А я-то  документы  приготовил,  копии  у  нотариуса
снял. Смешно, верно?
   - Ну что вы, что вы, - утешающе повторял Крылов. И вдруг  сказал:  -  Я
еще не решил.
   Но Агатов не слушал его. Задумчиво и размеренно он продолжал:
   - Заметили, как Аркадий Борисович оценил меня? Аккуратен. Исполнителен.
Бумажки составляет. А своих, мол, идей Агатов  не  выдвигает.  Вот  в  чем
беда, оказывается. А то, что я его идеи проводил, так это ничто? Если я их
полностью разделяю?
   Застылая усмешка прочно держалась на его лице, сбивая Крылова с  толку.
Он не знал, как держать себя.
   Ему страсть  как  хотелось  выпалить:  "Чего  вы  ко  мне  прицепились,
ступайте к старику и выясняйте свои отношения", но стыд еще не  прошел  и,
кроме того, было совестно бить лежачего. Он чувствовал, что Агатов обижен,
убит.
   - В науке никому нельзя верить, - сказал Крылов. - Старик нас  пытается
лепить  по  своему  подобию.  Это  у  него   непроизвольно.   Нам   нельзя
поддаваться. Ради него же. Тут такая антимония получается.  Каждый  должен
отстаивать свои взгляды...
   Агатов прервал его:
   - Свою тактику принципами заслоняете? Я вас понял. Думаете, я не  знаю,
как вы все меня расцениваете?
   Его непримиримый смешок сделал излияния Крылова нелепыми. "Какого черта
я чувствую  себя  виноватым?"  -  возмутился  Крылов.  Из  всех  возможных
положений он всегда умудрялся выбрать самое невыгодное. Безошибочно. Никто
не умел так ловко и быстро попадать впросак, как он.  Привыкнуть  к  этому
было невозможно. Но смеяться над этим он научился.
   - Голицын обманул меня. Я знаю, ему наговорили, - сказал Агатов. - Но я
это так не оставлю.
   Крылов посмотрел на него с любопытством.
   - Неужели вы всерьез огорчены? Ведь это всего лишь должность.
   - Должность... Нет, Сергей Ильич, для меня это больше  должности,  -  с
внезапной резкостью сказал Агатов.  Рука  его  в  черном  мешке  перестала
двигаться.  -  Мне  важно  признание.  Зачем  притворяться?  Мы   же   без
свидетелей. Конфиденциально.  Аркадий  Борисович,  тот  сегодня  при  всех
проговорился. И вы это прекрасно знаете. Хотите, я могу  раскрыть  скобки?
Хотите? - Он наклонился вперед, серые шарики его глаз твердо нацелились на
Крылова. - Кое-кто считает, что я не обладаю научными  способностями.  Вы,
например, талант, а я нет. Что, не так? Да вы не бойтесь. Я  лично  к  вам
ничего не имею. -  Выдернув  руки  из  мешка,  он  помахал  растопыренными
пальцами. - Представьте, что я согласился бы с такой характеристикой. - Он
поднялся. Губы его задергались, точно сбрасывая эту  любезную  усмешку.  -
Что ж мне тогда? Чем я виноват?  Не  досталось  соответствующих  генов  от
родителей, так куда ж мне прикажете? А?
   Слегка прерывающийся голос его звучал просто и деловито, глаза смотрели
с горечью, но ясно, как будто что-то обнажилось в  этом  человеке.  Крылов
никогда не видел такого Агатова, сейчас ему казалось, что  этот  Агатов  и
есть настоящий.
