с   толком   потратить   деньги   и    нагрузиться
поосновательнее.
   Выпивохи мельком посмотрели на меня и продолжили  обсуждение,  только
Яша Лембаум удосужился буркнуть:
   - Главный занят.
   Мне главный был на фиг  не  нужен,  но  я  все  же  не  удержалась  и
спросила:
   - Это чем же таким важным он  занят?  Выпивохи  прекратили  дебаты  и
уставились на меня.
   - Он с Лилькой обсуждает новый проект, - хмыкнул Миша.
   - Ага, новую рубрику на старом диване, - влез вертлявый Гера Газарян.
- Не знаю только, старой концепцией воспользуются или новую изобретут.
   - Ты о чем это? - удивился Лембаум. - Какая еще концепция?
   - Хитрая концепция, - парировал Гера. - Некоторые  практики  называют
сто различных ее аспектов, а есть  такие  умельцы,  что  аж  до  пятисот
доходят.
   - Вот ты о чем, - въехал наконец-то Яша, - так  бы  сразу  и  сказал.
Думаю только, что нашему  редактору  столько...  концепций  ни  к  чему,
сойдет и одна проверенная.
   - Хватит трепаться, - осадила я их, - мне главный  до  лампочки.  Где
дядя Сережа?
   - В каморке у себя, где же еще ему быть? - Миша пожал плечами.
   Любители горячительных напитков сразу потеряли ко мне всякий  интерес
и вернулись к спору, что лучше, "Семь футов" или пивнушка за углом.
   - Пошли бы лучше в бар, - посоветовала я им, - культурно бы посидели,
музыку послушали.
   Посмотрев на меня как на ненормальную,  мужики  пришли  наконец-то  к
какому-то решению и потянулись к выходу. В каморке дядя Сережа возился с
какими-то дощечками. Раньше это был чулан, в котором  хранились  тряпки,
ведра, веники и прочий  поломоечный  инвентарь,  но  Воронцов,  посчитав
непозволительной роскошью иметь на двух этажах два одинаковых помещения,
тем более что уборщица все равно одна и  убирается  только  два  раза  в
неделю, переделал чулан под свою мастерскую.
   Мастерская,  конечно,  это  громко   сказано.   Сергей   Валентинович
помещался в ней с трудом, да еще и натаскал разных деревяшек и  железок,
поставил  небольшой  верстачок,  укрепил  тисочки,  прибил  полочки,  на
которых разместил разный инструмент, так что  в  помещении  развернуться
без риска сломать или повредить себе что-нибудь было невозможно. Но дядя
Сережа прекрасно здесь помещался и оказывал разные мелкие услуги в плане
починки чего угодно всей нашей редакции.
   - Дядя Сережа. - Я заглянула в каморку.
   - Леда, - Сергей Валентинович  поднял  голову  от  верстачка,  -  что
случилось, золотце?
   - Машина не заводится, дядя Сережа, не знаю, что и делать.
   - Посмотрим, золотце. - Он снял очки и сунул их  в  нагрудный  карман
старенького пиджачка.
   - Спасибо, дядя Сережа.
   - Да не за что, золотце.
   Мы спустились к машине. Воронцов открыл капот,  покопался  немного  и
объявил:
   - Карбюратор барахлит.
   - А сделать что-нибудь можно?
   - Можно, тут работы на копейку.
   - Я заплачу.
   - Оставь свои грошики при себе, золотце, купи шоколадку.  Через  пару
часиков машина будет как новенькая.
   - Ой, спасибо. Вы такой чудесный, дядя Сережа, такой замечательный.
   - Ладно уж, - пробормотал он, - какой есть. Через пару  часов  можешь
ее забирать.
   Я задумалась. Сидеть два часа в редакции было выше моих сил. Уж лучше
прогуляться по магазинам или посидеть,  на  худой  конец,  где-нибудь  в
кафе.
   - Не можешь ждать, золотце? - понял мое настроение дядя Сережа.
   - Могу, если придется. Вот только думаю, может, мне пока куда зайти?
   - Не хочешь? - кивнул Воронцов в сторону редакции.
   - Нет, - я решительно замахала руками. - Уж лучше сидеть в сквере под
дождем. Дядя Сережа, - спросила я с надеждой, - можно вас попросить?
   - Смотря о чем, золотце.
   - Вы ведь недалеко от меня живете. Когда почините, езжайте домой, а я
вечером заскочу и машину заберу.
   - Да если хочешь, я прямо к подъезду ее тебе подгоню.
   - Вы согласны? - Я замерла.
   - Согласен, золотце.
