ок рядом с другим и стремительно ушел
в глубину квартиры, оставив Марту у порога.  Хлопнула  дверь,  и  больше
ничего не было слышно, В середине дня выяснилось,  что  Данилов  оставил
дома договоры. Эти договоры он взял с собой в пятницу, еще не подозревая
о том, что ждет его в субботу.  В  понедельник  нужно  было  срочно  все
подписать, и Данилов собирался посмотреть сам, не слишком  доверяя  Ире,
которая их составляла. Составляя, она то  и  дело  ныряла  в  объемистый
справочник "Типовые договоры", и судорожно перелистывала его,  и  что-то
выписывала на бумажку, как будто конспектировала.
   За договорами Данилов отправил Сашу Корчагина. Саша  некоторое  время
распространялся о том, что в городе "ужасная дорожная обстановка",  идет
снег и вообще не проехать, - ехать от офиса до Последнего переулка  было
ровно две минуты, и Данилов делал вид, что не слышит, - а потом  все  же
уехал.
   Позвонила Катерина Солнцева, жена Тимофея Ильича Кольцова, и сообщила
свой новый мобильный номер.
   - Он жив, но все еще очень плох, - ответила она на вопрос Данилова об
охраннике, - с ним дежурят наши ребята.
   - Я могу его увидеть?
   - Думаю, что пока нет. Разговаривать с ним все равно нельзя.
   - Может быть, ему что-нибудь нужно? Лекарства,  или  аппаратура,  или
еда?
   - Нет, спасибо, - сказала жена Кольцова светским тоном, как будто  он
предлагал помощь ее больной бабушке, - мы справимся сами, Андрей.
   Данилов моментально почувствовал себя идиотом.
   - Извините, - пробормотал он.
   - Пожалуйста. - Теперь она ответила почему-то весело.
   Как их понять, этих женщин?!
   - Кстати, нам пришло приглашение на прием в честь  Михаила  Петровича
Данилова. Если не ошибаюсь, это ваш отец?
   - Да.
   - Он ведь редко бывает в России?
   - Да.
   - Он получил какую-то престижную европейскую премию за литературу.  В
газетах писали. Правильно?
   - Да.
   - А вы... собираетесь на этот прием, Андрей?
   - Да.
   - Какой у нас с вами веселый и  содержательный  разговор!  -  сказала
Катерина Солнцева. - Прошу  прощения,  если  поставила  вас  в  неловкое
положение.
   Как себя чувствует ваша приятельница?
   - Хорошо, большое спасибо. Тут она неожиданно сказала:
   - Большое пожалуйста, - и положила трубку.
   Как их понять, этих женщин? Кто может их понять?
   Зачем она заговорила с ним об отце? Теперь он целый день будет  не  в
своей тарелке.
   Можно подумать, что последние три дня он хотя бы одну  минуту  был  в
"своей тарелке"!
   Он посмотрел на разложенные на столе бумаги.  Бумаг  было  много.  На
плоском экранчике ноутбука болтался новый эскиз.  В  двенадцать  приедет
Веник.
   Как заставить его сказать правду? Спросить про голубую краску или  не
спросить? Почему у ловких детективов из  кино  все  получается  легко  и
просто, а у него, Данилова, вовсе ничего не получается?
   Он переложил бумаги. Сначала левые направо, а потом нижние - наверх.
   Зачем  мать  пригласила  на  свою  вечеринку   Кольцовых?!   Что   за
сумасшедшее честолюбие! Так  называется  стремление  всегда  и  во  всем
превосходить окружающих или не так? Почему она не догадалась  пригласить
английскую королеву Елизавету, к примеру? Тоже весьма достойная особа и,
главное, вполне подходящая по статусу! Или он, Данилов,  так  отстал  от
жизни, что не знает, кто  в  данный  момент  больше  всего  подходит  по
статусу матери и отцу? Может, как раз английская королева?!
