то  Сюзи  сегодня  дома.
Мак-Манус сунул руку в карман и свистнул на  две  ноты.  Фаррелл  медленно
прошел мимо него и поднялся по ступенькам крыльца.
     Брисеида встретила Фаррелла в дверях и нервно заскулила,  заметив  за
его спиной чужака. На миг Фаррелл  увлекся  безумным  видением  -  как  он
сгребает овчарку и швыряет ее в Мак-Мануса или хотя  бы  впихивает  собаку
ему в руки. Но Мак-Манус находился слишком близко, а кроме того,  Фаррелл,
хорошо  зная  свои  физические  возможности,  понимал,  что  скорее  всего
разорвет  какую-нибудь  важную  связку  или  вывихнет   спину.   Мак-Манус
нагнулся, чтобы почесать у Брисеиды за  ухом,  и  Фаррелл  застыл,  думая:
{Этого не может быть.} И тут  из  комнатушки,  в  которой  стояла  швейная
машинка, в прихожую вышла Сюзи с ведром и шваброй.
     Увидев Мак-Мануса,  она  замерла  на  полувздохе,  попыталась  что-то
произнести, но закрыла рот и осторожно поставила ведро и прислонила швабру
к стене.
     - Дейв, - сказала она.
     Из  разбитой  нижней  губы  Мак-Мануса  опять  потекла  кровь.  Слезы
брызнули из его глаз внезапными страшноватыми струями,  походя  больше  на
ружейную дробь, чем на капли влаги.
     - Сука,  сука  драная!  -  заорал  он,  мягкий  голос  его   треснул,
рассыпавшись визгливой щепой. - Сука, я люблю тебя!
     Сюзи развернулась и  бросилась  в  гостиную,  а  Мак-Манус,  отпихнув
Фаррелла и дергая себя  за  карман,  метнулся  за  ней.  Он  споткнулся  о
Брисеиду и  рухнул  ничком,  погребая  под  собой  пистолет.  Брисеида,  и
вообще-то в любую минуту ожидавшая конца  света,  взвизгнула,  подтверждая
худшие свои опасения. В поисках утешения она  рванулась  к  Фарреллу,  так
наподдав его, что он едва не свалился.  Мак-Манус  копошливо  поднялся  на
ноги и  прыгнул  в  гостиную.  Он  разодрал  карман,  вытаскивая  из  него
пистолет.
     - И часто ты выходишь встречать гостей? - спросил Фаррелл у Брисеиды.
В гостиной что-то с грохотом рухнуло, и Мак-Манус взвыл:
     - Ну, дерьмо, меня потом не вините!
     Фаррелл, переваливаясь и прячась за кресла, на корточках пробрался  в
гостиную.
     Сюзи наполовину взбежала по лестнице, но в  тот  миг,  когда  Фаррелл
увидел ее, вдруг остановилась, повернулась и  медленно  начала  спускаться
назад, к Мак-Манусу, стоявшему среди черепков керамической лампы.
     - Нет, - на удивление громко сказала она.  -  Нет,  почему  я  должна
убегать от тебя?
     Мак-Манус, до этого целившийся, держа пистолет обеими руками,  теперь
опустил руку с ним вдоль тела. Впервые  облик  его  стал  обликом  пьяного
человека. Он пожевал кровоточащую губу, посопел и пробормотал:
     - Ну хорошо, ладно. Пошли.
     Но Сюзи покачала головой и к изумлению Фаррелла улыбнулась.
     - Нет, - снова сказала она. - Нет, Дейв. Иди  домой.  Я  с  тобой  не
пойду и бегать от тебя больше не стану. Я только  что  поняла,  что  этого
делать не нужно. Это она меня научила.
     - Сука, - прошептал Мак-Манус. - Сука, сука.
     Фаррелл едва слышал его, да собственно, слова словно бы  адресовались
вовсе не Сюзи,  но  кому-то  иному,  кого  Мак-Манус  вдруг  вспомнил  или
представил.
