Бенито Вогацкий



                                ДУЭТ С АМЕЛИЕЙ


   Предисловие Г. Ратгауза
   Редактор А. Гугнин
   Вогацкий Б. Дуэт с Амелией: Повесть. Пер. с нем. - М.: Прогресс. 1981.
- 342с.


   Повесть известного писателя ГДР Бенито Вогацкого о сложных судьбах
немецкой деревни в 1944-45 гг.
   На фоне краха старых сословных отношений, господствовавших при фашизме,
писатель показывает перипетии юношеской любви батрака Юргена и Амелии,
дочери графа. Повесть, насыщенная драматическими эпизодами и неожиданными
поворотами, написана с позиций сегодняшнего дня, мудрому взгляду писателя
прошлое видится с точки зрения будущего и ради будущего.


   c Verlag Neues Leben, Berlin 1977
   c Предисловие и перевод на русский язык издательство "Прогресс", 1981
   В 70304 265 - 96 81 4703000000
   "006(01)-81 7"


                          Повесть о первой любви

                                     1


   Книга, которую вы сейчас открываете, посвящена первой любви-юной.
страстной, тро1 ательной. беспомощной, неожиданно окончившейся трагическим
финалом. Сила этой любви такова, что она -заставляет пренебречь сословными
преградами, внешними условностями, она как бы переносит влюбленных - сына
батрачки Юргена и молодую дворянку Амелию - в совершенно особый мир, где
нет места посторонним, где живут только эти двое, и только друг для друга.
И лишь со временем действительность-суровая и богатая контрастами
(действие романа происходит в Германии в 1944-1945 годах)-вторгается и в
этот мир, властно меняет ход событий, и тогда мы понимаем, что история
любви оказалась в то же время историей духовного возмужания героя.
   Если в жизни есть вообще неповторимые часы и минуты, то это именно время
первой любви. Конечно, мы любим и позднее, и эти страсти нередко глубже
захватывают нас и сильнее потрясают душу. по, как знает каждый из нас по
своему душевному опыту, именно первая любовь помнится свежее всего-и на всю
жизнь. Вероятно, именно потому, что она так неповторима, как утренняя заря
нашей юности, к которой мысленно мы потом возвращаемся снова и снова. Как
по цветущему лугу. мы вновь и вновь бродим среди этих всегда живых и ярких
воспоминаний, черпая в них силу для жизненной борьбы. И вряд ли был прав
томимый преждевременной душевной усталостью наш великий поэт Есенин,
написавший незадолго до смерти:

   И потому, что я постиг
   Всю жизнь, пройдя с улыбкой мимо.
   Я говорю на каждый миг.
   Что все на свете повторимо.

   В этом случае мы вправе не согласиться с поэтом, да и сама прозвучавшая
в этой строфе несколько мрачная философия всеобщей "повторяемости" (с
которой приходится встречаться и в других вариантах).
   к счастью, не определяет суть щедрого лирического творчества самого
Есенина. Тот, кто любит жизнь, особо ценит каждое ее мгновение, и тем
более-ее вершинные минуты. Свидетельство тому-множество произведений
поэзии и прозы, живописи и музыки, посвященных первой, юной любви, начиная
со знаменитого романа позднего античного писателя Лонга "Дафнис и Хлоя",
которым так восхищался Г„те.
   В обширном ряду этих произведений имеет право на читательское внимание
и повесть "Дуэт с Амелией" - история двух влюбленных в захолустной
немецкой деревушке.