   Хоть бы Марта позвонила. Просто  так.  Он  сказал  бы  ей  -  привет,
Мартышка. И спросил бы о чем-нибудь незначительном.
   Ночью она ему приснилась.
   И это был такой откровенный, такой  неприличный,  такой  разнузданный
сон, что утром Данилов ДОЛГО маялся в ванной,  не  зная,  как  выйдет  и
станет смотреть в ее утреннее сердитое и свежее лицо.
   Никаких таких снов не должно сниться про "старого друга",  тем  более
если этот самый "друг" ждет ребенка вовсе от другого мужчины.
   Эскиз на экране мигнул, ушел в небытие, а на  его  месте  завертелись
невообразимые  разноцветные  пружины   и   кольца.   Кольца   корчились,
извивались, меняли форму и цвет, перетекали друг  в  друга  и  отчего-то
напоминали Данилову его самого.
   Он посмотрел-посмотрел, а  потом  стукнул  по  клавиатуре  -  прогнал
кольца и вернул эскиз.
   Зазвонил телефон, и секретарша переключила звонок  на  него.  Он  был
уверен, что  звонит  Марта,  и  внезапно  сильно  огорчился,  когда  она
сказала, перед тем как он взял трубку:
   - Это Корчагин.
   Саша звонил из его квартиры. Папка с договорами никак не находилась.
   - На столе в гостиной, Саша, - терпеливо сказал Данилов, -  прямо  на
столе.
   - На столе ничего нет, - заскулил плохо направляемый Саша, -  я  стою
напротив стола.
   - Ничего нет на кухонном столе. Посмотри направо. Там стоит еще  один
стол. Деревянный. Квадратный. На нем папка. Увидел?
   - Увидел, - сказал Саша с облегчением, - сейчас приеду.
   - Спасибо, - поблагодарил Данилов. Он всегда  благодарил  всех  и  за
все.
   Марта его за это ругала.
   Нужно было работать, а он путался  в  своих  мыслях,  как  воробей  в
зарослях бузины на  участке  в  Кратове,  где  весело  и  вкусно  пахнет
шашлыком и наглая ворона боком скачет по древнему шиферу крыши.
   Кто мог разгромить дом Тимофея Кольцова? Кто мог  написать  на  стене
"Это только начало"?  Кто  мог  прислать  записку  "Убийца  должен  быть
наказан"?
   И - зачем?! Данилов никак не мог понять - зачем?  Он  был  совершенно
уверен: если он поймет, зачем это сделали, он поймет, кто это сделал.
   Появившийся к двенадцати часам Веник был печально-официально светел и
облачен в офисный костюм.
   - Привет, - сказал он Данилову, бросил портфель и  уселся  в  кресло,
положив ногу на ногу. В том, как он  это  сделал,  было  что-то  глубоко
американское и очень-очень брокерское. Данилову стало смешно.
   - Привет.
   Он вынул из ящика стола две пузатые пачки дивного  зеленого  оттенка,
так греющего людские души с тех самых пор,  как  "за  валюту"  перестали
сажать, и - одна на другую - выложил их перед Веником.
   - Спасибо, - солидно сказал тот, - выручил. Таня Катко за  стеклянной
перегородкой  встала  и  зачем-то  пошла  к  другому  компьютеру.  Веник
проводил ее глазами - Таня была длинноногой,  стройной,  и  юбка  у  нее
открывала ровно столько, сколько  можно,  чтобы  эротика  не  перешла  в
порнографию.
   Данилову было наплевать на Танину юбку,  но,  проследив  за  взглядом
Веника, он решил, что, как начальник-самодур,  сегодня  же  попросит  ее
выбирать какие-нибудь менее возбуждающие наряды.
   - Почему ты  мне  вчера  наврал  про  одиннадцать  часов?  -  спросил
Данилов, пока Веник приходил в себя от зрелища Таниных ног. - Зачем?
