ал. Справлялся по телефону, душевно поговорил  о
нем с начальником госпиталя. Послал дочь к Болдыреву  в палату: не станет же
капитан 1 ранга и начальник политотдела навещать капитан-лейтенанта. В каюте
командира линкора как бы невзначай заметил: "Болдырев-то не  женат?..  А  то
дочь наведываться стала часто, вашего зенитчика не забывает..." Тот смекнул,
дал "добро" на перевод Болдырева. Куда - покажет будущее.
     В  феврале   крейсера   проводили  совместные   стрельбы   по   берегу,
корректировочные посты с мыса докладывали:  цель  поражена,  отклонений нет.
Настроение на крейсерах приподнялось. К Долгушину в каюту пришел командующий
эскадрой,  спросил участливо,  тихо,  обеспокоенно,  как  дела  в  семье, со
здоровьем как,  не  нужна ли  помощь в чем-либо.  Служба службой,  продолжал
командующий, но и о доме не надо забывать, и  многие уже задаются  вопросом,
почему начальник политотдела почти не бывает на берегу... "Не поощрен", -без
улыбки, без вызова ответил  Долгушин, и командующий понял по-своему, посидел
в молчании и успокаивающе произнес: "Скоро уже, скоро..."
     Все  в  штабе  знали,  что "мера поощрения" будет  отменена в ближайшие
недели, и на  отмене настаивал сам начальник штаба эскадры, и не потому, что
надорвал глотку, как  открыто говорили об этом в кают-компании "Кутузова", а
исходя из наблюдений и подсчетов, ибо убедился, что не может собою подменить
тех,  что  обязан пойти в кубрики, к  матросам. Слишком  сложным становилось
управление все увеличивающейся армадой кораблей, а управлять было надо. Иван
Данилович,   радуясь   скорому  восстановлению  привычных  норм  увольнения,
всматривался в  себя и обнаруживал досадное, позорное, возмутительное:  душа
противилась, черным днем казался момент, когда подпишется приказ, неизвестно
что отменяющий. Душа восставала, спрашивала:
     а зачем все это было? Зачем?
     Приказ,  которого   с   нетерпением  ожидали  и  которому   так  упорно
противились,  был  подписан  в  начале  марта. "...СОДЕРЖАНИЕ: О  дальнейшем
укреплении дисциплины на кораблях эскадры..."
     В  нем говорилось, что командиры некоторых кораблей  ввели, с ведома  и
попустительства  отдельных  политработников,  порочную  практику  применения
дисциплинарных  мер  взыскания;  что  наказания,  связанные  с неувольнением
матросов  и  старшин  на  берег,  перед строем не объявлялись  и в карточках
взысканий не фиксировались; что в результате этого  дисциплина  на некоторых
кораблях пошатнулась и для восстановления ее командиры подразделений  в ряде
случаев  прибегали  к  мерам воздействия, строгость  которых не  может  быть
оправдана; что  в  дальнейшем  при  увольнении на  берег матросов и  старшин
срочной  службы  офицерам  необходимо руководствоваться  -  неукоснительно и
строго - статьями уставов.
     Контроль за  исполнение  этого приказа командующий эскадрой возложил на
капитана 2 ранга Барбаша И. Т.
     И  сторонники, и противники приказа  сходились на том, что он,  приказ,
мог появиться еще полгода назад, и помешал этому командир батареи  линейного
корабля лейтенант  Манцев, который  своих  матросов стал увольнять  так, как
желал того сам командующий эскадрой- в мыслях, в предложениях, в наметках, и
уязвленная рука  адмирала отказалась  в  августе  подписать то, что  в марте
оглашено было в кают-компаниях линкоров, крейсеров, эсминцев.

        61

     Текло   время,  менялись  воды  во   всех  севастопольских  бухтах,  за
обеденными столами кают-компаний  появлялись новые офицеры,  события прошлых
лет  мало  кого волновали,  но  вспоминали  между прочим  о  том,  как некий
лейтенант Манцев, то ли  с линкора, то ли с эсминцев, надумал вдруг  (бывают
же чудаки!) потягаться со штабом в трактовке некоторых статей устава, за что
и дали ему по шапке. История настолько  обычная, что вскоре она  заслонилась
другою, забылась, и фамилия тоже забылась.
     На гарнизонной гауптвахте камера младшего офицерского состава долго еще
потешалась  перед  сном  серией  похождений одного  лейтенанта,  которому по
ошибке выдали в ателье шинель с погонами вице-адмирала. Походив какой-то час
в  ней, этот  лейтенант спятил и  такого наворотил,  что  расхлебывать  кашу
пришлось уйме адмиралов.
     Потом  и про  лейтенанта забыли,  как и о том, что в  те  годы  было  в
Севастополе и чем тогда жила эскадра.
     Лишь немногие помнят день и час, когда с линкоровского барказа сошли на
Минной  стенке  офицеры, приглашенные Олегом Манцевым на смотрины  шинели из
тончайшего  адмиральского драпа. Было воскресенье,  15 марта, три часа  дня,
где-то  гремела  музыка,  из  кафе  "Ржавый  якорь"  (не путать  с  "Рваными
парусами" на  откосе  Приморского бульвара) доносились  возбужденные  весною
голоса. В  киоске, заколоченном  на  зиму,  уже бойко продавали  газировку и
папиросы.  (Как  хотелось жить  и служить!.. Как мечталось!..)  Медсестричка
попалась  навстречу,  ошалевшая   от  весны,  не  пожелавшая  знакомиться  с
командирами башен, батарей и групп линейного корабля.
     Пересекли  улицы, и  когда  проходили  мимо  кафе-кондитерской,  Олежка
Манцев сунул нос туда, предупредил, что вскоре будет здесь, в  новой шинели,
и  дал  заявку:  "Оркестр  и  шампанское!"  Поднялись  на гору  по  каменным
ступеням. Манцев показывал дорогу. Портной - в фартуке, с сантиметром на шее
- открыл дверь. "Прошу, молодые люди..."