                                     2

   Имя автора книги. Бенито Вогацкого, пока что мало известно нашему
читателю. Зато в Германской Демократической Республике никому не нужно
объяснять, кто такой Вогацкий. Родился Бенито Вогацкий в рабочей семье в
Берлине в 1932 году-таким образом, он немногим моложе таких известных
писателей среднего поколения, как Герман Кант, Криста Вольф, Дитер Нолль,
Гюнтер де Бройн, творчество которых заняло заметное место в современной
прозе ГДР. Вогацкий учился ткацкому делу, и при других обстоятельствах
ему, вероятно, была бы суждена такая же безрадостная фабричная каторга,
которую прошли его родители. Но в мае 1945 года фашистская диктатура
рухнула, освобожденный народ стал сам распоряжаться своей судьбой. Подобно
героям памятного романа Канта "Актовый зал", юный Вогацкий зачислен на
рабочекрестьянский факультет в Потсдаме, затем он изучает журналистику в
Лейпциге. Его дальнейшая судьба вначале связана с темпераментной
студенческой газетой "Форум", которой он отдал восемь лет жизни. Молодой
репортер, преисполненный кипучей энергии и жадного любопытства ко всему
новому, ведет непоседливое, кочевое существование. Он успевает побывать на
многих крупнейших стройках, предприятиях республики. Особо ярко вписались
в eго биографию знаменитые своими революционными традициями химические
заводы "Лейна" [В бурное время-с 1918 по 1921 год - рабочие "Лейны" стали
застрельщиками революционных выступлении немецкого пролетариата. Их
героизму посвящена драма немецкой революционной писательницы Берты Ласк
"Лейна в 1921 году" (1927), очень популярная в пролетарской среде в годы
Веймарской республики.] и новый индустриальный центр-Шведт.
   Что же увидел гам Вогацкий? Почему эти поездки стали для него
незаменимой школой гражданского, а позднее и писательского возмужания?
Известно, что до 1945 года восточные области Германий-нынешняя территория
ГДР, - сравнительно бедные углем и рудами, были (за исключением нескольких
крупных центров, таких, как Берлин, Лейпциг, район Хемница)
преимущественно аграрным краем. Рожь, пшеница, картофель, скотоводство-вот
и все, чем могли похвастаться жители этих небогатых песчаных земель, где
чахлые сосны чередовались с болотами. И недаром в сочных анекдотах еще
прежних, кайзеровских, времен заплывший жиром, краснощекий кутила-баварец
с обязательной трубкой в зубах (притом источавший крепкий запах имбирного
пива) посмеивался над тощей "прусской голытьбой", которая только знай себе
подтягивает ремень на впалом животе: на одном картофеле да крахмальном
киселе не очень-то раздобреешь... Однако после 1945 года этот утробный
смешок все чаще стал застревать в горле самодовольных политиков. Бывшая
"прусская голытьба" метлой вымела помещиков-юнкеров, в церквах и школах
перестали звучать речи о терпении и смирении, земля отошла к кооперативам,
которые сумели ею хорошо распорядиться, а бывшие "картофельные области",
над которыми теперь реял черно-красно-золотой флаг ГДР, уверенно взметнули
ввысь заводские трубы. И все это произошло на глазах одного поколения, с
почти сказочной быстротой, а молодой Вогацкий репортер, журналист, а затем
и известный драматургоказался одним из очевидцев и летописцев этого по
сути своей революционного процесса.
   Молодой писатель искал свой жанр-и не сразу нашел его. Газетная работа
была своего рода закваской для всей его последующей деятельности.
Вспомним, что Герман Кант, Криста Вольф, Дитер Нолль тоже начинали не с
художественного творчества, а с "оперативных" жанров (будь то
литературно-критическая статья или репортаж), с прямого отклика на запросы
текущего дня. Репортажи Вогацкого отличались резко выраженной агитационной
публицистической устремленностью. Однако подлинная известность пришла к
нему в пору его деятельного сотрудничества с телевидением. Вогацкий
создает сценарии фильмов "Терпение храбрых" (1967), "Счастливое время"
(1968), "Знаки зачинателей" (1969)
   и другие. Смело и остро ставит Вогацкий в этих фильмах назревшие
проблемы производства, современного индустриального процесса, методов
управления. Фильмы Вогацкого неизменно вызывали живой общественный
интерес. Писатель оказался в числе очень немногих авторов телевидения и
радио, избранных в члены Академии искусств ГДР. Его активная работа в этой
области продолжается и поныне. И все-таки с годами его все больше и больше
влечет к себе проза. Социальный пафос, столь характерный для всей его
работы, естественно, отличает и его прозу. Но в прозе он уже выражен более
тонкими и сложными, более объективными эпическими средствами, очень
большое место уделено и внутреннему миру героев. Еще в шестидеогаых годах
увидели свет первые рассказы Вогацкого; в 1971 году вышла книга его
рассказов "Цена любимой", а сейчас мы открываем первую его повесть - "Дуэт
с Амелией" (1977).
   Эта книга, завершая, таким образом, долгий период литературных исканий,
лучше всего представит нашему читателю Вогацкого как прозаика.