   - Нет, Сергей Ильич, слишком легко вы разложили... А что,  как  у  меня
другой талант? Каждому свое...  -  Агатов  вдруг  остановился,  пристально
глядя на Крылова. - Послушайте, вы действительно еще не решили? Зачем  вам
эта должность? Все равно ничего не выйдет у вас с Голицыным. Он  по-своему
станет гнуть, вы же сами признаете. А у вас характер, вы маневрировать  не
умеете. Что ж получится? И дело будет страдать, и себе голову сломаете,  и
никакой славы. Да, отговариваю ради вас же. Откажитесь, пока не поздно.  -
Он пытался сдержать свой голос и не мог.  -  Какой  вам  интерес?  Научное
руководство - так тут и без нас обходятся, мы-то с вами знаем. Голицын еще
не понимает, ему куда легче со мной будет. И вам легче, всем легче. Он сам
скоро жалеть станет.
   Крылов доверчиво улыбнулся.
   - Так и мне во как неохота! - Он провел рукой по горлу.
   Агатов заходил вокруг него большими шагами.
   - Нет, я все понимаю. Начальник лаборатории - сам себе  хозяин.  Уходит
когда хочет. Не надо ни у кого проситься. Свобода - это существенно. Но  я
вам гарантирую. За моей спиной вам еще свободней будет.  Как  мне  Голицын
стал поручения давать, так меня талантов лишили. Всех  начальников  всегда
бездарными считают. Вас тоже сразу в бесталанные определят.
   Крылов устал  стоять  посреди  комнаты  и  осторожно,  боком  отошел  к
зашторенному окну.
   - Мне кажется, тут другие интересы, Яков Иванович, -  деликатно  сказал
он. - Согласитесь, что необходимо  менять  тематику.  -  Агатов  энергично
закивал. - Нас заедают ненужные мелочи. Старик напирает главным образом на
статистику. Вот посадил он вас  замерять  заряды  капель.  Пожалуйста,  не
обижайтесь, Яков Иванович, но боюсь, в наших лабораторных условиях  ничего
нового тут не выяснить. А с другой стороны, такой проблемы,  как  активные
воздействия, мы сторонимся.
   - Точно! - воскликнул Агатов. - Даже... -  на  мгновение  он  запнулся,
настороженно взглянул на Крылова, - даже отмахиваемся!
   - Старик избегает современной физики. Ну как вы сладите с ним?
   - Постепенно, постепенно. Думаете,  на  него  узды  не  найдется?  -  К
Агатову быстро возвращалась внушительность. - Вам тут нечего беспокоиться.
Можете  спокойно  работать.  У  вас  будет  полная  самостоятельность,   я
обеспечу. Насчет тематики - не спорю, но  все  зависит,  как  преподнести.
Подать мы себя не умеем, вот в чем беда, Сергей Ильич. Те же самые  работы
так можно  обставить,  что  нас  завалят  средствами,  оборудованием,  чем
хотите. Поверьте мне, коллективу куда выгоднее, если у начальника  никаких
своих интересов научных нет. - Он предостерегающе  поднял  руку.  -  Знаю,
знаю. Знаю, что вам советуют и Бочкарев  и  вся  его  компания.  А  вы  не
слушайте. Все они эгоисты. И, между прочим, я не осуждаю. Настоящий ученый
должен быть эгоистом, иначе он ничего не успеет.
   Плоское лицо его влажно блестело. Он  работал.  Он  разворачивал  перед
Крыловым свои планы, один  заманчивей  другого.  У  него  все  было  давно
продумано.
   Он знал все, что можно было знать  о  дирекции,  о  работниках  главка,
хитрости их взаимоотношений, списки трудов академиков, кто чем увлекается,
знал, что с Лиховым проще всего встретиться на концерте  в  консерватории,
что дочь секретарши Денисова работает в пятой лаборатории.
   Крылов стеснялся прервать его. Незаметно отодвинув  штору,  он  смотрел
вниз на залитую солнцем метеостанцию.
   Студенты работали у  белых  будочек  с  приборами.  Матвеев  и  Зиночка
готовили радиозонд.
   "Как бы все могло славно устроиться, - с тоской  подумал  Крылов.  -  И
можно пойти с ними загорать".
