асивый!  Хотите,
говорит, Ариадна Филипповна, поучаствовать? Хочу,  говорю.  Он,  бедный,
небось надеялся, что бабка откажется, а бабка - тут как тут. Шесть часов
мы на двоих с Васей кроили-раскраивали, шили-вышивали! В девять  начали,
в пять закончили.
   Размылись, сели, покурили, я и думаю: вот черт побери все  на  свете!
Тебе, старой дуре, вчера орден  дали.  Зачем?  Чтобы  ты  сегодня  опять
оперировать побежала? Да, так зачем я звоню?
   Давно живу. Память подводить стала. Ах да, вспомнила - я  сомневаюсь,
что камин нужно делать именно с медным колпаком. - На этом месте Данилов
чуть не уронил телефонную трубку, неплотно прижатую плечом. - Вот у меня
журнал, - в трубке зашелестело, - называется... называется  "Лестницы  и
камины", ишь ты!..
   Вы читаете такие журналы, Андрюшик?
   - Нет, - признался Данилов.
   - Так я и знала! - воскликнула Знаменская. - Так и  знала  я,  что  с
вами что-то не то. А! Вот.  Тут  написано,  что  в  этом  сезоне  самыми
модными считаются стеклянные колпаки и экраны. А внутренняя  поверхность
камина  выглядит  очень  стильной,  если  она  выложена  из  огнеупорных
стеклянных кирпичей. Вы об этом осведомлены, Андрюшик?
   - Да как вам сказать, - пробормотал Данилов.
   - Давайте немедленно, немедленно, - вскричала Знаменская,  -  выложим
что-нибудь стеклянным огнеупорным кирпичом! Согласны?
   - Я согласен, Ариадна Филипповна,  конечно,  согласен.  Только  нужно
сначала придумать - что.
   - Как что! Камин! Я же предлагаю выложить камин. Живем один раз,  так
пусть хоть камин будет стеклянным!
   - Я подумаю над этим.
   - Ничего вы не станете думать, - заявила Знаменская, -  ни  одна  моя
идея не нашла одобрения в вашем ледяном сердце. Почему?
   - Ариадна Филипповна...
   - Ну конечно! Дело в  том,  что  я  просто  вздорная  старуха,  а  вы
первоклассный архитектор! Но вы должны уважать мои  седины,  и,  если  я
прошу  стеклянный  кирпич,  вы  должны  хотя   бы   сделать   вид,   что
раздумываете.
   - Ариадна Филипповна...
   - Да-да, это я. Черт с ним, с кирпичом. Обещайте  мне,  что,  если  я
захочу унитаз в форме лилии,  вы  согласитесь.  Если  он  оскорбит  ваше
эстетическое чувство, вы загородите его ширмочкой. Согласны?
   - Да, - сказал Данилов, - согласен.
   - Ваши родители прилетают в среду?
   - Что?
   - Андрюшик, до сих пор вы слышали  прекрасно.  Когда  прилетают  ваши
родители?
   - Я не знаю, - ответил Данилов.
   - В среду прием в честь Миши. Я никогда не понимала его книг. А вы?
   - Я? - переспросил Данилов.
   - Света, по-моему, их тоже не понимает.  Мне  все  кажется,  что  она
только делает вид, что читала.
   Света, подумал Данилов. Никто и никогда в его присутствии не  называл
мать Светой. Только по имени-отчеству. За границей - "мадам Данилофф".
   Ему вдруг показалось, что в голове у него замкнулась  какая-то  цепь,
даже щелкнуло отчетливо. Замок закрылся. Теперь уже не вырваться.
   - Вы... знаете моих родителей?
   - Милый мой, в России нет ни одного  человека,  который  не  знал  бы
ваших родителей!
   - Я говорю не об этом.
   - Да, - призналась академик Знаменская, и ее контральто понизилось до
баса,  -  конечно.  Чтобы  вы  родились,  потребовались  усилия   многих
специалистов.