                                     3

   Действие повести "Дуэт с Амелией" начинается погожей осенью 1944 года в
глухой деревушке, которая называется Хоенг„рзе. Ласковое сентябрьское
солнце заливает бескрайние поля, где крестьяне, как и сто лет назад,
работают на графа. Сам граф предпочитает жить в Берлине, лишь изредка
появляясь в своих владениях, в барской же усадьбе живет только графиня
Карла Камеке с дочерью Амелией. И место действия, и социальная среда,
изображенные писателем, как бы заведомо бесцветны, решительно ничем не
примечательны. Деревушка расположена вдалеке от больших городов и слабо
связана с внешним миром. Ни крупных предприятий, где уже тогда, к концу
войны, среди рабочих подчас проявлялось брожение, ни фашистских
концлагерей поблизости нет. Фашизм здесь принял бытовое, сугубо заурядное
обличье: местный нацистский лидер, тупица Михельман, бывший штурмовик из
отрядов СА, окончивший "годичные курсы воспитания молодежи" (можно себе
представить, какое образование давали на этих курсах!), теперь
оболванивает молодежь в школе, преподавая все предметы сразу (включая,
конечно, устройство оружия). По совместительству он шпионит за всеми и
сам, скрипя сапогами, разносит похоронки. Здешние крестьяне и батраки
угнетены суровым трудом, поглощены хозяйственными нуждами и не пытаются
разобраться, зачем им фюрер и "тысячелетний рейх", зачем где-то очень
далеко отсюда идет война, почему даже в эту забытую богом деревушку
приносят похоронные извещения. Кажется, что этой глухой апатии не будет
конца, что еще добрую сотню лет все тот же графский приказчик будет бить в
колокол рано утром, сзывая людей на работу.
   Самое примечательное и необычное из того, что случилось в деревушке, -
это страстное увлечение юной графини Амелии своим ровесником, сыном
батрачки Юpгeном Зибушем. Юрген-простой, очень непосредственный, по-своему
обаятельный паренек; он растет без отца, учиться ему пришлось мало: он
рано начал работать.
   Есть в нем нечто от тугодума, ему свойственна наряду с преждевременной
"взрослостью" и некоторая инфантильность мышления. которую он еще долго
будет изживать. Характер Амелии очень причудлив.
   Она растет на воле. среди простых людей, в семье за приветливый прав ее
называют Солнышком. Сословною чванства в ней нет. зато в ее русой головке
бродит множество озорных мыслей. Ей ничего не стоит, например, в неурочный
час ударить в колокол и переполошить всю деревню.
   Так же своенравна и смела она и в любви, она ни от ко1 о не таит своей
привязанности к Юргену и в то же время немножко любуется собственной
смелостью. Любовные сцены романа поэтичны, с легким оттенком
чувственности, в них нет ни пуританского ханжества, ни несколько
избыточного тяготения к эротике, которое проявлялось у некоторых прозаиков
ГДР в 70-с годы. Семья Камеке во многом отличается от обычных дворянских
семей. В романе Ю. Тынянова "Пушкин" есть второстепенный персонажграф
Хвостов, о котором писатель иронически замечает: "Графство его было
сардинское, и выпросил его Хвостову Суворов у короля сардинского. Хвостов
был женат на племяннице Суворова, и генералиссимус, который любил вздор,
покровительствовал ему". И сама Амелия, и ее мать Карла тоже предстают в
романе примерно такими же ненастоящими, "сардинскими" графинями.
   Отец фактически оставил семью, он ворочает в Берлине какими-то крупными
делами; в имении хозяйничает жадный и жестокий управляющий Донат, которого
боится сама графиня и ненавидит Амелия. Графиня-мать нередко ездит на
прием к какому-то таинственному "специалисту" (Амелия знает, что за этим
скрывается амурная история-и, что особенно любопытно, с "простолюдином").
Графиня Карла любит свою дочь, но уделяет ей не слишком много внимания. (В
целом же мать Амелии изображена не без легкой иронии, по и не без симпатии
: одаренная женщина, она увлекается стихами, знает русский язык и, как и
дочь, по-своему незаурядна.)
   Таким образом, Амелия, по существу, предоставлена самой себе, она
воспитывается куда свободнее, чем обычно воспитываются молодые дворянки. В
то же время она не обременена никакими заботами, почти не знает жизни. Дух
независимости, своеобразного вольнолюбия, пылкость и безоглядность
чувств-все это уживается в ней с очень книжными, абстрактными
представлениями о жизни, с романтизмом несколько бутафорского свойства.
   Целиком захваченные своей любовью, Амелия и Юрген мало обращают
внимания на все окружающее. Между тем даже в захолустное Хоенг„рзе
(подобные глухие места мы называем "медвежьим углом", соответствующее
немецкое выражение можно дословно перевести как "вороний угол") все же
проникают отголоски больших событий.
   Юрген случайно нападает на след темных дел Михсльмана: этот фашист
тайно от всех оборудовал в своем сарае сапожную мастерскую, которая дает
ему неплохой доход. Работают в этой мастерской узники лагерей смерти, два
поляка: Збигнев и Юзеф, которые в официальных рапортах значатся как
мертвые. Позднее, когда линия фронта приближается вплотную, фанатик
Михельман решает выставить "противотанковое охранение" - и вот Юрген, уже
с карабином в руках, прячется от службы на сельском кладбище, у могилы
некоего Вальтера Лебузена. Эти эпизоды невозможно читать без улыбки
(стихия юмора-чаще всего грубоватого, простонародного-вообще играет
большую роль в повести), но ведь все мо1ло сложиться и по-иному! В те же
последние месяцы войны подобные михельманы.
   подобострастно внимая воплям фюрера о "секретном оружии" и "конечной
победе", безжалостно гнали на убой немецкую молодежь и на месте
расправлялись с дезертирами. К счастью, Юргену не пришлось сделать ни
одного выстрела из злополучного карабина, но и для жителей Хоенг„рзе уже
близится время испытаний.


