ойти на ванну в по-
ловине десятого.
   Вскоре появилась Христиана. Вся в розовом с головы до ног, в  розовой
шляпе, под розовым зонтиком, с розовым личиком, она была словно утренняя
заря. Для сокращения пути она спустилась из гостиницы по крутому косого-
ру, легкая, быстрая, как птичка, когда та, сложив крылышки, перепрыгива-
ет с камня на камень. Завидев мужа, она еще издали крикнула ему:
   - Как тут хорошо! Чудесные места! Мне тут ужасно нравится!
   Немногие больные, уныло бродившие по маленькому тихому парку,  обора-
чивались, когда она проходила, а Петрюс Мартель, который стоял без курт-
ки, с трубкой в зубах, у открытого окна казино, подозвал своего приятеля
Лапальма, сидевшего в уголке за стаканом  белого  вина,  и,  причмокнув,
воскликнул:
   - Эх, черт! Хороша куколка!
   Христиана вошла в водолечебницу, приветливо улыбнулась  кассиру,  си-
девшему слева от входа, весело сказала: "Здравствуйте!" - бывшему тюрем-
ному надзирателю, сидевшему справа, отдала билетик на ванну служительни-
це, одетой, как и та, что сидела в парке у источника, и пошла  вслед  за
нею по коридору, куда выходили двери кабинок.
   Одну из этих дверей отворили для нее, и  она  переступила  порог  до-
вольно просторной комнаты с голыми стенами, где вся обстановка  состояла
из стула, зеркала и скамеечки для ног, а в желтом  цементном  полу  было
устроено овальное углубление, выложенное таким же цементом  и  служившее
ванной.
   Женщина, которая привела ее, отвернула кран, похожий на водопроводные
краны на парижских улицах, и из маленького решетчатого отверстия на  дне
ванны забила вода, быстро наполнила ее, но не переливалась через край, а
вытекала в трубку, проложенную в стене.
   Христиана оставила свою горничную в отеле, а от услуг овернки отказа-
лась и отослала ее, сказав, что разденется сама и позвонит, когда  нужно
будет подать простыню или что-нибудь понадобится.
   Оставшись одна, она не спеша разделась, глядя, как в светлом бассейне
еле заметно кружится понизу и волнуется вода  Раздевшись,  она  кончиком
ноги попробовала воду, и тотчас приятное ощущение тепла побежало по все-
му телу; тогда она опустила в воду всю ногу, потом  вторую  и  осторожно
села, погрузившись в мягкую, ласковую теплоту прозрачной воды источника,
который наполнял этот водоем, струился по ней самой и вокруг нее, покры-
вая маленькими пузырьками газа все ее тело - и ноги, и  руки,  и  грудь.
Она с удивлением смотрела, как эти бесчисленные воздушные  пузырьки  всю
ее одевают панцирем из крошечных жемчужинок.  А  жемчужинки  непрестанно
отрываются от ее белой кожи, взлетают на поверхность воды и  исчезают  в
воздухе, выталкиваемые снизу другими, которые возникают на ней. Они воз-
никали мгновенно, словно легкие, неуловимые и прелестные мелкие  ягодки,
плоды ее стройного, юного и розового тела, обладающего  волшебной  силой
обращать капельки воды в жемчужины. Христиане было так хорошо, так мягко
касались, так ласково обнимали, обтекали ее  струйки  воды,  трепещущие,
живые, переливчатые струйки источника, бурлившего в водоеме у ее  ног  и
убегавшего сквозь маленькое отверстие у края ванны, что ей хотелось нав-
сегда остаться тут, не двигаться, не шевелиться, ни  о  чем  не  думать.
Теплота, какая-то особая, восхитительная теплота согревала ее,  на  душе
было покойно, безмятежно, и всю ее  наполняло  блаженное  ощущение  здо-
ровья, мирной радости и тихой веселости. Журчание  воды,  вытекавшей  из
ванны, убаюкивало, и в дремотной неге она лениво думала то о том,  то  о
другом: что будет делать сейчас и что будет делать завтра, на какие про-
гулки здесь можно ходить, думала об отце, о брате, о муже и о том  высо-
ком молодом человеке, который бросился спасать собаку, - после этого  ей
как-то было неловко с ним, она не любила порывистых людей.
   Да, в этой теплой воде было хорошо, спокойно, и  никакие  желания  не
тревожили ее сердца, разве только смутная надежда иметь ребенка; в  душе
не возникало ни тени стремления изведать какую-то иную  жизнь,  волнение
или страсть. Ей ничего не надо было, она чувствовала себя  счастливой  и
довольной.