   - У меня за домом стоянка. А сколько с меня все-таки?
   - Чаем с пряником напоишь старого человека, вот и будем в расчете.
   - Спасибо, дядя Сережа, вы просто чудо! Но Сергей Валентинович уже не
обращал на меня внимания и переключился на машину. Оставив ему ключи,  я
заспешила прочь от редакции. Можно себе позволить хоть иногда  добраться
домой на общественном транспорте. Дождь тоже не помеха. Не сахарная,  не
растаю. Куртка у меня добротная, сапоги теплые. В кои-то веки прогуляюсь
под дождем.
   Я не выбирала маршрут, а ноги сами несли меня к Измайловскому  парку.
Когда-то я очень любила гулять  здесь.  Особенно  красиво  было  осенью,
когда начинался листопад. Первые желтые  листочки  робко  появлялись  на
деревьях уже в середине августа, и на дорожках по утрам можно было найти
эти "осенние приветы". К середине  сентября  желтый  цвет  царствовал  в
парке безоговорочно. Особенно красивы были клены с их узорчатой листвой.
   А к  концу  сентября  огромными  резными  листьями  были  усеяны  все
дорожки. Эти золотисто-оранжевые  листья  размером  в  две  ладони  были
когда-то гордостью моего гербария. Я собирала их, аккуратно высушивала в
толстенных словарях,  а  потом  часами  могла  разглядывать.  Высушенные
листья  издавали  чуть  горьковатый  аромат,   рождая   воспоминания   о
промелькнувших осенних днях.
   Я шла по знакомой  дорожке,  вдыхая  влажный  воздух,  который  остро
пахнул  мокрыми  листьями,  поддевала  их  носком  сапога,  а  на   душе
становилось  весело,  словно  уходили  куда-то  тревога  и   напряжение,
забывался, растворялся в начинающем синеть воздухе неприятный разговор с
главным.
   Зажглись  фонари.  От  их  желтого,  чуть  размытого  света   деревья
приобретали совершенно сказочный вид.  Из  темноты  выступали  сказочные
замки со множеством башен; арки,  мосты,  галереи  появлялись  благодаря
причудливому  сочетанию  света  и  тени.  Или   деревья   представлялись
великанами-друидами, которые на таинственном шелестящем языке вели между
собой  только  им  понятный  разговор.  Великаны  тянули  руки-ветки   и
завлекали своим шепотом. Как  здорово  под  этот  шелест  и  шепот  было
мечтать в детстве, представляя себе что-то необыкновенное и прекрасное.
   Детство осталось позади,  мечты  разбились  вдребезги,  оставив  кучу
невзрачных осколков. Что осталось? Осталась жизнь. Самая обычная,  серая
проза. Как там  у  Булгакова?  "Многие  позавидовали  бы  тридцатилетней
бездетной Маргарите". Так или почти так. Многие позавидовали бы  и  мне,
живущей в отдельной  квартире,  свободной,  бездетной.  Иногда  хотелось
из-за этой свободы  себя  пожалеть,  иногда,  напротив,  я  думала,  как
хорошо, что ничем и ни с кем не связана.
   У меня интересная работа, где я  могу  проявить  себя,  у  меня  есть
друзья. У меня мог бы быть постоянный любовник, если  бы  я  сама  этого
захотела. При желании я давно могла бы жить в Штатах, куда в свое  время
благополучно отбыл мой брат и где с тех пор живет - не бедствует, а даже
весьма и весьма преуспевает. Он давно зовет меня плюнуть  на  промозглый
Питер и перебраться к нему в солнечную Калифорнию. Но  я,  наверное,  не
решусь на это никогда. Что-то слишком прочно привязывает меня  к  серому
городу-сфинксу, стоящему на болотистой почве. Хотя нужно будет  все-таки
выбрать время и навестить своего брата. Действительно, взять отпуск да и
махнуть к нему в Сан-Диего, посмотреть воочию на превозносимый  во  всем
мире пресловутый американский быт.
   "А что, - развеселилась я, - подальше от  питерских  осенних  дождей,
подальше от замерзающих по утрам луж.  Поваляться  на  горячем  песочке,
побродить под пальмами, поиграть на кортах, поплавать в океане. Ну,  чем
не отличный отдых? Да добрая половина нашей редакции за такой отдых  без
сожаления заложила бы душу, да еще деньгами приплатила бы вдобавок".
