по  окончании  этого безобразия сюда срочно выслали  бригаду
снегоочистителей  -  мне  завтра  в  обед   нужно   быть   в
Новосибирске.
      - График - к ебеней матери, - поделился наблюдениями с
помощником машинист другого поезда, сидя в жарко натопленной
кабине  паровоза,  так же мудро глядя на небо  и  употребляя
соленые рыжики с картошкой. - Если еще пару часов будет  вот
так,  засядем  на неделю - раньше снегоочистители  никак  не
пробьются...
      Машинист  оказался прав - поезда застряли на несколько
дней,  и  пассажиры вынуждены были умирать со скуки, любуясь
на  серое небо, плюющееся снеговыми зарядами. В конце концов
молодому  комсомольскому начальнику это изрядно  надоело,  и
он,  пользуясь тем, что оказался здесь самым главным,  велел
директору  театра  организовать  представление  для  местных
жителей и пассажиров - в честь надвигающегося праздника.
      - Какое представление, батенька? - удивился директор -
лощеный  интеллигент в возрасте, презрительно посматривавший
на  молодого выскочку через дореволюционное пенсне.  -  Где?
Вот  в  этой будке? В нее как раз влезет контрабасист и  две
лилии  от  декораций  "Лебединого озера".  Вы  думаете,  что
#.".`(b%? И потом - кто из аборигенов придет смотреть балет?
Вы  в  своем  уме,  молодой человек?! Вы  лучше  организуйте
раздачу  бесплатной водки - я знаю, у вас в вагоне-ресторане
этого  добра  в избытке. Чалдоны на всю жизнь запомнят  этот
акт  доброй  воли  и по весне выложат ваше  имя  камнями  на
берегу реки. А через черточку напишут, что они о вас думают.
Что-нибудь,  типа гомосек... мгм... нет, это слишком  сложно
для них, что-нибудь попроще напишут.
     - Но-но! - грозно нахмурился комсомольский начальник. -
Мне  кажется,  вы не правильно понимаете политику  партии  и
игнорируете  важность момента. Как бы  мне  не  пришлось  по
приезде  в Новосибирск принять меры, чтобы вами занялись  из
Министерства культуры...
      Директор, очевидно, не хотел, чтобы ими занимались  из
вышеупомянутого  министерства, - он  скорчил  страдальческую
гримасу и всем своим видом показал, что согласен на все, что
угодно, - кроме министерства. А в душе затаил лютую злобу  и
пожелал,  чтобы  поезд  стоял тут подольше  -  тогда  глупый
молодой  повеса обязательно выкинет какой-нибудь неприличный
номер, его можно будет застукать на месте преступления  -  с
поличным взять, и тогда уж поиздеваться над гаденышем вволю!
Однако   виду   не  показал  -  старая  школа,   -   смотрел
доброжелательно,   как   мясник  на   жирного   поросеночка,
приготовленного на убой.
      -  Ну  вот  и  славно,  - смилостивился  комсомольский
начальник,  превратно  истолковав  доброжелательный   взгляд
директора.  -  Насчет  декораций не  беспокойтесь.  Командир
батальона  дает  вам  взвод  солдат,  чтобы  соответствующим
образом оборудовать поселковый клуб - приступайте...