   Вдруг она испугалась: кто-то открыл дверь; но оказалось, это  овернка
принесла простыню и халат. Двадцать минут уже истекли,  пора  было  оде-
ваться Пробуждение было грустным, почти горестным;  хотелось  попросить,
чтоб ей позволили побыть в ванне еще несколько минут, но потом она поду-
мала, что впереди еще много дней, много таких же приятных минут;  она  с
сожалением вышла из воды и закуталась в халат, нагретый так сильно,  что
он даже обжигал ее немножко.
   Когда она уходила, доктор Бонфиль отворил дверь  своего  кабинета  и,
церемонно кланяясь, попросил  ее  войти.  Он  справился,  как  она  себя
чувствует, пощупал ей пульс, велел высунуть язык, осведомился о ее аппе-
тите и пищеварении, спросил, хорошо ли она спит, затем проводил до само-
го выхода и все время бормотал:
   - Что ж, ничего, ничего, все благополучно, благополучно.  Будьте  так
любезны передать вашему батюшке мой нижайший поклон  Он  один  из  самых
почтенных людей, какие мне встречались на моем поприще.
   Наконец она избавилась от его назойливых забот,  немного  испортивших
ей настроение, вышла и у дверей водолечебницы увидела  отца  в  обществе
Андермата, Гонтрана и Поля Бретиньи.
   Ее муж, у которого всякая новая мысль все жужжала, жужжала в  голове,
словно муха, залетевшая в бутылку, рассказывал о паралитике и  предлагал
пойти посмотреть, принимает ли бродяга свою первую ванну.
   Чтобы доставить ему удовольствие, все пошли к источнику.
   Но Христиана тихонько удержала брата и, когда они отстали от  других,
сказала:
   - Знаешь что, я хотела поговорить с  тобой  о  твоем  друге;  он  мне
что-то не очень нравится. Расскажи мне о нем. Какой он?
   И Гонтран, близко знакомый с Полем уже несколько лет, описал  ей  эту
натуру, страстную, необузданную, искреннюю и способную на добрые порывы.
   Поль Бретиньи, говорил Гонтран, - умный человек, но какой-то  неисто-
вый и все переживает слишком бурно. Он поддается каждому своему желанию,
не умеет ни владеть, ни управлять собой,  подавлять  чувство  рассудком,
руководствоваться в жизни методически  обдуманным  планом  и  повинуется
всем своим увлечениям, прекрасным или постыдным, едва  только  какая-ни-
будь мысль, какое-нибудь желание или страстное волнение потрясет его эк-
зальтированную душу.
   Он уже семь раз дрался на дуэли и так же способен в запальчивости ос-
корбить человека, как и стать после этого его другом; он влюблялся беше-
но, пылко в женщин всех классов и одинаково их обожал,  начиная  от  мо-
дистки, встреченной у порога магазина, и кончая актрисой, которую он по-
хитил, - да, буквально похитил в вечер первого представления, когда  она
вышла из театра и уже ступила ногой на подножку экипажа, чтобы ехать до-
мой, - схватил ее на глазах остолбеневших прохожих, унес на руках,  бро-
сил в карету и умчал, пустив лошадей таким галопом,  что  похитителя  не
могли догнать.
   И Гонтран сказал в заключение:
   - Вот он какой! Славный малый и, кстати сказать, очень богат, но  су-
щий безумец. Когда потеряет голову, на все, положительно на  все  спосо-
бен.
   Христиана сказала:
   - У него какие-то необыкновенные духи. Дивный запах! Что это такое?
   - Не знаю. Он не хочет говорить. Кажется, из России привезены.  Пода-
рок его актрисы, той самой, от которой я его теперь лечу. А запах в  са-
мом деле чудесный.
   Вдали виднелась куча крестьян и больных, - на курорте вошло в  обычай
гулять до завтрака по риомской дороге.
   Христиана и Гонтран догнали маркиза, Андермата и Поля,  и  вскоре  на
том месте, где накануне высился утес, перед ними предстало странное зре-
лище: из земли торчала человеческая голова в изодранной войлочной  серой
шляпе и всклокоченная седая борода - голова, как будто  отрубленная  или
выросшая тут, словно какой-то кочан. Вокруг нее стояли  люди;  крестьяне
смотрели изумленно и молча (овернцы совсем не зубоскалы), а три  толстых
господина, по виду постояльцы второразрядной гостиницы, отпускали  плос-
кие шуточки.