   Он вздохнул, откашлялся раз-другой, прежде чем Агатов обратил  на  него
внимание.
   - Простите, Яков Иванович, но как-то это все не то, - сказал он.
   - То есть как?  -  оторопел  Агатов  -  Пожалуйста...  У  вас  условия?
Предлагайте...
   Крылов поежился, в таких случаях он ничего не мог поделать с собой.
   - Не нравится мне, что вы тут наговорили.
   - Но ведь  всегда  можно  поладить.  Выкладывайте  ваши  наметки.  Я  с
удовольствием...
   Он стал ниже ростом, смотрел на Крылова с робкой готовностью  откуда-то
снизу.
   - Ничего у меня нет, никаких наметок, - признался Крылов.
   Агатов вопросительно смотрел на него.
   - Матвееву надо бы оклад выхлопотать, - добавил Крылов.
   - Я это могу в два счета... - заторопился Агатов. - Нет, вы  объясните,
что вас держит? Вы против меня имеете что? Я вам никогда ничего плохого не
сделал. Чем я не подхожу, чем?
   Крылов виновато развел руками.
   - Небось сами хотите,  -  вдруг  сказал  Агатов,  убежденный  смущенной
улыбкой Крылова и все более уверяясь от его неловкого молчания. - Понятно,
зачем же власть упускать! А я-то душу вам открывал...
   Крылов опомнился.
   - Поверьте, Яков Иванович, вы это с обиды. Я вам благодарен, что вы так
откровенно... Мне подумать надо...
   Сгорбившись, Агатов вернулся к ящику, взял мешок с  кассетами  и  долго
там возился к стене  лицом,  потом  пошел  к  двери.  Обойдя  Крылова,  он
остановился. Лицо его обрело обычную бесстрастную любезность. Опять он был
собранный,  подтянутый,  и  отглаженный  костюмчик  сидел   без   малейшей
морщинки.
   - Я хочу как лучше, - сказал Агатов. - Сконтактироваться. -  Он  сделал
все, чтобы любезно улыбнуться.
   Железная лестница отзвенела под его шагами.
   - Вот и разберись, - озадаченно сказал Крылов,  как  будто  кто-то  мог
услышать его. Он печально посмотрел на свои недавно отпаренные брюки -  на
коленях уже вздулись пузыри... Погасив свет, он уселся на приступку и стал
ждать. Но солнечный луч  исчез,  и  прежнее  настроение  не  возвращалось.
Необходимость что-то решать злила его. Он не желал ничего решать. В  любом
случае, соглашаясь или отказываясь, он что-то терял. Но в том-то  и  дело,
что, решая, всегда что-то теряешь.
   Не хотелось спускаться вниз и сидеть сейчас рядом с Агатовым. Он словно
обжегся, прикоснувшись к обнаженной душе этого человека. На  какой-то  миг
приоткрылось  самое  сокровенное,  в  глубине  расселины   Крылов   увидел
трепещущее, еще расплавленное,  готовое  отлиться  в  любую  форму...  Кто
знает, где и когда совершается поворот человеческой души?  Что-то  бурлит,
соединяется у  вас  на  глазах,  достаточно  одного  слова,  и  оно  вдруг
застывает судьбой: Крылов думал о том, что мы сами делаем людей плохими  и
хорошими.
   Разумеется, Бочкарев, и Ричард, и Голицын - они руководствуются  самыми
высокими принципами, а вот Агатову все это предстает, наоборот, величайшей
несправедливостью.  Природа   обделила   его   талантом,   отсюда   обиды,
ущемленность, зависть - все, что  уродует  человека.  И  как  помочь  ему?
Неужели неизбежна такая несправедливость? Но и ребята правы: к руководству
нельзя подпускать бездарных. Но и  бездарные  никогда  не  чувствуют  себя
бездарными. Они не мучаются, они завидуют и злятся. А ведь каждый в чем-то
бездарен...



