л  Данилов.  Он  стоял  в  своей
спальне в кое-как натянутом свитере и без штанов - почти! - и предавался
воспоминаниям,  и  его  нисколько  это  не  смущало,  а  Марта   гладила
осторожной ладошкой его спину у самого  позвоночника,  и  там,  где  она
гладила, спине становилось горячо и щекотно, и  Данилов  вдруг  подумал,
что если бы на спине у него была шерсть, она непременно встала бы дыбом.
   - У нее было какое-то странное имя... Ирэна  или  Карэна...  нет,  не
помню.
   - А я так из-за нее страдала, потому что мне было шестнадцать лет,  и
у меня не было волос до попы, и  я  была  с  родителями,  и  они,  когда
гуляли, всегда заходили на корт,? чтобы посмотреть на меня,  и  я  этого
стеснялась ужасно, а папа говорил - дурочка. Ты  меня  и  в  кафе  повел
просто потому, что твоя девица куда-то на экскурсию поехала и ты без нее
скучал.
   - Неужели? - удивился Данилов. - Не помню.
   - Конечно, ты не помнишь, - сказала Марта и неожиданно  шлепнула  его
пониже спины, - еще бы ты помнил! Ты же не был в меня влюблен!
   - Не был, - признался Данилов, - никогда. Все правильно. Она сама это
отлично знала. Но он сказал - и все потеряло смысл. Даже то, что она так
боролась за них обоих на темной дороге. Одна. Никто не мог помочь.
   - Давай все-таки наденем штаны, - предложила она,  и  он  моментально
заглянул ей в лицо, чтобы понять, почему у нее так изменился голос, -  и
пойдем чего-нибудь поедим. Ты покупал еду?
   - Нет, - ответил Данилов, - я забыл.
   - Мясо, по-моему, еще осталось, - буднично заметила  она  и  присела,
стягивая с него брюки, - я сейчас посмотрю. Тебе бы тоже хорошо  поесть,
пока ты не ослаб совсем.
   - Марта, посмотри на меня, пожалуйста.
   - Я смотрю.
   - Нет, - сказал Данилов и здоровой рукой за волосы потянул ее вверх.
   Нагнуться он не мог.  -  Ты  смотришь  не  туда.  Ты  же  обещала  не
приставать!
   - Я стараюсь. Но ты такой сексуальный мужчина, Данилов, особенно  без
штанов, что я за себя не отвечаю.
   - Замолчи, - велел Данилов.
   Теперь она сопела рядом, но в глаза не смотрела и старательно  делала
вид, что ей все равно.
   "А нам все равно, а нам все  равно,  станем  мы  храбрей  и  отважней
льва!.."
   Как стать храбрей и отважней льва? Где взять силы? В книгах  об  этом
не писали, а  весь  жизненный  опыт  Андрея  Данилова  был  почерпнут  в
основном из книг.
   Считается, что женщины любят  сильных,  уверенных  в  себе,  опытных,
грубоватых, властных мужчин, в меру романтических, в  меру  бесшабашных,
умеющих кидать к ногам "миллион алых роз" и в то  же  время  держать  на
коротком поводке.
   Ни одно из этих ценных качеств не было свойственно Андрею Данилову.
   Никогда в жизни он  не  был  уверен  в  себе,  грубость  презирал,  в
романтике  ничего   не   понимал,   театрализованных   представлений   с
демонстрацией страстей терпеть не мог.  Сентиментальные  штуки  выводили
его из себя.
   Он не знал, получится у него на этот раз или нет. Даже если он  очень
захочет, ему никогда не измениться и не стать таким, каким  должен  быть
мужчина мечты.
   Имеет это значение или нет? Он не знал.
   Он не знал даже, справится ли со своим "черным человеком" и что будет
с Мартой, если он не справится.
   С Мартой и с их общим ребенком, которого они привезли  из  Ярославля,
из жаркой,  темной,  воробьиной  ночи,  разорванной  всполохами  дальней
грозы, так и не перешедшей за Волгу, как в сказке.