   Добрая  половина.  А  может  быть,  даже  и  больше.  За  исключением
нескольких продвинутых, или задвинутых, или равнодушных  ко  всему,  или
презирающих все западное, начиная от джинсов "Levis" или  "Wrangler"  до
банальной конфеты на палочке "Чупа-чупс". Я, если разобраться, не  такая
уж и  западница,  хотя  куда  деваться,  вот  они,  новенькие  "Diesel",
присланные недавно братом и как литые обтягивающие  сейчас  мой  зад.  С
удовольствием пользуюсь и разной бытовой техникой; сделанной на все  том
же Западе, потому что умельцы вроде нашего  дяди  Сережи  скрываются  по
небольшим учреждениям и товар для широкого потребителя не  выпускают.  С
не меньшим удовольствием смотрю и западные фильмы, но  только  иногда  и
только хорошие, потому что большинство американских фильмов похожи,  как
однояйцевые близнецы, выращенные в  одном  на  всю  Америку  инкубаторе.
Посмотрев такой фильм пять минут, можно с  точностью  до  одной  десятой
процента вычислить, как будет развиваться сюжет дальше и чем все в итоге
завершится.
   При всем этом жуткая стрельба, море крови, горы  трупов  и  один  над
всеми  герой,  который  хоть  и  кладет  без  всякого  сожаления  дюжину
мерзавцев, зато герой на все сто. Тошнотворная мякина. Интересно, как  у
них там, в Америке, крыша еще не поехала смотреть все это  каждый  день,
да еще и по всем каналам?
   Если действительно искать что-то интересное в  культурном  плане,  то
это  только  в  старушке  Европе.  Хотя  последнее  время  меня   больше
интересует Дальний Восток. Было, было, каюсь. На предпоследнем  курсе  к
нам  в   группу   попала   девушка,   увлеченная   сверх   всякой   меры
дальневосточной культурой. От нее, собственно, мы и почерпнули знания  о
дзэн-буддизме, о пути Дао, о седом  мудреце  Лао-Цзы.  Культура  Востока
оказалась богатой и разнообразной. Она завораживала своими иероглифами и
своими непонятными именами.
   Диплом, затем работа в газете как-то ослабили мой  интерес  ко  всему
восточному, но когда два года назад мне выпала  возможность  поехать  на
выбор в командировку в Португалию или Японию, я без сомнений и колебаний
выбрала последнюю. Не пожалела ни единой секунды, настолько  потрясающей
оказалась Страна восходящего солнца.  Я  приехала  назад,  переполненная
впечатлениями сверх всякой  меры,  а  несколько  очерков  о  путешествии
весьма заинтересовали  читателей,  так  что  мне  еще  почти  целый  год
пришлось отвечать на письма. И как только после этого путешествия меня в
редакции не прозвали Гейшей, остается только удивляться.
   Наша редакция чуть не померла со  смеху,  когда  узнала,  что  вместо
японской  техники,  которую  тут  можно  было   выгодно   продать,   или
каких-нибудь экзотических японских тряпок, я почти все деньги  потратила
на небольшую гравюру Хокусая "Отдых чиновника Синьо Мимото в  беседке  в
день первого снега". Меня, разумеется, не преминули убедить в том, что я
- полная дура и настоящего Хокусая не купишь ни  за  какие  деньги,  тем
более за те жалкие гроши, что у меня были,  но  гравюра  все  равно  мне
нравится. И каждое утро я с удовольствием смотрю на  чиновника,  который
сидит в беседке в день, когда выпал первый снег.
   О, дождь, кажется, закончился.  Прекрасно!  Я  подходила  к  чугунной
ограде парка. До дома я чудесно доберусь на одиннадцатом. Ходит он часто
и, что особенно радует,  к  парку  подходит  почти  пустой,  потому  что
большинство покидает вагоны на предыдущей остановке "Стрелка". Ехать мне
около двадцати минут, но и за это  время  пассажиров  слишком  много  не
прибавится.
   На остановке топтался  высокий  худой  парень  да  стояла  женщина  в
прозрачном плаще-дождевике с обычной набитой сумкой,  которая  аккуратно
пристроилась у ее ног. Я вытащила сигареты и  закурила,  парень  тут  же
оставил созерцание трамвайных путей и двинулся ко мне.
   - Не угостите?
   Я глянула на мальчишечку. Худой, как и большинство  в  его  возрасте,
прыщи на подбородке. Куртка фасонистая, но  явно  не  по  сезону,  такую
лучше надевать в денек  потеплее.  Стоит,  видно,  долго,  вон  аж  губы
посинели. Я протянула ему пачку.
   Он торопливо  вытащил  сигаретку,  зачиркал  спичками.  Две  или  три
сломались, и я протянула ему свою зажигалку.