      0  всех  перипетиях представления распространяться  не
стану  -  скажу лишь, что оно не удалось с самого начала.  В
клубе  было стыло, народ по большей части пожелал оставаться
дома,  а  те,  кто  явился, оказались  вдрызг  пьяными.  Для
массовости пригнали два отряда зеков под конвоем - остальные
были заняты расчисткой снега, который грозил к утру завалить
основное  ограждение  жилой  зоны.  В  дополнение  ко   всем
неприятностям   приключилось  еще  вот  что:   комсомольский
начальник  - устроитель этого веселого мероприятия,  рискнул
сесть   за   стол  совместно  с  батальонными  офицерами   в
соседствующем   с  клубом  доме  -  там  проживал   командир
батальона, жена которого на зиму укатила с детьми в  Омск  к
матери. Офицеры собрались не в преддверии светлого праздника
23  февраля,  до  которого оставалась еще  целая  неделя,  а
потому  что  аккурат в тот день у командира  батальона  были
именины. Волею случая так вышло... К началу первого действия
(ставили пресловутое "Лебединое озеро") веселье было в самом
разгаре,  офицерам стало так хорошо, что ни о  каком  балете
никто  и  слышать не желал. Давили песняка, анекдоты травили
политические  -  теперь можно, теперь не страшно,  -  вкусно
хрустели  капусткой  и  маринованными  груздями  в  сметане,
закопченного  поросенка  потребляли  и  с  довольным   видом
косились на два ящика водки, которые про запас стояли  прямо
тут же, в зале. Лейтенант Дятлов обещал, что через пять-семь
тостов смотается на другой конец поселка и привезет на санях
 & четверых егерских жен, у которых мужья по случаю непогоды
застряли на дальних точках - он-де загодя разведку провел  и
все  там  в  ажуре. Ну какой тут может быть  балет?  Правда,
замполит - как самый культурный - робко заикнулся: ну  их  в
задницу, этих егерских жен, после них потом приходится лобок
брить  и керосином промежность смазывать. А неплохо было  бы
для  разнообразия пощупать балерин, которых  в  клубе  будет
целый  вагон.  Там  уж наверняка керосин  не  понадобится  -
культура,   мать   вашу!  Однако  его   тут   же   поправили
компетентные товарищи: а не хрена там щупать, дорогой боевой
товарищ. Ледащие эти балерины, кожа да кости - смотреть  без
слез  нельзя. Так что сядь и стакан возьми, нечего встревать
поперек мнения коллектива.
      Между  тем комсомольский начальник к тому моменту  был
мертвецки  пьян  -  хлипкий  кабинетный  организм  не   смог
состязаться  в  выносливости с лужеными  желудками  офицеров
конвойной  стражи.  Подивившись  непонятной  для  сибирского
мужика    слабости   столичного   гостя,   офицеры   уложили
комсомольца в спальне на кровать, а сами вернулись к  столу,
чтобы   до   утра   продолжать  со  всех   сторон   приятное
времяпрепровождение.
      Однако посидеть как следует доблестным воякам не дали.
В середине первого акта сильно нетрезвый завклубом за каким-
то  бесом  полез  в  гримерную, где  был  за  что-то  ударен
неодетой  балериной  по морде и упал на  пол  ввиду  крайней
неустойчивости   своего   сиюминутного   положения.   Падая,
завклубом опрокинул керосиновую лампу (буквально перед самым
началом   представления  в  гримерной  совершенно   случайно
перегорела  проводка,  а  починить  не  успели),   занавески
вспыхнули,  и  спустя несколько секунд в помещении  полыхало
пламя. Локализовать сие досадное происшествие было бы  очень
просто,   если   сразу  принять  надлежащие  меры:   содрать
занавески  и  быстро истоптать их пуантами. Но таковые  меры
приняты не были - мужественная балерина, несмотря на  острую
неприязнь,  потратила минуты три на то,  чтобы  вытащить  из
гримерной  завклубом,  который  сильно  ударился  головой  и
оттого  на  время  полностью утратил  вменяемость.  А  когда
вытащила,  было  уже  поздно - огонь  взялся  за  деревянные
перегородки,  выскочил  в коридор и принялся  лизать  обитые
шпоном   стены.   Расположившийся  в   оркестровой   яме   и
созерцавший  оттуда представление клубный  плотник  Панкрат,
бывший также изрядно под градусом, первым учуял запах дыма -
сквозняком  протянуло через подвал - и выдвинулся  на  место
происшествия. Не вникнув в ситуацию, плотник решил, что  его
начальник при смерти, и, грозно рыкнув на балерину, велел ей
помочь транспортировать тело на выход. Балерина, пребывавшая
в  состоянии идеомоторной прострации от всего происходящего,
перечить  не  посмела,  и они вдвоем потащили  завклубом  на
улицу. Таким образом, совершенно непреднамеренно, без  злого
умысла,  огню дали время окрепнуть и разрастись до  размеров
настоящего  пожара; когда толпившиеся за кулисами  участники
представления  увидели клубившиеся из-под  коридорной  двери
струйки дыма, вся служебная половина клуба была уже охвачена
пламенем.  Какой-то умница подскочил к двери и распахнул  ее
-  ab%&l  -  а противоположная дверь была неплотно  прикрыта
плотником,  который с балериной куда-то  к  чертовой  матери
уволок  завклубом,  - в результате чего в  длинном  коридоре
мгновенно  возникла  великолепная  тяга.  Пламя  обрадованно
ухнуло,  резво  плеснуло  на сцену, жарким  дыханием  опалив
волосы  всем, кто имел неосторожность находиться поблизости,
и  принялось  жадно  жрать пропыленные  насквозь  тяжеленные
портьеры.
