сь, что Тарасов злится на него.
   За что? За то, что Андрей отказался выступать с микрофоном,  говорить
"теплые слова"? За то, что придется звонить его матери и  сообщать,  что
поручение не выполнено?
   Олег Тарасов всегда старался угодить матери Андрея Данилова, и у него
это получалось очень хорошо.
   Ее "доброе отношение" было для Олега почти что пропуском в рай.
   - Высади меня на углу, пожалуйста.
   - Я могу тебя и до подъезда довезти.
   - Спасибо, не нужно.  Останови.  -  Олегу  незачем  было  знать,  что
Данилов встречается с Веником. Слушать еще одну лекцию о  не  правильных
отношениях с родственниками, пусть и с бывшими,  Данилову  не  хотелось,
Машина  затормозила,  расплескивая  мерзлую  воду,  и  Данилов  выбрался
наружу, сразу увязнув ботинками в грязной снежно-соляной каше.
   - Спасибо, Олег. Если будешь разговаривать с моей матерью,  передавай
привет.
   - Ладно, не остри, - пробормотал Тарасов.
   - Подожди, я  заберу  сигареты.  -  Данилов  открыл  заднюю  дверь  и
потянулся за  длинной  коробкой.  На  полу,  на  черной  резине  коврика
валялась видеокассета.
   Обычная видеокассета.
   "BASF"?!
   - Данилов, ты чего? - спросил Олег, глядя в зеркало заднего вида.
   Кое-как обернулся, неловкий от толстой куртки, и посмотрел  вниз,  на
коврик, а потом опять на Данилова. - Что ты там увидел?
   - У тебя на полу кассета лежит, - сказал Данилов напряженным голосом.
   Он хотел ее поднять и даже протянул руку, но остановился. Он  понятия
не имел, что станет делать, если увидит на ней буквы "БАСФ".
   - Ну и что? - Тарасов еще чуть-чуть повернулся и скосил глаза, как бы
пытаясь рассмотреть кассету. - Это моя концертная запись, я ее уже месяц
вожу, все вытащить забываю. Ты чего? Хочешь послушать, как я играю?
   - Нет, - сказал Данилов, - нет, спасибо.
   - Да пожалуйста, - насмешливо  глядя  на  него,  ответил  Тарасов,  -
сколько угодно. Ты что так всполошился?
   - Все в порядке. - Так и не  дотянувшись  до  кассеты,  Данилов  взял
сигареты и захлопнул заднюю дверь. - Пока, Олег.
   Грязная машина тронулась с места, расплескивая воду. Данилов  смотрел
ей вслед.
   Тарасов не мог знать, что в  субботу  утром  он  собирается  на  дачу
Тимофея Кольцова. У Тарасова  нет  никаких  мотивов.  Зачем?  Зачем  ему
громить чью-то чужую дачу и писать  дикие  записки?!  Тарасов  никак  не
связан  с  его   профессиональной   деятельностью   и   откровенно   эту
деятельность не уважает, а Данилов почему-то был твердо уверен, что  все
дело именно в его работе. Кто-то отчаянно  ненавидит  его  именно  из-за
работы. И еще из-за смерти жены. Ты, ты во всем виноват, убийца, иуда!
   Данилов зажмурился. Ледяное крошево плескалось уже почти в  ботинках,
и некуда было деться от этого снега, холода, серого света.  Он  выбрался
на утоптанный тротуар, посыпанный песком, и достал телефон.
   Почему он согласился ехать с Тарасовым?! Как он  теперь  вернется  из
Жулебина в свой Последний переулок?! И воспоминания,  ненужные,  лишние,
отнимающие остатки уверенности в себе, и разговоры идиотские, и  "теплые
слова" в микрофон, и недоеденная груша,  и  треснувшее  детское  ухо,  и
жалость к себе, которую он ненавидел и которой стеснялся!..
   - Здравствуйте, Надежда Степановна, -  сказал  он  в  телефон,  когда
ответили, - это Данилов.