5

   Стеллажи сверху донизу были плотно заставлены пыльными томами - научные
отчеты со дня основания лаборатории.
   Под самым потолком  стояли  тома  в  старинных  переплетах,  обклеенных
мраморной  бумагой  с  красноватыми  прожилками,   с   тиснеными   золотом
корешками. Затем шли переплеты из дешевого синего  картона,  из  рыжеватых
канцелярских папок  -  переплеты  военных  лет  с  выцветшими  чернильными
надписями, и последних лет - в толстом коричневом дерматине.
   Вид этих стеллажей настроил Тулина иронически:
   "Урны с прахом обманутых надежд  давно  ушедших  поколений...  Кладбище
несбывшихся мечтаний... Сколько никчемной добросовестности!"
   И все эти бумаги на столе Крылова будут так же  погребены  в  очередном
томе.
   Тулин придвинул к  себе  график  суммарной  напряженности  поля.  Через
месяц-другой этот лист отпечатают, подклеят в отчет,  который  перелистает
кто-нибудь из начальников, и папка навечно займет свое место на стеллаже.
   Он ждал Крылова уже минут пятнадцать. Прищурясь,  размашисто  нарисовал
на кривой танцующие скелеты и подписал:

   "Карфаген будет разрушен!"

   Ричард остановился за его спиной.
   - Лихо! Несколько в духе Гойи. Вы художник?
   Тулин осмотрел свою работу.
   - Тот, кто рисует, уже  художник.  Искусство  -  это  не  профессия,  а
талант.
   - Ну, знаете, талант - понятие  расплывчатое,  -  возразил  Ричард.  Он
обожал споры на подобные темы. - Необходимо еще образование.
   - А что такое образование? - спросил  Тулин  и,  не  дожидаясь  ответа,
провозгласил меланхолично: - Образование есть то, что остается, когда  все
выученное забыто.
   - Неплохо. Но вы испортили Крылову график.
   - Не беда. Если он даже подклеит в таком виде, это обнаружат не  раньше
чем в следующем столетии.
   Ричард  попробовал  было  вступиться  за   работу   Крылова   -   Тулин
пренебрежительно  отмахнулся.  Покачиваясь  на  стуле,  он  рассуждал,  не
интересуясь возражениями:
   - Поставщики архива, работаете на это кладбище во имя грызущей  критики
мышей.
   - Сила! - восхитился Ричард.
   - Это не я, это Маркс.
   К ним прислушивались. Тулин повысил  голос.  Сохраняя  мину  беспечного
шалопая,  он  с  удовольствием  ворошил  этот  муравейник.  Забавно   было
наблюдать, как оторопели, а потом заволновались они от неслыханной в  этих
стенах дерзости.
   Первым не выдержал Матвеев. Избегая обращаться к Тулину, он  попробовал
пристыдить восхищенного Ричарда: неужели ему не дорога честь коллектива?
   - Фраза... - заявил Ричард. - Терпеть  не  могу  фраз.  Что  такое  наш
коллектив? Что такое его честь?
   -  Ну,  знаешь,  -  сказал  Матвеев,  -  у  нас  большинство   честных,
добросовестных людей, они работают, не щадя себя. Этим нельзя бросаться.
   - Науку двигают не честностью! - запальчиво  сказал  Ричард,  но  Тулин
неожиданно осадил его:
   - Честность тоже на земле не валяется. Я уверен, что здесь  большинство
честных, беда в том, что вы честно хотите одного, но так же честно делаете
совсем другое, а получается третье. Везде кипение, перемены, а у вас как в
зачарованном королевстве.
   Теперь Матвеев уже решился возразить самому Тулину.
   - К вашему сведению, лаборатория на хорошем счету: в  прошлом  году  мы
перевыполнили показатели.
   Всепонимающая улыбка, и Тулин стал усталым циником.
   - О да, благодаря вашему энтузиазму отчет поставили на эту полку недели
на две раньше срока. Освоены отпущенные средства.