      В  зрительном зале началась паника - из присутствующих
никто  и  не  подумал  попытаться  противостоять  стихийному
бедствию,  все ринулись прочь из горящего клуба и тем  самым
создали  грандиозную давку, в которой немало людей  получили
серьезные травмы.
       К   чести  праздновавших  именины  офицеров,  следует
отметить, что при поступлении тревожного сигнала они  повели
себя  правильно  и  разумно - несмотря на  изрядную  к  тому
времени пьянственность.
     - Г... Икх! Горим, - внятно икнув, сообщил зоркий сокол
-  лейтенант  Дятлов, сидевший у окна и имевший  возможность
наблюдать   за   улицей.  -  Видимо,  с  егершами   придется
обождать...
      -  Действительно  - горим, - привстав  из-за  стола  и
глянув  в окно, подтвердил командир батальона. - Не иначе  -
подожгли, сволочи! Так, товарищи офицеры, всем форма  шинель
и на выход. Прошу помочь мне организовать пожаротушение...
      И  действительно - организовали. Штатских отправили за
лопатами,   чтобы   снег   кидать,  в   близлежавших   домах
реквизировали  все ведра, зеков выстроили в  две  колонны  к
имевшимся в наличии колодцам, а конвойными солдатами оцепили
редкой  цепочкой прилегавший к клубу район - чтобы  зеки  не
удрали  под  шумок.  Но блатная рать и не собиралась  никуда
удирать:  пурга, холодина, на пятьсот километров  вокруг  ни
одного  села.  Куда,  к  черту,  бежать?  Сгинешь  в  этакую
непогодь, и следов не найдут - волки сожрут вместе с костями
и биркой. Напротив, все старательно работали, устраняя общую
беду,  а  какой-то здоровенный активист из ссученных  вообще
полез  проявлять  благородную инициативу - облился  водой  и
ломанулся в клуб: посмотреть, не остался ли кто там  лежать,
зашибленный  в панике. И что вы думаете? Нашел. Оказывается,
при  тотальной ретираде прима труппы хряпнулась с разбегу  в
оркестровую  яму  и,  всеми  кинутая  на  произвол   судьбы,
валялась там без сознания. Ссученный активист вынес приму на
руках, победно кашляя дымом, предъявил командиру батальона и
поинтересовался, что с нею делать. А командиру недосуг  было
заострить  внимание  на  столь  ничтожной  по  сравнению   с
масштабом  бедствия  детали:  он  хрипло  орал  на  штатских
огнеборцев,  которые,  в отличие от зеков,  никак  не  могли
разобраться  с  лопатами по расчету и бестолково  суетились,
мешая друг другу.
      -  Да  ну  ее  в задницу! - Комбат потыкал  пальцем  в
сторону  своего  дома, который ближе всех был  расположен  к
клубу.  -  Ну, оттащи ее ко мне. И этим скажи -  пусть  туда
дуют, а то обморозятся нагишом... Давай, проваливай!
      Последнее  замечание насчет "этих",  которые  нагишом,
*  a  +.al  труппы, подпрыгивающей на пуантах неподалеку  от
клуба и, по всей видимости, оркестра - хотя оркестранты были
вовсе не нагишом. Но добросовестный ссученный активист этого
последнего  замечания  не расслышал -  вокруг  орали,  пламя
гудело,   -   он   вприпрыжку  помчался   выполнять   первое
распоряжение,  благо  дом  комбата находился  на  территории
района  оцепления и препятствий доброму рыцарю с  биркой  на
груди никто не чинил.
      Оказавшись в зале комбатова жилища, ссученный активист
аккуратно уложил приму на диван и хотел было тут же покинуть
помещение,  дабы влиться в ряды пожаротушенцев, но  внимание
его  привлек  накрытый стол... Представляете? Сибирь,  зима,
зона. Баланда и черные сухари. Кусочек ржавого прошлогоднего
сальца - надолго запоминающееся событие. А тут... Водки было
-  море,  закуска  же  превосходила самые  смелые  зековские
мечты.   Искушение  было  столь  велико,  что  активист   не
удержался   и,   залпом   опрокинув   стаканчик,    принялся
стремительно  поедать насаженный на чью-то  вилку  добротный
кус  жареного  поросенка.  Ах, как здорово!  Вот  везуха-то!