   - Здравствуйте, Андрей. Как вы поживаете? Что-то давно вас не видно.
   -  Я...  занят  очень  в  последнее  время.  Но  перед  Новым   годом
обязательно заеду.
   - Заезжайте. Мы  всегда  рады  вас  видеть.  Марта,  это  Андрей!  Ты
слышишь?
   Трубку возьми, пожалуйста!
   Данилов улыбнулся, стоя на посыпанном песком тротуаре.
   Перед ним ревело многополосное грязное коричневое  шоссе,  за  спиной
толпились не правдоподобно огромные  дома,  как  будто  составленные  из
гигантских кубиков, набитые людьми от земли до самых крыш и также  снизу
доверху набитые заботами, радостями,  проблемами,  ненавистью,  любовью,
болезнями, счастьем и несчастьем.
   Что-то сильно ударило его по ноге, и он  посторонился,  давая  дорогу
тетке в нейлоновом пальто и с сумкой на колесах на прицепе.
   Данилову стало смешно. Вот стоит  он  посреди  улицы,  философствует,
ждет Марту, мешает  добрым  людям  катить  свои  сумки.  Куда  же  Марта
подевалась!
   - Данилов, я  голову  мою,  -  в  ухо  ему  сказала  Марта,  и  сразу
почудилось, что он слышит теплый запах шампуня и мыла, - тебе чего?
   - Ничего. - Ему вдруг стало неловко от того, что он слышит ее запах и
знает, что она сидит в ванне. - Я просто так позвонил, извини. То есть я
хотел спросить, как ты себя чувствуешь?
   - Оч-чень хорошо, - ответила Марта почему-то зловещим тоном, - я себя
чувствую ничуть не хуже, чем два часа назад.
   - Я рад, - сказал Данилов, не придумав ничего лучше.
   - Ничего ты не рад. Ты звонишь не за этим. Ты где? На улице где-то?
   - Да, я... в Жулебине.
   - К Венику поперся!.. - ахнула Марта. - Зачем?! Ты же не собирался!..
   - Марта, мы все это потом обсудим. Слушай, ты не могла бы...
   - Что?
   Ему было так неудобно, что он едва заставил себя договорить до конца:
   - Просто случайно... так получилось, что Тарасов завез меня сюда, а я
без машины... если у тебя нет других планов, может, ты заедешь за  мной,
и мы в ресторан сходим, что ли... Или еще куда-нибудь. Можно съездить  в
пирамиду за порцией космической энергии.
   Марта засмеялась ехидным смехом.
   - Я же тебе утром предлагала - давай приеду! А ты что мне сказал?
   - Что я тебе сказал?
   - Ты мне сказал: я вечером позвоню. А как  без  машины  остался,  так
приезжай, моя душечка! А я,  между  прочим,  нежная,  ранимая  и  вообще
застенчивая.
   А ты меня используешь в личных целях.
   - Не использую. Ты приедешь или нет?
   - Да! - радостно сказала  она  в  трубку.  Так  ей  хотелось  к  нему
приехать, что она даже побаивалась слегка, как бы он не передумал. Нужно
не забыть выключить мобильный, как только она выйдет  из  ванной.  Чтобы
Данилов не смог ничего отменить. - Где тебя искать и когда? Я быстро  не
смогу, только часа через полтора.
   - Ты помнишь, где живет Веник?
   - Улицу помню. А дом и квартиру нет.
   - Квартира тебе не нужна,  я  не  хочу,  чтобы  ты  поднималась.  Дом
четыре, корпус два. Третий подъезд, если заезжать  со  стороны  области.
Через полтора часа я буду ждать тебя у подъезда, - распорядился Данилов,
обретя почву под  ногами.  -  Кстати,  если  хочешь,  можешь  до  завтра
остаться у меня.
   - А как же Лида?! Опять мимо романтического свидания?! -  -  Пока,  -
попрощался Данилов.
