зеленого невзрачного цвета, все еще  стояла  на  дороге.
Убедившись, что колеса в порядке, ни одно  не  спустило,  Евлентьев  сел  за
руль.
   - Вперед? - спросил он, не глядя на Самохина. Почему-то пришло  ощущение,
что не может он взглянуть на приятеля легко, беззаботно, радушно.
   - Вперед, старик! - Самохин, кажется, стряхнул с себя скованность и снова
сделался напористым, уверенным, быстрым на слова и  решения.  -  Опаздываем,
старик, опаздываем!
   Хотя дорога была свободна и Евлентьев мог сразу пересечь осевую  линию  и
свернуть к Москве, он  сначала  повернул  направо,  проехал  метров  двести,
постепенно прижимаясь к осевой линии, и лишь тогда, выждав паузу в движении,
развернулся к Москве.
   - Уж больно церемонно ты разворачиваешься! - рассмеялся Самохин.
   - Зато по правилам, - ответил Евлентьев, не отрывая взгляда от  дороги  -
ему хотелось рассмотреть  зеленую  "шестерку",  но,  проезжая  мимо,  ничего
особенного он не увидел. Глянув в зеркало, еще раз убедился,  что  за  рулем
сидит все тот же пожиратель шашлыков в клетчатой кепке. - Набрось ремень,  -
сказал он Самохину. - Сейчас гаишники за это сто тысяч берут.
   - Они и от большего не откажутся!
   - Но и меньшим не удовлетворятся, - усмехнулся Евлентьев. - Может быть, к
банкирам у них другое отношение...
   - Ни фига! - отрезал Самохин. - Упаси Боже признаться, что ты банкир! Как
липку обдерут!
   - Значит, и вашему брату скрываться приходится. После этих слов  приятели
надолго замолчали. Евлентьев время  от  времени  поглядывал  в  зеркало,  но
зеленой "шестерки" больше  не  видел,  хотя  на  некоторых  участках  дорога
просматривалась на десяток километров в обе стороны.
   - Так что, - спросил Евлентьев, останавливаясь  на  площади  Савеловского
вокзала. - Как дальше жить будем?
   - Ты должен сохранять  боевую  готовность.  Я  позвоню.  Скорее  всего  в
четверо в пятницу... Мы встретимся, и я передам тебе все, что требуется.
   - Пристрелять бы машинку-то...
   - Машинка будет в порядке. А пристрелять... У тебя на это будет ночь.  За
ночь к ней привыкнешь. За Ночь к кому угодно можно привыкнуть.
   - По себе знаешь?
   - Пока, старик, - Самохин протянул руку и пожал горячую после долгой езды
ладонь Евлентьева. - До скорой встречи в эфире. Я позвоню.
   Евлентьев не стал дожидаться, когда Самохин помашет ему от входа в метро,
и, включив мотор, резко  набрал  скорость  и  нырнул  под  мост.  На  Нижней
Масловке он развернулся в обратную сторону и через несколько  секунд  мчался
по улице Расковой. А еще через две минуты въехал в арку своего дома.  Глянув
вверх, успел заметить, что знакомая  шторка  чуть  колыхнулась  -  Анастасия
ждала его.
   - Как покатались? - спросила она, едва Евлентьев вошел в прихожую.
   - Нормально. Проведали самохинского сослуживца.
   - Как сослуживец? Жив? Здоров?
   - Не знаю... Не застали.
   - А говоришь, проведали.
   - Попытались проведать, - терпеливо отвечал Евлентьев, хотя чувствовал  -
еще два-три таких вопроса, и его терпение кончится.  Видимо,  поняла  это  и
Анастасия.
   - Есть будешь?
   - Потом... Четыре часа за рулем - это для меня многовато. В себя  еще  не
пришел, - не раздеваясь, Евлентьев упал на диван и закинул руки за голову.
   - Далеко были?
   - Да так... Не очень.
