несколько  семей,  выстроенными  из
мамонтового дерева. Аллея в свой  черед  загибалась  направо,  к  сельской
церкви, близ которой стояли на лужайке праздничные столы, а затем терялась
в тени канареечно-желтого замка. Сидевшая рядом с ним Джулия промолвила:
     - Сторисенд.
     - Ах, сукины дети, - негромко сказал Фаррелл. -  Вот  не  думал,  что
кто-то строится так далеко от города.
     На зубчатых стенах трепетали знамена, горгульи самодовольно  щерились
над каменной кладкой ворот.
     - Замки Авиценны, - произнес Фаррелл. - Сроду ни в одном не бывал.
     - Тут в двадцатых строилась целая компания психов, -  сказал  за  его
плечом Друид. - Какой-нибудь Алистер Кроули или Теда Бара,  в  этом  роде.
Что ни день, то крали дочерей друг у друга. Я об этом где-то читал.
     Фаррелл помог Джулии спуститься со ступенек автобуса,  и  она  подала
ему лютню, говоря:
     - Джо, ты на свадьбе. Повеселись, ради этого все и  устроено.  Больше
ни для чего.
     Она крепко взяла его за предплечье и повела к желтому замку.
     Четыре оштукатуренных башни замка стояли по углам центрального двора,
оживленного и тесного  от  вьющегося  кампсиса  и  розмарина,  раскидистых
платанов и  инжиров,  самшитового  лабиринта,  замшелых  каменных  плит  и
рыбьего садка с водой цвета лукового супа. Две украшенных шпилями башни на
дальнем  краю  замкового  двора  замыкали  крылья  бестолкового,   крытого
черепицей дома, явно спохватившегося на полпути  и  решившего,  что  лучше
быть испанской миссией, чем норманнской цитаделью. Ароматы жасмина,  дикой
сирени и олеандра принялись оспаривать главенство прямо в носу у Фаррелла,
заставив его с приятностью чихнуть. Отломав веточку жасмина, он засунул ее
за шнуровку на  груди  синего  бархатного  платья  Джулии  и  в  ответ  на
удивленный взгляд поцеловал ее.
     - Вот, видишь? - сказал он. - Уже веселюсь.
     Брачное пиршество протекало в обеих задних  башнях,  выплескиваясь  и
прокатываясь по  основному  зданию  приливными  волнами,  цветастыми,  как
шарфы, которые фокусник тянет из рукава, наполняющими дом смехом и звуками
разнузданных свадебных качча, и ароматами свежей земли, которые  испускало
мгновенно цепенящее язык домодельное пиво, изготовленное пивоварами  Лиги.
При всей блаженной беспечности, с какой  проектировщик  дома  обратил  его
фасад в беспорядочное смешение стилей, башни, обильные песком  и  известью
извне и  воздухом  изнутри,  удались  ему  в  совершенстве:  все  каменные
лестницы шли снаружи, а искусственно утолщенные стены были гораздо тоньше,
чем выглядели, оставляя неожиданно  много  места  для  широких  лестничных
площадок, каждой из которых хватило бы на все три этажа,  и  округлых  или
восьмиугольных высоких, как сеновалы, комнат, по которым кружили мужчины и
женщины, чьи одеяния отбрасывали тени, похожие на огромных дерущихся птиц.
Фаррелл поспешил прижать лютню поближе к телу, желая не  столько  защитить
ее от толчков, сколько притушить голоса, бесчинствующие в  чутком  дереве,
заставляя его сердито постанывать у Фаррелла в руках.
     Джулию почти сразу утащила пара девиц  в  тяжких  от  золота  халатах
скифских кочевниц. Девицы набросились на нее с  криками:  "Леди  Мурасаки,
все Девять Герцогов здесь, все как один, такой свадьбы еще не бывало!",  -
и поволокли ее к хору женщин, распевавшему перед новобрачной  собственного
сочинения песни, состоящие  из  различных  плотского  толка  рекомендаций.
Фаррелл, как зачарованный, бродил, не выбирая дороги, по устланным камышом
полам, стараясь осушить наполненную пивом кружку  до  того,  как  чье-либо
пышное одеяние или рукоять меча выбьет ее у него из рук. Одну  из  комнат,
буфетную, почти целиком занимал стол с закусками,  ломившийся  от  больших
блюд с маринованными морскими  угрями,  оладьями  с  измельченным  мозгом,
добытым из говяжьих костей, нарезанным ломтями мясом, слоеными  пирожками,
ливерным пирогом и флорентийским гарниром; в  другой  комнате  происходили
пылкие  дебаты  касательно  кандидатов  в  Сенат,  полностью  ведомые   на
выдуманном языке Лиги: "Господни зубы, сэр, да поразит меня  злая  судьба,
но я скажу тебе со всей прямотой, сей муж не более как ноющая  и  мямлющая
старая марионетка военно-промышленного комплекса!" - и к тому времени, как
успевал вмешаться герцог Фредерик,  с  полдюжины  мечей  уже  вылетало  из
ножен.