   Оба Ориоля стояли около ямы и сосредоточенно смотрели на бродягу, си-
девшего там на камешке по горло в воде. Картина напоминала средневековую
казнь преступника, обвиненного в колдовстве и чародействе; старик не вы-
пускал из рук костылей, и они мокли в воде рядом с ним.
   Андермат пришел в шумный восторг:
   - Браво, браво! Вот пример, которому должны последовать  все  местные
жители, страдающие ревматизмом!
   И, наклонившись к Кловису, он громко крикнул, словно тот был глухой:
   - Ну как? Хорошо вам?
   Старый бродяга, видимо, совсем одуревший от горячей ванны, ответил:
   - Жарко! Черррт бы ее взял, эту воду! До чего ж горячая! Того и  гля-
ди, сваришься.
   Но дядюшка Ориоль заявил:
   - Чем горячей, тем для тебя пользительней.
   Позади маркиза кто-то спросил:
   - Что это тут происходит?
   И г-н Обри-Пастер, возвращавшийся с ежедневной своей прогулки,  пыхтя
и отдуваясь, подошел к яме.
   Андермат объяснил ему свой план исцеления паралитика.
   Но старик все твердил:
   - Жарко! Горяча пррроклятая!
   Он пожелал вылезти из воды, жалобно охал, просил вытащить его.
   Банкир с трудом успокоил его, пообещав надбавить по франку за  каждую
ванну.
   Зрители кольцом обступили яму, где плавали в воде бурые лохмотья, об-
лекавшие тело старика.
   Кто-то сказал:
   - Ну и похлебка! Неаппетитный навар!
   А другой подхватил:
   - Да и говядина-то не лучше! Брр!
   Но маркиз заметил, что в этом  новом  источнике  гораздо  больше  пу-
зырьков углекислоты, чем в ваннах водолечебницы, а  пузырьки  крупнее  и
гораздо подвижнее.
   Действительно, все рубище бродяги  было  покрыто  пузырьками,  и  они
взлетали на поверхность в таком изобилии, что казалось, в воде  мелькают
бесчисленные цепочки, бесконечные четки из крошечных круглых  прозрачных
алмазов, сверкавших на солнце ослепительным блеском.
   Обри-Пастер засмеялся.
   - Ну еще бы! - сказал он. - Вы послушайте, что  вытворяют  в  здешнем
ванном заведении. Известно, что минеральный источник надо поймать в  си-
лок, как птицу, или, вернее, засадить его под  колокол.  Это  называется
каптаж. Однако с источником, который подводят к ваннам в  Анвале,  прои-
зошла такая история. Углекислота легче воды и, выделяясь из нее, собира-
лась под верхушкой колокола, а когда ее накапливалось там слишком много,
она устремлялась в трубы, проникала через них в ванны, насыщала  воздух,
и больные чувствовали удушье. За два месяца было  три  довольно  тяжелых
случая. Тогда опять обратились ко мне, и я изобрел очень простое приспо-
собление: две трубы подводят из-под колокола воду и углекислый  газ  по-
рознь и вновь соединяют их под ваннами, восстанавливая  тем  самым  нор-
мальный состав источника и не допуская опасного избытка углекислоты. Од-
нако надо было потратить тысячу франков, чтобы сконструировать мое прис-
пособление. И знаете, что сделал бывший тюремный -  надзиратель?  Ни  за
что не угадаете. Проделал дыру в колоколе, чтобы отделаться от  газа,  и
он, разумеется, стал улетучиваться. Таким образом, вам продают  углекис-
лые ванны без углекислоты или же с таким ничтожным ее  количеством,  что
пользы от этих ванн немного. Зато здесь, посмотрите-ка!
   Все пришли в негодование. Никто уже больше не смеялся, на нищего  па-
ралитика смотрели теперь с завистью. Каждый готов был схватить лопату  и
вырыть для себя ванну в земле рядом с ямой бродяги.
   Андермат взял инженера под руку, и они пошли по дороге, о чем-то  бе-
седуя. Время от времени Обри-Пастер останавливался и  чертил  тростью  в
воздухе, как будто намечая направление чего-то, указывал узловые  точки,
а банкир делал пометки в записной книжке.
   Христиана и Поль Бретиньи разговорились. Он рассказывал  ей  о  своем
путешествии по Оверни, описывал свои впечатления  и  чувства.  Он  любил
природу безотчетной, пылкой любовью, в которой сквозило нечто  звериное.
