ть.
   - Не будем исключать, - согласилась Марта.
   - Ты смеешься? - спросил Данилов подозрительно.
   - И не думаю даже.
   Он еще некоторое время писал.
   - Данилов, а если это краска от Веника, ну, в смысле из его квартиры,
значит, он разгромил дачу и написал: "Это только начало"?
   - Не знаю, - ответил Данилов раздраженно, - я пока ничего не знаю.  В
понедельник, когда я нашел у себя в спальне рубаху, ко мне заезжали все.
   Корчагин утром,  Грозовский  вечером.  Тарасов,  Лида  и  Веник  тоже
вечером. Любой из  них  мог  оставить  рубаху.  Лида  сказала,  что  она
потеряла брелок и теперь по полчаса ищет ключи  от  машины.  Брелок  был
янтарный.
   - Какой?!
   - Янтарный. Опять совпадение?
   - Да это чертовщина какая-то, а не совпадение, Данилов! - возмутилась
Марта. - Она не могла стукнуть охранника по голове и все там разгромить.
Она слишком... нежная и красивая.
   - Не знаю, - сказал Данилов.
   - И потом - зачем?! Она что, так сильно тебя ненавидит?! Ведь все это
делает человек, который ненавидит  тебя,  Данилов.  Ненавидит  так,  что
готов на все, только чтобы ты понял, как близко он подошел к тебе и  ему
ничего не стоит сделать с тобой все, что угодно!
   Данилов посмотрел ей в лицо.
   - Он дает тебе понять, что  знает  все  твои  тайны,  и  слабости,  и
страхи, что он знает все! Как ты спишь, как смотришь на себя в  зеркало,
где держишь свои рубахи, что ты любишь - тот дом, к примеру! И  все  это
он может у тебя отнять, хоть сейчас, сию минуту! Он может прийти в  твой
мир, наследить, напакостить и остаться безнаказанным, потому что уверен,
что ты слабый, что ты никогда его не одолеешь! Ты же все это  понимаешь,
Данилов, даже лучше, чем я, понимаешь, а пишешь какие-то глупости -  кто
звонил, кто не звонил, кто знал, кто не знал!..
   - Тебе нельзя волноваться, - сказал Данилов тихо.
   Он понятия не имел, что его  собственные  мысли,  высказанные  другим
человеком, произведут на него такое сильное впечатление.  Как  удар  под
дых, когда он увидел на своей постели рубаху  с  красными  тошнотворными
пятнами.
   - Чтобы понять, кто это сделал, я должен рассуждать логично.  Поэтому
и пишу, кто звонил, кто не звонил.
   - Нет никакой логики, - сказала Марта, вдруг  сильно  устав,  -  есть
только ненависть и злость. Одна сплошная злость и  ненависть.  Кто  тебя
ненавидит?
   - Семья моей жены, например. Они уверены, что я виноват в ее смерти.
   - Веник?
   - И Веник тоже.
   - Веник только и делает, что клянчит у тебя деньги.  Кто  станет  его
кормить, если не ты? Ему невыгодно уничтожать тебя, Данилов. Если только
он не полный дурак.
   - А если полный дурак?
   - Тогда не знаю.
   - Когда я приехал домой и  нашел  Нонну,  на  ней  была  очень  белая
блузка.
   Такая белая, что даже глазам больно. На блузке были пятна крови.  Эту
рубаху с пятнами подложил человек, который тогда застрелил мою  жену.  Я
это понял ночью, как только решил, что все еще не сошел с ума.
   - Господи боже мой, - пробормотала Марта, - я об этом не знала...
   - Об этом никто не знал, кроме меня и... милиции. И убийцы, конечно.
   Почему-то именно сейчас он решил разделаться со мной тоже.
   - Боже мой, - повторила Марта.
   - Ну вот. Еще записки, которые прислали  нам  обоим,  тоже  непонятно
зачем. И кассета.
   - Какая кассета?
   - Ту, которую заменили в камере на даче у Кольцова. В машине у  Олега
Тарасова валялась кассета.
   - Так он же сказал, что это запись его концерта! - удивилась Марта.
   - На полу? Под ногами? Ты не знаешь  Тарасова!  Он  страшно  гордится
своими концертами, он с ними носится, как...
   - Как ты со своими домами, - подсказала Марта, и Данилов улыбнулся.
   - Примерно. Странно, что она валялась на полу.  Она  должна  была  на
сиденье лежать, с почетом завернутая в целлофан, что-то в этом роде.
   - Он не знал, что ты едешь на дачу, и вообще он  только  прилетел  из
Лиссабона, или откуда он там летел!
