лекали. Хуже всего, что Тулин  злился,  считая,  что
Крылов не помогает, а проверяет - этакий внутренний контролер.
   Под Ростовом они провели серию воздействий на  мощные  кучевые  облака.
Несколько раз портился  проклятый  "Бурун"  -  установка  для  измельчения
сухого льда. С трудом найдут нужное  облако,  включат  "Бурун"  -  грохот,
треск, а лед  не  сыплется.  Посадка.  Включают  "Бурун"  на  аэродроме  -
исправно работает, выбрасывает мелкий лед. Поднимутся в воздух - опять  та
же история. Наконец  Тулин  сообразил,  что  на  высоте  что-то  в  машине
смерзается, и приказал долбить  лед  вручную.  Колотили  лед  чем  попало,
обдирая пальцы, но пока возились и сбрасывали  -  оказалось,  сбросили  не
туда. На следующем заходе сбросили слишком рано.  Лед  кончился,  пришлось
возвращаться. Раздобыли лед - выяснилось, что нет  подходящей  облачности.
Просидели два дня, нервничая, ругаясь. И  вот  наконец-то  внизу  отличные
облака, с высокой напряженностью электрического поля, с мощными  куполами,
и лед был сброшен точно вовремя, и  все  прильнули  к  окнам,  наблюдая  и
фотографируя. Да, это было красиво! Огромный  растущий  серебристый  купол
начал вдруг оседать, съеживаться, массив облака стал каким-то волокнистым,
редел, буквально на глазах появились провалы, стала видна  зеленая  земля,
только что мощное,  облако  таяло,  распадаясь  на  части,  превращаясь  в
мглистые полосы. То же самое удалось и со вторым облаком. Тулин  пришел  в
восторг, его предположения оправдались,  все  в  самолете  кричали  "ура",
обнимались, и никто не обратил внимания на Крылова. Он внимательно смотрел
в окно с другого борта.
   На аэродроме Тулина  качали.  Крылов  задумчиво  возился  в  стороне  с
фотокамерой, потом подошел и, конфузясь, так,  как  будто  он  преподносит
нечто  ценное,  сказал,  что  результат,  к  сожалению,   нельзя   считать
достоверным. Он наблюдал за облаками, которые не подвергались воздействию,
и среди них три облака разрушились точно таким же образом и в то же время.
Никто не хотел ему верить,  его  слушали  с  досадой.  Тулин  пытался  его
высмеять: "Где твои доказательства?", но Крылов стоял на своем: это у  вас
нет доказательств, что на облака повлиял сухой лед, они могли  развалиться
и сами.
   - Поймите, облако - это не вещь, а процесс, и надо изучить его  законы,
чтобы уверенно воздействовать. Представим себе... - Он принялся тут же  на
песке чертить свои кривые.
   Когда он поднял голову, возле него остался только Агатов.
   - Слава богу, вы, кажется, приходите к тому же, что и Голицын, - сказал
Агатов.
   - Наоборот, - сказал Крылов, - просто, чтобы  разбить  Голицына,  нужны
более строгие доказательства.
   Настроение у всех испортилось. Вера Матвеевна и Алтынов утешали Тулина,
как будто Крылов обидел его.
   Вечером  они  сидели  вдвоем  в  жарком  номере,  завешанном   толстыми
малиновыми гардинами, и Тулин кричал, что ставить подножки -  дешевка,  он
выбросит Крылова к чертовой  бабушке.  Группе  нужен  успех  нельзя  долго
работать без удачи. Люди падают духом. Агатов ждет малейшей оплошности, из
института  нажимают,  тему  могут  прихлопнуть,  нужен  успех,  как  можно
быстрее, побыл бы кто-нибудь в его шкуре. Крылову нечем было возразить, он
сочувствовал, он страдал за Тулина, готов был сделать для него что угодно,
но стоял на своем, и Тулин понял, что, если результаты будут  вынесены  на
обсуждение, Крылов выступит против.
   Больше всего его  возмущало,  что  Крылов  осрамил  его  в  присутствии
Агатова и студентов.
   - Ты играешь на руку  Агатову.  Подкидываешь  ему  материальчик.  Я  не
потерплю этого. Пойми ты простую вещь: да, я тороплюсь, да, я перепрыгиваю
через этапы, я рискую, но только так можно чего-то  добиться,  победителей
не судят. Потом мы наверстаем. В науке иногда  правильная  тактика  важнее
фактов. Кстати, ты лично ничем не рискуешь,  -  Тулин  едко  улыбнулся,  -
рискую я, руководитель.  Ты  в  любом  случае  выйдешь  сухим.  Все  шишки
достанутся мне. Я ставлю на кон свою репутацию. Надеюсь, ты согласен,  что
у нас будут не равные потери?