   Одним из специалистов была я. Так что мы с вами  почти  родственники.
Когда вышла история с вашей  депрессией,  я  сказала  Свете,  что  самым
правильным  было  бы  от  вас  отстать.  Но  я  ведь  не  психолог   или
невропатолог! Света меня не послушалась.
   Зато  теперь  вы  есть  отличный  архитектор,  а   ведь   мог   выйти
посредственный пианист!
   Данилов разжал руку. Когда он стиснул кулак?
   - Прошу прощения, Ариадна Филипповна, - процедил он холодно, - но мне
не хотелось бы ни с кем обсуждать свою жизнь. Даже с вами. Давайте лучше
вернемся к камину.
   В трубке помолчали, доносилось только приглушенное сопение.
   - Я не хотела вас обидеть, -  сказала  наконец  Знаменская,  -  врачи
бесцеремонны и циничны от природы. Они такими рождаются. Старуха  хотела
узнать, будет ли на приеме интересный молодой человек, и сдуру наболтала
лишнего.
   -  Буду,  -  пообещал  Данилов  и  улыбнулся.  С  чего  это  он   так
запаниковал?
   От того, что неврастеник и тряпка? Или просто в голове его  никак  не
совмещались родители и Знаменская, которая была из той части его  жизни,
которая никак и никогда не соприкасалась с родителями?
   Положив трубку, он некоторое время посидел над  телефоном.  Ему  было
неловко и трудно.
   Во-первых, он только что устроил разнос Тане за лестницы  и  фронтоны
нового дома, которые оказались  не  готовы,  а  сам  провел  драгоценное
утреннее время в разговорах и упаднических мыслях.
   Во-вторых,  согласно  плану,  записанному  на   хрусткой   блокнотной
страничке, информацию Знаменской  о  том,  что  в  субботу  с  утра  она
присутствовала  на  операции,  следовало   проверить.   Проверять   было
противно, хотя в данном случае сделать это было очень просто.
   Знаменская ни при чем, конечно. Ты сделаешь это для очистки  совести.
Ты  зануда  и  формалист.  Тебе  просто  нужно,  чтобы   все   в   твоих
нетворческих, почти бухгалтерских мозгах было разложено по полочкам.
   Зачем она спросила его про родителей? Почему ни  с  того  ни  с  сего
продемонстрировала свою причастность и полную осведомленность - даже  те
его давние нервы были упомянуты? До сих пор Данилов работал на  нее,  не
подозревая о том, что она знает его семью, работал бы и дальше  -  тогда
зачем?
   Вопросов стало еще больше, когда через три минуты с трубкой в руке он
подошел к окну. Снег все валил.
   Академик Знаменская в субботу в Кардиоцентре не появлялась. Профессор
Василий Иванович Бестужев тоже не работал.
   - Он будет только в четверг. Если хотите, можете оставить сообщение.
   - Нет, спасибо, я перезвоню. Значит, Знаменская  тоже  его  обманула.
Как и Веник.
   Ошиблась? Забыла, где была наутро после банкета? Пошутила? Выдумала?
   Зачем?! Зачем?!!
   Когда Данилов был в двух минутах от дома, позвонил  Марк  Грозовский,
давний приятель и такой же давний конкурент.
   - Данилов, ты где?
   - Рядом с домом. Добрый вечер, Марк. Грозовский хмыкнул:
   - Добрый. Ты даже когда в офисе сидишь, все равно рядом  с  домом.  У
тебя так офис и дом расположены - рядом друг с другом. Как мы с тобой.
   - Мы с тобой далеко, - возразил Данилов, улыбаясь.
   - Мы с тобой близко, - уверил Грозовский. - Слушай,  Данилов,  одолжи
мне на недельку компьютер, а?
   - Какой?
   - Любой. Только прямо сейчас. У тебя дома есть?
   - Есть, - помолчав, сказал Данилов, - а почему так срочно?