   - Другими словами, ты советуешь мне заткнуться?. - спросила Анастасия, не
отрывая взгляда от телевизора, на экране которого сухопарая неряха никак  не
могла отстирать свои трусики, пока  не  пришла  соседка,  и  каким-то  новым
зверским препаратом совместными усилиями  эти  трусики  им  удалось  кое-как
застирать. Обе были совершенно счастливы, сверкали натренированными  жвачкой
зубами и  всем  настоятельно  советовали  отстирывать  трусики  только  этим
средством.
   - Тебе бы не хотелось куда-нибудь съездить? - спросил Евлентьев.
   - Далеко?
   - Как угодно.
   - Хочу в Грецию.
   - Поехали, - беззаботно сказал Евлентьев.
   - Ты заработал на Грецию?
   - Пока нет. Так... Что-то в воздухе забрезжило, запахло, закорячилось...
   - Когда? - Анастасия умела задавать самые точные вопросы, и Евлентьев  не
переставал этому удивляться.
   - В субботу.
   - В ближайшую?
   - Да... Поскольку в прошедшую вылететь уже, наверное, не успеем.
   - Так! -^ Анастасия выпустила в потолок дым, проследила взглядом, как  он
постепенно растворяется в  воздухе,  нащупав  у  коленки  пульт  управления,
убрала с экрана счастливую бабу, которой удалось одновременно  избавиться  и
от запора, и от прыщей, и от перхоти. - Так, - повторила она. - А сегодня  у
нас вторник.
   - Времени достаточно, - Евлентьев все еще лежал на диване, заведя руки за
голову и закрыв глаза. - Любая фирма успеет и визу оформить...
   - По-моему, в Грецию виза не нужна.
   - Тем более. А билеты взять они успеют. У нас есть  долларов  шестьсот...
На два билета хватит.
   - А обратные?
   - Там возьмем.
   - А жить на что?
   - Авось, - твердо сказал Евлентьев.  Анастасия  не  настаивала  на  более
подробном ответе.
   - Как я понимаю, мы можем там и задержаться?
   - Пошастаем по островам, поживем в  маленьких  гостиницах,  попитаемся  в
маленьких ресторанчиках, поплескаемся в маленьких бухточках,  покатаемся  на
маленьких корабликах... Там еще тепло,  там  еще  лето.  Вода  теплая,  небо
ясное, вино... Одни названия  чего  стоят  -  Афродита,  Венера,  Аполлон...
Красиво.
   - Когда начинать?
   - Сейчас турагентства работают до шести, успеешь. Наши паспорта вон  там,
на полке, - не открывая глаз, Евлентьев протянул руку и указал на пустоватую
полку книжного шкафа. - Бери лучше на вечер. Мы прилетим в Афины на закате.
   - Надо же собраться...
   - Не надо.
   - Совсем?!
   - Дорожных сумок достаточно. И об этом не будет знать никто.  Вернее,  об
этом будут знать три человека... Ты, я и тот тип, который оформит паспорта и
билеты.
   - Даже так? - удивилась Анастасия. - Но я могу позвонить маме?
   - Позвонишь ей оттуда. Из Греции. Ей будет приятно.
   - Странный отъезд получается, а, Виталик?
   - Как посмотреть, - проговорил Евлентьев и замолчал. То ли  задремал,  то
ли впал в забытье.
   Самохин позвонил в среду,  на  следующий  день.  Встреча  произошла,  как
обычно, на Савеловском вокзале, в машине.
   - Старик, - быстро проговорил он, - все  твои  пожелания  выполнены.  Вот
коробочка с машинкой, - он вынул из сумки и  поставил  между  ног  небольшой
деревянный ящичек. - У тебя будет время привыкнуть к нему, присмотреться. Ты
ведь хотел этого?
   - Да.
   - Сделано. Вот гонорар. Здесь пятьдесят  тысяч.  Очень  неплохие  деньги,
даже для меня. Советую никуда их не сдавать и не торопиться тратить.