     Третья комната старалась, как  могла,  вместить  поклонников  графини
Елизаветы Баторий, одежда которой состояла в весьма  значительной  степени
из четы сонных питонов, называвшихся Влад  и  Бела.  Несколько  в  стороне
стояла с презрительной улыбкой Ловита Берд в облачении из  переплетавшихся
полос  белой  узорчатой  кожи.  Фаррелл  протиснулся  поближе  к   ней   и
промурлыкал:
     - Ну бросьте, бросьте. Влад, если правду сказать, изрядно под  мухой,
зато Бела в полном порядке. Или наоборот.
     Ловита изогнула ровно половину замечательно очерченной верхней губы:
     - Оба выглядят намного пристойнее, чем она в лучшие свои  времена.  У
этой женщины со стыдом дела обстоят еще хуже, чем с фигурой, - и Ловита  с
изяществом всхрапнула - сочетание, Фарреллом до сей поры не наблюдавшееся.
     - Хамид уверяет, что эти змеи тоже состоят в  Лиге.  Он  все  норовит
меня запутать.
     - На этот раз он  сказал  вам  правду.  Они  -  члены-корреспонденты,
королевские  прорицатели  или  что-то  в  этом  роде.  Бедняге   Богемонду
приходится таскать им лабораторных крыс - жертвоприношения, видите ли -  а
кроме того, ему полагается испрашивать их советов по разообразным поводам.
Таков закон.
     Гарт  де  Монфокон  прошествовал  мимо  в  обнимку  с  новоиспеченным
супругом, искоса бросив на Фаррелла взгляд, острый, как  нож  для  бумаги.
Фаррелл сказал Ловите:
     - Вы замечательно выглядите в этом платье. Сами его сделали?
     - Я в любом платье замечательно выгляжу, - безмятежно ответила она, -
но все равно, спасибо. Да, сама, как и большинство нарядов, какие я  здесь
ношу. Они не позволяют мне забывать, что я Аманишахет, Царица Нубийская, а
не какой-нибудь затраханный водитель автобуса. Мне об  этом  никак  нельзя
забывать.
     Фаррелл изумленно уставился на  нее,  на  нежные  коричневые  руки  с
миниатюрными ладонями.
     - Так вот чем вы занимаетесь? Возите школьников?
     - Свиней я вожу, голубчик, - Ловита Берд похлопала  его  по  руке.  -
"Метро-Транзит", восемь часов в день. Перевожу  здоровенных,  горластых  и
очень хорошо выражающих свои мысли баб через два округа  и  этот  паршивый
мост над Заливом. Вышвыриваю их, когда они напиваются, и те, что  лыка  не
вяжут, грозятся меня прикончить, а те,  что  недобрали,  называют  разными
милыми именами. Вы думаете, я смогла бы переносить все это дерьмо, если  б
считала, что оно-то и есть настоящая жизнь?
     Колючий смех Эйффи доносился, казалось, со всех сторон, словно давали
вдруг знать о себе саднящие царапины на оживленном весельем лице.  Два-три
раза девушка попадалась Фарреллу на глаза:  мимолетным  воспоминанием  она
скользила между парами, сманивая либо мужчину, либо женщину -  потанцевать
или пошептаться. Никласа Боннера видно не было.
     Фаррелл поспешил убраться в один из  углов,  посидел  там  с  детьми,
игравшими в странную игру - они, словно жонглеры, перебрасывали из  ладони
в ладонь несколько грецких орехов. Дети  тоже  были  одеты  соответственно
случаю - полные копии взрослых, в камзолах  и  накидках  -  и  даже  самые
маленькие тараторили на языке Лиги с присущей старшим беглостью, только их
речь звучала естественнее. Фаррелл  узнал,  что  они  принадлежат  к  трем
семействам, населяющим Сторисенд, двое даже родились в замке. Девочки, как
того требовал обычай, прислуживали королеве Леноре в качестве  фрейлин,  а
мальчики в зависимости от возраста состояли в пажах или в оруженосцах. Все
их разговоры вращались вокруг реалий Лиги,  описывали  ль  они  турнир  "в
прекрасной северной земле, что зовется Брокелианда"  (Фаррелл  решил,  что
речь идет о Сиэтле) или взволнованно спорили о том, как поделить  на  всех
липкие, укутанные в сахарную вату сладости. И тем не менее, когда  Фаррелл
поинтересовался  ходят  ли  они  в  школу,  дети,  не  испытывая   никаких
затруднений, перешли на стандартный калифорнийский английский и  принялись
болтать об оценках и стычках на переменах  с  такой  же  увлеченностью,  с
какой только что обсуждали, кто выше кого  должен  сидеть  на  королевском
пиру. У Фаррелла от всего этого слегка закружилась голова,  как  будто  он
провалился в воздушную яму.