     - Она тебя научила. Я ей башку к матери оторву, научила она.
     Он поднял голову и  вдруг  улыбнулся,  снова  подхваченный  знобливым
током опьянения.
     - Я люблю тебя, Сюзи, -  сказал  он.  -  Ты  знаешь,  я  тебя  люблю.
Послушай, я выгоню Майка, ей-богу выгоню, насовсем, как ты хотела.  Я  ему
скажу: "Вали отсюда, парень, Сюзи возвращается".
     Нечто, мелькнувшее в легком пожатии плеч и галантном взлете свободной
руки, похожем на чаплинскую отмашку, заставило Фаррелла на миг понять, что
могла полюбить в нем Сюзи.
     - Но я не возвращаюсь, - негромко сказала  она.  Уже  спустившись  до
последней ступеньки,  она  оказалась  на  одном  уровне  с  Мак-Манусом  и
смотрела ему в глаза с хрупким, полным сострадания достоинством.
     - Побереги себя, Дейв, - сказала она, - и все будет хорошо.
     Она неожиданно наклонилась, поцеловала Мак-Мануса в  щеку  и  шагнула
мимо него в сторону кухни.
     - У меня еще уборка, - сказала она, - полы надо вымыть.
     Впоследствии Фаррелл решил, что если бы  не  поцелуй,  все  могло  бы
кончиться миром. Мак-Манус поморгал ей вслед и, казалось, не столько ушел,
сколько осел в себя, потирая челюсть, что-то  бормоча  и  поворачиваясь  к
дверям. Но тут его рука добралась до места, в которое Сюзи поцеловала его,
и он развернулся назад, рывком подняв пистолет и прицелясь ей в спину.
     Фаррелл завопил, а Сюзи, оглянувшись, крикнула:
     {- Мама, помоги!}
     Звук от выстрела был такой, словно кто-то саданул  бейсбольной  битой
по полу гостиной. Фаррелл прыгнул через кофейный столик, но Мак-Манус  уже
рухнул, не дождавшись его - вцепившись в собственную ногу и  завывая  так,
будто полоскал чем-то  ужасным  горло.  В  гостиной  запахло  подгоревшими
тостами. Сюзи бросилась к мужу, едва не наступила на пистолет  и  замерла,
будто олень под фарами, уставя взгляд  куда-то  мимо  Фаррелла.  На  верху
лестницы стояла Зия.
     В длинном цветастом платье,  свисавшем  с  нее,  как  скатерть,  и  с
красным  пластмассовым  гребешком  в   руке.   Воздух   сгустился   вокруг
уставившегося на нее Фаррелла, словно бы обернув его в дрянные пропотевшие
простыни. Лицо Зии было  пустым,  а  голос  ее,  когда  она  обратилась  к
Мак-Манусу, показался бесцветным и тихим:
     - Встань. Встань на ноги.
     Собственные ее ноги были  босы,  расставлены  широко,  ступни  стояли
плоско, как хлебные доски.
     - Он не может, - протестующе сказала Сюзи. -  Он  же  поранился.  Ему
нужен врач.
     Она  опустилась  на  колени  рядом  с   задыхающимся,   постанывающим
Мак-Манусом, делающим над  собою  усилия,  чтобы  не  схватиться  за  рану
руками. Далекий тихий голос сказал: "На ноги", -  и  Фарреллу  почудилось,
что два эти слова скрежещут, притираясь одно  к  другому,  как  мельничные
жернова. Мак-Манус примолк.
     - Встань, -  еще  раз  сказала  Зия,  и  Мак-Манус  каким-то  образом
ухитрился подняться, напряженно перекосив раскрытый  рот,  как  будто  его
вот-вот вырвет. Пуля, судя по  всему,  пробила  ему  икру,  крови  натекло
относительно мало. Он слабо шевельнул губами, выговорив:
     - Пистолет.