   - Спасибо, большое  спасибо,  -  проговорил  он,  жадно  и  торопливо
затягиваясь.
   - Давно стоишь? - поинтересовалась я.
   - Почти полчаса. Как провалились все. Ни одиннадцатого, ни  седьмого,
ни тридцать первого.
   Меня позабавили столь разные маршруты. Парню, надо полагать, было все
равно, в какую сторону двигаться. Не то что мне хотелось поговорить,  но
почему бы и не переброситься парой слов.
   - А тебе что, без разницы, на каком ехать?
   - Да, мне любой подойдет. Я на Адмиралтейской выхожу. А  там  уже  на
троллейбусе до Заречной.
   - Понятно.
   - А вы какой ждете?
   - Меня только одиннадцатый устроит.
   - Он часто ходит. Чаще всех, но, может, авария  какая  на  ветке,  ни
один не появился, пока я стою.
   Я стала подумывать и о таком варианте. Аварии у нас случаются.  Тогда
трамваи  пускают  по  другому  маршруту,   многострадальным   пассажирам
приходится добираться как бог пошлет. Может, действительно  двинуться  к
автобусной остановке? Не успела я до конца додумать  эту  благую  мысль,
как сзади послышались торопливые шаги и  через  секунду  меня  обхватили
чьи-то цепкие руки.  Непроизвольно  напрягшись,  я  с  силой  оттолкнула
мужика от себя, пытаясь вырваться из цепких рук.
   - Лидка! - орал кто-то, дыша смачным перегаром. - Да не  пихайся  ты!
Это же я!
   Перестав  сопротивляться,  я  с   интересом   уставилась   на   этого
"знакомого". Черт, вот так встреча! Кто бы  мог  подумать!  Герт!  Своей
собственной небритой персоной явился неизвестно откуда и  сейчас  мял  и
тискал  меня  на  трамвайной  остановке.  Парень,  которого  я  угостила
сигареткой, пытался было что-то пробормотать в мою защиту,  но  небритый
мужик только отмахнулся. Женщина в дождевике не сделала никаких  попыток
вмешаться в инцидент.
   - Спокойно, - я посмотрела на парня, - все нормально, я его знаю.
   - Еще бы, - ухмыльнулся Герт, - мы да-авно друг друга знаем. И как!
   - Перестань, Герт. Откуда ты, чертяка, свалился на мою голову?
   - Представь, случайность. Такие совпадения бывают раз на миллион,  ну
не на миллион, так раз на сто тысяч, точно! Я оказался здесь  совершенно
случайно.
   - Это я поняла. Дальше.
   - А дальше я тебя увидел и, представь, сразу  узнал.  Ты  чего  здесь
мокнешь?
   - Тебя дожидалась. И, представь, дождалась.
   Герт хохотнул.
   - Машина сломалась, - миролюбиво предположил он, - давай подвезу.
   - Спасибо, Герт, но я могу и сама добраться. Вон, кажется, и  трамвай
идет.
   - Да ладно тебе, поехали. Я тут пива хотел в ларьке купить. А  знаешь
что, - загорелся  он,  -  поехали  куда-нибудь  посидим,  я  тебе  такую
примочку расскажу о "доссель-штрассе" - упадешь!
   - О чем ты мне расскажешь?
   - О путешествии. Темная ты, Лидка, ни фига не рубишь.  О  гастрольном
туре по Германии, выражаясь  твоим  задолбанным  газетным  языком,  могу
рассказать.
   - Вы в Германию ездили?
   - Дошло наконец? А я тебе про что целый час толкую. Пошли. Послушаешь
меня, вопросики задашь, потом статейку тиснешь. С гонорара мне две банки
пива. Только самого лучшего.
   - А если моего гонорара не хватит тебе на пиво?
   - Ладно, - Герт хохотнул, - из своего кармана добавлю. Пошли, что ли,
чего ломаешься, как житный пряник.
   - Почему "житный"? - Я  уже  догоняла  Герта,  который  направился  с
платформы вниз, к стоящей на дороге новенькой "десятке".
   - Не знаю, у меня батя всегда так говорил.
   В машине пахло новой  кожей,  но  еще  больше  табаком,  перегаром  и
каким-то жутким синтетическим средством. Странно, запах пропитывал  все,
но, похоже, не мой друг был его источником.
   - Герт, - взмолилась я, - давай откроем окна.
   - А что такое? - поинтересовался он, устраиваясь на сиденье и включая
зажигание.
   - Запах просто убойный, - призналась я.