     Он перешел в буфетную  и  едва  успел  распробовать  густой  пикантно
пряный мясной соус, обладавший замедленным действием, но вполне  способный
оставить от зубов одни головешки, как к нему обратилась крупная, улыбчивая
женщина  с  лицом  сладким  и  напудренным,  точно  зефир.   Ее   украшала
достававшая до полу черная отороченная мехом мантия с  длинными  рукавами,
высокий, покачивающийся головной убор из проволочек  и  вуалей  и  золотой
пояс с доброй дюжиной ключей на кольце, лязкавших,  когда  она  двигалась,
точно ножи.
     - Сэр музыкант, ваше место средь ваших собратьев,  -  тоном  веселого
укора сказала она. - Музыкантам должно играть, пока их лорды обедают, дабы
усладить желудки оных лордов радостными напевами, отступление же от такого
порядка суть анархия и скандал.
     Она слабо хлопнула Фаррелла  по  предплечью  и  вручила  ему  пряник,
выпеченный в виде лебедя с короной на голове.
     - Леди, мои сотоварищи также вкушают пищу, - ответил  он,  указав  на
музыкантов из "Василиска", деревянные подносы которых  были  нагружены  не
меньше, чем у него. С другого конца комнаты  ронин  Бенкеи,  японец-ученик
Джона Эрне,  серьезно  поклонился  ему,  а  Ловита  Берд  помахала  куском
заливного угря. Улыбчивая женщина произнесла:
     - Так вы, стало быть,  спутник  леди  Мурасаки,  рыцарь  Призраков  и
Теней. А я прозываюсь Дженит из Картерхаф, хозяйка Сторисенда.
     Фаррелл, которому часто  приходилось  певать  шотландскую  балладу  о
девушке, спасшей душу и тело возлюбленного из-под  власти  Царицы  Эльфов,
против собственной воли сделал большие глаза. Женщина, видимо,  ничуть  не
обиженная, рассмеялась.
     - А, вам она представлялась совсем иной? Ну что же,  я  лишь  недавно
обратилась в леди Дженит, на Празднестве в честь  Дня  Рождения  Короля  я
была еще Дрейей, принцессой  Татарии,  мятежной  наездницей,  без  жалости
поражающей всякого, кто покусится на ее твердыню в горах.
     Теперь Фаррелл  припомнил  ее  -  пронзительно  выкрикивавшее  что-то
привидение в красном парике и раззолоченных кожаных латах, даже  во  время
танца не выпускавшее из рук двух копий.
     - Только она мне наскучила,  -  продолжала  леди  Дженит.  -  Что  ни
говорите, а вечных разбойников никто по-настоящему не любит да и уклад  их
жизни, в конце концов, попросту скучен. Так что я упаковала Дрейю со всеми
ее причиндалами - оружием, доспехами,  сварливыми  божками,  со  всеми  ее
амулетами и бесконечными семейными преданиями - и продала Маргрит фон  дер
Фогельвейде, которой до того опротивело состоять при  герцоге  Манфреде  в
опереточных  герцогинях,  что  она  готова  была  ухватиться   за   первую
попавшуюся дрянь. И вот, прошу любить -  скромная,  но  пылкая  Дженит  из
Картерхаф, бросившая ради своей любви вызов Эльфийскому Царству -  она,  к
тому же, и одевается гораздо лучше, чем бедная Дрейя.
     Дама  присела  перед  Фарреллом  в  глубоком  и  неожиданно   изящном
реверансе и, подмигнув, распрямилась.
     - Выходит, у вас это дозволено? - медленно спросил Фаррелл.  -  Взять
да и перестать быть тем, кто вы есть в Лиге, и стать отныне кем-то иным? И
вы вправе продавать ваши роли, торговать ими?
     Он ощущал себя сбитым с толку, почти обиженным.
     - Наших персонажей, - поправила его леди Дженит. - Мы еще называем их
личностными отпечатками. О да, разумеется, мы  меняем  и  изменяем  их,  и
отправляем в отставку по собственной прихоти и без всяких препон,  следует
только  зарегистрировать  перемену  в  Геральдической   Палате,   -   пока
продолжался разговор, ее сахаристо-белое лицо становилось  влажно-розовым.