                                     4

   Весной 1945 года могучий вал войны докатывается и до безвестной
немецкой деревушки. В Хоенг„рзе входят советские танки.
   С этого времени действие повести, развивавшееся до сих пор медлительно,
даже несколько отягощенное эпическими подробностями, заметно ускоряется. В
судьбах 1лавных действующих лиц наступает резкий перелом: все они должны
так или иначе определить свое отношение к совершившимся переменам.
   Первый день свободы, вступление советских войск на территорию Германии,
означавшее бесповоротный конец фашизма, не раз были описаны в литературе
ГДР. Такого рода описания часто были выдержаны в героико-романтическом или
драматическом ключе. Вогацкий тонко почувствовал, что в захолустном
"масштабе" Хоенг„рзе любая патетика будет неуместна, и сумел соблюсти
единство стиля в своей повести.
   С добродушным юмором он изображает сначала страх деревенских обитателей
перед "русским вторжением", а затем и день "капитуляции" Хоенг„рзе.
Несколько советских танков въезжают в деревню, не встретив ни малейшего
сопротивления, только пес Каро выбегает им навстречу. Усталые танкисты
вылезают из танков и тут же, на траве, засыпают богатырским сном. При всей
своей необычности эта сцена правдива, хотя нет необходимости пояснять, что
далеко не везде дело обстояло столь мирно и идиллически.
   Правда, и в повести Вогацкого льется кровь и совершается справедливое
возмездие, по в очень скромном масштабе: единственным выстрелом убит
местный фанатик, учительнацист Михельман. Однако эта казнь обретает здесь
гротескный, зловещий оттенок: она совершена руками такого же негодяя,
управляющего Доната, который (вначале не без успеха) хочет примазаться к
новым властям.
   Герои повести по-разному воспринимают совершившееся. Жители деревни,
убедившись в беспочвенности своих прежних страхов, бурно радуются
переменам (хотя и довольно смутно понимают их глубинный смысл). Антифашист
Конни, представитель нового, демократического самоуправления (за его
плечами девять лет пребывания в фашистских тюрьмах), стремится пробудить
округу от вековой спячки. Коварный Донат ведет изощренную двойную игру:
вначале, пользуясь неосведомленностью советской военной комендатуры, он
втирается к ней в доверие, разыгрывая из себя антифашиста. Но одновременно
с этим он всячески запугивает и терроризирует семью Камеке, уверяя, будто
им грозит ссылка, и провоцируя бывших владелиц имения, особенно Амелию, на
открытый конфликт с новой властью.
   У юных влюбленных - Юргена и Амелии крутой поворот событий вызывает
полную растерянность, причины которой обрисованы писателем точно и
достоверно. Наивный Юрген и мечтательница Амелия до сих пор были слишком
поглощены собственными чувствами и мало задумывались над тем, что творится
в мире. Теперь жизнь ставит их перед суровым выбором, к которому они явно
не готовы.
   Естественно, Амелии приходится особенно трудно. Эта искренняя,
чистосердечная девушка всегда стояла выше своей среды, но в то же время