   Вот вам и мужчина мечты.
   - Марта, я правда никогда не был в тебя влюблен, - начал  он  быстро,
боясь, что начнет копаться  в  себе,  по  своему  обыкновению,  и  тогда
сказать совсем ничего не сможет, - я вообще ни в кого  не  был  влюблен.
Никогда.
   Наверное, я как-то не так устроен. Не правильно как-то.
   - Это мы уже слышали, - пробормотала Марта с раздражением,  -  ты  не
правильно устроен и поэтому всех подвел,  особенно  мамочку.  Ожидалось,
что гениев будет два - отец и сын, как мило, - а сын в гении  не  вышел.
Ну а раз не гений, значит, вообще ни на что не годен!
   - Марта, ты мне мешаешь.
   - Тогда я лучше пойду, - объявила она и не двинулась с места.
   Внезапно он забыл, о чем говорил. Марта смотрела с интересом.
   - Ты остановился на том, что никогда  меня  не  любил  и  любить  не.
будешь,  -  подсказала  она  и  моментально  от  этого  расстроилась,  -
вообще-то ты можешь не продолжать. Сейчас ты  мне  предложишь  некоторую
часть себя и стабильный брак, чтобы ребенок не рос без отца. Я  подумаю,
Андрей. Ничего, что я не выражаю восторгов?
   - Я не могу без тебя жить, - бухнул Данилов мрачно,  -  а  ты  несешь
сама не знаешь что. Я... подозревал что-то  в  этом  роде  уже  довольно
давно. Ты - главное, что у меня есть. Единственное, что у меня  есть,  -
поправился он, подумав. - Лида как-то сказала мне, что она вышла  бы  за
меня замуж, а мне было все равно. Ну, замуж так замуж. Тогда я в  первый
раз подумал, что со мной будет, если не станет тебя. Если ты перестанешь
приезжать, или звонить, или приставать ко мне со своими экзаменами или с
Гариком Сукачевым. В последнее время это стало как-то особенно  понятно.
Я думал, что мне придется отбить тебя у Петрысика вместе с его ребенком,
чтобы оставить тебя себе, или придушить Петрысика, что ли.
   Он мельком глянул на Марту. У нее приоткрылся рот.
   - Только я не знаю, как нужно отбивать женщин, и никогда и никого  не
смогу придушить. Это от того, что я малодушный, понимаешь?
   Марта молчала, только смотрела на него.
   - Конечно, я идиот, - неожиданно признался Данилов,  -  но  я  только
сейчас понял, что в моей жизни никогда не было  никакого  шекспировского
одиночества, потому что ты... была всегда. Почти  всегда.  Все  хорошее,
что я помню, так или иначе связано с тобой. Сейчас мне кажется, что мама
так на меня сердилась именно  потому,  что  по-настоящему  мне  не  было
никакого дела до ее... инсинуаций. Я всегда знал, что есть ты и ты -  на
моей стороне.
   - Я на твоей стороне, - медленно подтвердила Марта.
   - Конечно. - Он улыбнулся, в этом у него не было никаких сомнений.  -
Так что я не стану  предлагать  тебе  часть  себя,  а  стабильный  брак,
по-моему, отличная штука. Я просто  все  слишком  затянул,  как  обычно.
Тогда мне надо было жениться на тебе, а не на Нонне.
   - Ты еще вполне можешь успеть на мне жениться, - пробормотала Марта.
   - Да, - согласился Данилов, - я и хочу успеть. Конечно,  я  не  знаю,
смогу ли я быть хорошим отцом...
   - Стоп, Данилов, - прервала Марта, - что ты опять заныл! Конечно,  ты
будешь хорошим отцом!  Ты  ведь  не  станешь  делать  из  него  великого
живописца или второго Энрике Карузо!