   - Потому что завтра ко мне на работу человек выходит, а  я  ему  даже
компьютер не могу дать! Куда я с утра поеду  покупать!  И  денег  жалко.
Вдруг куплю, а новенький уволится! Одолжи, Данилов!
   - Да бери, - согласился Данилов. - Подожди минуту, Марк.
   Не опуская  телефон,  он  переключил  скорость  и  осторожно  втиснул
"Фольксваген" между двумя занесенными снегом машинами. Фирма,  продавшая
ему квартиру, обещала, что вот-вот начнут строить подземные  гаражи,  но
никаких признаков строительства гаражей  Данилов  не  замечал.  Обманула
фирма.
   Что-то в последнее время странное происходит.  Все  обманывают,  даже
строительные фирмы.
   - Марк, я уже приехал.
   - Я рад. Ну что? Дашь компьютер?
   - Прямо сейчас?
   -  А  чего  тянуть-то?  У  тебя  дома  есть  какой-нибудь   завалящий
компьютер?
   - Есть. Только он старый совсем.
   - Да любой.
   - Тогда заезжай.
   - Я уже заехал, - пробормотал Марк; - Смотри по сторонам,  а  то  под
колеса попадешь.
   Данилов оглянулся. Громоздкий грязный  джип  занимал  весь  Последний
переулок. "Дворники" мели по стеклу, разметали снег.
   - Это я, - сказал Марк в трубку и помахал рукой,  -  где  тут  у  вас
парковаться-то?
   - Где место найдешь.
   - Понятно.
   Джип тихо тронулся с места, Данилов переждал, пока он проплывет перед
ним, и перешел на другую  сторону.  Грозовский  появился  через  минуту,
очень сердитый.
   - Еле вылез, полные ботинки снега!.. Тоже мне, "тихий  центр",  мечта
любого состоятельного господина!..
   - В Москве с парковкой вообще плохо, -  философски  заметил  Данилов,
открывая тяжелую подъездную дверь. - Добрый вечер, Иван Иванович.
   - Добрый, добрый, Андрей Михайлович! "Консьерж" Иван Иваныч  выглянул
из-за двери и благожелательно проводил Данилова глазами.  Ивану  Иванычу
от роду было лет двадцать пять, и  до  определения  на  тихую  должность
смотрителя подъездной двери  он  служил  то  ли  в  спецназе,  то  ли  в
десантных войсках. Вид у него был соответствующий.
   - Господи боже мой, - пробормотал Грозовский.
   - Зато спокойно, - А у вас тут что? Шалят?
   - Не особенно. Но нужно же чем-то оправдывать деньги, которые  с  нас
дерут в виде квартплаты!
   - Крепко дерут?
   Данилов покосился на Грозовского, бессчетно  размноженного  зеркалами
лифта, и промолчал.
   - Ты чего такой мрачный?
   - Я не мрачный. Я устал немного.
   - Заработался? - уточнил Марк язвительно. - Заказчик косяком идет?
   Перед дверью в квартиру Данилов помедлил.  Он  возвращался  домой  не
один, поэтому все было проще,  чем  обычно,  но  все-таки  ему  пришлось
глубоко вдохнуть и сильно выдохнуть, как будто он  собирался  прыгать  с
трамплина. Грозовский наблюдал за ним насмешливо.
   - Проходи.
   - У-у, - протянул Грозовский, протискиваясь в квартиру, -  красота-то
какая! Простенько и со вкусом, в твоем духе, Данилов.
   Не обращая внимания на хозяина, он протопал сначала в одну, а потом в
другую комнату. В спальню он  заглянул  с  порога,  а  в  ванной  длинно
присвистнул.
   Данилов улыбнулся, снимая ботинки. Он знал, почему Грозовский свистит
в ванной.
   - Данилов, ты молодец! - издалека сказал  Грозовский.  -  Главное,  и
места не так чтобы очень много, а на все хватило!.. Молодец, -  повторил
он, появляясь в холле. Вид у него был кислый,  как  будто  он  расстроен
тем, что Данилов молодец. А может, и в самом деле расстроен?