   - Все равно странно. Кстати, ты не заметила,  какая  машина  пыталась
меня задавить?
   - Нет, - призналась Марта с сожалением, - я на нее и не  смотрела.  Я
только на тебя смотрела. Вроде бы темная.
   - Та машина, которая выехала нам навстречу с лесной дороги, тоже была
темной. Помнишь?
   - Данилов, по-моему, и так понятно, что все это  -  дело  рук  одного
человека, следовательно, и машина одна и та же. Или ты думаешь, что ради
того, чтобы тебя запутать, он купил себе несколько машин?
   Они помолчали. Над остывающей туркой клубился тонкий кофейный пар.
   Марта понюхала пар и спросила:
   - Как твои раны?
   - Ничего, спасибо.
   - Может, выпьешь какой-нибудь нурофен? А то спать не будешь.
   - Я и так спать не буду, - весело ответил Данилов, - а тебе пора.
   Завтра рабочий день. Кстати, я хотел сказать, что завтра  ты  поедешь
на работу на моей машине, а твою я сам заберу, подъеду к твоему офису, и
мы поменяемся.
   - А может, ты довезешь меня утром до работы, а вечером до  машины,  и
дело с концом?
   - Можно и так, - согласился Данилов. Зазвонил телефон, и это было так
странно, что Данилов посмотрел сначала на Марту, потом на часы, а  потом
только снял трубку. Было половина первого. Звонила мать.
   - Что случилось? - спросил Данилов, когда наконец понял, что это она.
- Что произошло, мама? Все в порядке?
   Правилами было установлено, что она звонит ему раз в  две  недели  по
субботам  или  воскресеньям.  В  восемь  утра,  до  бассейна,  но  после
тренажерного зала.
   Из-за этих проклятых правил он почти не  спал  ни  в  субботу,  ни  в
воскресенье. Ждал, как будто его должны были тащить на эшафот.
   - Со мной все в порядке, - холодно сказала мать, - а вот с тобой нет.
   С ним никогда и ничего не было в порядке. То он  съедал  неположенную
грушу, то его заставали играющим  в  снежки  с  сыном  дворника,  то  он
отказывался играть перед гостями, это ему уже лет четырнадцать было,  то
детективы на ночь читал. А потом у него был  нервный  срыв,  и  он  стал
вообще ни на что не годен.
   - Что за дикость! - говорила в трубке мать. - Почему ты ушел?  Почему
не побыл до конца? Отец был настроен поговорить с тобой.
   - Отец меня даже не заметил, - возразил Данилов. Под  повязкой  вдруг
стало так больно, что он судорожно выпрямился  на  стуле,  стиснув  край
полированного стола. Пальцы поехали по полировке.
   - Ничего подобного! Разумеется, он тебя заметил.
   - Ну конечно, заметил, - согласился Данилов, - когда я к нему подошел
и поздоровался. Он со мной тоже поздоровался.
   - Андрей, ты не понимаешь, что творишь. Ты  отказываешься  от  нас  и
лишаешь себя, себя огромного и важного жизненного стержня! Ты  должен  в
конце концов понять, что ты не сам по себе, что ты наш сын,  член  нашей
семьи и именно это делает тебя тем, кто ты есть.
   - Я тот, кто есть, вопреки тому, что  я  член  вашей  семьи,  -  тихо
сказал Данилов.
   - Ты ошибаешься, Андрей. Отец мог бы дать тебе...
   - Мне ничего не нужно, -  перебил  Данилов,  ужасаясь  тому,  что  ее
перебивает, - спасибо.
   - Неужели ты думаешь, что смог бы чего-то добиться, если  бы  не  был
нашим сыном? - холодно спросила мать. - Неужели ты вправду думаешь,  что
получил бы хоть какую-то работу, если бы  не  носил  фамилию  Данилов  и
отчество - Михайлович? Неужели ты до сих пор так глуп, Андрей?
   Данилов молчал, дышать ему было трудно. Марта притихла за его спиной.
   - О тебе спрашивала эта милая дама, Катерина Кольцова,  жена  Тимофея
Ильича, - сказала мать с  отвращением,  -  сам  Тимофей  Ильич  не  смог
приехать. А она была и спрашивала  о  тебе,  а  я  даже  не  знала,  что
сказать!..
   - Ее  фамилия  Солнцева,  -  прохрипел  Данилов.  -  Солнцева,  а  не
Кольцова.
   - Это не имеет значения, - заявила мать,  -  элементарная  вежливость
требует, чтобы ты поблагодарил отца за то, что у  тебя  появились  такие
уважаемые... партнеры, Андрей. А ты в очередной раз плюнул  всем  нам  в
лицо.
