на  полчаса к
пышнотелой  Рите  Векшиной,  передал  привет  от  томящегося в  линкоровских
застенках мужа, заодно принес пару ведер воды да в огороде покопался. Чисто,
скромно,  мило. Но  можно  иначе глянуть, и взгляд такой не лишен оснований:
Ритке  ведь до смерти надоел муж-добытчик, поставщик жизненных благ,  она, я
думаю,  создана для  того,  чтоб  вытаскивать мучеников  из  огня. Или такой
вариант: просто женское участие в судьбе непрактичного холостяка. И еще есть
варианты. А сколько их, когда речь зайдет  о Манцеве? И все зависит от того,
как молва смотрит на  Манцева. И так всегда, везде и  повсюду. Сколько веков
люди всматриваются в несколько  часов из  жизни Христа, находят все новые  и
новые нюансы, подробности, потому  что усложняется человеческая душа и хочет
усложнить  эти несколько  часов. И  в ближайшие годы вспыхнет интерес к этим
нескольким  часам.   Народ-богоносец  захочет  узнать,  кто  его  предал.  А
прецедентов  нет,  хоть и  длинна история  государства российского. Поневоле
полезешь в  конюшню,  оглашенную  стенаниями  младенца...  Где ж  она,  черт
побери?.. Вот она...
     Званцев ногою выкатил  бутылку из-под кресла. Нашел фужеры почище. Олег
оглядывал конуру, в которой писались "Уроки одного подразделения". Он пришел
сюда, чтоб  задать  корреспонденту  всего  один  вопрос, но  какой - не  мог
вспомнить.
     -  Твой  день  сегодня,  Олег  Манцев, -торжественно  Произнес  Алексей
Званцев, сдавливая горло  бутылки, высматривая, куда  безопаснее  выстрелить
пробкой.  - Ты победил.  Ты отмечен высшей благодатью.  Тебя признали равным
всему  флоту.  Ибо наказали.  Когда  ты  был ничем,  тебя одаряли вниманием,
равным пренебрежению, ты был частицею копошащейся массы сограждан.  Ты  ни в
чем не  отличался от других,  пока  не  стал  преступником или героем. Когда
государство осуждает человека, оно впервые обнаруживает в человеке личность,
существо, нравственные,  физические и интеллектуальные способности  которого
могут  поспорить с военно-политическим  могуществом многомиллионной державы.
Итак, за победу!
     Бутылка дымилась, как салютная пушка. -
     - Уезжаешь?
     -  Да. Еще один виток спирали. - Званцев прощально оглядывал стены. - В
одесскую голытьбу. "Грузия" в семь вечера уходит.
     - Кто такой Нума Помпилий?
     - А... Мелкий сутяжник, римский царь, все хотел богов обмануть, меньшим
задобрить,  большее получить, но  и боги у римлян пройдохами были, хапугами,
их не  обманешь  - нищим  будешь...  Зачем тебе  это  -  Помпилий?  -Званцев
задумался,  приложил фужер ко  лбу.- Кто  знает, может  быть, от Нумы  пошел
обычай  -  ничего человеческого богам не предъявлять,  кто знает. И ты, Олег
Манцев, не отдавай богам свое человеческое!
     - Прощай, - сказал Манцев и протянул руку. Ветры, гудевшие на лестнице,
смолкли на  улице. Манцев дошел  до угла  и остановился. Он  так  и не задал
корреспонденту тот  вопрос,  ради  которого  притащился к нему: теперь-то от
какой беды спас его Званцев? И надо ли спрашивать?

        57

     Ночью  на  Потийском  рейде,  оставив   на  "Кутузове"  походный  штаб,
командующий флотом перешел на "Безукоризненный" . Бестактно  и безграмотно -
спрашивать  флагмана, куда направляется он. Корабли эскадры молчали. Держась
в радиолокационной тени транспортов, снующих вдоль  анатолийского  побережья
Турции,  эсминец встретил  восход солнца на  долготе  Босфора, лег на норд и
курсом, каким  некогда "Гебен" и "Бреслау" пересекали  Черное море, пошел на
Одессу.  Аппаратура  опознавания "свой  - чужой"  была отключена  еще ранее.