   - Нет, - испуганно сказал Данилов, - конечно, нет! И никому не дам.
   - Даже мне? - уточнила Марта. Она наслаждалась ситуацией и  тем,  что
Данилов стоит без штанов и печальным голосом рассказывает, что не  может
без нее жить - господи Иисусе, неужели правда?! - и  тем,  что  они  уже
обсуждают будущее их ребенка, и тем,  что  все  стало  наконец  на  свои
места, а она уж было решила совсем пропадать.
   - Даже тебе. Тебе тем более. Ты  не  знаешь,  что  это  такое,  когда
родители ждут, что ты станешь  вторым  Сергеем  Рахманиновым,  а  ты  не
можешь. Не можешь, и все тут.
   Примерившись, Марта поцеловала его  в  губы  и  заставила  замолчать.
Левой рукой он обнял ее покрепче и прижал к  себе,  к  кое-как  надетому
свитеру, к голым ногам, к марлевой нашлепке на  груди,  и  она  радостно
прижималась.
   - Я тебя так сильно люблю, - пожаловалась она, когда он чуть отпустил
ее, потому что ему стало больно, - просто ужасно.
   - Ничего, - утешил Данилов, - я переживу. Только первую брачную  ночь
придется отложить.
   - Если не на пятнадцать лет, то я согласна.
   - Нет, - сказал Данилов, - не на пятнадцать лет. Все у меня как-то не
правильно. Марта. Первую брачную ночь приходится  откладывать,  брюки  я
сам надеть не могу, и вообще романтики никакой.
   - Шут с ней, с романтикой, - решила Марта. Глаза у  нее  блестели.  -
Сейчас я натяну на тебя штаны, и мы пойдем есть. Ты сказал  мне  правду,
Данилов?
   - Да.
   - Ты на самом деле на мне женишься?
   - Да.
   - Не только затем, чтобы дать ребенку свое честное имя?
   - Затем, что я без тебя не могу, - произнес Данилов недовольно, -  ты
это прекрасно знаешь.
   - Мне требуются подтверждения.
   - Ты получишь  сколько  угодно  подтверждений,  как  только  я  смогу
самостоятельно снимать и надевать штаны.
   - Ого, - сказала Марта, - что-то у тебя и чувство юмора прорезалось.
   Это подозрительно.
   Она застегнула на нем ремень и  осторожно  просунула  правую  руку  в
рукав свитера. Данилов морщился и пыхтел.
   - Спать будешь в нем, - велела Марта, - снять мы его не сможем.
   Сигарету ему она тоже зажгла сама.
   - Теперь ты сиди и думай, а я буду тебя кормить. Думать  Данилову  не
хотелось. Раненая рука начинала потихоньку наливаться болью, и он  знал,
что, когда боль нальется до краев, он не сможет ни сидеть, ни лежать,  и
поэтому все тянул и тянул эти мгновения, почти  без  боли  и  почти  без
мыслей, и смотрел на Марту, и курил,  и  ждал  еды,  хотя  есть  ему  не
хотелось,  но  в  ожидании  была  какая-то  домашняя  мирная   прелесть,
свидетельство того, что у него теперь - семья, Марта и малыш, маленький,
лысый, мягкий мышонок, сидящий у нее внутри, и он станет любить его так,
как ему всю жизнь хотелось, чтобы любили его самого, и никто  не  сможет
ему помешать. Даже его "черный человек".
   - А что ты  писал  в  своем  блокноте?  -  вдруг  спросила  Марта.  -
По-моему, ведь ничего особенного. Только какие-то фамилии.
   - Я перечислял фамилии тех, кто мог быть замешан.
   - Ну и что?  Разве  это  так  важно,  что  из-за  этого  можно  убить
человека?
   - Он не собирался убивать, -  сказал  Данилов,  -  он  хотел  забрать
блокнот, а Сашка попался ему под руку.
   - Откуда он знал,  что  блокнот  у  тебя  на  работе?  Данилов  пожал
плечами.