   - Ужинать будешь?
   - Не буду. Давай компьютер, и я поеду.
   - Кофе?
   - Данилов, ну тебя в баню с твоими манерами! Я не хочу кофе!  Я  хочу
компьютер.
   - Сейчас получишь.
   Замшевый чемоданчик с ноутбуком, которым Данилов пользовался только в
поездках, был задвинут на нижнюю полку стеллажа. Данилов вытащил  его  и
придирчиво осмотрел. Ни  пыли,  ни  пятен  не  было  на  замшевой  шкуре
чемоданчика  -  домработница  Нинель  Альбертовна  убирала  на  совесть.
Чемодан от поездки к  поездке  никогда  не  открывался,  но  педантичный
Данилов должен был посмотреть, все ли в порядке. Пока он  расстегивал  и
застегивал "молнии" на боку, лазал в боковой  карман,  проверяя  "мышь",
далекими отрывистыми трелями зашелся  мобильный  телефон,  и  Грозовский
сказал в отдалении: "Алло!"
   Данилов вышел в холл и аккуратно поставил  чемоданчик  на  пол  возле
Грозовского.
   Марк хмуро глянул на него  и  отвернулся.  -  Нет,  -  буркнул  он  в
телефон, - пока нет. Не могу. Не могу, сказал! Хорошо. Да.  Да.  Але!  -
крикнул он в сторону кухни, куда удалился  вежливый  Данилов,  чтобы  не
слышать, о чем говорит Грозовский. - Данилов, я поехал, спасибо!
   - У тебя неприятности?
   - С чего ты взял? - спросил Марк фальшиво. - Компьютер  верну  недели
через две или даже раньше.
   - Не спеши, - ответил Данилов вежливо, - он мне пока не нужен.
   - Хоть бы пригласил куда посмотреть, что ты строишь! Или боишься, что
отобью клиентуру?
   -  Марк,  я  ничего  не  боюсь.  А  пригласить  пока  некуда,  ничего
интересного у меня нет.
   У него был очень интересный  дом,  его  любимый  дом,  с  забором  из
речного камня, с подвесными лестницами, с теплыми мозаичными  полами,  с
английским гобеленом на стене.
   Под клочьями этого самого гобелена кто-то  написал  голубой  краской:
"Это только начало".
   Никто не знал, что Данилов проектирует дом для Тимофея  Кольцова.  Он
никому не говорил об этом.  Даже  Марта  узнала  всего  два  дня  назад.
Тимофей Ильич был фигурой слишком серьезной,  а  заказ  от  него  удачей
почти не правдоподобной, чтобы просто так болтать о ней.  Данилову  было
совершенно ясно, что, если Кольцов останется доволен, он,  Данилов,  как
спутник-шпион, повинующийся тайному  приказу,  сразу  выйдет  на  другую
орбиту. Орбиту, гораздо  более  близкую  к  центру  вселенной,  чем  его
нынешняя.
   Ему было шестнадцать лет, когда он  понял,  что  из  него  ничего  не
выйдет.
   Понял не он один, а и все вокруг. Дальнейшая его жизнь  обратилась  в
попытку доказать окружающим, особенно семье, -  господи,  разве  у  него
есть семья?! - что он кое-чего стоит.
   Ему никто не верил. Над ним все смеялись - даже "друг  детства"  Олег
Тарасов. Его жалели - оказывается, академик Знаменская тоже его жалела.
   Строить дома чужим богатым людям - что за плебейство, что за странное
занятие для молодого человека из хорошей семьи! Мне нравится эта работа,
мама.
   Она не может тебе нравиться! Что ты хочешь продемонстрировать  нам  с
отцом, Андрей? Ты не можешь писать, не хочешь заниматься музыкой,  тогда
что же?
   Нелепые чертежи, подсчеты? Сколько нужно цемента  и  сколько  оконных
рам? Это твоя профессия? Ты всерьез хочешь нас убедить в этом?!
