ы Хайрама Джонсона.  Я
напоминаю себе об этом каждый раз, когда ему удается меня разозлить.
     Здоровенный мужчина  в  одеждах  эпохи  Тюдоров  -  багровый  бархат,
золотые цепи,  обвислые  красновато-желтые  щеки  -  прокатил  между  ними
мясистой волной,  хрипя  хмельные  извинения,  узорчатый  эфес  его  шпаги
ободрал Фарреллу ребра. Фаррелл величественно произнес:
     - Да ужели он досаждает тебе, моя цыпонька?  Не  сойти  мне  с  этого
места, коли я сей же минут не подобью ему глаз. Нет, я  брошу  ему  вызов,
клянусь Богом, вызов на поединок, -  он  остановился,  потому  что  Джулия
вцепилась ему в запястье, и рука ее была холодна.
     - Не говори этого даже в шутку, - сказала она.  -  Я  серьезно,  Джо.
Держись от него подальше.
     Павана    разрешилась    меланхолическим    диссонансом.    Музыканты
раскланивались -  мужчины  в  похожих  на  барабаны  панталонах  выглядели
комично, женщина присела в реверансе так низко,  что  казалось,  будто  ее
шелковое одеяние опало на  помост.  Фаррелл  начал  расспрашивать  Джулию,
почему он должен опасаться Гарта де Монфокон, но они уже обогнули шатер, и
Фаррелл, увидев танцующих, сумел лишь сказать:
     - О Боже.
     Их было под деревьями человек сорок-пятьдесят,  если  не  меньше,  но
сверкали они, как большая  толпа.  Последняя  фигура  паваны  оставила  их
стоять в ночи с привольно поднятыми над головою руками, и в неровном свете
- с древесных ветвей свисали керосиновые шахтерские лампы - от их колец  и
украшенных драгоценностями перчаток летели брызги огня,  крохотные  язычки
зеленого, фиалкового и серебристого пламени, словно бросаемого  музыкантам
в  виде  щедрого  дара.  Поначалу  Фаррелл,  пораженный  яркостью  красок,
бархатными покровами, золотом и парчой, не смог различить ни одного лица -
лишь прекрасные одежды мерцали по огромному кругу, двигаясь так, словно  в
них обретались не тяжеловесные людские тела, но ветер и болотные  огоньки.
{Эфирное племя,} - подумал он. - {Вот уж действительно, эфирное племя.}
     - Что ты? - спросила Джулия, и он  только  тут  осознал,  что  шагнул
вперед, увлекая ее за  собой.  По  другую  сторону  круга  полузаслоненный
громадным багровым Тюдором стоял Бен. В синей тунике с  длинными  рукавами
под черной в белых полосках накидкой, в шлеме с мордой дикого вепря вместо
навершья. На горле  Бена  поблескивали  бронзовые  украшения,  с  широкого
медного пояса свисал короткий топор. Фаррелл, не сводя с него глаз, сделал
еще шаг, и в этот миг Бен повернул к нему  лицо,  похожее  на  изрубленный
щит, и увидел его, и не узнал.






                                   VIII


     Фаррелл окликнул Бена и помахал рукой, но  жесткий  и  темный  взгляд
скользнул по нему и не вернулся. Затем их разделила стайка  держащихся  за
руки девиц, облаченных в диснеевскую кисею, а когда Фаррелл опять  получил
возможность оглядеть лужайку, Бен исчез, и  лишь  багровый  Тюдор  ответил
Фарреллу взглядом, полным отрешенной замкнутости,  часто  присущей  старым
быкам.
     Джулия сказала:
     - Обычно он не приходит на танцы.
     Фаррелл что-то гневно залопотал, но она продолжала:
     - Я не знаю, кто он. Здесь немало людей, настоящие имена которых я за
два года так и не уяснила. Они их просто не называют.
     - И каков же его сценический псевдоним?