   - А, вот ты о чем. Это я Лопеса домой подвозил. Ну он,  понимаешь,  в
зюзю. И чтобы жена ничего не заметила, он себе на башку вылил полфлакона
одеколона.
   - Жуть просто, - я поежилась. - Ты думаешь, что  жена  у  него  такая
наивная и ничего не поймет?
   - Поймет не поймет, а до утра точно трогать его не будет.
   - Ладно, а где он такую мерзость взял?
   - Да в ларьке каком-то купил по дороге.
   - Слушай, если он был в зюзю, то, может, это вовсе и не  одеколон,  а
какое-нибудь средство  против  тараканов  или  мышей?  Больно  уж  запах
того... специфический.
   Герт заржал так, что машина успела два раза вильнуть, пока  он  снова
не выправил руль.
   - Ну ты, подруга, даешь, - только и мог выговорить он. -  Хотя,  хрен
его знает, может, так оно и есть, Лопес чего только не отчудит.
   За таким веселым разговором мы подъехали к  бару  "Амальгама".  Здесь
мне и предстояло пообщаться с Гертом.
 
Глава 4 
 
   Бар "Амальгама" был  когда-то  просто  жуткой  дырой,  где  процветал
подпольный карточный бизнес, собирались вышедшие в тираж  проститутки  и
спившиеся музыканты. В начале девяностых этот зловонный полуподвал  стал
прибежищем для наркоманов,  которые  здесь  дешево  могли  купить  любое
зелье.  Количество  загнувшихся  от  вейвла  (передозировки),  а   также
количество рубилыциков (резавших себе вены) и  мотальщиков  (вешавшихся)
превысило все мыслимые и немыслимые нормы на территории  вышеупомянутого
заведения, так что даже неповоротливое и толстозадое  начальство  района
зашевелилось и повелело именным указом "злокачественную опухоль на  теле
нашего  района  удалить".  В  результате  "Амальгаму"  закрыли,   причем
капитально и надолго, пока в девяносто шестом не объявился ушлый  мен  и
не вложил в полуподвальчик некоторый капитал. В итоге получился довольно
приличный бар, где можно было культурно посидеть, выпить  чего-нибудь  и
послушать молодые команды, которые хозяин охотно  пускал  поиграть.  Так
что "Амальгама" ничем не напоминала теперь мрачное местечко прошлых лет,
которым окрестные домохозяйки пугали своих малолетних сорванцов.
   В зале было тесновато и  довольно  шумно.  На  сцене  терзали  гитары
совсем молодые ребята, вряд ли достигшие призывного возраста. Не  скажу,
что звук, который они извлекали из  инструментов,  сильно  отличался  от
скрежета паровозных  колес,  но  публика  была  довольна.  Как  правило,
молодые команды именно так и скрежещут,  пищат,  воют,  пилят,  пока  не
обретут через пять-десять лет более или менее сносное звучание,  если  к
тому времени благополучно не отойдут от музыки и не найдут себе какое-то
другое занятие.
   Так поступил когда-то и мой старший брат Мишка, начинавший когда-то с
Гертом, а теперь проживающий в Штатах и владеющий небольшим магазинчиком
"Все необходимое для вашего дома". Мишка к своим сорока  годам  выглядел
вполне  респектабельным  господинчиком,  лощеным  и  самодовольным.   Он
напрочь забыл пьяные тусовки  своей  молодости  с  огромным  количеством
дешевого алкоголя и анаши. Музыка его теперь трогала мало,  на  концерты
он выбирался только  по  настоянию  своей  дражайшей  супруги.  Как  там
говорил Ницше: "Каждому свое"?
   Герт музыке, правда, не изменил. Дважды чуть не загнулся (wavle), еле
откачали, чуть не спился, но чудом удержался, чуть не ушел в  монастырь,
но вовремя  одумался.  Как-то  переболел  всем  этим,  и  теперь  группа
"Серебряный  век"  была  нарасхват.  Выпустив   в   начале   года   диск
"Двадцатилетие", она постоянно путешествовала по городам и  весям  нашей
страны, выбираясь также и за границу.
   Мы сидели за столиком, и я разглядывала  Герта.  Волосы  его,  слегка
тронутые сединой, были зачесаны назад и собраны в  небольшой  пучок.  На
щеках - двухдневная щетина, что его совсем не портит, но  на  подбородке
оставлен островок, здорово напоминающий козлиную бородку.  Не  знаю  уж,
какому стилисту пришла в голову столь светлая  идея,  но  все  почему-то
бросились отпускать такие вот козлиные бородки,  решив,  что  это  жутко
модно и сексуально.
   Даже почитаемый и любимый мною БГ не  избежа