"Безукоризненный" то  развивал наибольшую скорость, то  плелся в  кильватере
транспортов. Войдя в зону Одесской военно-морской базы, эсминец полным ходом
полетел к  намеченной цели. Командующий давно  хотел  потрясти штаб  базы, в
котором  окопались  такие  матерые моряки, что  к  ним с опаскою приближался
главный  инспектор боевой подготовки.  Подзуживала  командующего  и  Москва,
возмущенная многими ЧП в базе.
     "Безукоризненный" соблюдал все правила радиомолчания,  радиолокационный
ответчик безмолвствовал. Если  бы  не  скорость, эсминец на экране локаторов
ничем не отличался бы от толпящихся в этом районе судов.
     Настал час Жилкина.
     Не  встретив водолея в  точке рандеву, "Бойкий"  зашел в  Одессу.  Воду
Жилкин  принял,   но  радиограмма  из  Севастополя  разрешила  ему  суточное
пребывание   в   базе.   Рядом,   по  правому   борту,   швартовалась   ПУГ,
поисково-ударная группа  -  эсминец "Лютый" и  два "охотника". По тому,  как
лежит  на  травке  отдыхающий бегун,  опытный  тренер  может  определить, за
сколько секунд пробежится  стометровка. И Степан Иванович,  глянув на палубу
"Лютого", понял, что экстренно выйти в  море "Лютый" не сможет.  Назначенную
"Бойкому" готовность к  выходу  Жилкин  отменил. "С  мостика не  сходить!" -
приказал  он старпому и отправился  в штаб, хотел  по телефону  связаться  с
Евпаторией.
     Штаб  он застал в панике. Радиолокационные станции засекли неопознанную
цель, оперативный дежурный требовал  уточнений, связывался с Севастополем, а
время шло.  Командир базы еще не вернулся  с воскресной  рыбалки,  начальник
штаба базы отбыл на обед в неустановленный ресторан.
     Наконец ПУГ получил приказ  выйти в море на опознание цели, но выходить
не торопился,  ибо не раз бывали случаи, когда выход  отменялся в  последний
момент. Единственной надеждой оставался Жилкин.
     "Бойкий" покинул гавань, когда до цели было уже 43 мили, до визуального
контакта - десять с чем-то минут. Степан  Иванович догадывался, кто стоит на
мостике  неопознанного  корабля.   Знал,  что  неизвестный   объект  -   вне
территориальных вод СССР. Но  роль  свою  в спектакле, не  им  поставленном,
решил исполнить безупречно.
     Радиообмен  между   Одессою   и  Севастополем  полностью  прослушивался
"Безукоризненным", и  командующий флотом  понимал,  что  происходит в штабе,
знал. какой  корабль вышел на  перехват. Точки на карте соединились в линию,
"Бойкий" шел курсом, удобным для атаки. Все на нем делалось грамотно и более
чем убедительно. Пришлось включить ответчик.
     Достаточно сблизившись, эсминцы  обменялись позывными. На  грот-стеньге
"Безукоризненного"  взвился  флаг  командующего  флотом.  "Бойкий"  запросил
указаний о дальнейших действиях. Последовал приказ идти в кильватере.
     Командующий  сразу же испытал неудобства, "Безукоризненный"  шел  будто
под конвоем, какая-то опасность исходила от "Бойкого". Идти же строем фронта
или пеленга не позволял фарватер. Тогда "Бойкому" приказали стать  головным,
но неудобства  не  исчезли: "Бойкий" как бы вводил в  акваторию базы корабль
под флагом командующего, показывал ему, где швартоваться и как швартоваться.