     Впрочем, он догадался об ответе, еще не услышав его.
     - Он называет себя Эгилем Эйвиндссоном.
     Музыканты  заиграли  куранту,  плеснул  возбужденный,  манящий  смех.
Джулия продолжала:
     - Он выходит на поединки, и  время  от  времени  я  встречаю  его  на
ярмарках ремесленников.  Но  по  большей  части  он  появляется  там,  где
сражаются, - она говорила медленно, наблюдая за его  лицом.  -  Он  лучший
боец, какого я когда-либо встречала, твой друг Бен. Палаш, двуручный  меч,
боевой молот - те, кто видел его во время Войны Башмаков  Королевы-Матери,
говорят что  иметь  его  на  своей  стороне  все  равно,  что  иметь  пять
дополнительных рыцарей и гориллу впридачу. Он мог бы стать королем в любую
минуту, стоило лишь пожелать.
     - Не питаю сомнений, - сказал Фаррелл. - То есть ни малейших. Он  мог
бы стать и Императором Священной Римской Империи, если бы  дал  себе  труд
поучаствовать  в  экзаменах  на  государственную   должность.   С   его-то
отметками. А ты, стало быть, решила больше не скрывать, что сошла с ума?
     - Потанцуй,  -  спокойно  сказала  Джулия  и  без   дальнейших   слов
соскользнула в стремительный, бурливый поток куранты, отлетая от  Фаррелла
мелкими, острыми шажками, легкими подскоками перенося вес с ноги на  ногу,
прижав к бедрам кулачки и  отвернув  лицо  к  плечу.  Две  танцующих  пары
заскакали между нею и Фарреллом,  мужчины  учтиво  раскланивались  с  ним,
превращая поклоны в танцевальные па, а  женщины  окликали  Джулию:  "Добро
пожаловать, леди Мурасаки!". Джулия смеялась в  ответ,  приветствуя  их  и
называя странными именами.
     {Туда, где звучат шумы.} Крумгорны тараторили под легким,  настоенном
на лунном свете ветерком, и повсюду вокруг Фаррелла  башмаки,  сандалии  и
мягкие свободные туфли попирали пружинистую траву, скользя и притоптывая в
тех самых фигурах, которые так обожала когда-то танцующая королева Англии.
Позвякивали о пояса ножны, длинные шлейфы платьев вздыхали в палой листве,
на  запястьях  и  кромках  одежд  потренькивали  крохотные   колокольчики.
Натыкавшиеся на Фаррелла люди говорили: "Тысяча извинений,  честный  сэр".
Бена по-прежнему нигде не было видно,  но  Джулию  он  увидел  снова,  она
неспешно приблизилась к нему, выступая  в  такт  музыке,  точно  кошка  по
забору, и повторила: "Потанцуй. Потанцуй, Джо."
     За  ее  спиной  Фаррелл  разглядел  хрящеватую  физиономию  Гарта  де
Монфокон,  наблюдающего  за  ним  с  бесстрастным,   почти   академическим
отвращением. Фаррелл ответил Джулии реверансом,  разводя  носки  туфель  и
раскачиваясь в низких поклонах, между тем  как  его  ладони  выписывали  у
груди чародейские арабески. Джулия улыбнулась и, раскинув в стороны  руки,
присела перед ним в ответном торжественном реверансе.
     Ему еще ни разу не приходилось танцевать куранту, но он  много  играл
их, а ноги его всегда хорошо знали то, что знали пальцы - и  напротив,  он
ни за что не смог бы пройтись в танце, которого не играл. Фигуры были теми
же, что в паване, но в паване, придуманной  и  танцуемой  в  лунном  свете
кроликами, а не синими, как горящая соль, павлинами, важно  ступающими  по
белым дорожкам под испанской луной. Фаррелл начал танец, держа  Джулию  за
руку и подражая ее движениям - нетерпеливому легкому подскоку перед  самым
началом  такта,  мгновенным  сближениям  и  отходам,  страстным  и  нежным
замираниям. Музыка стихала, звучал уже лишь один крумгорн да  хрипловатый,
надтреснутый барабан. В метущемся свете керосиновых  ламп  Фаррелл  видел,
как женские пальцы стучат по барабану, подобно дождю.