   - Что, - оторопело переспросил Веник и моргнул, - я тебе наврал?!  Ты
о чем?
   - Где ты был вчера утром. Веник?
   Он весь подобрался - Данилов заметил. И даже  ногу  с  ноги  снял.  И
сигарету из пачки так и не вынул. И палец сунул за  галстук,  как  будто
тот его душил.
   Они в упор смотрели друг на друга -  только  стол  их  разделял  -  и
молчали.  И  чем  дольше  молчали,  тем  красноречивее  становилось  это
молчание.
   - Зачем тебе знать, где я был вчера утром? - фальшивым голосом  начал
Веник. Очевидно, ему и самому было  понятно,  насколько  голос  фальшив,
потому что он откашлялся, быстро отвел глаза и посмотрел снова.  За  эту
секунду он несколько приободрился. - Я вообще не понимаю, что ты ко  мне
пристал, Данилов!
   Ты что? Моя мамочка? Или женушка?
   - Я не мамочка и не  женушка,  просто  скажи,  почему  ты  мне  вчера
соврал.
   - Я тебе не врал!
   - Никакие гости к одиннадцати не приезжали.
   Твой первый гость приехал после трех. Зачем ты соврал?
   - Данилов. - Веник взял себя в руки и решительно пошел в наступление:
   - Я же не спрашиваю у тебя, где ты был вчера  утром!..  Ну,  да,  да,
дома меня не было, ну и что?!
   - Где ты был?
   - Да не твое дело! На работе ночевал! И отстань от меня!!
   - Ты не ночевал на работе.
   - Откуда ты знаешь?! Откуда ты, черт побери, все на свете знаешь?! Да
что тебе за дело?! Или я  перед  тобой  отчитываться  должен?!  Ты  что,
считаешь, что меня купил за свои поганые деньги?! Теперь тебе все можно,
да?! Допрашивать меня, следить за мной, контролировать меня, да?!!
   За стеклянной перегородкой возникла и пропала длинноногая Таня. Вид у
нее был встревоженный. Очевидно, им все было  слышно  -  особенно  когда
Веник   рассвирепел.   Данилов   терпеть   не    мог    театрализованных
представлений.
   -  Ты,  твою  мать,  что  о  себе  возомнил?!  Ты  решил,  что   меня
облагодетельствовал, что ли?! Ты чего, забыл, что было пять лет назад?!
   Молчишь?! А вот я сейчас выйду в коридор и расскажу всем,  что  тогда
было, - как ты после этого станешь свои деньги грести?! Кому ты  станешь
нужен?! Чего тебе надо, твою мать?!. Сидел бы, помалкивал, по праздникам
грехи замаливал, а ты!..
   Веник брызгал слюной -  так  гневался.  И  глаза  налились,  и  сизая
петушиная шейка в вороте рубахи сильно покраснела.
   Данилов посмотрел - и отвернулся.
   За окном опять шел снег.
   Ничего  он  теперь  не  добьется.  Если  станет   настаивать,   Веник
покраснеет еще больше, закричит еще громче, стучать по столу начнет. Его
сестра тоже обожала  всякие  такие  представления.  Очень  ей  нравилось
чувствовать себя невинно  оскорбленной,  облыжно  обвиненной  и  глубоко
несчастной. Данилов спрашивал ее, почему она пришла в половине  первого,
а она в ответ плакала и кричала, что он подлец. Подлец и негодяй.
   - Уходи, - сказал Данилов Венику, - уходи, пожалуйста. У  меня  очень
много дел.
   Веник угомонился моментально. Данилов думал,  что  он  для  виду  еще
повозмущается немного,  но  он  не  стал.  Подхватил  свой  портфельчик,
накинул пальто, правда, дверью все же хлопнул - очевидно, чтобы  Данилов
не расслаблялся.
