ь, схваченные серебряным кольцом седоватые  волосы
взметнулись, будто голова кобры, и Фаррелл ощутил, как его  обмякшее  тело
качнулось, припадая к Бену, ибо камин в гостиной  поперхнулся  и  кашлянул
огнем, и страшный вдох, пронизавший все вокруг, заставил захлопнуться  все
двери дома. Далеко-далеко от него Зия приподняла  над  порогом  укрытую  в
кроличью туфлю ступню, и Эйффи затряслась всем  телом,  но  Никлас  Боннер
остался  стоять,  лишь  почти  неприметно  дрогнуло,  точно  вонзенный   в
столешницу нож, его изящное тело. Но Зия опустила  ногу,  ни  на  йоту  не
передвинув  ее  в  направлении  ночи,  и  Никлас  Боннер  подмигнул  ей  -
послышался негромкий щелчок, как будто лязгнули зубы, хоть Фаррелл и знал,
что этого быть не может. Слишком опустошенный даже для того, чтобы упасть,
он слушал, как Бен продолжает шептать: "Зия. Зия. Зия. Зия. Зия."
     Почти так же негромко, как прежде, Никлас Боннер сказал:
     - Только ты ведь не можешь, не так ли? Мой бедный друг,  ты  здесь  в
западне. Все твои прекрасные имена, все твои странствия,  пышные  чертоги,
вся империя - посмотри, что от  них  осталось,  -  он  пощелкал  языком  в
безупречной пародии на горестное человеческое удовлетворение. - Вот к чему
ты пришла - сидишь, властвуя над парой последних любовников и  собакой,  в
доме, похожем на аистово гнездо, и  вся  твоя  мощь  не  способна  одолеть
порога этого дома.
     Он широко развел в стороны руки, тщательно  разминая  пальцы,  отчего
улыбка Вилли Нельсона заискрилась блестками.
     - Интересно, однако, не удастся ли мне его одолеть.
     - Пресвитер Иоанн, она  знает,  -  отчетливо  выговорил  Бен,  указав
более-менее  в  сторону  Эйффи,  и  свалился,  изнуренный  усилием.  Эйффи
отступила и прижалась к плечу Никласа Боннера, ее  била  крупная  дрожь  и
побледнела она до того, что глаза у нее стали совершенно  зелеными,  -  то
была яркая, как у  яблока,  пустая  зелень  опустошенного  ураганом  неба.
Никлас Боннер, не глядя, взял ее под руку и, увлекая  с  собою,  шагнул  в
сторону Зии, затем еще раз.
     Стоящая в дверном проеме старуха сказала:
     - Если ты сделаешь еще один шаг, я не отправлю тебя в изгнание,  нет,
я тебя изменю.
     Никлас Боннер замер на месте. Смех его, студеный, как парок над сухим
льдом, пронесся, минуя Зию.
     - То, что я есть, не меняется. Кому это знать,  как  не  тебе?  -  он
задрал подбородок с заносчивой  и  вызывающей  насмешливостью,  но  что-то
удивительно опасливое проступило в его тающем голосе, что-то  помнящее  об
испытанной некогда боли. - Ты ведь сама позаботилась об этом.  Я  не  могу
измениться.
     - К лучшему, - сказала Зия. - Изменить тебя  к  лучшему  я  не  могла
никогда, с самого начала. Но сделать тебя хуже, чем ты есть, я могу.
     Голос ее был по-прежнему тих, но  нечто,  скрытое  в  нем,  заставило
вздыбиться волосы на предплечьях Фаррелла.
     - Впрочем, попробуй, - сказала она.
     Юноша не шелохнулся.
     - Попробуй, попробуй, пугни их, чтоб в страхе подняли руки, -  сказал
он, передразнивая ее интонацию. - Старинная любовь моя, даже в лучшие твои
времена, когда ты хоть что-то собой представляла, что ты могла сделать  со
мной, кроме как ненадолго спихнуть меня  с  тротуара?  И  что  ты  значишь
сейчас, неспособная даже ногу  высунуть  из  своей  жалкой  норы?  Уличный
светофор владеет большею властью надо мной, нежели ты.