   - Не знаю.
   - Откуда он вообще знал про блокнот?
   - Не знаю.
   - Может, у него подзорная труба  и  он  за  тобой  в  нее  все  время
подсматривает?
   - Не знаю.
   - Да что такое! О чем ни спросишь, ничего не знаешь. Вот твое мясо.
   Подожди, я тебе сейчас его порежу.
   - Спасибо, - сказал Данилов.
   - А на дороге? - спросила Марта, - Он вправду хотел нас убить?
   - Ну конечно.
   - Нас обоих?
   Данилов посмотрел на нее. У  нее  был  спокойный,  почти  безмятежный
голос, который насторожил его.
   - Я думаю, он не  знал,  что  ты  будешь  со  мной.  Вернее,  он  был
совершенно уверен, что я буду один. Он позвонил мне и сказал, что  горит
дом. Я должен был кинуться его спасать, что я и сделал. Ты оказалась  со
мной совершенно случайно.
   Конечно, я поехал бы один. Но ты спасла мне жизнь. Правда.
   - Он собирался тебя застрелить? Данилов опять на нее  посмотрел.  Она
жевала мясо и выглядела заинтересованной.
   - Возможно. Или загнать обратно в машину, а потом в карьер. Проделать
на "Фольксвагене"  такую  штуку,  что  ты  проделала  на  своей  "Ниве",
невозможно.
   Он не ожидал, что ты... победишь его.
   - То есть сегодня вечером  ты  должен  был  погибнуть  в  неизвестном
карьере в лесу, - подвела итог Марта, -  тебя  могли  проискать  сколько
угодно. Даже если  бы  нашли,  ничего  понять  было  бы  нельзя:  машина
сгорела, тело тоже.
   - Поэтому и блокнот ему понадобился так срочно. Он  был  уверен,  что
сегодня убьет меня, а в блокноте какая-то запись его беспокоила.
   - Надо было тебе писать под копирку. Тогда мы бы сейчас узнали, в чем
дело. Жаль, что у тебя нет привычки писать под копирку.
   - Марта, - сказал Данилов/встревоженный ее тоном, - все обойдется.  Я
знаю совершенно точно.
   - Ничего не обойдется!  -  крикнула  она,  и  глаза  у  нее  налились
слезами.
   - Нас сегодня чуть не убили! Если бы ты был там один,  ты  ничего  не
смог бы с простреленной рукой! Он же... он  даже  не  просто  собирается
тебя убить, он издевается над тобой, потешается, Данилов! Ему любопытно.
Он наблюдает, что  ты  будешь  делать,  куда  поползешь,  в  какую  щель
забьешься, если тебе, например, прострелить руку. Или ногу.  А  мы  даже
приблизительно не можем себе представить, кто это!
   - Капитан Патрикеев нашел очки.
   - Какой капитан Патрикеев? Какие очки?
   - Очки мои, а капитан из милиции. В луже Сашкиной крови сверху лежали
очки. Мои. Помнишь, мы с тобой покупали?
   - Помню, - сказала Марта быстро, - конечно, помню.
   - Эти очки у меня просил Веник, когда приехал в понедельник  вечером.
Он сказал, что Ася собирает вещи, а он не может ее  видеть  и  что-то  в
этом роде. Он смотрел хоккей и попросил у меня очки. После этого я их не
видел.
   - Веник просто дурак, Данилов, - крикнула Марта,  -  у  него  нет  ни
характера, ни мужества, ничего!..
   - Но он наврал мне про субботу и про то, что ночевал дома, и так и не
сказал, где ночевал на самом деле! Он был у меня на работе и  видел  мой
портфель и блокнот, кажется, тоже видел, потому что я разговаривал с ним
и смотрел в этот блокнот. И у него дома голубая  краска.  Он  собирается
красить ею ванную.
   Грозовский сказал, что он готов вернуть мне компьютер. Он ему  больше
не нужен.