     ПУГ  в море так и не вышел. На борту "Бойкого" командующий поблагодарил
команду  за  отличную  службу.  Затем  отбыл  в  штаб  вместе  с  командиром
"Бойкого".  Памятуя о  неудобствах, держал  Жилкина  справа от себя.  Степан
Иванович,   час   назад  наблюдавший  переполох  в   штабе,  был  свидетелем
неопровержимым, при нем нельзя было и пискнуть что-либо в оправдание.
     Хлопотное  дело - отстранять от  должности  командира  базы,  хлопоты с
удовольствием взяла на себя Москва. Но с прочими расправиться можно здесь, и
незамедлительно.  И  возникла  надобность в  новых  фигурах  взамен  сбитых.
Корабли  ПУГа  входили  в   бригаду  учебных  кораблей,  над  бригадой  тоже
просвистел ветер перемещений.
     К исходу  суток  Жилкин  стал  капитаном 1  ранга,  командиром  бригады
учебных кораблей. Он  твердо заявил, что для наведения в бригаде должного, в
духе  требований  командующего,  порядка  ему  достаточна  неделя,  но   для
поддержания   такого  порядка   потребуются   офицеры  эскадренной  закалки,
севастопольской выучки, И подал список нужных ему офицеров.

        58

     Олег Манцев нашел пристанище на катере бранд-вахты, рядом с баржой, где
давал он когда-то концерты с Дюймовочкой. Да, хорошо было сказано: "Молчать,
когда с вами разговаривают!"
     В кубрике за переборкой горланили бездомные офицеры, и  Манцев  узнал о
набеге командующего на Одессу, о взлете врага своего Жилкина.
     Всю  ночь за  бортом  плескалась  вода,  омывая  мысли  Олега  Манцева.
Рождалось чувство  единения-с толщею темно-зеленых вод, с  'потоками  ветра,
продувавшего катер.
     Утром  боцман  дал  ему кружку  теплого  кофе, сказал,  что командующий
флотом уже в Севастополе.
     Надо  было идти в город, надо  было  просто  жить- бриться, завтракать,
узнавать  расписание теплоходных рейсов.  Манцев  глянул  в иллюминатор  - и
отпрянул.
     Векшины,  Степан  и Рита,  подходили к  катеру. Они  медленно  брели по
берегу, часто  останавливаясь,  они  вглядывались в  проржавевшие суденышки,
загнанные в эту часть бухты, они искали его,  как ищут могилу  на незнакомом
кладбище.  "Меня нет!"  - сдавленно выкрикнул  боцману  Олег Манцев  и  сел,
отдышался, отвернулся от иллюминатора, потом вскочил, будто вспомнив что-то,
увидел уходивших  туда, к  вокзалу, Степана  и  Риту.  Он смотрел  им вслед,
прощаясь с ними, прощаясь с собой, радуясь тому, что встреча не состоялась.
     Они  скрылись, и Манцев  пробежал  по  трапу, соскочил  на берег. Стало
легче,  он освободился от  какого-то груза,  и совсем  приятно  вспомнилось:
лето,  споры на эскадре о  5-й  батарее. Лабораторная улица, домик Векшиных,
куда он залетел на полчасика повозиться с Веруней. Ритку застал в слезах. "У
нас   горе:   мать  умерла   у   Леонова!.."   Не   сразу   сообразил,   что
Леонов-дальномерщик 1-й  башни... Вот как  надо  служить,  по-векшински.  Не
башня, а  ферма, хозяйство, и справедливый рачительный  хозяин  пашет и сеет
наравне с работниками, которых и  кормит  сытно, у которых и  детей крестит,
которых и в город на  базар отпускает по благоволению своему. Так  надо было
служить! Без фокусов! И жену бы ему такую, как Ритка, такая узелок подхватит
- и к черту на кулички.