     - Прочь отсюда, - сказал голос. - Никогда  больше  не  приближайся  к
этому дому. Никогда больше не приближайся к ней. Она под моей  защитой,  и
если ты потревожишь ее, ты умрешь. Она - одна из моих. А теперь уходи.
     И снова вскрикнула Сюзи:
     - Но он же не может, разве ты не видишь?  Он  не  может  идти.  Нужно
вызвать врача.
     Однако Зия  как  будто  не  слышала  ее;  она  качнула  непричесанной
головой,  и  Мак-Манус,  точно  марионетка  на  пружинках,   сделал   один
кренящийся шаг к двери. Лицо у Мак-Мануса было белым, как  творог,  резкий
запах его боли жег Фарреллу ноздри.
     В дверях гостиной объявился вдруг полноватый мужчина, за  которым  на
цыпочках следовала Брисеида. Фаррелл признал в нем одного из клиентов Зии.
     - Дверь была открыта, так что я вот... - произнес он,  вглядываясь  в
сцену с подобием равнодушного  интереса,  какое  видишь  иногда  на  морде
жвачного животного. Ничто в его круглом, веснушчатом, немного  сморщенном,
точно  вчерашний  воздушный  шарик,  лице  не  позволяло   даже   на   миг
предположить, будто он унюхал порох или увидел разбитую лампу и кровь.
     Фаррелл, Мак-Манус и Сюзи, приоткрыв рты, уставились на него, но  Зия
кивнула и совершенно нормальным голосом произнесла:
     - Здравствуйте, Роберт, заходите.
     Она отступила  в  сторону,  пропуская  его,  и  он,  не  оглядываясь,
поднялся по лестнице. Никто не сказал  ни  слова  и  не  шелохнулся,  пока
наверху не хлопнула дверь приемной Зии.
     Сюзи, желая помочь, подобралась к Мак-Манусу, но он с силой оттолкнул
ее и, собрав воедино всю свою оглушенную  мужественность,  сделал  шаг  по
направлению к Зие. Сюзи он бросил через плечо:
     - Ты бы лучше поднималась наверх, мужчина ждет.
     Фаррелл с полной уверенностью ожидал, что он с голыми руками бросится
на Зию, но Мак-Манус, бесстрашно глядя на нее, лишь произнес медленным  от
боли и одиночества необъятной ненависти голосом:
     - Одна из твоих. Что же, готов  поспорить,  она  освоила  пару  новых
фокусов с тех пор, как ты ее получила. Слушай, я бы тоже не прочь  выучить
их, у меня найдется, чем заплатить.
     Нога его подвернулась, хоть Фаррелл и не видел ничего, на чем  бы  он
мог подскользнуться, и Мак-Манус грохнулся перед Зией на колени у подножия
лестницы. Фарреллу померещился запах сырой земли,  смятой  травы,  чего-то
похожего на кофе, похожего на мех  мертвого  животного.  Он  услышал,  как
кто-то поскуливает, и поначалу решил - Брисеида, но тут же понял, что звук
исходит из его собственного горла. Остановиться он не мог.
     Теперешние его ощущения не походили на оставленные в  нем  отражением
огромной женщины с головою собаки: может быть, сама Зия в этих ощущениях и
вовсе  отсутствовала,  ибо  даже  сознанию  Фаррелла  она   представлялась
истершейся и истончившейся почти до прозрачности. Но на какое-то  поистине
непереносимое  мгновение  -  миг,  на  протяжении  которого  всякая   вещь
оставалась еще не названной - он сознавал ее присутствие в мире с  большей
силой, нежели свое. Он чувствовал, как она мерно  дышит  в  лестнице  и  в
досках пола под его ногами; она обступала его своими стенами и  комнатами,
шевелилась в камнях камина, глядя осколками лампы, разговаривая каракулями
солнца на ковре гостиной. Вне дома ее присутствие только сгущалось,  да  и
вовнутрь себя спрятаться от него не удавалось, ибо и там  тоже  была  она,
хохочущая в его остове, дразнящая его атомы, заставляя  их  дробно  биться
друг о друга, подобно игральным костям. К чему бы он ни  обратился,  всюду
он натыкался на ее страшную суть.