   Прибежал Алеша,  распаренный,  в  трусиках,  принес  мокрые  фотографии
облаков, которые  снимал  Крылов.  Там  ясно  было  видно,  как  оседал  и
разрушался купол.
   - Вот что, - сказал Тулин, когда они остались одни. - Ты хочешь сорвать
работы? Ты можешь это сделать. Бери эти фотографии, бери все свои  бумаги,
езжай к Голицыну, расскажи ему,  как  я  тут  подтасовываю  данные,  и  ты
добьешься своего. Работы прикроют.
   - Я этого не хочу, - сказал Крылов.
   - Но ты это делаешь!
   - Мне хотелось бы провести контрольные замеры, я хочу исключить  всякие
сомнения. Для этого надо... - Он принялся развивать свои планы.
   Пришел Алтынов, принес зеленый чай, они пили, утираясь полотенцем.
   Крылов доказывал, что  надо  уточнить  влияние  заряженности  самолета.
Примерные коэффициенты, которыми пользовалась группа, его не устраивали.
   - Послушайте, Алтынов, этого носорога,  -  сказал  Тулин.  -  Он  хочет
уличить нас. По-моему, он резидент Агатова. Связался я с ним на свою беду.
   И вдруг, посмотрев  на  огорченную  физиономию  Крылова,  расхохотался,
подмигнул Алтынову  и  с  тем  размахом  и  щедростью,  которыми  он  умел
очаровывать, разрешил построить установку, взять деньги, людей и  приказал
Алтынову раздобыть высоковольтный ртутник -  в  общем  сделать  все  честь
честью.
   Крылов был растроган. Снова,  в  который  раз,  Тулин  давал  ему  урок
благородства и истинной дружбы. В сущности, кому, как не Тулину, он обязан
этой работой, о которой он давно мечтал и которая здесь впервые  предстала
перед ним во всей своей сложности?


   ...Метеорология,  она  раскрывалась  перед  Крыловым  как  трогательная
история всевозможных попыток установить какую-то закономерность  там,  где
ее быть не может, там, где все основано на хаосе.  Ветры,  облака,  дожди,
колебания температуры - все то, чем занимается метеорология, все возникало
из сцепления бесчисленных случайностей, они  зависели  друг  от  друга,  и
невозможно было в этом клубке разыскать начала и концы.
   Где-то в горах под ногой альпиниста срывался камень, и оказывалось, что
это приводило к снежной буре и граду.
   Нужно  было  высокое  мужество,  великое  трудолюбие  многих  поколений
метеорологов, чтобы построить из, казалось  бы,  бессвязной  груды  фактов
науку.
   Но в этой сложнейшей науке издавна существовал наиболее трудный  раздел
- облака. Крылов понял, что стремление исследовать облака было уже само по
себе героизмом.
   В самом развитии облака  крылась  великая  тайна.  По  каким  неведомым
законам оно вдруг начинает пухнуть, наливаться, темнеть? Оно капризно, как
фея, оно  может  выкинуть  любое.  Оказывается,  эта  фея,  которая  весит
миллионы тонн, способна вывалить на землю  десятки  миллионов  тонн  воды.
Облако может превратиться в  грозовое  и  начнет  швырять,  как  песчинку,
тяжелый самолет, из  радиостанции  полетят  искры,  а  радиокомпас  начнет
вращаться в плавном вальсе. Он может сверкнуть молниями, двумя,  тремя,  а
захочет, и обстреляет землю сотнями.  А  может,  ничего  этого  не  будет.
Возьмет и станет спокойным, тучным, ливневым облаком, будет  долго  стоять
тихо, не шелохнувшись, и внезапно прольется  теплым  грибным  дождем.  Или
исчезнет, растает за несколько минут так же необъяснимо, как появилось.
   Все сравнивали грозовое  облако  с  генератором.  Обычным  генератором,
электромашиной, которую Крылов проходил на втором курсе. Получалось весьма
просто, но
   в этой машине не было зажимов, и  неизвестно,  куда  к  ней  подключать
провода,
   и неясно, кто ее вертит,
   и как она включается, эта машина,
   и почему останавливается,
   и отчего ни с того ни с сего идет вразнос,
   и создает напряжение, на которое не рассчитывали.
   Нет и, наверное, не было двух более или менее одинаковых облаков.  Даже
наиболее по типу сходные, они отличаются всем  -  толщиной,  и  формой,  и
возрастом,  и  поведением.  У  каждого  своя  судьба.  Тут  все   меняется
причудливо, неповторимо, иногда за мгновение, иногда долгими часами.