   В ежедневнике,  на  чистой  и  хрусткой  странице,  Данилов  записал:
"Узнать, где на самом деле был Веник в субботу утром. Узнать, есть ли  у
него в доме голубая краска. Узнать, был ли у охранника  янтарный  брелок
или еще что-нибудь янтарное: Узнать,  где  были  С.,  Т.,  И.  Позвонить
Знаменской и Лиде (на всякий случай)".
   С., Т., И. были соответственно Саша Корчагин, Таня Катко и секретарша
Ира. Данилов  обозначил  их  одними  инициалами  -  из  конспирации.  Он
конспиратор.
   Вместо эскиза на экране опять изнемогали разноцветные кольца. Данилов
посмотрел на них с  отвращением.  Ему  нужно  работать.  Кроме  квартиры
академика Знаменской и разгромленной дачи олигарха Кольцова, у него было
еще три проекта в разной степени  готовности.  Один,  например,  в  виде
эскиза болтался в компьютере.
   Когда теперь он сможет нормально работать?!
   Дней, данных ему Тимофеем Кольцовым, остается все меньше, а он тратит
их совершенно бездарно, на бесполезные размышления и копание в себе.  Он
так и не смог выяснить у Веника, где тот был в субботу утром и зачем  он
ему врал.
   Завтра или послезавтра вернется Петрысик,  отец  ребенка  и  любовник
Марты. Бойфренд, как это нынче именуется.
   Ну и ладно.
   - Таня, - сказал Данилов в селектор и увидел, как она выглянула из-за
своего компьютера, - зайдите ко мне на секунду.
   Она возникла на пороге моментально.
   - Что-нибудь захватить, Андрей Михайлович?
   - Ничего  не  нужно,  спасибо.  Платежку  принесли  из  Промышленного
банка?
   Промышленный  банк  принадлежал  Тимофею  Кольцову,  и  все  денежные
расчеты шли именно через этот банк.
   Таня растерялась. Сколько раз она говорила шефу, что она не бухгалтер
и не секретарша, а шеф как  будто  нарочно  продолжал  указывать  ей  ее
место. Зануда.
   - Я точно не знаю, - ответила она оскорбленным тоном и слегка  повела
плечом, - надо у Иры спросить.
   И сделала движение, как будто собиралась закрыть за собой дверь.
   - У Иры я спрошу сам, - сказал Данилов довольно холодно.
   Ритуальные танцы  сотрудников,  для  которых  были  бесконечно  важны
собственный статус и твердое разделение труда,  иногда  его  раздражали.
Какое может быть разделение труда, когда в конторе  четыре  работника  и
приходящий бухгалтер?!
   -  Вы  посчитали,  что  там  получается  с  лестницами  и   сводчатым
фронтоном?
   - Нет еще, - запнувшись, ответила Таня. Она стояла, а  шеф  почему-то
не предложил ей  сесть,  чего  с  ним  раньше  никогда  не  бывало.  Она
чувствовала себя неловко, потому что его  очки  находились  как  раз  на
уровне того места, где кончались ноги и начиналась... юбка.
   Шеф поднял голову. Сверкнули очки - очень модные, две дужки и стекла,
больше никакой оправы. Таня тихонько вздохнула.
   - Садитесь, пожалуйста, - спохватился шеф. - Я не  понял,  почему  не
готовы расчеты. Мы должны сдать проект до Нового года. По-моему, я давно
об этом сказал. Или не сказал?
   - Сказали, Андрей Михайлович.  Я  не  успеваю.  У  меня  очень  много
работы, и еще звонки, и вчера с утра я в налоговую ходила...
   - Вчера было воскресенье, - заметил Данилов, - никуда вы вчера ходить
не могли.
   - То есть в пятницу!.. Конечно, в пятницу!
   - А что вы делаете по субботам?
   Это был такой неожиданный вопрос, что Таня даже не сразу  сообразила,
какого ответа ждет от нее начальник.
   На свидание, что ли, собрался пригласить? Как же, Дождешься от него!