   - Они не партнеры, а клиенты, мама, - все тем же  людоедским  голосом
поправил Данилов, - и отец тут совсем ни при чем. Прости.
   - Андрей, все, что ты  получаешь,  ты  получаешь  благодаря  отцу,  и
только ему. Никто никогда и ничего не знал  бы  про  тебя,  если  бы  не
фамилия твоего отца! Это же очевидно! Разве Тимофей Ильич связался бы  с
тобой, если бы ты был... никто?
   Данилову  хотелось  сказать,  что  он  не  никто,   а   первоклассный
архитектор.
   Еще ему хотелось сказать, что Катерина и  Тимофей  Ильич  понятия  не
имели о том, кто его отец, и только три дня назад  Катерина  спросила  у
него, не сын ли он Михаила Петровича,  а  Кольцов  скорее  всего  вообще
никаких книг не читает и ему наплевать на славу  писателя  Данилова,  но
ничего этого он говорить не стал.
   - А эта девушка? - продолжала мать с  неодобрением.  -  Зачем  ты  ее
притащил? Ты же был с Лидой! Ты позволяешь себе приглашать на наш  прием
каких-то... крестьянок! Твой  юношеский  протест  затянулся,  Андрей!  Я
понимаю, что эта девушка нужна тебе только из чувства  протеста,  только
потому, что мне нравится Лида, а  ты  намеренно  делаешь  мне  больно  и
демонстрируешь, что мое мнение для тебя ничего не значит! Ведь  так?  Ты
обидел Лиду, обидел меня - зачем? Все равно эта девушка тебе не пара,  и
ты отлично об этом знаешь. Ты уже один раз выбрал себе жену. из  чувства
протеста - хватит!
   Данилов  заглянул  себе  под  свитер.  На  белой  марлевой   нашлепке
расплывалось красное пятно, и больно было, как будто нож поворачивался.
   - Андрей, я прошу тебя, опомнись. И так уже все говорят, что с  тобой
творится что-то странное. У тебя безумие в глазах, Андрей!
   - Что у меня в глазах? - переспросил Данилов.
   -  Безумие,  -  повторила  мать  отчетливо.  -  Илларион   Израилевич
специально подошел ко мне, чтобы сказать, что ему не нравится твой вид.
   - Ему никогда не нравился мой вид, - пробормотал Данилов.
   - Он сказал, что готов тебя подлечить, предоставить отдельную  палату
и самые лучшие условия. Ты должен в конце концов взять себя в руки,  это
невозможно!
   - Что я еще должен, мама? - Ты должен примириться с собой, Андрей. Ты
должен перестать ставить нас в неловкое положение перед людьми,  которых
мы уважаем. Ты должен  согласиться  с  тем,  что  даже  тем  минимальным
успехом, который у тебя есть, ты  обязан  отцу,  только  отцу  и  больше
никому. Ты должен... В конце концов ты просто должен вернуться к  нам  и
попробовать все наладить. А девушке  своей  передай,  что  являться  без
приглашения в такие места стыдно и даже несколько непорядочно. Мы же  не
могли вызвать охрану!
   - У нее было приглашение, мама.
   - Странно, - приостановившись на секунду, сказала мать, -  я  проверю
по списку, это очень странно. Может быть, Ольга ошиблась. В таком случае
я прошу прощения. Конечно, она имела право  присутствовать,  раз  у  нее
было приглашение.
   Но это не означает, что ты должен был уходить с ней, Андрей! Я вполне
допускаю, что она славная девушка, может быть, даже умненькая, но совсем
тебе не пара. Если ты не знаешь, как  от  нее  отделаться,  предложи  ей
денег, только чтобы из этого не получилось никакого скандала. И так  уже
все говорят...
   И тут Данилов озверел.
   Он озверел как-то по-киношному, как-то  по-детски,  нелепо,  как  кот
Леопольд, переборщивший "озверином".
   Наверное, если бы у него были усы, они закрутились бы спиралью, как у
того самого кота. Усов у Данилова не было, но волосы на  затылке  как-то
подозрительно зашевелились, и кожа под ними похолодела.
   -  Мама,  -  сказал  он,  чувствуя,  как  сердце  бьется  в  ребра  и
увеличивается с каждым ударом, - не смей больше  разговаривать  со  мной
так, как будто я бестолковая домработница, а ты моя хозяйка! Я  взрослый
человек, и я буду жить так, как хочу! Все, что у меня есть, я добыл сам,
и вовсе не потому, что моя фамилия Данилов, а потому, что десять  лет  я
вкалываю день и ночь! Я не оправдал ваших  надежд,  и  черт  с  ними!  Я
ничего не желаю больше слышать о ваших надеждах! Мне наплевать  на  ваши
надежды! Мне наплевать на Иллариона  Израилевича,  на  Лиду  и  на  всех
остальных! Если тебе нужно, можешь  сама  определиться  в  самый  лучший
сумасшедший дом вместе с Илларионом Израилевичем!