   - Если бы ты был на машине, - успела напоследок выпалить Марта, -  ты
бы мне и не позвонил. Тебе нужна моя машина, а не я!
   - Пока, - повторил Данилов и сунул трубку в карман.
   Машина ни при чем, это уж точно.
   Он  не  был  готов  к  разговору  с  Тарасовым  и  не  был  готов   к
воспоминаниям и к тому, что ему опять придется  оправдываться,  на  этот
раз перед "другом детства", а не перед матерью, и к кассете на резиновом
коврике готов не был - ни к чему он не был готов из того, что  случилось
с ним этим утром, включая ванну с краской, в которой он во сне  чуть  не
утонул. И в детектива он играл плохо, а времени  у  него  было  мало,  и
Веник, который, зевая, велел купить  сигарет,  тоже  как  будто  вытащил
камушек из-под его ног, и он как-то покосился, сдвинулся, поехал, словно
в зыбучий песок, и только Марта могла остановить это ужасное погружение.
   Веник жил в новом доме - масса поставленных друг  на  друга  бетонных
плит, облицованных чем-то грязно-белым. В подъезде было сыро, натоптано,
газетные ящики распахнуты и покосились, двери лифта разрисованы  черным,
худая кошка, вздрагивая от  каждого  звука,  вылизывала  серую  лапу,  и
дергала ушами, и боялась, в любую  секунду  готовая  бежать,  спасаться.
Разве спасешься, убежишь?
   Веник,  открывший  Данилову  дверь,  оказался   почему-то   в   синей
спортивной кофте и в трусах.
   - Здорово, - сказал он, -  проходи.  Можешь  не  разуваться,  у  меня
ремонт.
   - Зимой? - удивился Данилов, осторожно протискиваясь  между  газетной
стеной и залитой побелкой стремянкой. Тут тоже воняло краской, и Данилов
подумал, что этот запах будет теперь преследовать его всю жизнь.
   - А? - переспросил Веник. - Сигарет привез?
   - Да.  А  где  семья  ?  -  Семья  далеко.  Слушай,  а  пивка  ты  не
догадался...
   - Нет, - перебил его Данилов, - пивка не догадался.
   - Это плохо. Семья уехала.
   - Уехала? - Данилову  не  хотелось  вешать  свою  дубленку  на  утлый
гвоздик, где  уже  была  пристроена  Веникова  куртка,  и,  держа  ее  в
объятиях,  он  прошел  по  газетам  и  оказался  в  кухне.  Потолок  был
пятнисто-синим, пол заляпан известкой, шкафы сдвинуты и прикрыты пленкой
и кое-где все теми же газетами. В раковине гора  грязной  посуды.  Сесть
было некуда.
   - Моя семья уехала от меня! - пропел Веник бодро. -  Положи  ты  свою
шубу куда-нибудь! Или что? Брезгуешь?
   Данилов промолчал.
   - Молчишь,  -  констатировал  Веник,  -  значит,  брезгуешь.  Ты  бы,
аристократ хренов, раньше брезговал, когда на Нонке женился!  Что  ж  ты
тогда не брезговал, а сейчас, значит...
   - Хватит, - попросил Данилов, - я все это уже слышал.
   - Ничего, еще разок послушаешь! Да если б не  ты,  мы  бы  Нонку  так
пристроили, что тебе и во сне  не  приснится!  И  жила  бы  она  сейчас,
здравствовала, детей растила, а она на кладбище лежит! Да за нее до тебя
знаешь кто сватался?!  -  Веник  бросил  сковороду,  на  которой  что-то
деловито нюхал во все время обличительной речи, подошел к Данилову,  как
бы намереваясь схватить его за  грудки,  но  не  схватил,  а,  наоборот,
отвернулся и хлопнул ладонью по столу. Стол тоже был  чем-то  накрыт,  и
звук получился неубедительным. - Ты знаешь, кто за  нее  сватался?!  Так
нет, надо было тебе влезть, а теперь ты нами брезгуешь!
   - Все, - спросил Данилов, - закончил? Или еще продолжать намерен?