Природа доставляла ему сладострастное наслаждение, от которого трепетали
его нервы, все его тело.
   Он говорил Христиане:
   - Знаете, мне кажется, что я словно раскрываюсь, вбираю в себя все, и
каждое впечатление пронизывает меня с такой силой, что я плачу,  скриплю
зубами. Ну вот, смотрите, перед нами зеленая круча, широкий кряж,  и  по
нему карабкаются в гору полчища деревьев; мои глаза вбирают этот лес, он
проникает в меня, заполоняет, бежит по моим жилам, и мне  даже  кажется,
что я его ем, глотаю, сам становлюсь лесом.
   Он говорил все это смеясь и устремлял круглые, широко открытые  глаза
то на лес, то на Христиану, а она слушала, удивленная, смущенная, но по-
нимала его впечатлительной душой, и ей казалось, что этот жадный  взгляд
расширенных зрачков пожирает и ее вместе с лесом.
   Поль продолжал: - А если б вы знали, какие радости приносит мне  обо-
няние! Вот этот воздух, которым мы с вами дышим сейчас, я пью, опьяняюсь
им и слышу все запахи, разлитые в нем, все, решительно все. Ну, вот пос-
лушайте. Вопервых, самое главное. Когда вы приехали сюда,  заметили  вы,
какой здесь аромат? Нежный, ни с чем не сравнимый аромат, такой  тонкий,
такой легкий, что он кажется... ну, как бы это  сказать...  почти  неве-
щественным. Он везде, везде, и никак не можешь разгадать, что же это та-
кое, уловить, откуда он исходит. А между тем никогда ни один  аромат  на
свете не давал мне такого наслаждения. И что ж! - это запах цветущих ви-
ноградников. Ах, я только на пятый день открыл его!  Какая  прелесть!  И
разве не восхитительно думать, что виноград, дарящий нам  вино  -  вино,
которым по-настоящему, как знатоки, могут наслаждаться  лишь  избранные,
дарит нам и нежнейшее, волнующее благоухание, различимое лишь для  самых
изощренных чувственных натур. А улавливаете ли вы в этом  воздухе  струю
мощного запаха каштанов,  приторно-сладкое  благоухание  акаций,  аромат
горных лугов и аромат травы - она пахнет так хорошо, так хорошо, и  ведь
никто этого и не замечает.
   Она слушала его с изумлением - не потому, что слова его были каким-то
поразительным открытием, но они совсем не походили на то будничное, обы-
денное, что всегда говорилось вокруг нее, и потому захватывали ее,  вол-
новали, вносили смятение в привычный строй ее мыслей.
   А он все говорил голосом несколько глухим, но теплого тембра:
   - И потом, скажите, заметили ли вы, что над  дорогами,  когда  бывает
жарко, в воздухе есть легкий привкус ванили? Замечали, да? И знаете, что
это такое?.. Нет, я не решаюсь сказать...
   Он расхохотался и вдруг, протянув руку вперед, сказал:
   - Посмотрите.
   По дороге тянулись вереницей возы с сеном, и каждый тащила  пара  ко-
ров. Медлительные, широколобые, они грузно переступали  ногами,  склонив
под ярмом голову с крутыми рогами, привязанными к деревянной  переклади-
не, и видно было, как под кожей движутся у них мослаки. Впереди  каждого
воза шел человек в сборчатой рубашке и безрукавке, в черной шляпе и пру-
том подгонял свою упряжку. Время от времени он оборачивался, но  никогда
не бил корову, а только касался прутом ее плеча или лба, и она, мигая  -
большими и глупыми глазами с поволокой, покорно повиновалась его жесту.
   Христиана и Поль посторонились, чтобы дать им дорогу.
   Бретиньи спросил:
   - Вы чувствуете запах?
   Она удивилась:
   - Какой? Сейчас пахнет хлевом.
   - Ну да, хлевом. Все эти коровы (лошадей совсем нет в здешних местах)
рассеивают по дорогам запах коровника, и в сочетании с мельчайшей  пылью
он придает ветру привкус ванили.
   Христиана брезгливо сказала:
   - Фу!
   Он возразил:
   - Позвольте, я же делаю химический анализ, и только.  Это  отнюдь  не
мешает мне утверждать, что мы с вами, сударыня, находимся в дивном угол-
ке Франции, пленяющем мягкой, успокаивающей красотой. Нигде я  не  видел
такой природы. Мы перенеслись в золотой век. А Лимань! Ах,  эта  Лимань!