     Когда Джулия выпустила его ладонь, и они, повернувшись лицом  друг  к
дружке, начали двигаться назад, он получил  возможность  рассмотреть  тех,
кто танцевал рядом с ними. В большинстве то были  люди  его  возраста  или
моложе, очень многие, что  его  удивило,  оказались  необычайно  толсты  -
пышные одеяния их либо скрадывали полноту, либо отважно ее подчеркивали  -
и если никто не знал о куранте меньше, чем Фаррелл, то лишь очень немногие
казались знающими значительно больше или озабоченными правильностью  своих
движений. Юноша в классическом разбойничьем наряде, вынырнув из  неровного
прохода между танцующими, приближался  к  музыкантам,  а  его  тощие  ноги
импровизировали антраша и подскоки с  неудержимой  энергией  и  резвостью,
достойной  котенка.  Женщина  постарше  в  желтой  елизаветинской  юбке  с
фижмами, столь обширной,  что  под  ней  можно  было  увести  из  магазина
стиральную машину, танцевала без устали сама с  собой,  скользя  по  траве
мягкими  туфельками,  почти  идеально  следуя  пронзительным   трехдольным
тактам. Под мамонтовым деревом на краю лужайки трое мужчин и трое женщин с
привычной  слаженностью  отплясывали  какие-то  собственного   изобретения
парные фигуры, в  которых  мужчины  по  очереди  вились  между  женщинами,
наступая и отступая, изображая на лицах печальную,  настоятельную  мольбу.
Когда  куранта  закончилась,  они  раскланялись  и  расцеловались  друг  с
дружкой, формальные, как фарфоровые статуэтки, и беспредметно чувственные,
как трава. На Фаррелла они произвели столь  сильное  впечатление,  что  он
тоже поцеловал Джулию.
     Танцующие  не  аплодировали  музыкантам,  в  большинстве  они  просто
поворачивались и кланялись в сторону грубой платформы, на которой  женщина
и четверо мужчин в клоунских штанах уже опускались в  глубоких,  медленных
реверансах - лоб женщины почти коснулся ее колена. Джулия сказала:
     - Леди Хризеида. Она преподает танец, с нее-то все и началось. А  муж
ее стоит во главе Гильдии Сокольничих. Фредерик, герцог Восточной Марки.
     - Фредерик Сокольничий, - это имя Фаррелл слышал от Крофа Гранта.  Он
уже углядел белоголового мужчину, тот мечтательно раскачивался у  помоста,
от горла до голеней укутанный в просторный шафрановый  покров  размером  с
фок. На пояснице этот парус был  стянут  в  лохматый  узел,  а  оставшийся
свободным конец его Грант перекинул через левое плечо, так что тот  спадал
вдоль спины наподобие  тоги.  Где-то  под  ним  затерялся  короткий  синий
камзол, кроме того  два  или  три  жалких  намека  на  белую  рубашку  еще
продолжали борьбу за  право  выбраться  на  поверхность.  Фаррелл  туманно
высказался:
     - Вот кого водили в бой Брюс, Уоллес за собой.
     Музыканты вновь задудели,  негромко,  на  пробу,  леди  Хризеида  уже
выстукивала ритм новой паваны. Джулия  взяла  Фаррелла  под  руку,  и  они
заняли место в новом строю танцоров, между парой роялистов времен Кромвеля
- сплошь локоны, перья, кружева и розетки - и черной парой  в  сарацинских
одеждах. Джулия сказала:
     - Ты присутствуешь  на  Празднестве  в  честь  Дня  Рождения  Короля,
устроенном Лигой Архаических Развлечений.