   - А ты мне рот не затыкай!..
   - Я тебе ничего не  затыкаю.  Можешь  продолжать,  а  я  пока  выйду,
посмотрю твой ремонт.
   -  Да  что  смотреть!..  Нечего  там  смотреть!..  Грязища  и  больше
ничего!..
   Я на зарплату живу, мне архитекторы не по карману.
   - Ну да, - согласился Данилов.
   Веник что-то пробормотал себе под нос, как будто выругался, а  может,
и в самом деле выругался  и,  сильно  стукнув,  поставил  сковородку  на
плиту.
   Данилов знал меню назубок - сначала справедливый гнев, потом  немного
обличительных речей, потом нечто жалостливое, а  на  закуску  что-нибудь
родственно-добродушное.
   - Зачем ты меня искал, Вениамин?
   - Я же сказал, что мать в больнице, - ответил Веник  с  ненатуральным
удивлением, - ты что, не понял?
   Конечно, он понял. Только  дело  было  вовсе  не  в  матери.  Сколько
Данилов знал свою жену и ее братца, они были неизменно  и  железобетонно
равнодушны к родительнице. Она же души в них не чаяла, служила истово  и
упоенно,  завтраки-обеды  подносила,  носочки  стирала,  творожок  самый
свежий добывала, ботинки чистила  и  обожала,  обожала...  За  три  года
совместной жизни его жена ни разу самостоятельно  не  убрала  постель  -
Данилов уезжал раньше, чем она вставала, и на это многотрудное дело была
брошена  теща.  Теща  приезжала,  подавала  завтрак,  убирала   постель,
подавала одежду, убирала посуду - и так каждый день.
   - В какой она больнице, и чем  я  могу  помочь?  -  Данилов  все-таки
пристроился на табуретку, но дубленку из рук так и не  выпустил,  сложил
на коленях.
   Меховой ком прямо перед носом очень ему мешал, но расставаться с  ним
он не желал.
   - Да ничего особенного, - сказал  Веник  рассеянно  и,  примерившись,
вылил на сковороду  яйцо.  Сковорода  зашипела,  и  Веник  страдальчески
сморщился. - Я вчера, сам понимаешь, коньяк водкой запил.
   - Молодец, - тоскливо похвалил Данилов. Он прекрасно знал, зачем  его
позвали, и теперь хотел только одного -  побыстрее  отделаться.  Еще  он
знал, что быстро отделаться не удастся - придется слушать,  поддакивать,
кивать, спрашивать, иначе Веник обидится, раскапризничается, тогда с ним
не оберешься хлопот. Главное - результат  все  равно  будет  тот  же,  а
времени уйдет в три раза больше. Времени и нервов.
   И еще ему нужно выяснить, где был Веник вчера  утром,  не  ездил  ли,
часом, за город, на дачку Тимофея Кольцова?..
   - Вчера у одного  брокера  день  рождения  был,  -  продолжал  Веник,
отворачиваясь от яичницы, как от  пыточного  стола,  -  ему  из  Еревана
коньячишко переслали. Ну, мы выпили. Еще вина выпили.  А  потом  в  баре
водкой догнались.
   Жалко, что ты не сообразил про пиво.
   - Ты же говорил, что вы в пятницу на работе... выпили. А  вчера  была
суббота. Или теперь биржа и по субботам работает?
   -  Биржа  по  субботам  не  работает,  -   отрезал   Веник,   начиная
раздражаться, - в пятницу мы на работе пили, а в субботу здесь. У меня.
   - Здесь? - поразился Данилов.
   Он полчаса искал более или  менее  чистую  табуретку,  чтобы  на  нее
сесть.
   Он представить себе не мог, что можно принимать  гостей  в  квартире,
охваченной ремонтом, как войной. Что за радость принимать гостей в такой
квартире?  Пить  коньяк  в  запахе  краски  и  на  известковых  кляксах?
Переставлять стремянку и придерживать ее рукой, чтобы не  упала,  прежде
чем открыть дверь в туалет?