Нет, не буду о ней рассказывать, я хочу показать ее вам.  Вы  должны  ее
посмотреть!
   Их догнали маркиз и Гонтран. Взяв дочь под руку, маркиз  шутливо  по-
вернул ее и повел обратно, к деревне, напомнив, что  пора  идти  завтра-
кать.
   Дорогой он сказал:
   - Слушайте, детки, это касается вас, всех  троих.  Вильям  совершенно
сходит с ума, когда какая-нибудь мысль засядет ему в голову, и теперь он
ни о чем думать не может, кроме своего будущего курорта. Он бредит им  и
для своих целей вознамерился пленить семейство Ориолей. Он хочет,  чтобы
Христиана познакомилась с девочками и посмотрела, приемлемы ли они в хо-
рошем обществе. Но знакомство должно состояться так, чтобы отец и не по-
дозревал о наших хитростях. И вот меня осенила идея: устроим благотвори-
тельный праздник. Ты, милочка, навестишь здешнего священника, и вы с ним
выберете двух его прихожанок, которые будут собирать вместе с тобой  по-
жертвования во время церковной службы. Конечно,  ты  сумеешь  подсказать
ему, кого следует выбрать, и он их пригласит якобы по своему почину... А
на вас, молодые люди, возлагается обязанность устроить в казино  лотерею
при содействии господина Петрюса Мартеля, его труппы и его оркестра. Ес-
ли девицы Ориоль милы и благовоспитанны, - говорят, их хорошо  вышколили
в монастырском пансионе, - Христиана, несомненно, покорит их.
 
 
   V
 
   Целую неделю Христиана  с  увлечением  занималась  приготовлениями  к
празднику. Священник действительно нашел, что  из  всех  его  прихожанок
только сестры Ориоль достойны чести собирать пожертвования вместе с  до-
черью маркиза де Равенеля, и, обрадовавшись  возможности  сыграть  роль,
стал хлопотать, все уладил, все устроил и пригласил обеих  девушек,  как
будто ему первому пришла эта мысль.
   Весь приход был взбудоражен; даже угрюмые обитатели  курорта  отвлек-
лись от разговоров о своих болезнях и обменивались за табльдотом различ-
ными соображениями по поводу возможной суммы сборов с  двух  празднеств,
церковного и мирского.
   День начался удачно. Стояла прекрасная летняя погода, жаркая и ясная;
солнце заливало равнину, а в тени под деревьями веяло прохладой.
   Церковная служба была назначена в девять часов утра,  краткая,  но  с
органом. Христиана, придя до начала обедни, чтобы взглянуть, как  убрана
церковь цветочными гирляндами, заказанными в Руайя и в  Клермон-Ферране,
услышала шаги за своей спиной, - вслед за ней явился аббат Литр с  сест-
рами Ориоль; аббат представил их Христиане, и она тотчас пригласила обе-
их девушек к завтраку. Они, краснея, с почтительными реверансами, приня-
ли приглашение.
   Начали собираться верующие.
   Христиана и сестры Ориоль заняли почетные места, - на  стульях,  пос-
тавленных для них на краю клироса, а напротив них сели  три  принарядив-
шихся молодых человека: сын мэра, сын его помощника и сын муниципального
советника, - их избрали для сопровождения сборщиц, чтобы польстить мест-
ным властям.
   Все сошло очень хорошо.
   Служба кончилась быстро. Сбор дал сто десять франков, к этому присое-
динили пятьсот франков, пожертвованных Андерматом, пятьдесят -  маркизом
де Равенелем, сто франков от Поля Бретиньи, и в итоге получилось семьсот
шестьдесят франков - сумма небывалая в анвальском приходе.
   После обедни сестер Ориоль повели завтракать в отель.
   Обе казались несколько смущенными, но держали себя очень мило, и, хо-
тя почти не принимали участия в разговоре, видно было, что  это  не  ро-
бость, а скорее скромность. Они завтракали за табльдотом  и  понравились
всем мужчинам, всем без исключения.
   Старшая была степеннее, младшая - живее; старшая - благовоспитаннее в
обыденном смысле этого слова, младшая - милее, приветливее; и  вместе  с
тем они были похожи друг на друга, как могут только быть похожи сестры.
   После завтрака все отправились в казино, где в два часа был  назначен
розыгрыш лотереи.
   Парк уже заполнила пестрая толпа крестьян и больных, и  он  напоминал
ярмарку.
   В китайской беседке музыканты играли сельскую сим