   Матвеев ужаснулся.
   - Вам известно, что наш отдел возглавляет член-корреспондент Голицын?
   - Как же, как же! - сказал Тулин. - Любимый ученик Ломоносова. А вы все
еще верите в авторитеты? Увы, люди не могут без авторитетов...  Нет,  я  о
вас лучшего мнения, вы просто боитесь говорить то, что  думаете.  А  я  не
боюсь. - Он подмигнул им всем разом. - Я из другого министерства.
   - Вы что, академик, - сказала Зиночка, - или новатор?
   Тулин оценивающе скользнул глазами по ее фигуре и сказал загадочно:
   - Иных можно понять, рассматривая вблизи, другие понятны лишь издали. -
Он взглянул на  часы.  -  Время,  пространство,  движение...  Свидание  не
состоялось. Я оставляю вас, мученики науки.
   Ричард отправился его провожать.
   - Вам нравится Гойя? А неореализм? А как вы расцениваете астроботанику?
- Он забрасывал незнакомца вопросами,  восхищаясь  его  пренебрежительными
афоризмами. - А кто вы по профессии? Давайте познакомимся, - предложил он.
   - Почему у вас такое имя? - спросил Тулин.
   Ричард с готовностью рассказал про отца-моряка,  который  побратался  с
английским боцманом, коммунистом Ричардом Клебом.
   На повороте коридора они столкнулись с Крыловым.
   - Сережа! - крикнул Тулин, расставляя руки.
   Рассеянно кивнув, Крылов прошел мимо. Загорелое лицо Тулина  вспыхнуло.
Ричард опустил глаза.
   Пройдя несколько шагов, Крылов обернулся,  ахнул,  подбежал  к  Тулину,
схватил за плечи:
   - Олежка!
   Ахали, колотили друг друга по плечам, выяснили,  что  Аллочка  Кривцова
вторично вышла  замуж,  что  до  сих  пор  неизвестно,  кто  на  последней
вечеринке прибил галоши к полу, что Аникеева переводят в Москву...
   Тулин отметил у Крылова модные туфли, интересную бледность,  совершенно
несвойственную его примитивной  курносой  физиономии.  Крылов  нашел,  что
Тулин похож на преуспевающего футболиста из класса "Б". Неужели сотрудники
могут принимать всерьез такого руководителя - стилягу и тунеядца?
   Он очнулся, засиял, глаза его прояснились, он был  растроган  тем,  что
Тулин специально заехал проведать его, он  не  ожидал  такого  внимания  к
себе. Со студенческих лет он поклонялся  Тулину,  хотел  быть  таким,  как
Тулин, - веселым, общительным, талантливым. Куда б  Тулин  ни  шел,  ветер
всегда дул ему в спину, такси светили зелеными огнями,  девушки  улыбались
ему, а мужчины завидовали.  Но  Крылов  не  завидовал  -  он  любовался  и
гордился им и сейчас, восхищаясь, слушал рассказ Тулина о новых работах  и
о том, зачем Тулин приехал в Москву.
   Разумеется, Крылов читал в апрельском номере его статью. Шик! Последние
исследования Тулина открывают черт те  знает  какие  возможности.  Правда,
строгих доказательств еще не хватает, и Крылов заикнулся было об этом,  но
Тулин высмеял его:
   - Академический сухарь. Разве в этом суть?
   И несколькими фразами разбил все его опасения.  Замысел  был,  конечно,
грандиозен, и Крылову казалось, что сам он давно уже  думал  о  том  же  и
также.
   - А я, пожалуй, побоялся бы выступить вот так, - простодушно  признался
он, и глаза его погрустнели. - Страшно представить! Но  постой,  полеты  в
грозу - ведь это опасно?
   - А ты как думал! - Тулин рассмеялся. - Но я изобрел средство  избежать
опасности: не бояться ее.