     - Да? - этот единственный слог хрустнул и вспыхнул издевкой,  подобно
разряду статического электричества. - Что ж, может быть, ты и прав.  Какой
смысл скрывать, я уже не та, что прежде. Но если ты сунешь в мой дом  хоть
ногу, я помыслю о тебе определенным образом, и ты уже никогда  не  сможешь
воздеть на себя личину красоты, какую бы форму ты ни принял. И кто тогда в
этом мире станет хоть в малой  мере  внимать  тебе  или  поверит,  что  ты
обладаешь какой-либо силой?
     На миг лицо Никласа Боннера стало таким же безжалостно одиноким,  как
и глаза. Он стиснул плечи Эйффи так, что девушка завопила, и  взметнул  ее
перед собой, промолвив беспечным, тщательно модулированным голосом:
     - Сделай то, что я тебе показал. Сделай сейчас.
     Эйффи извивалась в его руках, стараясь не встретиться с Зией глазами.
     - Ник, уйдем отсюда, мне нужно еще потренироваться, уйдем, ладно?
     Пятна, оставленные угрями у нее на лице, взбухали, словно стигматы.
     - Сконцентрируйся, - сказал юноша. - У  тебя  получится,  нужно  лишь
сконцентрироваться. В точности как  в  парке,  тютелька  в  тютельку,  ну,
давай, прямо сейчас.
     Стиснув ее тело в ладонях, он  с  яростной  точностью  развернул  ее,
прицеливаясь. Она не сопротивлялась,  но  и  не  помогала  ему,  она  лишь
постанывала:
     - Ник, я хочу уйти, пойдем домой.
     Но Никлас Боннер сжал обмякшую руку девушки, поднял ее и направил  на
Зию.
     Фаррелл оставил попытки поднять Бена и поволок его подальше от двери.
Он услышал полный пугающей жалости голос Зии:  "Деточка,  не  надо",  -  и
голос юноши, повторивший: {"Сейчас"}, - и в воздухе  вдруг  резко  пахнуло
молнией, и жуткий вдох повторился снова.  Фаррелл  на  карачках  пополз  к
лестнице, чувствуя как раздираемый болью старый дом уходит  в  землю,  как
стены медленно оседают  в  реверансе  одна  перед  другой,  как  стулья  и
шахматный столик, и каминные щипцы, наскакивая, лупят его по ногам. Он изо
всех сил цеплялся за Бена, сопротивляясь пытавшейся сорвать  его  с  места
силе, подобной откатной волне, выхлестывающей из трюмов тонущего  корабля.
Ему казалось, что пол круто накренился под ним, и он отчетливо слышал, как
вскрикнула от боли и  ужаса  девушка  -  надтреснутым  жалобным  вскриком,
отозвавшимся у Фаррелла в позвоночнике. Но кричала не она,  кричал  Никлас
Боннер,  и  этим  криком  хаос  кончился  и  наступила  почти   столь   же
оглушительная  тишина.  Единственным  звуком,  слышным  в   разгромленном,
обмершем доме, был долгий и хриплый  выдох  Зии.  Бен,  наконец,  перестал
повторять ее имя.
     - Вот видишь, - без торжества сказала она, - ты не можешь войти. Даже
используя ее, чтобы расчистить дорогу.
     Эйффи, свисала с рук Никласа Боннера, уголок ее рта дергался,  как  у
пойманной на крючок рыбы. Фаррелл наполовину ожидал,  что  юноша  разожмет
руки и бросит ее, но пугающе  совершенное  лицо  уже  разгладилось,  вновь
обвратившись в живую маску удовлетворения. Никлас Боннер  держал  Эйффи  с
великой нежностью, поглаживая ее по плечам, пробегая пальцами по позвонкам
ее шеи. Он что-то шептал ей - так тихо, что Фаррелл не слышал и звука  его
слов.