   - Почему?
   - Чревато. Засветишься.
   - Учту, - Евлентьев с некоторой опаской взял небольшой пакет,  завернутый
в мятую газету, повертел в Руках и достаточно небрежно сунул в карман куртки
- Можно не пересчитывать?
   - Лучше, конечно, пересчитать,  у  нас  положено  пересчитывать.  Но  там
действительно все правильно.
   - Пятьдесят  тысяч...  Это  плохо...  Цифра  какая-то  четная.  Лучше  бы
пятьдесят одна...
   - Но и пятьдесят одна тоже делится пополам, - усмехнулся Самохин.
   - У тебя, при тебе есть еще доллары?
   - Нет, а что?
   - Хотел попросить один доллар. Чтобы нечетное число получилось...
   - Хорошо! -  весело  согласился  Самохин.  -  Будем  считать  эти  деньги
авансом.
   А  основную  сумму  в  количестве  одного  доллара  я  вручу  тебе  после
выполнения задания. Идет?
   - Годится. Сроки?
   - Пока ничего не отменяется. Суббота. Как мы и договорились. В семь  утра
ты должен быть на месте. В районе лесного озера. От него пять  минут  ходьбы
до поселка. Дорогу помнишь?
   - Найду, - ответил Евлентьев. - Сколько там патронов?
   - Полная обойма.
   - Это хорошо.
   - Погоду обещают солнечную, теплую. Все должно состояться.
   - А при чем тут погода?
   - В плохую погоду не ходят за грибами.
   - Я смотрю, у вас все продумано, - усмехнулся Евлентьев.
   - Да, у нас все продумано, - с нажимом произнес Самохин. - Я поручился за
тебя, старик, надеюсь, ты не слиняешь с этими деньгами.
   - Но ведь наше сотрудничество только начинается?
   Самохин  некоторое  время  рассматривал  Евлентьева  молча,  с  некоторой
озадаченностью, словно не сразу понял,  о  чем  идет  речь.  И  эту  заминку
заметил Евлентьев, с удовлетворением заметил.
   - Это хорошо, что ты так думаешь, - произнес наконец Самохин. - Не обещаю
тебе много работы, не обещаю постоянной работы, но кто знает, кто знает  Еще
раз предупреждаю - осторожней с деньгами. Не сдавай и не  спеши  тратить.  В
любом преступлении...
   - О каком преступлении ты говоришь? - удивился Евлентьев.
   - Извини, старик... В любом деле самый уличаюший  след  -  это  денежный.
Стоит легавым уловить в воздухе запах денег, как  все  остальное  становится
делом техники. Я тебя предупредил, - с нажимом произнес Самохин.
   - И не один раз,  -  заверил  Евлентьев,  показывая,  что  все  сказанное
Самохиным он хорошо помнит.
   - Извини, но я вынужден повторяться.
   - Ничего-ничего, не надо извиняться. Ты же о деле  хлопочешь,  об  успехе
беспокоишься, о моей безопасности душа у тебя болит.
   Самохин посмотрел в глаза Евлентьеву, пытаясь  понять  -  шутит  ли  тот,
куражится или все воспринимает всерьез. Так и не придя ни к  какому  выводу,
он тяжело перевел дыхание.
   - Ладно, старик... Как-то по-чудному ты стал выражаться.
   - Ты тоже слегка изменился, - Евлентьев солидарно  похлопал  Самохина  по
коленке. - Ничего, Гена, авось все обойдется.
   - Ты куда сейчас?
   - Как обычно, домой. Я последнее время стараюсь не светиться на улицах, в
общественных местах.
   - Это правильно, это хорошо.