     Фаррелл оглянулся на  негритянку  и  она  улыбнулась  ему.  Мягкое  и
серьезное лицо ее густо усеяли оспины; наряд  состоял  большей  частью  из
переливчатых покрывал и широкого вязаного пояса; в сплетенных  с  лентами,
украшенных бисером волосах поблескивало золото.  С  легким,  как  во  сне,
потрясением Фаррелл признал в ее спутнике молодого  человека  из  зеленого
автомобиля, того самого, что столь беззаботно отмахивался палашом от Мадам
Шуман-Хейнк. Он подмигнул Фарреллу - легко и споро, будто пальцами щелкнул
- и отвернулся, сразу став  одиноким  и  царственным  воином  в  окружении
Крестоносцев. Эту павану  танцевали  на  испанский  манер,  на  протяжении
нескольких тактов Фаррелл безнадежно плыл, несомый ее  течением.  Мелодии,
исполняемой куда живее знакомых ему английских паван, Фаррелл не  знал,  и
потому он, испытывая тоскливое замешательнство, то обгонял  танцующих,  то
отставал от них. При всем том, когда Джулия увела его, чтобы  посидеть  на
траве в тени от темного шатра, он пошел за ней с сожалением.
     - Я уже начал осваиваться, - сказал он. - Еще немного и был бы полный
порядок.
     Джулия  не  ответила.  Она  наблюдала  за  танцующими,  одной   рукой
безотчетно выдергивая из земли стебельки клевера. Не  поворачивая  головы,
она негромко спросила:
     - Ты еще не придумал себе имени?
     - А зачем оно мне? До зари никто, кроме королевской дочери,  его  все
равно не сможет узнать.
     Джулия резко повернулась к нему:
     - Не будь дураком.  Я  не  шутила,  говоря,  что  имена  здесь  имеют
значение. Джо, хоть раз в жизни прояви осмотрительность.
     Сам начиная злиться, он ответил:
     - Да по какому  случаю?  Брось,  Джевел!  Ну,  назвал  себя  какой-то
любительский ансамбль народных танцев Лигой Артистических Увеселений...
     - Архаических  Развлечений,  -   поправила   Джулия.   -   Официально
зарегистрирован-ная корпорация с почтовыми привилегиями четвертого класса.
     Глаза  ее  снова  смотрели  туда,  где  танцевали  павану,  а  пальцы
по-прежнему слепо трудились в прохладной траве.
     - И народные танцы тут не при чем.
     - Да, конечно, - сказал Фаррелл. - Они  же  воюют  из-за  королевской
подвязки. Совсем забыл. Чем они еще занимаются?
     - Это была Война Башмаков Королевы-Матери - очень серьезное дело.
     Она вдруг рассмеялась, привалившись к его плечу.
     - Еще они устраивают поединки, - продолжала она. - Турниры. Для них и
предназначался шлем, и кольчуга тоже.
     - Ты имеешь в виду поединки на копьях?
     Джулия отрицательно потрясла коловой.
     - Нет, на копьях нет. На копьях бьются верхом, а это слишком  опасно.
Но все остальное имеется - поединки  на  мечах,  на  кольях,  стрельба  по
дощечке, даже melees [здесь - общие стычки (фр.)].
     Неровный свет обратил танцующих и музыкантов в  скользящие  бронзовые
тени; на миг камзолы c плюмажами вспыхнули в темноте, словно свечи. Джулия
продолжала:
     - И у нас здесь не только сражаются, как  в  Гиперборее.  Кое-кто  из
мужчин в этом  вообще  не  участвует  -  занимается  музыкой  и  нарядами,
становится бардом, изучает  геральдику,  каллиграфию,  придворный  этикет,
даже способы приготовления пищи и игры, которые были когда-то в ходу. Хотя
без поединков не было бы и Лиги.