   Зачем он его брал? Сашка ночью что-то делал с компьютером. Может, это
как-то связано с Грозовским?
   - Почему? - удивилась Марта. - С тобой ведь никак не  связан  магазин
"Техносила", а там компьютеры, и у тебя на работе компьютеры тоже.
   - Потому  что  у  меня  паранойя,  -  злобно  ответил  Данилов,  -  я
подозреваю всех. Знаменская  мне  сказала,  что  оперировала  где-то  на
Пироговке, а вовсе не в Кардиоцентре, и я забыл это проверить. Теперь  я
сижу и думаю, наврала она мне или не наврала!
   Они помолчали.
   - Надпись на зеркале в моей ванной была  сделана  губной  помадой.  В
моем окружении пять женщин - ты, Знаменская,  Лида,  Таня  Катко  и  Ира
Разуваева. Таня и Ира никогда у меня  дома  не  были.  Ты  ни  при  чем.
Значит, Знаменская и Лида.
   Знаменская не красит губы. Значит, Лида?
   - Это еще менее правдоподобно, чем Веник,  -  пробормотала  Марта.  -
Лида ударила  по  голове  твоего  сотрудника  и  убила?!  Это  глупости,
Данилов. Если бы ей был нужен твой знаменитый блокнот, она  бы  вытащила
его  у  тебя  из  портфеля,  когда  ты  принимал  душ  после   очередной
сексуальной партии.
   - Тогда получается, что никто ни при чем! - заорал Данилов  так,  что
на полке звякнули бокалы. - Нет человека, который  мог  бы  все  это!  И
самое главное - зачем?! Зачем?! У меня нет состояния,  и  я  не  завещал
никому скрипку Страдивари! Грозовский узнал от Тани  про  Кольцова,  про
дом и про то, что его разгромили. Таня узнала про разгром все из той  же
записной книжки! Тарасов  мог  узнать  все  от  Грозовского,  но  ему-то
зачем?! Он в пятницу прилетел с гастролей, а в субботу  побежал  громить
дом?! Кто и когда вытащил у меня ключи?
   Это вообще непонятно! Моим сотрудникам ключи не нужны, они  у  них  и
так есть!
   Значит, остаются Веник, Марк, Тарасов и Знаменская. Марк мог взять  у
Тани, она ничего бы не заметила! Знаменская?! Веник?! И все  сначала!  А
янтарь?! Этот чертов янтарь откуда?! Кто его вытащил? Когда?! Кто знал о
том, что он в шкатулке?!
   На этом месте Данилов вдруг замолчал, как будто ему заткнули рот.
   - Ты что? - осторожно спросила Марта. Такого Данилова она никогда  не
видела. - Тебе больно? Плохо?
   - На приеме, - забормотал Данилов, - все говорили, что я не в себе.
   Марк позвонил и сказал, что  я  какой-то  странный,  мать  позвонила,
Знаменская приехала, чтобы выяснить, что со мной.
   - А что с тобой?
   - Ничего. - Он вдруг улыбнулся и взялся  за  лоб,  но  спохватился  -
ничего такого, что можно было бы расценить как театральные  эффекты,  не
допускалось. - В том-то и дело, что ничего. Со мной  все  в  порядке.  И
было все в порядке, но почему-то все решили, что я не в себе.
   - Да почему все решили-то?!
   - Ты знаешь, - сказал Данилов, - мне кажется, что я понял - почему.
   Спать он не мог, а Марта уснула на удивление быстро -  измучилась  за
этот длинный и трудный день,  начавшийся,  казалось,  много  лет  назад.
Данилов знал, что реакция еще даст о себе знать и  будут  слезы,  плохое
настроение, страх, депрессия, но пока она спала, и он был рад,  что  она
отдыхает.