   Что-то с  грохотом  упало  за  его  спиной,  он  обернулся,  и  Марта
попятилась. Присела, не отрывая от него глаз, и стала шарить по полу.
   - Я не стану больше разговаривать с тобой, мама! - снова  заорал  он,
как будто собравшись с силами. -  Я  куплю  автоответчик,  и  ты  будешь
разговаривать с ним всю оставшуюся жизнь! И скажи  Ольге,  что  не  надо
больше посылать мне приглашений! Я не приду!
   Вместо того чтобы нажать на трубке соответствующую кнопку, он с силой
швырнул ее в стену. Заморская пластмасса, не рассчитанная на  проявление
русских эмоций, врезалась в штукатурку и разлетелась  в  разные  стороны
вместе с ненавистным голосом матери, засевшим внутри.
   На диван упала какая-то блестящая деталь  в  уцелевшей  пластмассовой
коробке. Данилов посмотрел на нее, зачем-то подобрал, бросил в  раковину
и вышел.
   Последнее, что услышала потрясенная Марта,  был  звук  захлопнувшейся
двери в спальню.
   Утром Данилов обнаружил, что не знает, где его ключи от офиса.
   - Может, ты их вчера в сортире утопил, когда телефонами швырялся?
   Заодно уж.
   - Я не топил ключи.
   - Ты точно помнишь?
   Вместо того чтобы посмотреть с печальной укоризной - как обычно, - он
почему-то дернул ее за нос и сказал:
   - Точно.
   Настроение у него было превосходным. Он проспал всю ночь, хотя  грудь
болела и повязка в конце концов совсем  промокла  и  утром  на  простыне
обнаружилось кровавое пятно. Он снял простыню и добавил ее к  пиджаку  и
порванной рубахе - вынести подальше от глаз домработницы. Он  не  думал,
не курил, не писал в блокноте, он просто спал.  Такое  с  ним  не  часто
случалось.
   Наверное, так чувствует себя человек, которому вырезали  наконец  то,
что мучило его и пугало, а теперь хоть и боль, и слабость, и  неизвестно
когда заживет, зато - полная свобода, победа,  радость,  что  справился,
что преодолел!
   Он даже не расстроился, что ключи пропали. Что там ключи! Подумаешь!
   Найдутся.
   Пока он  их  искал.  Марта,  полностью  готовая,  стояла  у  двери  и
нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.
   - Ладно, Данилов, - не выдержала она наконец, - я  пошла.  Я  человек
зависимый, подневольный, это ты сам  себе  хозяин  и  можешь  приходить,
когда тебе вздумается. А мне  опаздывать  нельзя,  меня  скоро  повысить
должны.
   - Я тебя отвезу!
   - Тебе еще собираться полчаса. Я на метро доеду, ничего  со  мной  не
будет. - Пять минут, - попросил Данилов.
   - Ни одной, - отчеканила Марта, - ты даже кофе не пил! Я пошла.
   - Позвони мне, - приказал Данилов, - часов... часа в три позвони.
   - Позвоню, когда смогу, - сказала строптивая  Марта.  Ей  показалось,
что она слышала, как звякнула цепь, которой "старый друг" был привязан к
своей будке.
   - Твою машину я заберу!  -  Придерживая  ногой  дверь,  он  завязывал
галстук,  задирал  подбородок,  темные  волосы  касались   полированного
дверного Дерева, шея была крепкой и сильной, кожа - смуглой.
   Марта отвела глаза.
   Где этот чертов лифт? Никогда его не дождешься!
   - Или я сам позвоню, - неожиданно сказал Данилов, - заберу  машину  и
позвоню. Пока, Мартышка!
   - Пока.
   Что-то он расщедрился на "Мартышку", такое с ним редко бывало.
   Данилов вернулся в  квартиру,  показавшуюся  очень  пустой  и  тихой,
поставил кофе и  сам  себе  подал  завтрак  -  йогурт,  сыр,  хлебцы  из
холодильника.
   "Какого черта я держу их в холодильнике? - вдруг подумал  он.  -  Они
холодные, противные, мокрые какие-то. Почему я не держу их в шкафу,  вот
вопрос".
   Он засмеялся, охнул, задев дверцей холодильника по вчерашней ране,  и
переложил пакет с хлебцами на полку.