   - У меня, может, и не шикарно, - начал Веник, - но зато я один! Никто
над душой стоять не будет, замечаний делать тоже, рожу кривить, поучать!
Что хочу, то и ворочу! И, между прочим, мужики ко мне с удовольствием!..
Только чтоб от своих дур хоть на день отвязаться!..
   - А где Ася? И Павлик?
   - А нигде! Съехали! И черт  с  ними!..  Данилов  достал  сигарету  из
собственной пачки.
   - Куда съехали? Ты что? Поссорился с Асей?
   - Я  с  ней  развожусь!  -  брякнул  Веник  и  посмотрел  с  жалобной
гордостью.
   - Достала она меня,  зараза!..  Ну  вот  совсем  достала!..  Не  могу
больше! Я из-за нее ничего не могу! Вся жизнь  пройдет,  пока  я  тут  с
ними!.. Хватит. Все.
   Алименты буду платить, пока Пашка маленький, а  потом  вырастет,  все
поймет.
   - Ну  конечно,  -  согласился  Данилов,  -  это  ты,  Веник,  здорово
придумал.
   В общих чертах он знал, чем Ася могла не угодить своему воинственному
мужу. Наверное, денег просила. С работы, наверное, ждала - так, чтобы не
каждый вечер к полуночи. К Павлику в школу небось  отправляла  -  пойди,
пойди, поговори, ты же отец, а у него опять  двойка  по  математике!  По
субботам с ребенком в цирк или на родительские  шесть  соток  -  копать,
поливать,  пилить.  Армянский  коньяк,  наверное,  не  слишком  уважала,
особенно когда с водкой.
   Теперь она уехала, и  Веник  то  ли  празднует  освобождение,  то  ли
заливает горе. Совсем плохи дела.
   - Куда она поехала? К маме?
   - Провались она пропадом, эта мама! Я  ее  ненавижу!  Она  про  меня,
знаешь, что Пашке говорит?..
   - Нет, - перебил его Данилов, - не знаю  и  знать  не  хочу.  И  тебе
вникать тоже не советую. Давно она уехала?
   Зачем он спрашивает? Чтобы оттянуть разговор о главном для Веника?
   - Какая разница - давно, недавно! Уехала, и дело с концом. Мне  забот
меньше. Да не хочу я вообще про нее!.. Что ты ко мне привязался!..
   Данилов порассматривал свою сигарету.
   - Сколько денег тебе нужно?
   - Что?!
   - Денег. Сколько тебе нужно?
   Веник  перестал  ковырять  неаппетитную  яичницу,  двинул  по   столу
сковородку, поднялся и налил себе воды в кружку. Кружка  была  в  чайных
потеках.
   - Много.
   - Сколько?
   - Штук десять. - Он опрокинул в себя воду, проливая ее на  спортивную
кофту, и утер ладонью губы.
   - Что на этот раз?
   - Работа, - сказал Веник и скривился. На Данилова  он  не  смотрел  -
нервно косил глазами по сторонам, как заяц. - Я же не знал, что все  так
упадет!
   Я всю неделю откупался, и все было нормально, даже в прибыль ушел,  а
вчера как все грохнулось!.. А у меня все позиции открыты. Я  целый  день
на прибыль дораскрывался, даже когда все валиться стало...
   - Стоп, - попросил Данилов, - я ни слова не понимаю.
   - Да я же тебе говорю! Когда все стало валиться, я решил, что позиции
закрывать не буду, еще подержу открытыми. А под конец дня заявки  вообще
принимать перестали, только одна прошла, и то потому...
   - Я не стану вникать, -  отчетливо  выговорил  Данилов,  -  с  твоего
позволения.
   Веник  рассвирепел.  Он  всегда  свирепел,  когда   чувствовал   себя
виноватым или обойденным судьбой.
   - Да и не вникай, твою мать!.. - внезапно заорал он  так,  что  ложка
тоненько звякнула в стакане. - Ты спросил, я ответил, только и всего!..