   - Ты уверен, что тебе разрешат?
   Тулин выразительно присвистнул:
   - Добьюсь! Другого-то выхода у меня нет.
   Он было нахмурился, но тут же подмигнул Крылову:
   - Образуется. Ну, как дела?
   Хорошо, что Тулин напомнил, и вообще  ему  просто  повезло  с  приездом
Тулина. Тулин посоветует, как быть насчет  предложения  Голицына,  взвесит
все "за" и "против", и все станет ясно.
   - Значит, заведовать этим саркофагом? - сказал Тулин.
   Он  разочарованно  оглядел  Крылова:  "Доволен,  сияет,   выбрался   на
поверхность! Еще немного - и его  сделают  благоразумным  и  благополучным
деятелем в стиле этого заведения, где ничто не меняется".
   - Старик все так же воюет за каждую цифирь и думает, что двигает науку?
   - Ты зря, - сказал Крылов. - Он все же прогрессивное начало.
   - Это по нынешним-то временам? Разве что он тебя выдвинул, но  это  еще
не прогресс. Его идеи на уровне... он за отмену крепостного права, вот  он
где находится, болтается где-то между Аристотелем и Ломоносовым.  -  Тулин
был в курсе всех публикаций лаборатории. Кроме некоторых работ Бочкарева и
Песецкого, все остальное -  схоластика,  ковыряние  в  мелочах.  -  Бродят
сонные кастраты и подсчитывают... - Он не стеснялся в выражениях.
   Они шли по лаборатории, и Тулин высмеивал их порядки,  и  продукцию,  и
глубокомысленный  вид  всех  этих  ихтиозавров.  Когда  Крылов  попробовал
возражать, Тулин вздохнул:
   - Вот мы уже и становимся противниками!
   Агатов работал у своего аппарата.
   - Все капаете, - приветствовал его Тулин. -  Помнишь,  Сережа,  мы  еще
студентами капали на этом же приборе. Господи, сколько уже диссертаций тут
накапано!  -  Не  переставая  говорить,  он  легонько  отстранил  Агатова,
наклонился  к  объективу,  повертел  регулировочный  винт.  -  Пластины-то
выгоднее  поставить  круглые.   Легче   скомпенсировать.   А   еще   лучше
эллиптические, тогда наверняка можно присобачить регистратор.
   Он и понятия не имел, что мимоходом выдал Агатову идею, над которой тот
бился больше месяца.
   Агатов любезно улыбался.
   -  Не  благодарите,  не  стоит,  -  сказал  Тулин.  -  Авось   еще   на
десятитысячную уточните! - И бесцеремонно расхохотался и  уже  оказался  в
другом месте, он даже не шел, он словно вертел  перед  собою  лабораторию,
как крутят детский диафильм. В дверях Крылов обернулся и увидел нацеленные
им в спину глаза Агатова. Хорошо, что Тулин не видал их.
   На лестнице рабочие перетаскивали ящики с  приборами.  Один  из  ящиков
стоял в проходе. Тулин перепрыгнул без разбега, легко, Крылов подумал, что
если бы Тулин был начальником лаборатории, то все равно бы он прыгал через
ящики, носил стиляжный пиджак, бегал бы с Зиночкой и ребятами загорать  на
вышку, и всем бы  это  казалось  нормальным,  и  лаборатория  бы  работала
весело, по-новому.
   Потоптавшись, он сдвинул ящик, догнал Тулина.
   - Как же мне быть, Олежка? - спросил он.
   Тулин помахал папкой.
   - Не управлюсь, переночую у тебя. - Тулин смотрел на Крылова. - Ах  ты,
бедолага... Значит, хотят тебя сделать  свежей  струей.  Молодые  силы.  К
руководству приходит ученый, еще сам способный работать.  Невиданно...  Не
злись. Для меня это... Ты - и вдруг начальник!
   И Крылов тоже невесело ухмыльнулся.
   - А впро