   Настороженность, опасливость не покидали последнее время Евлентьева ни на
секунду. И по сторонам он бдительно  оглядывался,  и  тогда,  у  придорожной
шашлычницы, вдруг обратил внимание на мужика в клетчатой кепке, хотя к этому
не  было  никакого  повода,  и  сейчас  вот  к  каждому  слову  Самохина  он
прислушивался с каким-то пристрастием, словно старался услышать в  вопросах,
в ответах скрытый смысл, увидеть второе дно, которое  Самохин  тщательно  от
него скрывал.
   Да, они вместе шли на очень рисковое дело, им вместе отвечать,  если  все
вскроется, они связаны одной опасностью, но все-таки, все-таки  не  покидало
Евлентьева ощущение двойственности всего,  что  происходит.  И  вот  сейчас,
стоило Самохину спросить, куда отправится Евлентьев, когда они  расстанутся,
как сразу что-то заныло, заскребло в  его  душе.  Ведь  никогда  Самохин  не
задавал таких вопросов, никогда это не имело  для  него  значения,  подобные
вопросы вообще считались неуместными. Но Евлентьев  сразу,  не  задумываясь,
ответил - домой иду.
   Хотя, услышав вопрос, сразу насторожился. Да,  он  сказал  правду,  но  с
умыслом, продумав свой ответ и решив, что правда сейчас работает на него.  У
Самохина сейчас не должно появиться никаких подозрений, не должен он уловить
самого невинного лукавства в словах, жестах, поступках  Евлентьева,  даже  в
его взгляде.
   С каждым днем, с каждым часом положение  обретало  все  большую  остроту,
напряженность, нервозность, и им обоим необходимо было соблюдать все большую
осторожность, чтобы не сорваться, не вызвать в  другом  боязни  подвоха  или
предательства.
   - Все, Гена, разбегаемся, - сказал Евлентьев.
   - Ну что ж, - Самохин открыл дверцу, помедлил, видимо, хотел  еще  что-то
сказать, но передумал. - Пока, - сказал он и, бросив за собой дверцу, быстро
зашагал через площадь.
   Евлентьев проводил его взглядом до самого входа  в  метро,  подождал,  не
махнет ли Самохин рукой, но тот шел, не  поднимая  головы.  Вот  его  голова
последний раз мелькнула среди ведер с астрами,  установленных  на  гранитном
ограждении, и скрылась среди цветов.  В  сторону  Евлентьева  он  так  и  не
посмотрел.
   "Дурная примета", - подумал Евлентьев. Въехав в свой  двор,  он  поставил
машину на обычное место  и,  прихватив  из  бардачка  оставленный  Самохиным
ящичек,  запер  двери,  потом  подергал  их,  чтобы  убедиться,  что   замки
сработали, проверил багажник и направился  к  киоску,  стоявшему  на  улице.
Некоторое время топтался у витрин, обходя киоск с одной стороны,  с  другой,
высматривая бутылку, и наконец в самом верху увидел то, что ему требовалось.
   - Леночка, выпить дашь? - спросил он, склонившись к маленькому окошку.
   - Отчего же не дать хорошему человеку,  -  улыбнулась  продавщица,  узнав
постоянного покупателя. - Всегда пожалуйста.
   - Какие слова, какие слова! - простонал Евлентьев.
   - Проверь, может быть, это не только слова!
   - А что, и проверю!
   - Прямо сейчас, - девушка, похоже, была  готова  зайти  в  разговоре  как
угодно далеко.
   - Нет, Леночка, чуть попозже, чуть  попозже,  -  с  искренним  сожалением
проговорил Евлентьев.
   - Буду ждать, - сказала Леночка все  еще  приветливо,  но  все-таки  чуть
холоднее. - Чего пить будешь?
   - Там у тебя в самом верху что-то "кристалловское" стоит...
   - Стоит. Тебя дожидается.
   - Вот и дождалось.
   - Водке больше повезло.
   - Не кори, Леночка, не кори, - горько произнес Евлентьев. - Все мы своего
дождемся. И ты, Леночка, тоже.
   - Смотри, не затяни, - уже серьезно сказала продавщица.  -  С  некоторыми
это случается.