- А иначе, готова ручаться, все обратилось бы в  нестерпимую  скуку.  Как,
остаться навеки прикованной все к той же истертой личине, довольствоваться
одним притязанием, единственным покроем  одежд,  одним-единственным  мужем
все с тем же бессменным носом? О нет, мой добрый музыкант, мы живем,  быть
может, и в Средних Веках, но однако же все еще в Калифорнии.
     Сиамский  котенок,  весь  вечер  бесстрашно  бродивший  по  комнатам,
устремился к ним на негнущихся лапках, желая проникнуть в  чудесные  тайны
влачившегося по полу подола  леди  Дженит.  Она  подхватила  его  (котенок
яростно забарабанил ее по подбородоку) и сказала Фарреллу:
     - Представляю вам  сэра  Мордреда,  названного  так,  потому  что  он
злющий, злющий, злющий! - последние  слова  наполовину  заглушила  шерстка
котенка.
     Фаррелл спросил:
     - И часто это случается? Я  хочу  сказать,  люди  у  вас  то  и  дело
примеряют на себя новые роли?
     Леди Дженит рассмеялась котенку в живот -  котенок,  словно  завзятый
боксер, молотил ее по ушам.
     - О нет, напротив, это далеко не общее правило. У  нас  немало  людей
вроде леди Хризеиды и лорда Гарта, чьи личности не изменяются ни  на  йоту
от  одного  Турнира  Святого  Кита  до  другого,  разве  что  обогащаются,
становясь все более достоверными.  Но  для  тех  из  нас,  кто  отличается
меньшим  постоянством,  истинное  наслаждение  кроется  в  том,  чтобы  по
собственному выбору обращаться в иного человека - в  той  мере  и  на  тот
срок, на какой нам этого хочется. Прежде чем стать Дрейей, я  была  Люцией
ла Сирена, пылкой  девой  древней  Кастильи,  а  назавтра  могу  оказаться
девицей Мэриан из Шервудского Леса или Мелюзиной, Дамой-Драконом, и  никто
на меня за это коситься не станет. Сквайр Танкред, Джеффри, граф Восточной
Марки, прекратите вы, наконец?
     Двое мальчишек, с которыми Фаррелл чуть  раньше  успел  поболтать,  с
грохотом пронеслись  по  буфетной  -  оба  наполовину  бежали,  наполовину
дрались, выкрикивая бездыханными истерическими голосами:
     - Сквернавец, еретик, я пущу твои кишки на подвязки!
     Сэр Мордред зарычал,  гневно  хлыстнул  хвостом  воздух  и  попытался
вскарабкаться по головному убору леди Дженит. Один из  мальчиков,  исчезая
вслед за другим под столом,  успел  с  извиняющейся  улыбкой  помахать  ей
ладошкой - оба чудесным образом выкатились с другой стороны, не врезавшись
в ножку стола и не стянув себе на головы скатерти и  подносов.  Фаррелл  с
легкостью  отслеживал  их  необузданное  продвижение  по  волне  мантий  и
накидок, поспешно взметавшихся, чтобы освободить им дорогу.
     - Ногти Пресвятой Девы, чума на них обоих! -  взахлеб  ругалась  леди
Дженит, пока Фаррелл осторожно выпутывал  из  ее  волос  сэра  Мордреда  и
опускал его на пол. - С первого дня, как  Танкред  стал  оруженосцем  сэра
Сидрика Лучника, этот сопляк доводит моего Джеффри до  помрачения  разума.
Ничего не попишешь, придется идти, растаскивать несчастных пащенков.
     Она вновь отвесила Фарреллу реверанс и повернулась, собираясь уйти.
     - Вот вы здесь живете, - сказал Фаррелл. - На что  это  похоже,  жить
здесь постоянно?
     Леди Дженит оглянулась на него, но ничего не сказала, она  уже  опять
улыбалась. Фаррелл снова спросил:
     - Я хочу сказать - часто ли вы отправляетесь  куда-нибудь  пообедать?
Есть ли у вас друзья на работе, ходите ли вы  хоть  изредка  в  кино  всей
семьей, отдаете ли машину в  мастерскую,  чтобы  ее  подрегулировали?  Как
вообще выглядит такая жизнь?