   К тридцати годам он перестал кого бы то ни было в чем бы то  ни  было
убеждать. Он работал, искал  заказы,  зарабатывал  мало  и  нерегулярно.
Когда однажды мать  в  порыве  родительских  чувств  пригласила  его  на
очередное публичное мероприятие в честь отца, выяснилось, что у Данилова
нет смокинга. Идти в костюме было  нельзя  -  в  приглашении  было  ясно
написано, что форма одежды "вечерняя", - и Данилов не пошел вовсе.
   "До чего ты дошел, Андрей", -  с  усталым  презрением  сказала  мать,
позвонив ему на следующее утро, в восемь часов.
   Заказ от Тимофея Кольцова был словно его признанием, подтверждая, что
он на самом деле что-то собой представляет, что  его  профессия  -  тоже
профессия, пусть и связанная, с цементом, батареями и  немецкой  краской
"Садолин".
   -  Слушай,  Данилов,  -  неожиданно  сказал  Грозовский,  уже   почти
выдвинувшийся за дверь, - говорят, что дом  одного  уважаемого  человека
разгромили, а дом этот ты проектировал. Правда это?
   Данилов не ожидал ничего подобного.
   Марк Грозовский ничего не мог знать про  дом  Тимофея  Кольцова.  Сам
Данилов никому ничего не говорил. Сотрудники были предупреждены, да Марк
и не знал никого из его сотрудников!
   Дом разгромили  в  субботу.  Сегодня  понедельник.  Откуда  Марк  мог
узнать?!
   - Я не знаю, о чем ты  говоришь,  -  ответил  Данилов  ровным  тоном,
который так хорошо ему удавался. - Какой уважаемый человек?
   - Да говорят, что очень уважаемый, чуть ли не Кольцов,  -  пристально
глядя ему в  лицо,  пояснил  Марк.  -  Ты  что?  Спроектировал  дом  для
Кольцова?
   - Кто говорит?
   - Люди говорят.
   - Какие люди?
   - Всякие. А что? Это не правда? Врут?  Данилов  пожал  плечами  -  он
любил этот жест, который мог означать все, что угодно. Мать отучала  его
годами - не смей пожимать плечами, это неприлично, особенно в разговоре!
Не отучила. - А, Данилов?
   - Я не знаю, о чем ты говоришь, - пробормотал Данилов.
   - Ну конечно, - согласился Грозовский, - смотри, с такими заказчиками
можно быстренько на кладбище переселиться. Никто и не узнает ничего. Зря
ты ввязался, Андрей. Очень зря.
   - Во что?
   - Во все. Дом для Кольцова - заманчиво, конечно, но очень опасно.  Ты
ему не угодишь, и он тебя на тот свет отправит.
   Данилов промолчал, хотя очень тянуло возразить.
   Возразив, он подтвердит свою причастность и к Кольцову, и к дому, и к
разгрому.
   Кто написал "Разгром"? Федин?  Фадеев?  О  чем  он,  этот  знаменитый
"Разгром"?
   Забыл. Или не знал?
   - Ты...  прояви  осторожность,  -  посоветовал  Марк  холодно,  -  не
помешает.
   - Хорошо, спасибо, - поблагодарил вежливый Данилов и закрыл за Марком
дверь.
   Откуда?! Откуда он мог узнать?!
   Сотрудникам было запрещено говорить о заказах. И хотя  Марк  бывал  в
офисе, они проболтаться не могли. Или могли?
   С Мартой Грозовский незнаком.
   С Лидой знаком, но Лида не знала про Кольцова. Она знала, что один из
домов, который проектирует Данилов, на Рижском шоссе - и только.
   Что дальше? Дальше-то что?
   Вот тебе и ловкий детектив из кино!
   Веревка все запутывается и запутывается, и узлы на  ней  все  туже  и
туже, и все меньше надежды на то, что Данилову удастся их развязать.