   - Ох-хо-хо! - простонал Евлентьев и, взяв бутылку, зашагал в мастерскую к
художникам, А едва открыл  дверь,  едва  прошел  через  заваленный  ящиками,
лопатами, мешками темный тамбур, на душе сразу стало легче, даже беззаботнее
- все оказались на мес-Tfe. Румяный и бородатый Варламов возился с чайником,
Миша срисовывал святой лик с календаря, Зоя сидела  в  сторонке  со  строгим
лицом, и была в ее взгляде какая-то отрешенность. Но едва в дверях показался
Евлентьев, взгляд просветлел и в нем затеплилась жизнь.
   -  Привет  инопланетянам!  -  радостно  приветствовал   всех   Евлентьев,
устанавливая посредине стола бутылку. Как он и рассчитывал, на ящичек у него
под мышкой никто не обратил внимания.
   - О! - заорал Варламов. - Какие люди!
   - Хо-хо! - Миша  начал  быстро  сворачивать  календарь  вместе  со  всеми
набросками.
   Стол мгновенно оказался  очищен  от  бумаг,  красок,  кистей,  гвоздей  и
кнопок, от крошек и колбасных шкурок. Его  чистота  и  непорочность  как  бы
призывали начать новую жизнь, полную любви и понимания.
   -  Зоя!  -  закричал  Миша,  встряхивая  кудрями.  -  Расскажи  человеку!
Расскажи, не таись!
   - Да ладно тебе! - зарделась Зоя и махнула ручонкой. - Срамник  и  больше
ничего!
   - Представляешь, Виталий, этот инопланетный хмырь уже повадился к  Зое  с
балкона забираться! До того блудливым оказался, до того похотливым...  Чисто
павиан!
   - Да? - удивился Евлентьев. - Кстати, сообщали  по  телевидению,  что  из
зоопарка павиан удрал.
   - Точно?! - заорал Миша и восторженно взбрыкнул ногами. - Все  ясно!  Все
ясно! Зоя, ты слышишь? Оказывается, высший разум,  о  котором  ты  говорила,
высший разум... - Дальше Миша  не  мог  продолжать,  обессиленно  рухнув  на
продавленный диван. -  Оказывается,  к  ней  павиан  повадился...  А  мы-то,
мы-то... Глупые и гунявые, все ждем, чего высший разум о конце света скажет!
О смысле жизни! О космической воле!
   - Дурак, он и есть дурак, - пробормотала Зоя. Что бы ни говорили  о  ней,
но внимание всегда ее радовало.
   А Евлентьев, воспользовавшись всеобщим весельем, прошел в туалет и закрыл
за собой дверь. Здесь, в сыром, вечно подтекающем  отсеке,  на  самом  верху
стояли несколько самоваров, к которым никто не притрагивался  годами.  Встав
на унитаз, Евлентьев с трудом дотянулся до самого мятого самовара, снял  его
с полки и сунул внутрь газетный сверток с  долларами.  В  последний  момент,
чуть надорвав газету, он все-таки взглянул  на  деньги  -  уж  не  куклу  ли
подсунул Самохин. Но нет, в бумаге были доллары,  причем  новые  доллары,  в
банковской упаковке, пять пачек по десять тысяч.
   Снова надвинув на трубу скрежещущую крышку, Евлентьев поставил самовар на
место, а за него задвинул плоский ящичек с пистолетом. После этого,  спустив
для порядка воду, он ополоснул от самоварной  пыли  руки  и  вышел  к  столу
улыбающийся и готовый сколько угодно говорить  о  высшем  разуме,  сбежавшем
павиане, пастухе Иване из далекой деревни Грива и вообще о чем угодно. Водка
уже была разлита по стаканам, и все затаенно притихли, ожидая, когда  к  ним
присоединится Евлентьев, когда он сядет на диван и поднимет свой стакан.