   Сухарь, каких мало, ледышка, леденец на палочке! Кроме того, есть  же
красавица Лидия Сергеевна, которая несколько раз заезжала за ним в офис,
и еще какая-то полоумная звонит  каждый  день.  Хотя  он  симпатичный  и
довольно богатый, и...
   Все это молнией пронеслось в Таниной голове, закрутилось разноцветным
вихрем, ударило в щеки, которые сразу предательски загорелись.
   - В эту субботу я на лыжах каталась, - неуверенно сказала  она,  -  с
горы.
   - А где? - спросил шеф. - В "Волене"?
   - На Егорьевском шоссе. Мы всегда там катаемся. Там не  так  шикарно,
как в "Волене", зато дешевле и подъемник есть... - пробормотала  она.  -
Мы всегда там катаемся.
   - С утра?
   - Что?
   - С утра катаетесь?
   - По-разному, - ответила бедная Таня, - в субботу  катались  с  утра.
Снег шел, и мы решили, что к обеду весь склон засыплет. И поехали  рано,
часов в девять, наверное.
   Тут шеф неожиданно улыбнулся.
   Танина  бабушка  говорила,  что  хорошего  человека   улыбка   должна
непременно красить. Шефа улыбка нисколько не красила.  Лицо  становилось
безжизненным, как будто стянутым в нелепую маску.
   - Это я к тому, - пояснил он задумчиво, - что в следующую субботу нам
скорее всего придется работать. Иначе мы не то  что  к  Новому  году,  к
Первому мая проект не сдадим. Согласны?
   Выходит, он вовсе не собирался приглашать  ее  на  свидание?!  И  про
субботу спрашивал  просто  затем,  чтобы  объявить,  что  отныне  у  них
шестидневная  рабочая  неделя?!  Таня  немедленно   почувствовала   себя
оскорбленной.
   - Я не знаю, - начала она и потрогала щеки.  Щеки  были  горячими,  а
пальцы холодными, и она быстро опустила руки. - Смогу ли я...
   - Я не спрашиваю вас, сможете вы или нет, - перебил  ее  шеф  ледяным
тоном, - я просто ставлю вас  в  известность.  В  следующую  субботу  мы
работаем. С утра.
   - Понятно.
   - Пожалуйста, вечером покажите мне расчеты. Бог с ними, с лестницами,
пусть будут только фронтоны. Сделаете?
   - Да.
   - Хорошо. Спасибо.
   Он снова уткнулся в компьютер  с  таким  видом,  что  Таня  поняла  -
аудиенция окончена. Она встала, и он  неожиданно  поднял  голову.  Опять
сверкнули очки.
   - Таня, я прошу не носить на работу  одежду,  которая  может  вызвать
инфаркт у наших клиентов. Мне все равно, - и тут он  пожал  плечами  под
безупречной черной водолазкой, - а люди пугаются. Договорились?
   Таня выскочила за дверь так стремительно, что Данилов даже  удивился,
как она не стукнулась в нее лбом.
   Значит, Егорьевское шоссе и горка с подъемником. С девяти часов утра.
   Вряд ли она обманывает его. Лиду, Знаменскую и Таню он  внес  в  свой
список просто для порядка, потому что именно так делали опытные сыщики в
детективах. Подозреваются все, исключений нет. Значит, остались еще Лида
и Знаменская.
   Последняя позвонила ему сама - как обычно. За субботу  и  воскресенье
она обогатилась очередными идеями о перестройке  своего  дома  и  горела
желанием немедленно выложить их Данилову.
   - Андрюшик, - начала она дивным прокуренным контральто, - это я.
   Баба-Яга - Знаменская. Соскучились?
   - Конечно, Ариадна Филипповна, очень. Я звонил вам в  пятницу,  чтобы
поздравить, но...
   - Андрюшик, замолчите. Я не юное создание тридцати шести лет от роду!
Я стара, слаба и дьявольски умна. Вам что-нибудь об этом известно?
