатами опыта.
   И тогда Кловис на глазах у всех без всякой помощи слез с кресла и по-
шел по комнате. Правда, он шел мелкими шажками,  горбился,  морщился  от
тяжких усилий, но все же он шел без палок.
   Доктор Бонфиль первым заявил:
   - Случай совершенно исключительный!
   Доктор Блек перещеголял в оценке своего коллегу Только  доктор  Онора
не вымолвил ни слова.
   Гонтран прошептал на ухо Полю:
   - Ничего не понимаю! Взгляни на их физиономии Кто они, обманутые  ду-
раки или угодливые обманщики?
   Но вот заговорил Андермат Он подробно изложил  весь  ход  лечения,  с
первого дня, рассказал о рецидиве болезни и, наконец, о новом, полном  и
окончательном выздоровлении. И весело добавил:
   - Если даже в состоянии нашего больного за зимние месяцы наступит не-
которое ухудшение, мы его летом подлечим.
   Затем в торжественной и пышной речи он восславил воды  Монт-Ориоля  и
все их целительные свойства, все до единого.
   - Я сам, - говорил он, - на собственном опыте и на опыте дорогого мне
существа убедился в их благотворном действии. Мой род теперь не угаснет,
и я обязан этим Монт Ориолю.
   И тут он вспомнил вдруг, что обещал жене прислать к ней Поля Бретиньи
Ему стало совестно за такую забывчивость, потому что он был внимательней
муж. Он огляделся по сторонам и, заметив Поля, подошел к нему:
   - Дорогой мой, я совсем забыл сказать вам: ведь  Христиана  ждет  вас
сейчас.
   Бретиньи пробормотал:
   - Меня? Сейчас?
   - Да, да. Она сегодня в первый раз встала и хочет вас  видеть  раньше
всех наших знакомых. Бегите скорей и передайте ей мои извинения.
   Поль направился к отелю; сердце у него сильно билось от волнения.
   По дороге он встретил маркиза де Равенеля, и тот сказал ему:
   - Христиана уже встала и удивляется, что вас нет до сих пор.
   Он ускорил шаг, но на площадке лестницы остановился,  обдумывая,  что
сказать ей. Как она его встретит? Будет ли она одна? Если она  заговорит
о его женитьбе, что отвечать?
   С тех пор как у нее родился ребенок, он думал о  ней,  содрогаясь  от
мучительного волнения, краснел и бледнел при мысли о  первой  встрече  с
нею. С глубоким смущением думал он также об этом неведомом ему  ребенке,
отцом которого он был; его преследовало желание увидеть свою дочь, и бы-
ло страшно ее увидеть. Он чувствовал, что  он  увяз  в  какой-то  грязи,
нравственно замарал себя, совершил один из тех поступков,  которые  нав-
сегда, до самой смерти, остаются пятном на совести  мужчины.  Но  больше
всего он боялся встретить взгляд женщины, которую любил так сильно и так
недолго.
   Что ждет его сейчас: упреки, слезы или  презрение?  Быть  может,  она
позвала его лишь для того, чтобы выгнать?
   И как держать себя с нею? Смотреть на нее смиренным, скорбным,  моля-
щим или же холодным взглядом? Объясниться или выслушать  ее,  ничего  не
отвечая? Можно ли сесть или надо разговаривать стоя? А когда она покажет
ребенка, какое чувство следует выразить?
   Перед дверью он снова остановился в нерешительности,  потом  протянул
руку, чтобы нажать кнопку электрического звонка, и заметил, что рука его
дрожит.
   Однако он надавил пальцем пуговку из слоновой кости и услышал  задре-
безжавший в передней звонок.
   Горничная отворила дверь и сказала: "Пожалуйте". Он вошел в  гостиную
и в отворенные двери спальни увидел Христиану. Она лежала в глубине ком-
наты на кушетке и смотрела на него.
   Эти две комнаты, которые надо было пройти, показались ему бесконечны-
ми. У него подкашивались ноги, он боялся наткнуться на кресла, на стулья
и не решался посмотреть себе под ноги, не смея отвести от нее глаза. Она
не пошевелилась, не сказала ни слова, ждала, пока он подойдет. Правая ее
рука вытянулась на платье, а левой она опиралась на край колыбели с опу-
щенным пологом.
   Он остановился в трех шагах от нее, не зная,  что  делать.  Горничная
затворила дверь. Они остались одни.
   Ему хотелось упасть перед ней на колени, просить прощения.
   Но она медленно подняла и протянула ему правую РУКУ.
   - Добрый день, - сдержанно сказала она.
   Он не осмелился пожать ей руку и, низко склонив голову, чуть коснулся
губами ее пальцев.
   Она промолвила:
   - Садитесь.
   Он сел на низенький стул у ее ног.
   Надо было что-то сказать, но он не находил слов, растерял все  мысли,
не решался даже посмотреть на нее. Наконец он выговорил, запинаясь:
   - Ваш муж забыл мне передать, что вы ожидаете меня, а то бы я  пришел
раньше.
   Она ответила:
   - Это не имеет значения. Раньше или  позже,  все  равно  пришлось  бы
встретиться...
   И она умолкла. Он торопливо спросил:
   - Надеюсь, вы теперь хорошо себя чувствуете?
   - Благодарю вас, хорошо, насколько это возможно после таких  потрясе-
ний.
   Она была очень бледна, худа, но красивее, чем до родов. Особенно  из-
менились глаза; такого глубокого выражения он никогда раньше не видел  в
них, и они теперь как будто потемнели. Их голубизна сменилась густой си-
невой. А руки были восковые, как у покойницы.
   Она заговорила снова:
   - Да, пришлось пережить тяжелые часы. Но когда  столько  выстрадаешь,
чувствуешь, что силы в тебе хватит до конца жизни.
   Он был глубоко взволнован и тихо сказал:
   - Да, это тяжелые испытания, ужасные!
   Она, словно эхо, повторила:
   - Ужасные!
   Уже несколько секунд полог колыбельки колыхался, и  за  ним  слышался
шорох, говоривший о пробуждении спящего младенца. И Бретиньи  теперь  не
сводил глаз с колыбели, томясь все возраставшим беспокойством: ему мучи-
тельно хотелось увидеть то живое существо, которое дышало там.
   И вдруг он заметил, что края полога сколоты  сверху  донизу  золотыми
булавками, которые Христиана обычно носила на своем корсаже. Он  не  раз
когда-то забавлялся, вытаскивая и снова вкалывая в сборки платья у  плеч
своей возлюбленной эти изящные булавочки с головками в виде  полумесяца.
Он понял ее мысль, и сердце его больно сжалось при виде этой преграды из
золотых точек, которая навсегда отлучала его от ребенка.
   Из этой белой темницы послышался  тоненький  голосок,  тихая  жалоба.
Христиана качнула легкий челнок колыбели и сказала немного резко:
   - Прошу вас извинить меня, но я больше не могу уделить  вам  времени:
моя дочь проснулась.
   Он поднялся, снова поцеловал ей руку и направился к выходу. Когда  он
был уже у дверей, она сказала:
   - Желаю вам счастья.
 
   Антиб, вилла Мютерс.
   1886