     Рядом с ним Мак-Манус все более  распластывался  по  полу,  вытягивая
руки и ноги, словно гигантская стопа  вдавливала  его  в  пол.  Затем,  на
глазах у Фаррелла, нажим как будто ослаб, Мак-Манус  медленно  поднялся  и
полузаковылял, полузапрыгал к выходу из дома,  на  каждом  шагу  с  трудом
втягивая воздух. Сюзи дернулась - помочь, но женщина на лестнице взглянула
на нее, и Сюзи, прижав ко рту ладони, ушла на кухню. Фаррелл  слышал,  как
Мак-Манус, спотыкаясь, бессильно сквернословит под окнами,  потом  зарычал
двигатель "понтиака".
     - Я так и не смог понять, что случилось, - сказал он. - С пистолетом.
     Зия, похоже, пребывавшая в легком замешательстве, улыбнулась ему.
     - Она назвала тебя {мамой}, - сказал Фаррелл.
     Зия  одернула  спереди  платье  -  нервная  привычка  слишком  полной
женщины.
     - Мне надо идти утешать бедного Роберта, - сказала она. -  Он  теперь
половину времени будет извиняться за  то,  что  вошел,  не  постучав.  Чем
застенчивей человек, тем с большей надменностью он взирает на себя самого.
     Она шмыгнула носом и вытерла его тыльной стороною ладони, - уже  пару
дней ее мучил насморк.
     Фаррелл смотрел, как  она  поднимается  по  лестнице,  по-отдельности
одолевая каждую из ступенек, -  добравшись  доверху,  она  остановилась  и
сердито вздохнула. Подошедшая Брисеида сунула морду ему в ладонь.  Фаррелл
рассеянно потрепал ее по носу и сказал:
     - Все в порядке, не бойся.
     Но Брисеида чуяла порох и кровь и потому просто  плюхнулась  на  пол,
слишком умученная сложностями человеческого существования, чтобы  найти  в
себе силы хотя бы скулить. Фаррелл посоветовал ей:
     - Не думай об этом и все. Бери пример с меня: будь просто собакой.
     Он вывел ее наружу, оба присели на переднем крыльце,  Брисеида  сразу
отыскала любимое полотенце и несколько раз  придушила  его,  пока  Фаррелл
играл ей одну из песен Генриха VIII.



                                   VII


     Рекорд взаимотерпимости  составлял  у  Джулии  с  Фарреллом  немногим
меньше пяти дней кряду - они установили  его  почти  восемь  лет  назад  в
Нантакете. Шестой их совместный день они отпраздновали, снова отправившись
в марокканский ресторан,  где  ели  кус-кус  и  пили  теплое,  горьковатое
шампанское.  Первую  половину  обеда  Фаррелл  занимался  тем,  что  играл
пальцами Джулии и улыбался, а вторую  бурно  и  беспорядочно  рассказывал,
насколько хватало слов, о Бене, Зии и человеке, пришедшем навестить  Сюзи.
Джулия слушала его молча, внимательно, но с ничего  не  выражающим  лицом,
слушала,  пока   Фаррелл   не   прикончил   шампанское   и   не   исчерпал
изобретательности по части обхождения с ее пальцами и фраз, пригодных  для
описания Зии, стоящей на лестнице босиком и в цветастом платье.
     - Она просто-напросто живет во всех комнатах сразу, -  сказал  он.  -
Везде и всюду.
     Джулия медленно произнесла:
     - А ты, значит, после этого помылся, надел чистую рубашку, встретился
со мной, и мы пошли обедать. И говорил ты все время только о нас с  тобой.
Господи-Боже, ты балабонил о "Барни  Миллере"  и  о  том,  как  повстречал
бывшего мужа моей сестры...