   - Ты играл на клиентские деньги или на свои?
   - Пошел  ты!..  Откуда  у  меня  свои?!  Конечно,  на  клиентские!  В
понедельник разбираться приедут! Туда, на фирму.
   - С тобой разбираться? - уточнил Данилов.  По  его  представлениям  о
жизни, десять тысяч долларов были  не  такой  суммой,  чтобы  из-за  нее
стоило "разбираться".
   - Не с тобой же! Конечно, со мной! Мне уже звонили! Угрожали! Я  даже
дома ночевать не хотел!!! Думал, найдут, пристрелят!
   Для большего пафоса нужно было еще рвануть на груди рубаху - то  есть
спортивную кофту, - но ничего рвать Веник не стал.
   - Кто тебя пристрелит? - тихо спросил Данилов.
   - Клиенты! Там один есть, очень серьезный! Он мне всю пятницу звонил,
велел деньги вытаскивать, а я позиции так и не закрыл...  Все  надеялся,
что отыграюсь. И вот... не отыгрался.
   - Не  отыгрался,  -  повторил  Данилов.  Он  не  чувствовал  никакого
удивления - чего-то в этом роде он и ожидал, когда узнал, что  Веник  из
своего научного института уволился и пошел работать на биржу.
   Почему на биржу? Зачем на биржу? Какой из  него  биржевой  спекулянт?
Это же совершенно особенный мир, как казино или игорный дом.  Не  каждый
человек  может  всю  жизнь  провести  в  казино,  да  еще  без  пагубных
последствий для психики.
   Ничего не помогло, никакие разумные и скучные Даниловские проповеди.
   Веник стал брокером, а потом директором крошечной расчетной фирмочки,
купленной на чьи-то чужие деньги. Фирмочка по мелочам  играла  на  курсе
ценных  бумаг,  по  мелочам  выигрывала  и  так  же  проигрывала.  Когда
выигрывала, Веник ездил кататься на горных лыжах и  покупал  французский
коньяк. Когда проигрывала, Веник начинал беситься и переходил на водку.
   Уехавшая зараза Ася и сын Павлик принимали в Вениковой  жизни  весьма
опосредованное участие - куда же их денешь, раз они все равно есть.
   Что ж, теперь их больше нет. По крайней мере, в поле зрения.
   Веник, шумно глотая, выпил еще кружку воды.
   - Ну что, - спросил он, тяжело дыша, - ты дашь мне денег  или  будешь
дальше из меня жилы тянуть?
   "Я тяну из него жилы, - молча констатировал Данилов. - Забавно".
   - Ты понимаешь, что меня пристрелят, если я не заплачу?! -  не  зная,
как расценить его молчание, нагнетал Веник. -  Я  вчера  разговаривал  с
одной нашей... брокершей. Она, конечно, не мне чета, она королева,  а  я
никто! Она и ходит не как обычная женщина, а  как  царица,  и  все  даже
замолкают при виде ее! Она сама себя сделала, с нуля начинала...
   - Веник, остановись.
   - Да. Так вот. Она тоже  несколько  лет  назад  попала  в  передрягу.
Очень, очень серьезную. И в нее... в нее стреляли!
   - И что, - спросил Данилов, - не попали? Веник умолк и  уставился  на
него. Потом моргнул и тряхнул  головой.  Данилов  невозмутимо  закуривал
следующую сигарету.
   - Ты дашь мне денег или нет?!
   - Да. Как обычно. Где ты был вчера утром?
   - Утром? - оторопело переспросил Веник. - Я?
   - Ты.
   - Я спал. А что?
   - Ничего. До которого часа ты спал? И во сколько  приехал?  Вы  же  в
пятницу пили на работе, запивали обвал на бирже. Ты мне сам по  телефону
сказал.
   - Что я тебе сказал? - пробормотал Веник и вдруг быстро отвел глаза.
   Данилов посмотрел внимательно. Почему? Ч