     Грациозно прокравшись мимо с  совсем  молоденькой  девушкой  в  синем
жупане,  Гарт  де  Монфокон  оглянулся  на  них   через   плечо.   Фаррелл
переспросил:
     - Гиперборея?
     - Наше отделение  в  Сакраменто.  Еще  одно  есть  в  Лос-Анжелесе  -
Королевство Под Горой. А мы - Королевство Ги Бразиль.
     Она произнесла это  имя  с  насмешливой  напыщенностью,  но  Фаррелла
внезапно пробрала странная дрожь, легкое льдистое покалывание  под  кожей.
Один раз он уже ощутил его сегодня, когда меч  Гарта,  стеная,  рвался  из
ножен. Он спросил:
     - Давно ты в  это  ввязалась?  Сколько  времени  эти  люди  предаются
подобным забавам?
     - Лет десять-двенадцать. Во всяком случае, что касается Ги Бразиля, -
другие начали позже.
     Две  огромных  афганских  борзых,  черная  и   золотистая,   неспешно
просквозили  толпу  танцующих;  приоткрытые  в  грубой  ухмылке  пасти   и
лимонного тона глаза обратили павану в мерцающий издали фрагмент гобелена.
Джулия продолжала:
     - Я с ними связана пару лет - прихожу, ухожу. Это Нэнси меня привела,
леди Хризеида. Она тут состоит в подобии приемной комиссии.
     Фаррелл медленно произнес:
     - Те доспехи на твоей кровати, они  были  настоящими.  А  как  насчет
мечей, топоров и прочего?
     - По большей части пальмовое дерево,  ротанг.  Его  лианы  похожи  на
обычные прутья, но потяжелее. Хотя насколько я  знаю,  некоторые  все  еще
предпочитают простую мягкую древесину - сосну и так далее.
     - Только не старый добрый сэр Рахат-Лукум, - сказал  Фаррелл.  -  Тот
усатый красавец. Он размахивает чем-то вполне настоящим.
     - А, Гарт просто выпендривается, - презрительно откликнулась  Джулия.
- Он неизменно притаскивает на танцы Весельчака. Вообще же  на  этот  счет
имеются очень строгие правила. Ты не вправе сражаться чем-либо, обладающим
режущей кромкой, но при этом удар должен быть  достаточно  сильным,  чтобы
оружие, будь оно острым, пробило доспехи. В итоге  получается,  что  убить
таким оружием человека невозможно, но руки или ребра время от времени  все
же ломаются. Предмет вечных препирательств с Братством Оружейников.
     - Могу себе представить, - откликнулся Фаррелл. - Ну  и  дела  у  вас
тут. А ты, стало быть, брат-оружейник?
     - Нет, я принадлежу к Содружеству Мастеровых. Это мы делаем одежды  и
родовые знамена, расписываем щиты,  вообще  беремся  за  все,  о  чем  нас
попросят. А с доспехами я покончила да и те-то сделала, когда  еще  только
вступила в Лигу.
     Сова возвратилась, серой ночной  бабочкой  скользя  в  лунном  свете,
кружа и снижаясь  над  паваной,  тонко  вскрикивая  -  от  гнева,  полагал
Фаррелл, обуявшего ее, когда  выяснилось,  что  все  ее  охотничьи  угодья
заняты  чужаками.  Джулия  показала  ему  короля  Богемонда  -   крепкого,
лысеющего, моложавого мужчину в  длинной  пурпурной  тунике  и  в  мантии,
покрой и шитье которой были выдержаны в византийском духе.  Он  стоял  под
деревом на самом краю лужайки в обществе еще трех  мужчин,  среди  которых
виднелся и багровый Тюдор. Фаррелл спросил:
     - И как же становятся королем Ги Бразиля?