     Три жалких кораблика, миноносцы  итальянской  постройки, швартовались к
Минной стенке. В  штабе  Манцев  нашел  расписание и призадумался.  Стоит ли
торопиться в ОКОС,  если "Украина" будет  только 3 января вечером? И, строго
говоря,  он   еще   в   отпуске.  Кафе  под  боком,   парикмахерская.  Жизнь
продолжается.
     Он вздрогнул,  потому что рядом  разъяренно кричал  человек,  кричал на
него.
     - Старший  лейтенант  Манцев!..  Старший  лейтенант  Манцев!  Вы  что -
оглохли?!
     Жилкин. Капитан 1 ранга Жилкин. Вот уж  кого не хотелось видеть  ни при
каких  обстоятельствах.  Глаза  пустые,  ничего  не  выражающие.  ("Глаза  -
вставные, оба!"  -мелькнуло у Манцева.)  Держиморда пошел  на повышение, это
заметно сразу,  даже речь изменилась,  говорит  что-то, а понять невозможно.
Курсантское воображение, еще не заглохшее в Манцеве,  подсказало ему сценку:
оторвать  руку  от головного  убора,  поболтать  ею в  воздухе,  приветствуя
держиморду,  захохотать  и  двинуться мимо,  оттерев  коротышку  Жилкина  от
двери...
     Но он не сделал этого  и  не  мог  сделать. Он был  в  черной  шинели с
золотыми  погонами, вокруг  него в  таких  же шинелях, с такими же  погонами
ходили  сотни, тысячи людей, весь мир Манцева вжат  был в скопище  людей, на
море живших, а не на земле.
     Тем не менее понять Жилкина он не мог. Слова не  доходили. И руку он не
отрывал от виска.
     -  Вольно!.. - гаркнул  наконец  Жилкин и  поволок  Манцева в  какую-то
комнату, приемом городового заломив ему  руку. -Сидеть!  -приказал  он. -Где
вещи?.. Квитанцию сюда.
     Кого-то он погнал  на вокзал за чемоданом Манцева.  У того  было  время
осмотреть себя в  зеркале и  определить меру наказания -пять суток ареста за
нарушение формы одежды и появление  на берегу в неряшливом виде: пуговицы не
драены, лицо не брито, фуражка мятая. А может - в окно сигануть?  Три шага -
и ты на свободе, что тебе Жилкин, ОКОС, комендатура?.. И  - к Алке, за жабры
ее - ив Симферополь. С Новым годом, дорогая! Старая любовь не ржавеет!
     Человек в черной шинели с  погонами капитана  1 ранга подошел к окну  и
замкнул его на шпингалеты.
     - Я  -  командир бригады, -сказал Жилкин. -Вы  назначены ко мне, вчера,
приказом командующего флотом. Сейчас начальник штаба принесет приказ.
     Что-то затеплилось в Манцеве...  Он сделал  шаг назад, встал у стены, и
память судорожно  выхватила из далекого прошлого: шалманчик, желтый свет бра
и под светом - Званцев, ожидающий пулю.
     Вошел дородный  капитан 2 ранга. Глянул на человека у стены, о погонами
старшего лейтенанта.
     -  Подписано, -сказал он,  раскрывая  папку и  показывая  Жилкину,  что
находится в папке. -В ваше распоряжение.
     - Как у нас с офицерами?.. Я слышал, на "Ладном" нет "бычка"?
     - А не лучше ли его на "Крым"?
     Манцев слушал - и шевельнулся интерес к жалким корабликам. Итальянские,
быстроходные,  хорошо  вооруженные,   но   с   малой  дальностью   плавания,
построенные только для Средиземного  моря. без океанских амбиций, все на "Л"
- "Ладный", "Лютый" и прочие. "Бычок" - это командир боевой части, БЧ.
     Крейсер "Красный Крым" не нуждался, по мнению Жилкина, в Манцеве.