жила книжными представлениями. в особом, тепличном, мире и, конечно же,
была предельно далека от политики. Ей трудно понять, почему отбирают
имение (хотя и раньше в нем фактически распоряжался Донат), почему ее с
матерью увозят подальше от усадьбы, в какой-то соседний городок. Нам,
советским читателям романа, ясно. что лишения семейства Камеке не столь уж
велики. Куда хуже пришлось русскому барству, испытавшему на себе всю силу
праведного народного гнева и в 1905.
   и в 1917 году... Но может ли Амелия это понять? И если раньше она
(правда, наивно) сочувствовала простым крестьянам и постоянно воевала с
жестоким Донатом, то теперь невольно оказывается в его власти.
Подстрекаемая им, она вооружается карабином и вместе с Юргеном решается на
романтическое ограбление (в духе Карла Моора!). Эта нелепая выходка,
которая, кстати, вряд ли была столь уж необходима, ведет к столь же
нелепой, трагической гибели Амелии.
   Рядом с Амелией не было никого, кто мог бы объяснить ей смысл
происходящего (ибо и Юрген столь же ошеломлен, как она сама). Нет
сомнения, что в этих суровых обстоятельствах в Амелии пробуждается нечто
вроде классового инстинкта: и все же в ее поведении явно преобладает
растерянность, которая и толкает ее на опрометчивые, сумасбродные
поступки. Подлинный враг повой власти действовал бы совсем иначе. Конечно,
смешно было бы видеть в этой девушке сознательную противницу новых
порядков. Это лучше всех понимает испытанный антифашист Копни, который
даже под дулом карабина хладнокровно предлагает Амелии -забрать
драгоценности и уйти с миром. Мы с волнением и сочувствием смотрим
спектакль "Дни Турбиных", радуемся прозрению героев. А ведь Турбины
-офицеры, с оружием в руках сражавшиеся против революции, и все же они не
потеряны для будущего. Трудно гадать, как бы сложилась в дальнейшем судьба
Амелии, но в повести она оказывается скорее трагической жертвой, а черты
сознательного, расчетливого врага новых порядков приданы ловкому
провокатору Донату.
   Писатель явно акцентирует полную беспомощность и неосведомленность
Амелии во всех общественных вопросах. Трудно читать, например, без улыбки,
как Амелия боится репрессий из-за того, что ее мать когда-то, лет двадцать
тому назад, любила бежавшего от революции за рубеж русско! о офицера
Головина. Нам-то смешно это читать, но ведь фашистская пропаганда всерьез
внушала немцам, будто в Советском Союзе, например, музыка немецких
композиторов-Бетховена и Вагнера "запрещена к исполнению", и многие этому
верили.
   А это ведь лишь одна - и еще не самая вредная-из множества небылиц,
которыми запугивала немцев геббельсовская пропаганда, особенно усилившаяся
к концу войны и нередко влиявшая даже на тех, кто далеко не во всем ей
доверял. Итак, даже обаятельная умница Амелия все-таки не может до конца
освободиться oт того дурмана, которым обволакивали ее сознание. И в этом.
   если употребить термин немецкой эстетики XIX века. заключается е