   И все же должны быть у них какие-то общие черты. Что-то объединяет  их.
Но что, как, где?
   Где те неоднородности, которые ведут к развитию?
   Ему не раз приходила мысль, что, собственно, и в человеческом  обществе
развитие зависит от  неоднородности.  Там,  где  все  одинаково,  там  нет
развития. Если бы в обществе не происходила борьба мнений,  научных  идей,
оно было бы обречено. Оно стало бы неподвижно, как  слоистые  облака,  где
месяцами ничего не происходит: сколько  ушло  капель,  столько  и  пришло.
Всякое открытие, новая мысль  -  это  ведь  тоже  неоднородность,  которая
неизбежно становится явью, плотью, переворачивает сознание  людей,  воюет,
растет, вспухает, как облако, и наконец требует воплощения.
   Ну, хорошо, но как же быть с облаками?
   Работу,  начатую  Крыловым,  Алтынов  сравнивал   с   попыткой   чудака
фотографа,  вздумавшего  создать  портрет  "среднего"  гражданина   своего
города. Он фотографирует несколько десятков людей, приводит каждое лицо  к
единому размеру, складывает негативы и перепечатывает их насквозь на  одну
пленку. И так десятки раз. Потом совмещает  эти  осередненные  портреты  и
снова пропечатывает их. Получится портрет, некий общий портрет, это - лицо
человека, не похожего ни на кого в отдельности,  и  вместе  с  тем  в  нем
запечатлены черты всех людей. Отпали случайные черты, усилились общие. Это
портрет всех вместе и никого конкретно. Он похож на всех, никто не  узнает
в нем себя.
   Примерно таким способом Крылов взялся за облака.
   Поначалу было неясно все -  как  складывать,  по  какому  принципу.  Он
замучил лаборантов, пробовал  так  и  этак.  Обработали  восемьдесят  пять
облаков, нарисовали свыше трехсот графиков, и наконец удалось  установить,
что ничего  не  получается.  Несколько  дней  Крылов  ходил  сконфуженный,
притихший, безропотно выполняя все указания Тулина. Тот был доволен:
   - Классики правы: труд облагораживает человека!
   И вдруг он понял, что модель облака - это не портрет,  а  скорее  живой
организм, внутренний процесс. Только так можно искать закономерность...


   Ричард регулировал осциллограф. Отличный новенький осциллограф. Обидно,
что для программы агатовских измерений "К вопросу о  новом  уточнении...".
Такие измерения годятся в диссертацию, и только.  Когда  речь  заходила  о
программе  Агатова,  Тулин  начинал  напевать:  "Кап-кап-кап-кап,   каплет
дождик..." Или пел: "По капельке, по капельке, чем поят доктора".
   Наклоняясь над шкалой ваттметра, Ричард видел в зеркальной дужке прежде
всего  свои  очки,  затем  глаза,  переносицу,  черные  широченные  брови.
Подетально вроде все в порядке, а вместе - уродство.  Последнее  время  он
стал заботиться о своей внешности. Ему хотелось  быть  красивым.  Подумать
только, на всю жизнь приговорен носить  эту  дурацкую  физиономию!  Он  бы
сделал себе лицо смуглым, жестким, глаза голубые и непроницаемые, прибавил
бы росту сантиметров на шесть,  так,  чтобы  Женя,  глядя  на  него,  чуть
запрокидывала голову. Пора дать возможность людям выбирать свою  внешность
самим.
   В мастерскую вошел Агатов, поговорил с Алешей и Катей,  остановился  за
его спиной.
   - Двигается?
   - Кончаю, - сказал Ричард.
   Присутствие Агатова  всегда  можно  было  узнать  по  запаху  одеколона
"Ландыш". Он был весь пропитан этим одеколоном.
   - Пора, пора. Вас опять Тулин отвлекал? - сказал Агатов.  -  Боюсь,  вы
слишком увлекаетесь Тулиным. - Было слышно, как Агатов  вынул  из  коробка
спичку. Он не курил, но всегда носил с собой спички и ковырял ими в зубах.
   Ричард закрыл крышку ваттметра. Тусклый зайчик  скользнул  по  большому
лицу Агатова. Оно было тоже некрасивое, это лицо.
   - Человек странно устроен, - грустно сказал Агатов, - он  готов  скорее
простить плохое, чем то хорошее, что ему сделали.