   - За  межпланетные  контакты!  -  заорал  Миша,  и  остальным  ничего  не
оставалось, как выпить, закусить единственным пряником,  который  нашелся  в
холодильнике Варламова. Холодильник  этот,  похоже,  никогда  не  работал  и
использовался как шкафчик.
   Веселье  продолжалось.  Зоя  припомнила   новые   подробности   появления
инопланетных  существ  в  ее  девичьей  светелке,  Миша  взбрыкивал  ногами,
Варламов хохотал  беззвучно,  и  из  седой  его  бороды  радостно  светились
порозовевшие щечки.
   Самохин позвонил в пятницу, но на этот раз  встретиться  не  приглашал  и
был, как никогда, немногословным.
   - Все в силе, старик, все в силе, - сказал он и повесил трубку.
   Это означало, что завтра, в субботу, в  семь  утра,  Евлентьеву  положено
быть у лесного озера в районе платформы Часцовской.
   - Ты не идешь на встречу? - удивленно спросила Анастасия.
   - Нет.
   - Не хочешь, не можешь или нет в этом надобности?
   - Нет надобности.
   - Сегодня он больше не будет звонить?
   - Нет. А что с билетами?
   - Нам их вручат завтра прямо в Шереметьеве-два.
   - В котором часу отлет?
   - Около пяти нужно быть там. Через три неполных часа полета  мы  будем  в
Афинах. Представитель фирмы "Пеликан" встретит нас в  афинском  аэропорту  и
отвезет в гостиницу.  На  следующий  день  запланировано  посещение  меховой
фабрики.
   - А это зачем?
   - На случай, если ты решишь купить мне  норковое  манто.  Там  оно  втрое
дешевле, чем здесь.
   - А ты хочешь норковое манто?
   - Хочу, - Анастасия в первый раз оторвалась от телевизора  и  бросила  на
Евлентьева быстрый взгляд. - Если этого хочешь ты. Разумеется, если  у  тебя
для этого будут деньги. Я имею в  виду  лишние  деньги,  -  Анастасия  снова
повернулась к телевизору.
   - Лишних денег не бывает.
   - Тогда обойдусь без норкового манто.
   - Сколько оно стоит?
   - Мне сказали в туристической фирме... Тысячу, полторы, две тысячи...
   Долларов.
   - Там разберемся.
   - Может быть, мы прямо сейчас соберем чемоданы, сумки... Завтра будет  не
до этого, а, Виталик?
   Евлентьев некоторое время смотрел  на  экран,  где  жующие  подмигивающие
морды  предлагали  ему  какой-то  шоколад,  потом  ему  подмигивала  корова,
предлагая молоко, потом баба на диване дрыгала ногами, показывая, как удобно
пользоваться пластырями с крылышками...
   - Нет, - наконец сказал Евлентьев. - Дело вот в чем... В доме  не  должно
быть никаких следов отъезда. Как если бы мы  вышли  перед  сном  прогуляться
минут на пятнадцать.
   - Почему, Виталик? - Это был первый вопрос, который задала Анастасия, ч -
Мне кажется, так будет лучше.
   - Это все, что ты можешь мне сказать?
   - Да.
   - Хорошо... Пусть будет так. Но мы летим в Грецию?
   - Да, летим. Но знаем об этом только мы. Ты и я.
   - Тогда я начинаю собираться. Знаешь, собраться так чтобы  не  оставалось
следов, труднее, чем просто собраться.
   - И вот еще что... Я завтра должен выйти из дома часов в пять утра.
   - А как же отлет?
   - Я вернусь около двенадцати.
   - Если вернешься, - обронила Анастасия.
   - Да, - кивнул Евлентьев. -  Именно  так.  Если  вернусь.  Если  со  мной
что-нибудь случится, обшарь  самовары  в  туалете  у  художников.  Все,  что
найдешь, возьми себе...
   Они взглянули друг на друга и некоторое  время  молчали.  Потом  занялись
своими делами и к этому разговору больше не возвращались.
   У Евлен