     - С ней ничего не случилось, - сказала Зия. - Отведи ее домой. И если
в тебе есть хоть капля милосердия, хоть капля... - она ненадолго замялась,
подыскивая слова для чего-то  такого,  что  по-английски  невозможно  даже
подумать, затем произнесла фразу на ветровом языке, - ...тогда ты оставишь
ее там и уйдешь. Она никогда не сможет сделать того, что тебе нужно, в ней
нет потребной для этого силы. Ты в ней ошибся. Отпусти же ее.
     Севший с помощью Фаррелла Бен спокойно и, пожалуй, весело рассказывал
что-то на древнеисландском. Свет  от  проезжавшего  автомобиля  поплыл  по
крыльцу, и Фаррелл увидел, как Никлас Боннер заботливо выпрямил  Эйффи  и,
повернув ее лицом к себе, прижал голову девушки к своей груди. Он улыбался
ей с чем-то до того похожим на нежность, что  сердце  Фаррелла  заледенело
вдвойне: и оттого, что в  это  мгновение  юноша  выглядел  совершенно  как
человек, всегда и всем сердцем любивший Эйффи, и оттого,  что  Фаррелл  не
питал ни малейших  сомнений  -  эта  улыбка  была  высочайшим  достижением
Никласа Боннера, наилучшей из тех, какие ему удалось освоить.  По  джинсам
девушки медленно расплывалась темное пятно, и Фаррелл не сразу  сообразил,
что она обмочилась.
     Никлас Боннер поднял на Зию ясный взгляд.
     - Так ведь она именно этого и хочет, - сказал он. - Она призвала меня
сюда, она попросила, чтобы я наставил ее, и если сейчас я ее  покину,  она
устремится в погоню, станет меня разыскивать.
     Он негромко хмыкнул, гладя Эйффи по слипшимся волосам.
     - И уж ты-то меня отыщешь, -  похвалил  он  ее,  понемногу  превращая
хвалу в колыбельную песенку. - Да-да-да, она  отыщет,  ты  отыщешь,  спору
нет.
     Казалось, он воркует над щенком, бьющимся у него на руках.
     Эйффи оставалась еще оглушенной настолько, что  не  могла  стоять,  и
юноша резким движением подхватил ее на руки и без усилия держал, глядя  на
Зию. Воскресная улыбка его увяла,  походя  теперь  на  рубец,  рассекающий
золотое лицо. Он прошептал:
     - Она и не представляет, как близко она к тебе  подошла.  Но  ты  это
знаешь и я тоже.
     Зия промолчала, и юноша продолжал:
     - Потребной для этого силы. Она почти сокрушила тебя. Невежественная,
неумелая, напуганная до безумия, она тебя  почти  растоптала.  Ты  еще  не
настолько впала в старческое слабоумие, чтобы не сознавать этого.
     Бен вдруг звучно запел, отбивая ритм на колене Фаррелла:

                {Hygg, visi, at
                Vel soemir pat
                Hve ek pylja fet
                Ef ek pogn of get}

мелодия была монотонной, но ритмически чистой.
     Никлас Боннер вежливо произнес:
     - Ну, до следующего раза. Или до послеследующего.
     Он повернулся и пошел прочь, унося Эйффи, будто партнершу в старинном
придворном танце. Сойдя со ступенек, он помедлил и поставил  ее  на  ноги,
крепко обнимая рукой. Эйффи споткнулась и вцепилась в него.  Медленно  они
начали спускаться по Шотландской улице,  склонив  головы  друг  дружке  на
плечи, как мечтательные влюбленные.
     - Джо, - сказала Зия.
     Фаррелл прислонил Бена к лестничной балясине и приблизлся к ней.  Она
не сдвинулась, чтобы пропустить его сквозь дверной проем, а протискиваться
мимо нее Фаррелл почему-то не решился, поэтому он с опаской остановился за
ее плечом, наблюдая за тем, как она наблюдает за улицей.