   Вот и хорошо. Ничуть не хуже, чем в холодильнике.
   Блокнот со вчерашними записями лежал на  столе,  и  он  сунул  его  в
портфель. Фотография Марты - в черном свитере и толстых ботинках -  была
придавлена стопкой журналов. Данилов вытащил ее из-под журналов и  снова
прислонил к солонке. Нужно будет купить для нее рамку.
   Еще  нужно  купить  новый  телефонный  аппарат,  подумал  Данилов   с
удовольствием. Старый не работает. Он, Данилов, разбил его.
   Думать об этом было  приятно,  как  будто  он  совершил  беспримерный
подвиг, а не швырнул трубку об стену в истерическом припадке.
   Все странным образом изменилось. Раньше он никогда не швырял  трубок,
не терял ключей от офиса, не промывал себе ран, не  искал  преступников.
Он никогда не разговаривал с матерью так, как разговаривал вчера.
   Прихлебывая кофе, казавшийся этим  утром  необыкновенно  вкусным,  он
вдруг подумал, что все зависит только от него - очень актуальная и новая
мысль для почти сорокалетнего мужчины!
   От него зависит, как разговаривать с матерью, обижаться  на  нее  или
нет, от него зависит, удастся ли вычислить того, кто так его  ненавидит,
а потом найти и наказать его. И Марта от него зависит, и его сотрудники,
и даже Катерина Солнцева, которой до смерти хочется получить свой дом!
   Зря он выдумывал что-то душещипательное про собственное одиночество.
   Нет никакого одиночества. Есть люди - некоторые ближе, другие дальше,
- которым нужен Андрей Данилов, которым без него не обойтись, и вовсе не
потому, что его отца зовут Михаил!
   Телефон зазвонил, когда Данилов уже надевал дубленку. Некоторое время
он не мог сообразить, что именно звонит - его  мобильный,  вызывая  его,
кричал совсем другим голосом, а домашний аппарат он вчера разбил - опять
всплеск самодовольства, как  будто  из-за  угла  выглянула  ухмыляющаяся
кошачья морда!
   Он пошел на звук и понял, что Марта  забыла  свой  телефон.  Куда  он
теперь будет ей звонить?! Ее рабочего телефона он не знал,  а  мобильный
заходился на диване писклявыми руладами.
   Данилов еще подумал, отвечать или нет, но  телефон  настаивал,  и  он
ответил:
   - Да.
   - Утро доброе, -  сказал  телефон  сдобным  голосом,  -  мне  Мартину
Владимировну.
   Голос был женский, и Данилов подумал, что ему  повезло.  Мог  ведь  и
Петрысик поинтересоваться, где его любимая провела ночь.
   - Она уехала на работу  и  оставила  телефон,  -  сказал  Данилов.  -
Что-нибудь передать?
   - Ой, это из женской консультации беспокоят, -  заторопился  голос  и
стал менее сдобным, - вы ей передайте, пожалуйста, что в понедельник  мы
ее ждем на прием. Почему она  анализы  не  сдала?  Должны  были  сегодня
прийти, а их нет! Вы не знаете, она сдавала?
   Данилов понятия не имел, сдавала Марта анализы или нет.
   - Ну что же вы! - Голос стал еще чуть более постным. - Как же  вы  не
знаете! Вы кто? Муж?
   Данилов хотел было сказать, что не муж, но  решил,  что  это  вызовет
новые вопросы, и признался, что муж.
   - Тогда тем более! Она в таком возрасте, когда  требуется  повышенное
внимание, не девочка все же!
   Почему-то упоминание о том, что Марта "не девочка", Данилова задело.
   - Она и так очень поздно пришла, - тарахтел голос в трубке, -  почему
так долго ждала? Пятый месяц, а у нас только первый осмотр! Мы понимаем,
что она работает, занята, но ребенок-то важнее! У вас это первый?
   Данилов подтвердил, что  первый.  -  Тем  более,  тем  более!  Вы  ей
передайте, пожалуйста, что в понедельник мы ее ждем к  восьми  часам,  и
чтоб натощак, тогда сразу возьмем кровь из вены.
   Передадите?
   Тут  что-то  произошло  у  Данилова  в  голове,  как  будто   щелкнул
выключатель и зажегся свет.
   - Подождите, - сказал он, остановив тарахтенье, - как пятый месяц?
   Какой пятый месяц?
   - Обыкновенный, - удивился голос, - а что такое?
   В трубке зашелестело бумажками, у Данилова взмокла спина.
   - Все правильно. У меня записано. Семнадцать недель. Вот,  черным  по
белому. Вы что, не правильно считали?
   Он, Данилов, считал не правильно. Он с