Закусил,  мозги  слегка затуманило...  обратил  внимание  на
приму.  Балерина лежала на диване, мерно дыша и  не  подавая
признаков  активности. Прима была хороша собой  и  прекрасно
сложена,  а  одежонка  ее вполне позволяла  рассмотреть  все
подробности женской конституции. Ага! Так-так...
     Активист вначале ужаснулся пришедшей в голову пакостной
мыслишке  -  показалось, что это бред, вызванный запрещенной
едой.  Но при ближайшем рассмотрении этот "бред" таковым  не
оказался: в доме больше никого не было, в ближайший час сюда
никто не заявится.
      -  А  что  я - не человек, что ли? - дрожащими  губами
пробормотал активист. - А почему не попробовать...
      Метнулся  к  окну - все на улице были заняты  пожаром.
Вернувшись к дивану, зечара аккуратно стянул с примы трико и
в  процессе  этого занятия до того возбудился вдруг  -  хоть
стреляй его в этот момент, ничем не остановишь! Балерина  не
подавала признаков жизни, голова ее была повернута к  спинке
дивана,  глаза  прикрыты.  Осторожно  разведя  тренированные
бедра  примы,  активист с минуту любовался курчавым  женским
естеством и не мог поверить своему счастью. Восемь  лет  без
бабы: только грязные "петухи" да размеренная мастурбация  на
рисованные  зоновским  художником  картинки  (в   то   время
эротических журналов, если помните, в природе соцреализма не
водилось, а любые пикантные фотографии безжалостно изымались
бдительной администрацией). Восемь лет. И вдруг - на тебе, с
неба упало...
      Обмирая от волнения, активист закинул точеные  лодыжки
примы  на  свои  плечи, медленно, по миллиметру,  вторгся  в
безответную  плоть молодой женщины и, поверив  наконец,  что
это  не сон, принялся яростно дергать тазом, дрожа при этом,
как   в   лихорадке,  животно  рыча  и  выкрикивая  нечлено-
раздельные проклятия...
       Процесс   завершился  спустя  двенадцать   секунд   -
предсмертно вскрикнув, активист рухнул всей массой на приму,
конвульсивно  задрожал волосатым задом и  затих;  показалось
%,c, что умрет сейчас от блаженства неземного, обрушившегося
на его зековский организм. Однако не умер, сволочь, - спустя
минуту  опомнился, сполз с дивана и на карачках  пошлепал  к
столу.  Метнул подряд еще два стакана водки, закусил хорошо,
с непривычки моментально окосел и вернулся к дивану.
       -   Ну   держись,  красючка,  -  щас  попрыгаем   по-
настоящему...
      Совсем  раздев приму, которая продолжала  пребывать  в
бессознательном   состоянии,  активист   вновь   вторгся   в
безответную  плоть и на этот раз терзал ее минут  десять,  с
чувством,  толком,  расстановкой,  вовсю  наминая  маленькие
упругие груди, покрикивая от удовольствия и даже напевая что-
то из блатного репертуара.
      -  Эх,  хорошо  в стране советской жить!  -  счастливо
заключил  активист, заканчивая резвиться и натягивая  штаны.
Пора было убираться восвояси - все что можно было желать  от
жизни,  он уже получил. Вот привалило, так привалило! Теперь
два  с  небольшим года - до самого звонка - можно будет  без
картинок обходиться: глаза прикрыл, и вот она, балеринка  на
диване,  дрочи  сколько влезет! А кореша от зависти  помрут.
Слюной  будут исходить всякий раз, как он станет расписывать
все   эти   удовольствия...  Тут,  однако,  в   затуманенном
алкоголем сознании всплыло справедливое опасение: а ведь  не
поверит   никто!  Начнешь  рассказывать  корешам,  на   смех
подымут:  ты че фуфло толкаешь, баклан! Разве в такое  можно
поверить?
      -  А мы щас так замастырим... - хитро подмигнув своему
троящемуся  в  серванте  отражению, пробормотал  активист  и
нетвердой походкой покинул гостеприимный дом.
      Дошлепав до очереди к колодцу, пакостник шепнул что-то
двоим  зекам,  передававшим по цепочке ведра,  те  незаметно
покинули строй, прихватили из соседней очереди еще троих,  и
все  пятеро,  растворившись  в темноте,  прошмыгнули  в  дом
комбата.