     Бен опять загудел за ними:

                {Flestr maor of fra
                Hvat fylkir va"},

- а снаружи ночь Авиценны текла мимо дома Зии, унося чей-то сытый гогот  и
потрескивающую  суматоху  бейсбольного  матча,  приближающуюся  к  ним   в
портативном стерео. Фарреллу показалось, что он уловил какой-то  мерцающий
промельк, он подумал, что это, наверное, майка Никласа Боннера  скрывается
за жилым автофургоном. Ныло ободранное каминными щипцами правое колено.
     - Я не смогу позаботиться о том, что ты запомнишь из этого, - сказала
Зия. - Думаю, что не смогу.
     Она обернулась, чтобы взглянуть на него впервые с той  минуты,  когда
так страшно вскрикнула Брисеида, и Фаррелл увидел тревожную  неуверенность
и боязнь в ее обычно вызывающем сером взоре, увидел, что ее  темно-медовая
кожа лишилась упругости, приобретя оттенок  едва  зарубцевавшегося  шрама.
Рот Фаррелла наполнял запах ее усталости, прогорклый, саднящий  и  липкий,
как дым от горящего мусора.
     - Возможно, я даже не буду стараться  заставить  тебя  забыть,  -  по
крайности, голос ее оживал, обретая почти успокаивающую язвительность.
     - Ты и сам вполне способен переиначить все это... - она обвела  рукою
крыльцо, Бена, разлетевшиеся книги и раскиданную мебель. - К утру все  уже
обратится в полузабытую дурацкую свару малознакомых людей, может  быть,  с
добавлением небольшого землетрясения. Ты уже приступил, я вижу, как ты это
делаешь.
     Фаррелл начал было сердито протестовать, но она пошла прочь от  него,
сказав:
     - Впрочем, неважно, делай, что  хочешь.  Мне  нужно  уложить  Бена  в
постель.
     Фаррелл  помог  ей  вопреки  ее  воле.  Слишком   ослабевшая,   чтобы
командовать, она, в конце концов, позволила ему взвалить на  себя  большую
часть Бенова веса - после  того,  как  они  уговорили  Бена  подняться  по
лестнице. Подъем  сопровождался  пением  звучных  скальдических  стихов  с
отбиванием ритма по плечам  Зии  и  Фаррелла.  Стянув  с  Бена  безнадежно
изодранное одеяние викинга, Фаррелл оттащил эти тряпки вниз, к  стиральной
машине и ненадолго задержался в гостиной, приводя ее в божеский вид. Когда
он вернулся, Зия протирала губкой грязные ссадины на теле Бена, выбирая из
жестких волос обломки древесной коры. Бен впал в  беспокойную  дрему,  все
еще продолжая ритмически бормотать, глаза  его  оставались  полуоткрытыми.
Зия тоже напевала что-то - так тихо, что Фаррелл не столько слышал звук ее
пения, сколько ощущал, как он отдается у него в глазных яблоках и в корнях
волос. {Я ни разу еще не подходил к их постели так близко.}
     - Я был там, когда она его вызвала, - сказал он.  -  Эйффи,  Розанна,
она вызвала его прямо из воздуха.
     Зия мельком глянула на  него  и  продолжала  обмывать  Бена.  Фаррелл
добавил:
     - То, как вы знаете с ним друг друга, - я мало что понял, но забывать
об этом не собираюсь. Не хочу забывать.
     Зия сказала:
     - У тебя в комнате лютня свалилась на пол. Ты бы  сходил,  посмотрел,
цела ли она.
     Тупые весноватые пальцы проплывали по телу Бена, как облачные тени.
     - Да пошла она... С Беном все в порядке?
     Идиотское резонерство вопроса заставило его сморщиться  и  сжаться  в
ожидании насмешки,  но  Зия,  вновь  подняв  на  него  глаза,  лишь  слабо
улыбнулась.