   И Ричард подумал, что в глазах Агатова он выглядит неблагодарным. Всего
полтора месяца назад Ричард кротко упрашивал Агатова  взять  его  с  собой
сюда, вместе со студентами. Для своей темы Ричарду достаточно было поехать
на аэрологическую станцию, и Агатов не понимал, почему Ричард  настаивает,
и Ричард вынужден  был  намекнуть  на  личные  мотивы.  Агатов  откровенно
предупредил, что обязанности, возложенные на него Голицыным,  и  без  того
сложные и что если  он  возьмет  Ричарда,  то  как  помощника,  а  не  как
противника. Ричард обещал, он готов был обещать  тогда  что  угодно.  Надо
отдать должное: Агатову пришлось-таки похлопотать, доказывая,  что  Ричард
ему необходим.
   Ричард подумал, что Агатов сейчас тоже вспоминает: "Личные мотивы...  Я
вам помогу во  всем,  что  за  вопрос".  Он  почувствовал  себя  обязанным
Агатову, и это мешало, связывало.
   Агатов понимающе покачал головой.
   - Ничего мне от вас не нужно. Как-нибудь я  справлюсь.  Миссия  у  меня
тяжелая, что и говорить. Один против, всех. Я зажимщик, я  консерватор.  А
ведь знаете, Ричард, в каждом явлении  существуют  две  стороны.  Единство
противоположностей. Так, кажется, нас учили? Я  отвечаю  за  разумность  и
безопасность исследований. В сущности, я забочусь о жизни Тулина, о  вашей
жизни. И вот за это меня выставляют злодеем, будто я  против  самой  темы.
Ведь выставляют?
   Ричард неловко кивнул.
   - Видите. Да что там далеко ходить! Вы то же  самое  считаете.  Хотя  я
делаю для вас  больше,  чем  ваш  Тулин.  Думаете,  я  не  знаю  про  вашу
диссертацию? Вы самовольно изменили утвержденную тему. Я должен немедленно
сообщить Аркадию Борисовичу и отослать вас. Пусть  он  там  разбирается  с
вами. А я покрываю вас, рискую. Зачем, спрашивается?
   От неожиданной искренности его слов Ричард растерялся.
   - Яков Иванович, но что  мне  делать,  я  убедился...  Крылов  дал  мне
почитать свои работы. Пусть у Тулина еще не все доказано. Я чувствую,  тут
зарыта истина. Когда-то я верил в метод Голицына,  но  сейчас  -  это  уже
догма. У нас и так слишком много догм в науке.
   - Где же?
   - Да всюду. Тот же Денисов. Вы зря на Тулина нападаете,  он  взялся  за
грандиозную  проблему.  Шутите  ли,   активные   воздействия!   Его   надо
поддержать.
   - Вот и поддерживайте после диссертации, ежели вы так убеждены. Тогда у
вас руки будут развязаны. И то присмотритесь получше. Вы за Тулина  горой,
а он?
   - Что он?
   - А то, что не стоит он этого. Он эксплуатирует вас.  Нисколько  он  не
заботится о вашем будущем. А от меня вы отворачиваетесь, хотя я забочусь о
вас. Не понимаю...
   Мимо прошел Алеша, с любопытством оглядел их. "Отныне и во  веки  веков
клянусь врезать правду всем и каждому".
   - Ей-богу, Ричард, не знаю, чего я с вами цацкаюсь. Но  мы  можем  быть
друзьями. Вам это выгоднее, чем мне. Лезете вы  очертя  голову  бог  знает
куда. Они же вас обманывают.
   Агатов выплюнул спичку, левую руку он положил Ричарду на плечо.  Ричард
резко отступил.
   - Яков Иванович, вы сказали: займитесь тулинским методом после  защиты.
Так? Что ж это значит? Справедливость метода вас  не  интересует.  Научная
истина вам не важна. А Тулин готов рисковать жизнью ради науки!  Пусть  он
ошибается, такая  ошибка  в  сто  раз  прекрасней  трусливой  осторожности
посредственностей.
   Да, он виновен, пообещал - не выполнил, обманывает  Голицына,  поносите
его как угодно, но все же против Тулина  он  не  пойдет.  От  него  он  не
отступится.
   - Вы пожалеете об этом. Вам это может дорого обойтись,  -  сочувственно
сказал Агатов, и Ричард ощутил страх, гнусный,  маленький  страх,  который
заставил его вымученно улыбнуться. "Диссертация - это не  шутка,  -  думал
он. - Что будет, что будет?"
   Он вспомнил, с каким трудом поступил в аспирантуру, все  свои  мечты  и
планы.
   - Но я изменил диссертацию потому, что это - мое убеждение. Крылов ведь
ушел от Голицына тоже по убеждениям.
