все кончится. Вся наша  наука  вместе
со всеми академиями  и  колледжами.  Земной  шар  будет  протерт  дочиста.
Леопарды, детские сады, кар тинные галереи, миссионеры...
   - Шут с ними, с миссионерами... - сказал Крылов. - Охота вам...
   - ...симпозиумы, и мы вместе с нашими  внуками  и  правнуками,  все  мы
станем нейтронами и электронами и будем носиться по законам Гейзенберга, и
сам  Гейзенберг  будет  тоже  носиться  по  своим  законам.  -  Глаза  его
загорелись угрюмым весельем, он протянул  руку,  как  бы  касаясь  пальцем
кнопки. - Мир полон сумасшедших, подберется какой-нибудь сумасшедший  -  и
мудрецы политики, которые строят прогнозы, - в пыль! Церковь святой Мадлен
- в пыль!.. Вся история человечества кончается на этой  кнопке,  последняя
точка истории.
   - Неужели вы всерьез думаете, что эту кнопку нельзя уничтожить?
   - Поздно. Она существует. Попробуйте уничтожить  закон  Ома,  уравнение
Максвелла. Они уже  открыты.  До  них  додумались,  и  сколько  бы  их  ни
уничтожали, они появятся.
   - В том-то и дело, что ваша кнопка не закон! - воскликнул Крылов.
   - О, она больше закона! Она бог! Современная религия. Все мы ходим  под
кнопкой. Молиться ей надо. В соборах вместо распятия - кнопку.  Нет  бога,
кроме кнопки. Что вы противопоставите ей? Перед  кнопкой  все  глупо  -  и
ложь, и подвиг, и мужество, и даже цинизм.  Как  вы  все  можете  спокойно
жить? Я смотрю и не понимаю -  вы  что,  слепые?  глухие?  Неужели  вы  не
видите, что все сломалось? Вы думаете, это я из-за сына? Нет,  сын  -  это
моя личная трагедия. Рано или поздно каждый уходит, но есть будущее,  есть
ради чего работать, страдать. Так было всегда. И вдруг кончилось. Впервые.
Будущее украдено...
   Вся эта сбивчивая, лихорадочная речь начала  раздражать  Крылова.  Дюра
нравился ему, он был отличный ученый, и  было  больно  видеть,  как  страх
разъедает этот острый ум. Наворачивать ужасы можно какие угодно. В  начале
века пугали энтропией, тепловой смертью.  Всегда  находились  устрашители,
кликуши. Особенно религия любила рисовать кошмары, конец мира.
   - Но бога нет, - подхватил Дюра. -  Мы  уничтожили  свою  веру.  А  что
взамен?! Ничего. В чем нравственная опора? Так хоть была вера в бессмертие
души...
   - С вашей кнопкой богу не справиться, - сказал Крылов. -  Лучше  верить
в: человека. Главное - это жизнь,  а  не  угроза  жизни.  -  Они  говорили
по-английски, и Крылов подбирал;  слова  с  некоторым  трудом.  Ему  очень
хотелось, чтобы Дюра его понял.  -  Трагедия  в  том,  что  наука  открыла
атомную энергию слишком рано, когда мир еще не освободился от капитализма.
История общества не поспевает  за  историей  науки.  Наверное,  лет  через
двести наши страхи покажутся смешными.
   - Вы думаете, будет кому смеяться?
   - Да, да! - с  силой  сказал  Крылов.  -  Отрицать  всегда  легче,  чем
утверждать. Дорогой Дюра, я не был на войне. Я представляю себе, что  даже
когда дело плохо и ты окружен, все равно надо драться до последней минуты.
А ведь мы с вами не окружены, у нас сил больше, нас больше...
   - Я бы мог возражать вам, - сказал Дюра, -  но  я  не  хочу  выигрывать
спор, я не хочу вас переубеждать. Мне надо понять,  почему  вы  спорите...
Откуда ваш оптимизм? На чем он...
   Он замолчал, глядя на Аду, которая возвращалась с Аникеевым.
   Она шла, высоко подняв голову, одинаково красивая для старых и молодых,
и они, позабыв о своих спорах, улыбаясь, смотрели на нее.
   - Вы все спорите, - сказал  Аникеев.  -  Вам  не  хватает  легкомыслия.
Бурное развитие науки нуждается в легкомыслии...
   Откуда-то из глубины зала появился Голицын вместе с Лиховым.
   Аникеев окликнул их.
   - Как ваши дела? - спросил у Крылова Голицын.
   - Чудно, - сказал Крылов, - отличная группа подбирается.
   - Кто же? - спросил Голицын.
   - Я, один я. Зато крепкий, спаянный коллектив.
   "И еще Ричард", - подумал он.
   Лихов  что-то  рассказывал  Дюра  по-французски,  и  Дюра  удивленно  и
задумчиво смотрел на Крылова.
   - Чуть не забыл, - сказал Голицын. - Ко мне обращался Микулин, помните,
дипломант Микулин.
   - Алеша?
   - Ну, я не обязан знать, Алеша он или не Алеша, - проворчал Голицын.  -
Так вот, он просил ходатайствовать. Может, вы уважите мою просьбу, примете
его?
   - Так и быть, - сказал Крылов.


   На улице накрапывал дождь,  редкие  листья  лежали  на  асфальте.  Было
холодно и пустынно. Они шли мимо Манежа.
   - Тебе ничего не напомнил этот вечер? - спросила Ада.
   - Нет, - сказал Крылов. Понял бы что-нибудь Дюра, узнав, что  после  их
разговора Крылов идет и думает, как убедить Алтынова и Лисицкого вернуться
в группу.
   И вдруг он припомнил тот вечер с Тулиным и Адой. Только они входили  на
эту площадь с другой стороны.  И  встретили  тут  Женю  и  Ричарда.  Играл
карманный приемник. Он даже вспомнил мотив. "И вот снова", - подумал он  и
посмотрел в ночное  небо,  закрытое  облаками.  Придется  браться  за  все
сызнова, иначе, совсем по-другому. Или продолжать, но тоже иначе.