     - Нет, - сказала она. - В порядке уже ни с кем ничего не  будет.  Тем
не менее кофе выпить было бы очень неплохо.
     Лютня осталась цела, хоть на ней и лопнули две струны. Он  отнес  Зие
кофе и посидел на своей кровати, заменяя струны и слушая, как Зия напевает
над Беном в их комнате на другом конце дома. Теперь, когда  он  ушел,  Зия
пела более внятно, и Фаррелл мог с уверенностью сказать, что пела  она  не
по-английски и не на том, отзывающемся  ветром  языке.  Мелодия,  сухая  и
неуловимая,  казалась  слишком  чужеродной,  чтобы  расположить   к   себе
слушателя, но Фаррелл вслушивался в нее, пока она не стала растворяться  в
нем нота за нотой, как растворяются в крови ныряльщика пузырьки азота.  Он
заснул, испытывая желание научиться играть ее на  лютне,  но  желание  это
оказалось неисполнимым.





                                    XI


     - Ушел еще до того, как я встал, - рассказывал Фаррелл. - Первое, что
я сделал, проснувшись: даже не оделся, пошел его проведать, а  он,  видите
ли, давным-давно ушел. Зия сказала, что он позавтракал,  раздавил  в  саду
несколько улиток и отправился в кампус. Типичный день рядового труженика.
     - А что она еще сказала? - Джулия сидела за рабочим столом,  прилежно
трудясь над рисунком, изображающим пораженную какой-то болезнью  сетчатку.
Не услышав ответа, она подняла  глаза  и,  чтобы  привлечь  его  внимание,
помахала бамбуковым пером. - Джо, ради Бога, о  чем  вы  с  ней  говорили?
Только не пытайся меня убедить, что вы просто-напросто поделили  газету  и
обменялись мнениями о том, какую чушь показывают нынче  по  телевизору,  я
все равно не поверю.
     - Она телевизор не смотрит, - Фаррелл поливал цветы,  по  обыкновению
слишком щедро. Теперь он застрял в дверях  мастерской,  притворясь,  будто
разглядывает растущий в кашпо паучник. - Я ей кучу вопросов задал, Джевел.
Только что из кожи не вылез. Я спросил, как она  могла  отпустить  его  на
работу в таком растерзанном виде и что вообще за чертовщина творится с ним
и с этой его второй личностью, с Эгилем Эйвиндссоном? А она посмотрела  на
меня и спрашивает, как я насчет того, чтобы  отведать  очень  симпатичного
апельсинового сока, а я говорю, ладно, а кто такой  Никлас  Боннер,  вы  с
этим милягой в школе, что ли, вместе учились, где это было? А она в  ответ
налила мне соку. Так оно и шло. Кстати, вон то большое растение,  яшмовое,
по-моему, гибнет.
     - Нет, просто дуется. Я его выставила из  спальни,  так  оно  все  не
может меня простить, - она повернулась обратно к рисунку и, вглядевшись  в
него,  сердито  покачала  головой,  продолжая,  однако,  разговаривать   с
Фарреллом. - Похоже вы с ней за одну ночь поменялись ролями, а? Теперь  ты
донимаешь ее въедливыми вопросами, а она притворяется,  будто  не  слышит.
Очень странно.
     - Выглядит она паршиво, - сказал Фаррелл. - Не знаю, что там на самом
деле произошло между ней, Эйффи и этим младенцем с новогодней открытки, но
страху они на нее нагнали порядочного.
     Он потер колено, теперь уже иссиня-зеленое и припухшее.
     - Хотя, должен сказать, она выглядит все же получше девушки. Вот кого
мне и вправду жалко, ничего не могу с собой поделать.
     Джулия круто повернулась к нему, в темных  глазах  плеснула  тревога,
словно ветер взъерошил воду.