     - Побеждая на поединке, - ответила Джулия. - Точно так же завоевывают
рыцарское звание или попадают в  число  Девяти  Герцогов.  Существуют  еще
обряды и испытания, через которые нужно пройти, но  в  конце  концов,  все
сводится в драке. Богемонд ходит  в  королях  всего  пару  месяцев,  после
Турнира Двенадцатой Ночи.
     Павана  завершилась  пробирающим  до  костей  визгливым  переливистым
свистом крумгорнов и медлительно, словно заходящее  солнце,  оседающим  на
траву  заревом  одежд  и  плюмажей.  Фаррелл  увидел,  как,  подобно  всем
остальным, в долгом и глубоком реверансе приседает перед музыкантами  Гарт
де Монфокон; но девушка в синей накидке так и стояла с ним рядом в хрупкой
и  непреклонной  надменности,  казалось,  заставлявшей  пригибаться  пламя
керосиновых ламп. Лица ее Фаррелл не видел.
     - А это кто? - спросил он.
     Девушка вдруг повернулась, говоря что-то Гарту, и  отбросила  со  лба
спутанные львиного  тона  волосы.  Джулия  тихо,  словно  хрустнул  сучок,
вымолвила:
     - Эйффи.
     - Ага, - откликнулся Фаррелл. - Эйффи Шотландская.
     На таком расстоянии ему удалось различить лишь  буйную  гриву  волос,
кожу, загоревшую почти до того же пыльного тона и узкое, с  долгой  талией
тело, попиравшее землю поступью, которая напомнила Фарреллу,  как  однажды
гроза шла к нему через горное озеро. Более элегантного движения  -  томной
паваны на воде, которую ничто остановить  не  способно  -  ему  видеть  не
приходилось.
     - Мне это имя знакомо, - сказал он. - Об  Эйффи  существует  какой-то
рассказ.
     Музыканты,  опустив  инструменты,  принимали  протягиваемые  со  всех
сторон бумажные стаканчики с вином, тем временем разбрелись  и  танцующие,
отправившись в большинстве к шатру, на поиски освежающего  питья.  Джулия,
покачав головой, зябко провела себя ладонями по плечам.
     - Ее  зовут  Розанна  Берри,  -  сказала  она.   -   Старшеклассница.
Пятнадцать лет.
     Фаррелл вглядывался в напряженную, надменную фигуру,  одновременно  и
принцессу, и тощее пугало с роскошно расплесканными волосами.
     - Не забыть бы передать ей поклон от Пресвитера  Иоанна.  Как  знать,
может быть судьба трона зависит от этого.
     Джулия резко  встала,  стряхивая  листья  с  подола  и  не  глядя  на
Фаррелла, поднявшегося следом за ней.
     - Пойдем домой, - сказала она. - Не стоило тебя сюда приводить.
     Говорила она торопливо, почти бормотала. Фарреллу еще не  приходилось
слышать, чтобы голос ее звучал настолько невыразительно.
     - Почему? - спросил он. - Джевел, ты извини, я вовсе не имел  в  виду
подшучивать над вами.
     Он взял ее за руку и развернул к себе лицом.
     - Я просто пытаюсь усвоить правила игры, - сказал он. -  Ну  что  ты,
Джевел? Правда же, извини меня.
     За ее спиною Гарт де Монфокон приближался  к  музыкантам,  волоча  за
собою Эйффи. Она почти покорно тащилась  за  ним,  улыбаясь  и  встряхивая
головой.
     Ладонь Джулии показалась ему ножом Пирса-Харлоу, скользнувшим  издали
в его собственную. По-прежнему не глядя на него, она сказала:
     - Конечно, это игра. Белые представители среднего класса  разгуливают
в длинном исподнем, университетские доценты лупят друг друга палками - чем
же еще все это может быть? Спасибо, что напомнил.
     - А ты разве забыла?
     Она не ответила. Фаррелл сказал:
     - Старина Гарт - вот кто, готов поспорить, отнюдь не в иг