     - Я думал, ты мне не поверишь, - сказал Фаррелл. - Ты  поверила?  Ну,
скажи, что ты вправду поверила хоть одному слову из всей  этой  белиберды,
которую я на тебя вывалил? Это же почище летающих  тарелок.  Ну,  хотя  бы
одному слову?
     Ему пришлось еще раньше отпустить ее пальцы, чтобы с пущим  удобством
размахивать руками.  Теперь  Джулия,  перехватив  их,  с  серьезным  видом
окунала его пальцы в кус-кус и грациозно облизывала  один  за  другим,  не
спуская глаз с лица Фаррелла. Она сказала:
     - Я не верю словам. Я верю тебе. Это разные вещи.
     - То есть я галлюцинирую, но не вру. Замечательно. Умница, Джевел.
     - То есть ты перетрусил, - сказала она. - Я еще  ни  разу  не  видела
тебя испуганным, даже в Лиме. Не  то  чтобы  ты  был  таким  уж  отчаянным
героем, но обычно происходящее до того тебя занимает, что страха ты просто
не замечаешь. А на этот раз ты его заметил. И то, что ты видел,  ты  видел
на самом деле.
     Фаррелл вздохнул и пожал плечами.
     - Может и так, но я теряю подробности. Что-то такое я  знаю,  но  оно
ускользает  от  меня,  уползает  все  дальше  от  моего  сознания,  норовя
возвратиться к ней. Сейчас я уже  не  помню,  как  все  происходило,  знаю
только - случилось то-то и то-то, да и представление  о  случившемся  тоже
уже изменилось. Не знаю я, что я там видел.
     - А как насчет Сюзи? - спросила Джулия.
     Фаррелл горестно закатил глаза.
     - Она была ошеломлена, она была в ужасе, у нее была истерика, и кроме
того, каждый раз, как случалось что-нибудь важное, она смотрела  в  другую
сторону. Так она, во всяком случае, говорит, и сейчас я уже верю, что  это
чистая правда. Джевел, на тебя люди смотрят.
     Джулия с удовлетворением покивала, улыбаясь, насколько позволяли  его
пальцы. Оффициант в тюрбане, словно играя в фрисби,  смахнул  с  их  стола
тарелки и мгновение спустя, прилетел назад с чашечками  кофе,  горячего  и
тягучего, как лава. Фаррелл сказал:
     - Пистолет сам собой повернулся у него в руке. Он не  выпускалего  и,
видит Бог, держал крепко.  Сюзи  крикнула:  "Мама",  и  пистолет  вильнул,
нацелился и прострелил ему ногу. Я все жду, когда я и это забуду.
     - А что случилось с пистолетом потом? - Фаррелл снова пожал  плечами.
Джулия нетерпеливо и требовательно  спросила:  -  Ну  хорошо,  что  вообще
происходило потом? Пять дней прошло, они хоть раз говорили об  этом,  хотя
бы за завтраком? Может, соседи что-то слышали, полицию кто-нибудь  вызвал?
Я не могу поверить, что все так и стали жить  дальше,  как  ни  в  чем  не
бывало.
     - Вот именно так, точка в точку, - сказал Фаррелл. - Ни тебе полиции,
ни соседей и никаких перемен. Бен просто-напросто заявил, что его  там  не
было, Сюзи сделала вид, что ее там не было, а старушка Зия молчит и все. И
уверяю тебя, никто за столом этой темы не касается, - Джулия выпустила его
руки. Фаррелл продолжал: - С кем бы мне действительно хотелось поговорить,
так это с Брисеидой. Она видела все и уж она-то своим глазам верит. Она  к
Зие и близко не подходит.
     Джулия попросила:
     - Расскажи мне о ней. Не о собаке, о Зие.
     Фаррелл молчал, переглядываясь с оффициантом, который уже встречал  в
дверях двух новых посетителей и указывал им на столик Фаррелла с  Джулией.
В конце концов он сказал:
     - У нас в  зоосаде  есть  медведь,  гризли.  Поразительно,  насколько
маленьким и неуклюжим он ухитряется выглядеть, пока не начнет двигаться.