     - Нет, правда, - сказал Фаррелл. - Она походила на девчушку,  впервые
попавшую к взрослым на вечеринку, такая была уверенная,  что  справится  с
чем угодно, что она теперь как все, что  настало,  наконец,  ее  время.  А
оказалось, что она попросту недоросток, дурочка, не  умеющая  даже  толком
одеться.
     Джулия сказала:
     - Вот уж кого не стоит жалеть.
     Голос ее, звучавший резко и сдавленно, как будто  сломался  на  слове
"жалеть". Очень тихо она спросила:
     - А что же ты, Джо? У тебя-то есть какие-нибудь  соображения  о  том,
что произошло прошлой  ночью?  В  какие  игры  играли  взрослые  на  своей
вечеринке?
     Фаррелл ответил ей взглядом, ему самому  показавшимся  очень  долгим.
Затем он сунул руки в карманы, медленно добрел до окна, у  которого  стоял
рабочий стол Джулии, и прислонился лбом к  пыльному,  нагретому  садящимся
солнцем стеклу, следя за белым котом, за Мышиком, который лениво плелся по
крохотному дворику Джулии - это он вышел охотиться на скворцов.
     - Я когда-то жил с женщиной-оборотнем, - сказал Фаррелл. - Я  тебе  о
ней не рассказывал?
     Джулия приподняла левую бровь, слегка скосив в  ту  же  сторону  рот.
Фаррелл продолжал:
     - В Нью-Йорке. Она вообще-то не так уж и часто обращалась в  волчицу.
Большую  часть  времени  она  оставалась  славной  такой  еврейкой,  очень
несчастной, жившей вместе с матерью. Помню, она мне сказала  однажды,  что
все эти превращения доставляют ей гораздо меньше хлопот,  чем  ее  чертовы
аллергии. Хотя, конечно, какое там меньше. Это она  ради  красного  словца
так сказала.
     - Я верю, что у тебя имеется причина, чтобы рассказывать мне об этом,
- сказала Джулия. - Искренне верю.
     - Я просто хотел, чтобы ты поняла - сверхъестественное не так уж меня
и пугает. Если оно и ставит меня в тупик, то не больше того, что  называют
"естественным", а я не всегда в состоянии  отличить  одно  от  другого,  -
повернувшись  к  ней  от  окна,  Фаррелл  увидел,  что,  слушая  его,  она
безотчетно  вертит  в  руках  бамбуковое  перо,  длинные   гибкие   пальцы
сдавливали черенок с такой силой, что он выскальзывал из них,  прогибаясь,
словно испуганная до полусмерти рыбешка.
     - Ну хорошо, - сказал он.  -  Пункт  первый.  Эта  девушка,  Эйффи  -
ведьма. Самая настоящая. Может быть, пока еще не из высшей  лиги,  но  она
работает над собой. Очень много работает. Это тебе как?
     - Продолжай, - Джулия аккуратно опустила перо на  стол,  развернулась
вместе с креслом так, чтобы смотреть  Фарреллу  прямо  в  лицо,  и  начала
пощелкивать друг о друга ногтями больших пальцев.
     Фаррелл продолжил:
     - Господи, да я об заклад готов побиться, что она вовсю  развлекается
в школе, сводя с ума какого-нибудь преподавателя на внеклассных  занятиях.
Пункт второй. Похоже, что она пыталась вызвать демона, по меньшей мере три
раза. Что вышло из двух первых попыток, я не знаю, но с третьего раза  она
получила Никласа Боннера. Ну-с, он-то никакой не демон и сам так  говорит,
но кто он такой, я даже вообразить не могу, знаю только что он очень стар,
гнусен и миловиден, как новенький  грош.  И  с  Зией  он  явно  состоит  в
застарелом знакомстве, вроде как мы с тобой, что  приводит  нас  к  Пункту
третьему. Я не слишком  спешу  или,  может  быть,  тебе  все  это  кажется
невероятным?
     - Нет, - перехватив взгляд, брошенны