   Данилов засмеялся. Академик Знаменская  была  второй  женщиной  после
Марты, с которой он действительно мог разговаривать, не опасаясь  ничего
на свете.
   - Так вот. Вы не пожелали проводить меня на банкет, и  я  весь  вечер
принуждена  была  выслушивать  идиотские  комплименты  от  разного  рода
козлов, которые с большим удовольствием  перегрызли  бы  мне  горло  еще
сорок лет назад.
   - А орден? Получили?
   - Ну конечно, получила! Или вы думаете, что они  в  последний  момент
передумали?
   - Он красивый?
   -  Кто  -  он,  -  осведомилась  Знаменская,  подумав,  -  орден  или
президент?
   - Почему президент? - удивился Данилов.
   - А как вы думаете, кто вручал мне мой орден?
   - Не знаю, - признался Данилов.
   - Они оба были исключительно элегантны. И президент, и орден, я  имею
в виду. Но один из них ночевал  сегодня  со  мной!  -  И  она  отчетливо
произнесла в трубку "хе-хе-хе" - засмеялась.  -  Банкет  был  ужасающий.
Подготовкой занималась моя невестка, жена старшего  сына.  Господи  боже
мой! Нельзя шесть часов кряду  есть.  Но  мы  ели.  Зря  вы  не  пришли,
Андрюшик. Столько еды пропало! Мне удалось  уволочь  домой  ананас.  Все
решили, что старуха совсем рехнулась, но я его все-таки сперла. В  конце
концов, это моя еда, и я могу делать с ней все, что хочу! А дома у  меня
шаром покати,  кроме  докторской  колбасы  и  французского  шампанского,
ничего нет. Шампанское мне прислала подруга из Канн.  Можно  умереть  со
смеху, но в Каннах у меня  подруга!  Она,  конечно,  совсем  в  маразме,
потому что давно ничем не занимается, кроме ухода за своей персоной,  но
меня любит. А вы любите меня, Андрюшик?
   - Очень, - подтвердил Данилов с удовольствием.
   - Ну конечно, - согласилась Знаменская ехидно. - Так что в выходные я
ела колбасу с ананасом и запивала  шампанским.  Кстати,  я  вам  звонила
утром;
   Думала, может, мне удастся завлечь вас хоть на  колбасу,  но  вас  не
было дома. Работали?
   - Работал.
   - Ну и зря. По субботам следует встречаться с девушками.
   - Я встречался, - зачем-то признался Данилов, впервые в жизни подумав
о Марте как о "девушке", - я все делал сразу - и встречался, и работал.
   - Я! - объявила  Знаменская.  -  Я  всю  жизнь  все  делала  сразу  -
встречалась, работала, рожала, проверяла  уроки,  защищала  диссертации,
вытирала носы, мыла полы, ругалась с начальством, строила козни!  И  что
из этого вышло?
   - Что?
   - Теперь все только и думают, как избавиться от полоумной старухи, то
есть от меня. Вы первый, Андрюшик.
   - Бросьте вы, Ариадна Филипповна, - сказал Данилов  весело,  -  вы  -
национальная гордость  и  достопримечательность.  Я,  например,  горжусь
знакомством с вами, как пионер красным галстуком.
   - Не врите, нехорошо.
   - Прибедняться тоже нехорошо, - сообщил Данилов,  -  а  вы  почему-то
сегодня прибедняетесь.
   - У меня такая полоса! - объявила Знаменская.  -  Мало  того,  что  я
академик, доктор, лауреат, я теперь еще орденоносец.  Ну?  Дальше  куда?
Помирать?
   - Пока подождите.
   - Пока подожду,  пожалуй.  Знаете,  утром  после  банкета,  только  я
пристроилась  к  колбасе,  как  позвонил  ученик,  Вася   Бестужев,   из
Кардиоцентра. У него на столе сложный случай, и какой кр