   Он так и не выяснил, где был Веник утром в субботу  и  почему  наврал
про то, что мирно спал дома. Если он ни в  чем  не  виноват,  зачем  ему
врать?! Да еще на таком пустом месте?
   Зачем Знаменская сказала, что оперировала в  Кардиоцентре,  хотя  она
там вовсе не оперировала?
   Где был Саша Корчагин в субботнее утро? Данилов так за весь день и не
смог спросить у него, где он был! Подозревать было неловко  и  противно,
Данилов маялся от неловкости, сердился на себя за  нерешительность  -  и
ничего не спросил.
   Почему Грозовский спросил про Кольцова, откуда он мог узнать?!
   Как на ботинке оказалась голубая краска?
   В доме Кольцова не было никакой  голубой  краски,  Данилов  знал  это
совершенно точно. Какая именно краска была в квартире у Веника,  Данилов
не знал вовсе. Если краска из его квартиры, означает это что-нибудь  или
нет? А если да, значит. Веник написал  на  стене  "Это  только  начало"?
Веник ударил по голове охранника, так, что треснули, сломались и вылезли
наружу хрупкие белые кости?
   Веник громил дом, вываливал краску, мазал  стены,  потрошил  шкафы  и
заливал цементом мозаику?
   Целые озера краски и цемента.
   "Я не могу, - вдруг понял  Данилов,  -  я  просто  не  могу  об  этом
думать".
   Придется, сам себе возразил он язвительно.  Конечно,  у  него  нервы,
будь оно все проклято! Но он будет думать! Будет думать до тех пор, пока
все не станет ясным. Он не даст своим нервам никакого шанса, зажмет их в
кулак, стиснет, и они не шевельнутся. У него просто нет другого выхода.
   Кто прислал записку "Убийца должен быть наказан"? Зачем  ее  прислали
Марте? Кто принес янтарь в Дом Тимофея Кольцова?
   Прошло уже два дня из отведенных ему  десяти,  а  он  ни  на  шаг  не
приблизился к разгадке.
   Нужно было готовить  ужин,  делать  привычные  вечерние  дела,  и  он
заставил  себя  заняться  ими.  Марта  уехала  встречать  своего   Петю,
возвращавшегося из командировки, и не было никакой надежды  на  то,  что
она позвонит или приедет.
   Просто так.
   Размышляя, Данилов поставил  щегольскую  сковородку  на  полированную
поверхность плиты и. начал сервировать стол - одна тарелка, одна  вилка,
один нож и один стакан. На огромной, как озеро, поверхности  стола  этот
набор выглядел жалко.
   Он привык жить один. Он и должен жить один. Ничего у него  не  вышло,
даже когда он попытался что-то изменить, - присутствие второго  человека
раздражало и сковывало его, мешало думать, заставляло ломать привычки  и
не соблюдать правила, чего он терпеть не  мог.  Три  года,  что  он  был
женат, он даже спал плохо - боялся шевельнуться, разбудить,  не  включал
свет, не  вставал  покурить,  затаивался  до  утра,  как  мышь  в  норе,
напуганная запахом кошки. Нет, не может он ни с кем жить. Он должен жить
один.
   Запел домофон, и по непонятным причинам Данилов  решил,  что  явилась
Марта. Петрысик не приехал. Задержали дела.
   Очень обрадованный, он нажал кнопку и сказал:
   - Входи, - вот как был уверен!
   - Данюсик, хорошо, что ты дома, - откликнулась Лида, - я поднимаюсь!
   Бац!
   Данилов посмотрел на домофон, как  будто  это  он  был  виноват,  что
приехала Лида, а не Марта.
   С чего он взял, что  это  Марта?  У  нее  ключи,  и  она  никогда  не
пользовалась домофоном.
   Он сдвинул сковородку с пышущей жаром поверхности,  вышел  в  холл  и
распахнул дверь, поджидая.
   - Приветик, - прощебетала Лида, выпархив