     {Почему, собственно, я один должен чувствовать  себя  идиотом?  Разве
это мой сын лезет в драку из-за того, что не стал оруженосцем?}
     Леди Дженит помолчала, обмахивая веером влажные перси и  не  сводя  с
Фаррелла  спокойных  маленьких  глаз,   напоминавших   цветом   выгоревшую
портьеру. Наконец, она сказала:
     - Я знаю, как опустить четвертак в парковочный счетчик, если именно к
этому  сводится  ваше  представление  о  настоящей  жизни.  Мне   пришлось
научиться этому, потому что в моей юридической школе не было  студенческой
автостоянки. Я также способна определить с помощью чековой книжки  сколько
денег осталось на банковском счету, заказать пиццу и помочь Джеффри, графу
Восточной Марки, справиться с домашним заданием по работе  на  компьютере.
Вы довольны ответом, мой лорд Призраков и Теней?
     Внезапно усилившийся шум заставил обоих быстро обернуться  и  увидеть
дородного  рыцаря  в  длинной  кольчуге,  уже  взобравшегося  на  стол   с
закусками,  свалив  ударом  ноги  стул,  использованный  им   в   качестве
подставки. Сжимая в руке плещущий кувшин и погрузив один ботфорт в сладкую
полбу, он то ли завел речь, то ли затянул песню - сказать  с  уверенностью
было трудно. Даже грянувшие вдвое сильнее восторженные клики  и  топот  не
смогли  заглушить  гневного  вопля,  с  которым  леди  Дженит,   мгновенно
обратившаяся в Дрейю, принцессу  Татарии,  ринулась  в  буфетную.  Рыцарь,
заметив ее приближение, уронил кувшин и начал сползать со стола.
     Фаррелл бродил по комнатам, отыскивая Джулию и стараясь не  наступить
на сэра Мордреда, время от  времени  вылетавшего,  будто  его  выбрасывало
взрывом, из  какого-нибудь  темного  угла,  чтобы  с  достойной  камикадзе
свирепостью наброситься на лодызки Фаррелла, и мгновенно исчезавшего то за
стоявшими на небольшом пьедестале пустыми доспехами, то за прислоненным  к
стене расписанным лишь наполовину щитом. Один  из  его  наскоков  пришелся
очень кстати, ибо отвлек  внимание  леди  Вивьены  д'Одела,  только-только
настроившейся на долгое слезливое повествование о ее безответной  любви  к
Хамиду ибн Шанфара. Другой полностью сорвал попытку "Василиска" переложить
"Когда мне будет шестьдесят четыре" в серенаду и исполнить ее в  назидание
сэру Тибальту и леди Алисон,  пойманным  за  тем,  что  они  обнимались  в
какой-то нише. Тут уж Фарреллу пришлось серьезно поговорить с котенком,  и
сэр Мордред честным голосом  пообещал  вести  себя  хорошо,  но,  конечно,
соврал.
     Леди Хризеида, привлеченная к участию в  спешной  чистке  заляпанного
подливой жабо короля Богемонда, приостановилась, чтобы сказать,  что  леди
Мурасаки сию минуту вышла во двор, пожаловавшись на шум и духоту. В  холле
у выходных дверей собирались танцевать бранль - пары выстраивались, словно
готовясь не к бранлю, а к какой-нибудь  конге  пятнадцатого  столетия,  из
музыкантов же у них имелся  всего  только  Феликс  Аравийский  с  шалмеем,
похожий на босховского беса в его чувствительную минуту. Завидев Фаррелла,
Феликс окликнул его и поманил поверх  мельтешащих  между  ними  капюшонов,
беретов с перьями и  конических  башен  с  вуальками.  Фаррелл  улыбнулся,
помахал в ответ и, перебежав холл, поспешно шмыгнул в комнату,  прежде  им
не замеченную. Она была меньше прочих, не так ярко освещена  и  попахивала
давней заброшенностью - казалось, что все празднества  этого  дома,  кроме
новоселья, миновали ее. Но и в ней полы устилал свежий камыш - {куда  надо
обратиться в Авиценне, штат Калифорния, чтобы получить настоящий  замковый
камыш?} - и несколько гобеленов и  ковриков  хоть  немного,  но  согревали
стены, а у самой дальней из них, прямо под рассекавшим камень окном  сидел
на корточках Никлас Боннер в обществе  мальчика,  никак  не  старшего  лет
четырех.
     Фаррелл и  впоследствии  не  смог  бы  сказать,  сколько  времени  он
простоял, наблюдая за ними. Комната оставалась на диво пустой, он  смутно,
но неизменно чувствовал, как кто-то забредает  в  нее  и  выходит,  слышал
голоса, обменивавшиеся на языке  Лиги  шутками  по  поводу  восхитительной
сосредоточенности двух детей. Ни тот, ни другой ни разу не подняли  голов.
Фаррелл  узнал  в  мальчике  племянника  леди  Алисон,  к