     -  На  "Ладном" действительно  нет командира БЧ-3,-согласился начальник
штаба. -Но Манцев кончил артиллерийский факультет...
     - Железки он освоит любые... Это тот самый Манцев.
     -  Ага,  -отозвался  начальник  штаба и  глубоко задумался,  проникая в
намерения Жилкина, а Манцеву стало  совсем тепло.  Да, он освоит  "железки",
торпедные аппараты и мины. Но будет и другое: люди. Опять тридцать парней из
разных углов  России. Их  надо учить. Русские люди обязаны  защищать русскую
землю и русские воды.
     - Командир БЧ-3 на "Ладный" назначен уже, - вспомнил начальник штаба.
     - Тогда-"Легкий"?
     Капитан 2 ранга  Барбаш пришел  Жилкину на помощь,  принес  личное дело
Манцева,  показал,  на  какие  строчки  следует обратить  внимание и кем эти
строчки подписаны. А  сам  смотрел на  Манцева какими-то кисельными, дурными
глазами. Зловеще произнес: "Еще раз в таком виде на Минной стенке..."
     Ушел  Барбаш,  унося личное дело,  пообещав  немедленно отправить его в
Одессу, и начальник штаба, уже сдавшись, выдвинул последнее опасение:
     - За старое он не возьмется?
     - Не возьмется. Да и "мера  поощрения" будет отменена когда-нибудь. Но,
в общем, вы правы. За Манцевым нужен присмотр.
     - Совершенно верно, Степан Иванович. Полагаю, что назначить его надо на
"Лютый", помощником.
     - Добро!

        59

     Вот и свершилось, вот и сбылось, не совсем, но сбылось, вот и произошло
то,  что   загадано   было   весною.  И  вахтенный  офицер   "Лютого",   уже
предупрежденный,  встретил  рапортом.  И  не "кому  и  как  прикажете о  вас
доложить?", а "какие будут приказания?".
     Олег Манцев,  помощник командира миноносца "Лютый", осмотрел каюту свою
и остался ею доволен. Он теперь один, и ни с кем не надо говорить.
     Палубы  и   переборки  здесь  после  линкора  кажутся   легкими,  почти
прозрачными. Топот  ног, звучание  голосов проникают в каюту. "Где  вестовой
старпома? Чемодан принесли!.."  Почему старпома? Он же  помощник?  Нет,  все
верно.  "Лютый"  -  это не  "тридцатка",  миноносец  -  корабль 3-го  ранга,
старпома вообще нет, обязанности  его исполняет помощник командира, но здесь
он называется старпомом для пущей важности.
     Вестовой  ничем  не  похож  на  пронырливого  и  хозяйственного  Василя
Дрыгалюка, и это  тоже обрадовало  Манцева.  Он  брился  и  видел в  зеркале
вестового,  неумело  чистившего  пуговицы  шинели. Он  вспомнил  о  зловещем
предупреждении Барбаша и  подумал, что ни в каком виде Барбаш не увидит  его
здесь  на  Минной  стенке. Бригада  базируется  в  Одессе  - два  стареньких
крейсера,  несколько миноносцев, какие-то  еще кораблики, и  заходят  они  в
Севастополь  редко.  И  будет  ли вообще  время сходить  на берег?  Командир
"Лютого" и  помощник  его надолго  отлучены от  кораблей, "Лютым"  командует
временно сам командир бригады Жилкин, и  уж  он-то семь шкур спустит с него,
но управлять кораблем научит.
     Олег Манцев поднялся на палубу,  а потом  и на  ходовой мостик.  Ему не
терпелось глянуть на  оружие, которым  отныне  управлял он.  Четыре  пушечки
главного  калибра, два торпедных  аппарата,  разная  зенитная  мелочь, сотни
полторы матросов, человек десять офицеров, скорость узлов за тридцать  - что
ж, воевать можно. Не исключено, что именно этот кораблик доползет до .родной
базы,  в  беззвучной утренней  тишине пришвартуется у причала с пробоиной  в
борту,  изрешеченный  осколками,  израненный,  истекающий  кровью,  но   -не
побежденный.