   - И чего он добился? Он давно  кается,  бедняга.  Присмотритесь,  какую
жалкую роль ему тут приходится выполнять. Тулин с ним не считается.
   - Нет, нет, если человек поступает принципиально, он не жалеет.
   - Декламация. Вам надо избавляться от декламации,  -  заботливо  сказал
Агатов. Он облизнул губы. - Что вы мне тычете своего Тулина! Хотите знать,
кто он? Хищник он! Плевать ему на всех  вас  с  вашими  идеалами.  Он  вас
выжмет и выбросит. Он разве посчитается? Он и сейчас с вами не  считается.
Да я не про работу.  Я,  так  сказать,  из  области  лирики.  Нет  у  него
нравственности. Эх вы, рыцарь в очках! Вы же  слепец.  Правильно  говорят,
что влюбленные слепы на оба глаза.
   Какое-то мгновение они смотрели друг на друга в самую  черную  скважину
зрачков. Ричард еще не понимал, что произошло, но все  изменилось.  Откуда
пришло это предчувствие беды?
   - Неправда, нет, вы выдумываете, - быстро проговорил Ричард.
   - Как же неправда, когда  вы  сами  об  этом  подумали!  Мы-то  с  вами
говорили о том, как вы в Тулина влюблены. - Агатов  весело  рассмеялся.  -
Попались? А вы меня клеветником...
   - Не хочу слушать. Я знаю, вы говорите из зависти.
   Но это был лепет, беспомощный лепет. Он сам  не  слышал  себя.  Он  был
испуган: в самом деле, почему он подумал про них? Что толкнуло его на это?
   - ...И вы поймете, что вы для Тулина ничего: если ему  будет  надо,  он
перешагнет через вас, не задумываясь.
   - Вы завидуете ему.
   - В чем же?
   "Неужели я боюсь? Поверить - значит предать Тулина".
   - В том, что он талантлив.
   Глаза Агатова угасли, все живое из них словно уходило, уходило  внутрь,
ставни захлопнулись.
   - Я к  вам  по-хорошему,  а  вы  как  повернули.  Обидно.  Напрасно  вы
отталкиваете. Ну да насильно мил не будешь. Придется вам поехать в Москву,
пусть Голицын решает. Я отвечать за  ваши  упражнения  с  диссертацией  не
желаю. - Он передохнул, покачал  головой.  -  Значит,  Денисов  -  вредная
догма? Не нравится вам русский ученый, товарищ Гольдин?
   Ричард побледнел, задохнулся.
   - При чем тут... Да вы...
   Агатов медленно улыбнулся.
   - Сдайте мне отчет о проделанных замерах.
   Четким шагом он направился к выходу. Бледные губы его нервно кривились.
Он был оскорблен человеческой неблагодарностью.
   Пунцовые табуны облаков неслись  по  небу.  Солнце  садилось  за  горы.
Густой теплый воздух гудел от вечерней мошки. Ричард лежал  на  остывающей
гальке. Никогда раньше он не представлял себе, что может вот  так  лежать,
без единой мысли, без желания, чувствуя лишь время и не жалея его.
   Обычно к вечеру осаждалось недовольство прошедшим днем - много  времени
потрачено зря, на болтовню. И всякий раз Ричард давал  себе  слово  завтра
наверстать.
   Теперь все побоку. Пропади оно пропадом, время, с его часами,  пузатыми
будильниками,  звонками,  светящимися  циферблатами.  С  его  календарями,
расписаниями, восходами, планами и прочей  трухой.  Может  быть,  когда-то
было так, что не существовало ничего, даже времени не было.
   Скрипнул, закачался легкий висячий мостик над Аянкой.  Ричард  вскочил,
полез вверх по откосу. На скале перед собою он видел изогнутую тень  моста
и две тени посреди пролета. Мужчина наклонился и взял женщину за руку. Она
отняла руку. Потом" они слегка раскачали мостик, стальные тросы  скрипели,
вытянутые тени взлетели по скале. Мужчина  снова  взял  женщину  за  руку,
высоко, у самого плеча. Так он держал ее  долго,  и  она  не  противилась.
Ричард медленно  взбирался  на  откос  и  медленно  шел  к  мосту.  Солнце
садилось. Тени изгибались на каменистых отрогах.
   Женя помахала  рукой,  нисколько  не  удивляясь  его  появлению.  Тулин
сказал:
   - Будьте осторожны, Ричард, она взрывается от малейшей детонации.
   Ричард поспешно рассмеялся, страдая оттого, что Тулин держался свободно
и что так же, без всякой неловкости, распрощался и ушел.
   - Я тебя искал с полудня, - сказал Ричард.
   - Мы с Т