     - Она притягивает тебя? - Фаррелл в изумлении разинул рот. - Оставляя
меня в стороне - и Бена, и все прочее. Ты бы лег с ней в постель?
     - Господи, Джевел, - сказал он.
     Джулия легонько пнула его под столом по ноге.
     - С чего бы это ты вдруг заговорил о медведях?
     Фаррелл продолжал, очень медленно:
     - Самое удивительное в гризли, что ему не положено никаких  пределов.
Ты можешь какое-то время наблюдать за ним, размышлять о нем и все равно не
поймешь, где начинается и где кончается его сила. Он толстый, брюхастый, в
морде что-то свинячее - и все равно нечто притягательное в нем есть.
     Он и не пытался рассказать ей про ночь,  когда  наслаждение,  которое
Зия  испытывала  в  другой  комнате,   вынудило   его   тело   к   тайному
посягательству на чужое добро.
     - Нечто  притягательное,  -  повторил  он.  -  Подобная  сила  всегда
притягательна,    особенно    когда    на    ее    обладателе     красивый
серебристо-коричневый  мех  и  движения  его  похожи  на  человеческие.  И
все-таки это медведь.
     Джулии  захотелось  пройтись,  так  что  они  неспеша  миновали   два
квартала, намереваясь взглянуть на отель "Ваверли". Отелю исполнилось  уже
восемьдесят семь лет,  но  он  и  своим  современникам  казался  не  менее
причудливым, чем теперь. Предполагалось, что образцом  для  него  послужил
бургундский замок, и действительно, на замок он походил  в  большей  мере,
нежели  на  что-либо  иное.  Круглые  и  квадратные  башни  украшали  его,
стрельницы  в  остроконечных  колпаках,  мавританские  арки   и   галереи,
действующие  опускные  решетки  и  воротца  для  совершения   вылазок   на
неприятеля, автомобили же, въехав в  него  подъемным  мостом,  попадали  в
мощеный плитами замковый двор, размеченный парковочными  полосами.  Каждые
несколько лет отель менял владельцев, но  оставался  весьма  популярным  в
качестве места для проведения разного рода конференций и съездов.
     В ясные ночи  "Ваверли"  можно  было  разглядеть  с  Парнелл-стрит  -
огромный и сонный мыльный пузырь, розовый, лиловый,  зеленый,  неторопливо
всплывал, пробуя взмыть над холмами. Фаррелл с  Джулией  шли,  обняв  друг
дружку за талии, тесно прижавшись и предаваясь любимой игре, состоявшей  в
том, чтобы горланить на два голоса какое-либо  немыслимое  сочетание  двух
песен. Фаррелл заунывно выводил "Il etait une bergere" ["Мирный  пастушок"
(фр.)], а Джулия с ликованием в голосе изничтожала песенку "Доброго  утра,
милая школьница".
     Очутившись перед "Ваверли", оба примолкли. Они  стояли  под  опускной
решеткой, марципановое сияние  било  им  прямо  в  глаза.  Лишь  несколько
разрозненных машин разглядел Фаррелл на автостоянке и  несколько  человек,
стеснившихся у боковой двери, но  и  при  этом  отель  словно  бы  источал
переливы звука и света, подобно акации порой медосбора. Джулия,  ткнувшись
носом ему в плечо, сказала:
     - Вот бы где тебе дать  как-нибудь  концерт.  Лучшей  обстановки  для
музыки не придумаешь.
     Фаррелл не ответил, и она, подняв голову и удивленно глядя  на  него,
сказала:
     - Ну вот, я тебя расстроила. Я чувствую, как ты помрачнел  внутри.  В
чем дело, Джо?
     - Да ни в чем, - ответил Фаррелл.  -  В  общем-то  я  больше  не  даю
концертов, особенно в  хорошей  обстановке.  От  нее  музыка  кажется  еще
мертвее, чем она есть, а мне этого не нужно. Что она мертва, я и без  того