      Ой,  что  там  было, в этом проклятом  доме!  Не  буду
описывать  все эти гнусности - сами наверняка догадываетесь,
чего   там  наворотили  пятеро  диких  мужиков,  дорвавшихся
внезапно  до  водки и беззащитной женщины. Следует,  однако,
отметить, что зеки не утратили окончательно чувства здоровой
осторожности и ящик водки оставили - ежели все  забрать,  то
офицеры  сильно  осерчают по прибытии и  могут  быть  весьма
неприятные  последствия.  А  истерзанную  приму,  так  и  не
пришедшую  в себя, поместили на кровать в спальню,  туда  же
бросили   ее  разорванный  сценический  наряд.  В   процессе
закладки  примы на кровати был обнаружен тихо  похрапывающий
комсомолец, почему-то совсем одетый. Пьяные зеки  сообразили
- быстро раздели бедолагу, положили в обнимку с балериной и,
накрыв их одеялом, удалились, довольно хихикая от того,  что
все у них получилось как в сказке. Зековской сказке...

                             ***

      Пробуждение  комсомольского начальника  было  ужасным.
Голова  раскалывалась. Во рту - будто кошачий горшок  неделю
$%`&   +(.   Желудок  просился  наружу:  одно   неосторожное
движение,  и  выйдет вон, прихватив заодно и  весь  кишечный
тракт.  За  окном  стыло  серел  вьюжный  рассвет,  в   лицо
невыносимо  несло ярким светом лампочки. В дверях  толпились
люди, с противоположной стороны кровати кто-то в белом пихал
нашатырь  совершенно нагой женщине, которая,  будучи  вся  в
синяках  и  засосах,  тихо стонала,  прижимая  руки  к  низу
живота.
      -  Что  ты с ней сделал, ГАД?! - истошно орал  невесть
откуда  взявшийся директор театра, грозно сверкая пенсне.  -
Что!!! Ты!!! С ней!!! Сделал!!!
     - Я это... я решительно ничего... - мучительно проблеял
комсомольский  начальник,  стараясь  поглубже   влезть   под
одеяло. - Я тут это... Того... Спал я...
      -  СПАЛ!!! - прорыдал директор, тыча пальцем в сторону
несчастной  примы.  - Ты посмотри на нее!  Извращенец!!!  Да
тебя  не  только с комсомола - под суд, ГАД!  Под  расстрел,
ГАД! О-о-о... ГАД!!!
      -  Ну  ты  -  полегче, - пьяно качнувшись  из  зала  в
спальню,  заявил  комбат.  - Может,  у  них  того...  икх!..
любовь,  в  смысле. Может, они того... икх!..  поженятся,  в
смысле... Семья будет - ячейка общества...
      - Да какая, к свиньям, любовь!!! - дико вытаращился на
комбата-миротворца директор. - Какая, к свиньям, ячейка?! Ты
посмотри на нее! Синяки! Засосы! Это любовь?!
      -  Может, того... икх! - Комбат глубокомысленно поднял
указательный палец и очертил в воздухе рваную окружность.  -
Может,  страсть...  Икх!.. - в смысле - дикая.  Нечеловечья.
Неземная.  Икх!  Он  же неженатый! Почему  же  не...  икх!..
почему же нельзя?
      -  Страсть? - обескураженно прошамкал директор,  сразу
скисая. - Поженятся? Что-то мне с трудом...
       -  Любовь  у  нас,  любовь...  -  плаксиво  пробубнил
комсомольский начальник, которому в этот момент хотелось как
можно   быстрее   оказаться  в  уборной.  -  И   обязательно
поженимся...   будет  прекрасная  комсомольская   свадьба...
безалкогольная. А теперь - подите все прочь, я вас умоляю...
      А  далее  все  происходило по давно набившей  оскомину
схеме.  Спустя  некоторое  время прима,  как  и  полагается,
начала   прилежно   прибавлять  в  животе.   Под   давлением
мстительного   директора  молодой  комсомольский   начальник
вынужден был жениться на балерине - не хотел парень под суд.
Впрочем, он особенно не переживал из-за случившегося:  прима
была   хороша   собой,   характер  имела   средней   степени
стервозности   и  начальнику  со  всех  сторон  понравилась.
Единственно,  после падения в оркестровую яму и  трагических
приключений в доме командира батальона дамочку стали изредка
посещать  легкие припадки раздвоения личности. До  родов  ей
трижды   чудилось   наяву:  то  она  была   Мессалиной,   то
Клеопатрой,  то  почему-то (совсем  из  другого  колхоза)  -
Прасковьей  Брюс, наперсницей великой Като.  Врачи,  однако,
утверждали,  что  это временное явление  и  беспокоиться  не
стоит  -  вскоре  все  са