   Она спала у него под боком, а он курил и думал - и все о том, что это
так странно, что она спит рядом с ним, несмотря даже на то, что  "первую
брачную ночь" пришлось отложить на неопределенный срок, и  странно,  что
все так хорошо устроилось. Это было непривычно для Данилова,  и  он  все
выискивал  подвохи  и  возможные  препятствия  на  пути  к  безоблачному
счастью, но они что-то пока не находились.
   Для безоблачного счастья, сказал себе  Данилов,  нужно  только  одно:
постараться, чтобы завтра меня не убили.
   Он закрыл глаза и снова увидел свое личное черно-белое кино  -  белая
дорога в зализах метели, черные елки,  белый  снег  и  белый  свет  фар,
темный ствол поперек белой дороги и, как недостающее шумовое оформление,
негромкий хлопок выстрела. Моментальная  боль,  от  которой  разрывается
мозг и вылезают из орбит глаза. Страх. Ночь. Впереди заброшенный  карьер
- и больше ничего.
   У него Марта, а внутри у нее маленький, мягкий,  пузатый,  скрюченный
ребенок. Их с Мартой ребенок. Данилов ни разу не  подумал,  девочка  это
или мальчик. Ему было все равно. Он так и думал об этом - ребенок.
   Тот человек готов был убить всех троих, и Данилову теперь  ничего  не
остается, как только победить его.
   Руку дергало болью, как будто кто-то включал и выключал секундомер  -
три секунды  боли,  пять  секунд  покоя.  Потом  стало  наоборот.  Когда
секундомер включился и больше не выключался, Данилов встал.
   Он выпил две таблетки анальгина, подумал  и  выпил  еще  две.  Сварил
кофе.
   Зажег сигарету.
   Потом вспомнил, что непременно  должен  был  сделать.  Он  подошел  к
кухонному столу и очень медленно нагнулся.  В  мусорном  ведре  все  еще
лежала фотография Марты - лицом вверх.  Данилов  вытащил  фотографию  из
ведра и вернул на стол, прислонил, как давеча, к солонке.
   Ему показалось, что вид у Марты стал чуть  более  ехидным,  возможно,
именно потому, что  она  побывала  в  мусоре,  Детали,  детали,  которых
накопилось так много, что в них можно было зарыть не одну, а две собаки.
   Или даже целую стаю собак.
   Растоптанный в пыль  янтарь  на  даче  у  Кольцова  и  Лида,  которая
говорит, что потеряла брелок.
   "Ну, тот самый, из янтаря, ты привез мне из  Прибалтики,  неужели  не
помнишь?"
   Голубая краска, которой было написано "Это только начало", и  голубая
краска у Данилова на ботинке. Веник собирался красить ванную  в  голубой
цвет.
   Ключи от офиса. Очки, брошенные на кровь. Кассета на  полу  в  машине
Тарасова. Губная помада, которой написано: "Ты виноват". Записки - ему и
Марте.
   Окровавленная рубаха.
   Почему Веник соврал? Где он мог быть утром в субботу,  и  почему  это
такая страшная тайна?  Если  все  это  -  его  рук  дело,  разве  нельзя
придумать  что-нибудь  убедительное,  красивое,  правдоподобное,   легко
проверяемое? Почему не придумал? Потому что ничего не боялся? Потому что
не имеет к этим делам никакого отношения?
   Как понять, что из всего этого важно, а что - просто мусор? Как стать
таким же ловким и сообразительным, как детективы в кино?
   Повторяющийся элемент, сказала Знаменская. Знать бы, как  его  найти,
этот элемент, если головоломка никак  не  складывается  и  кусочков  все
время недостает, а те, что есть, кажутся лишними?
   Данилов потянул к себе телефонную книжку и вытащил из нее  ручку.  Он
не мог думать без блокнота и ручки, и эта его привычка погубила Сашку.
   Он столбиком выписал  имена  и  таким  же  столбиком  -  все  кусочки
головоломки. И провел стрелки от имен к кусочкам  и  обратно.  Стрелочек
получилось много, они пересекали друг друг