        60

     Иван Данилович свой  кабинет на Минной стенке закрыл, мимо окон Барбаша
проходил, стараясь не смотреть, Те три канцеляриста забылись, да и сляпанный
ими приказ никаких последствий не имел. Вспоминалась Ивану Даниловичу сущая,
казалось бы, мелочь: обложка личного дела Манцева О. П. Полгода назад Барбаш
принес  ему  ярко-синюю,  как  утреннее  небо,  папку, свеженькую,  пахнущую
типографской краской; ногтем  поддевая обложку, Иван Данилович с  величайшей
бережностью  переворачивал листы.  Ныне  же папка  с  личным делом  офицера,
только   начинавшего   служить,  напоминала  небосклон,  затянутый  сплошной
облачностью, была затасканной, залапанной, засмотренной и засаленной.
     Выпал  однажды  случай,  побывал он  в  Мартыновой слободе  под  вечер.
Радиолы не голосили на всю округу, цветочные  горшки не летели  - ни пьяного
угара,  ни визга,  а все те же дивчины с-пид  Полтавы,  которые в ту майскую
ночь полуголыми носились  по слободе.  Горсовет покряхтел, поохал, но открыл
магазины в слободе, клуб, пустил автобусы  до города,  отремонтировал дома -
кропотливая,  мелкая, нудная работа, к которой причастен был и Долгушин: это
он послал  в  слободу  актив женсовета,  порекомендовав некоторым  дамам  не
зажимать носик наманикюренными  пальчиками,  а  засучить  рукавчики, помочь,
проявить участие, посострадать тем, кто в  общежитии  забеременел и боится к
родителям возвращаться,  выгнать проворовавшихся комендантов.  Мелко, нудно,
кропотливо,  но дело двигается, со  скрипом, недопустимо медленно, и  все же
двигается,  жизнь  меняется  к лучшему, и как о детской шалости вспоминались
истошные  призывы,   операция  по  окружению...   Та  же  бездумная  система
"увольнение- мера поощрения".
     По  нескольку дней Иван Данилович жил то на "Ушакове", то  на "Фрунзе",
то на "Куйбышеве", мог бы  и на линкоре обосноваться, милые и послушные люди
-  новый  командир,  новый   старпом,  новый  замполит  (Лукьянова  перевели
начальником политотдела в училище). Но уж очень неуклюж корабль, тугодумен и
массивен.  Долгушин  сделался тихим, не давал  ни  ценных,  ни весьма ценных
указаний. Всматривался  в людей,  хотел  понять,  кто  они.  На  войне  люди
узнавались  сразу,  по  второму  бою.  Кое-как,  но  людей  можно  было  еще
определить на академической скамье.  А здесь, на эскадре, люди непознаваемы,
а начнут показывать себя, проявлять -  и улетают в  ночь затухающими искрами
или  проваливаются  на черное дно  флота,  спиваются, совершают вдруг  нечто
невообразимое и идут на гауптвахту, как в лазарет. Он всматривался в людей и
размышлял о тайне "меры поощрения".  Как могло случиться, что сотни офицеров
и  адмиралов,  включая  самого  командующего.  сами себе придумали  нехитрый
способ  избавления от  тяжкого труда  воспитания,  сознавая  при  этом,  что
придуманный метод  вредит  им,  всей  эскадре,  стране?  Откуда  эта страсть
творить во вред  себе? Национальное  свойство,  именуемое леностью мышления?
Склонность  все  сложное  решать примитивно - разрубом  или  отъемом? Вечная
гонка за ускользающим  временем, на заре эскадры проявившаяся, когда волоком
тащили корабли по обмелевшему Дону?
     О Болдыреве он не забыв