е  слишком  популярной
газетке?
   - А хотите, я вам скажу, что имеет  для  меня  значение?  Что  вообще
имеет для меня значение в жизни?
   - Скажите, сделайте милость. - Спать мне уже расхотелось,  я  уселась
поудобнее, достала новую сигарету  и  приготовилась  слушать  откровения
самой популярной модели дома "North Wind".
   - Самое важное - это не быть в  жизни  неприметной  личностью.  Такой
неприметной, что проходящие мимо не обращают на тебя никакого  внимания.
Но если они оборачиваются тебе вслед... Если каждый смотрит  на  тебя  с
вожделением и ты занимаешь место в его  сексуальных  фантазиях...  Разве
неважно то, что огромное количество людей начинает  тебе  завидовать,  и
предметом их зависти может стать что угодно. Твой дом, твоя машина, твоя
одежда, драгоценности. Они могут завидовать твоим встречам с популярными
людьми, которые происходят у всех на  глазах,  или  встречам  тайным,  с
любовниками.  А  потом  в  своих  жалких  квартирах  со  своими  жалкими
супругами обсуждают такую недоступную звездную жизнь.  Вы  думаете,  что
своими бульварными газетенками, своими скандалами,  которые  раздуваете,
вы смешиваете нас с грязью? Ничего подобного! Вы только  добавляете  нам
популярности! Вы вызываете еще больше зависти у никчемного и  тупоумного
обывателя.
   - Занятно, - произнесла я. - И вы так уверены,  что  все  до  единого
завидуют вашей жизни?
   - Завидуют все, - убежденно произнесла модель, - но одни  способны  в
этом признаться, другие же готовы утопить таких, как я, в помойной  яме,
но никогда не признаются.
   - Полагаю, что вы все же ошибаетесь, - произнесла я.  -  Мне  незачем
лукавить, я не привыкла это делать. Но я не  завидую  вашей  жизни.  Она
просто не для меня. Я могла бы  завидовать  своим  коллегам-журналистам,
когда им удается сделать хорошую статью,  могла  бы  позавидовать  своей
подруге, которая достала какую-то невероятную  шмотку.  Но  вам-то...  С
какой стати мне завидовать вам,  если  у  нас  совершенно  разные  сферы
жизни, разный круг общения, и нужен какой-то невероятный  случай,  чтобы
наши дороги пересеклись.
   -  Как  на  выставке,  например.  -  Теперь  в  ее  голосе  слышалось
торжество. - Вы складно умеете говорить, Леда. Леда,  черт  возьми!  Это
ведь тоже не ваше имя, вы сами его себе придумали.  Не  верю,  что  ваши
родители были полными идиотами и назвали вас так.
   - А вот в этом вы не правы. Сама встречала Елисея, Наину и Германа  и
даже училась с одной Ярославной. Уж очень ее родители  любили  "Слово  о
полку Игореве". А другие были фанатами Пушкина, если так можно  сказать.
Так что ничего странного. Да забудьте вы мое имя, не берите в голову. Не
в имени ведь дело.
   - Нет, не в имени.  Но  вы,  когда  называете  свое,  всегда  слышите
удивленные возгласы и думаете о своей значительности.  Конечно  же,  это
гораздо лучше, чем Таня, Вера или Маша.
   - Или Дина, - дополнила я. - Разумеется, это гораздо лучше.
   - Я Диана, - высокомерно напомнила модель, - но вам только и остается
бравировать своим редким именем, а я могу  что-то  получше.  Помните,  я
упомянула про выставку, где мы однажды  случайно  встретились?  На  этой
выставке я увидела вазу, которая мне  очень  понравилась.  Но  художник,
видно, тоже возомнил о себе черт  знает  что.  Он  мне  отказал,  причем
сделал это прилюдно, стараясь как  можно  сильнее  унизить  меня.  И  вы
полагаете, что ему это удалось, а я молча проглотила обиду?
   - Я полагаю, - спокойный тон давался мне с большим трудом, - что  под
давлением  банкира  Ивлева,  который  был  вашим  любовником,   выставку
Карчинского закрыли.
   - Правильно полагаете, - засмеялась модель. - Только это еще не  все.
Я не выношу, когда что-то происходит не по-моему. Это  доводит  меня  до
бешенства. Если я хочу что-то получить, то я все равно получу это. Любым
способом, заметьте.
   - Как это понимать - "любым"?
   - А вот так и понимайте. - Она снова смеялась. - Художник думал,  что
он один такой умный. Прикинулся бедной овечкой, выставку  закрыли,  вазу
украли... Бедный и несчастный, впору доставать носовые платки и  пускать
по кругу шляпу для сбора пожертвований.
   - Вы полагаете, что вазу не украли?
   - Что я полагаю, вас совершенно не  касается.  -  Голос  модели  стал
насмешливым. - Но  ваза  могла  находиться  где  угодно,  а  теперь  она
находится у меня.
   - Как у вас? - теперь я растерялась.
   - А вот так. Не знаю, художник ли это хотел загладить свою вину,  или
у меня появился тайный обожатель, но  вазу  я  получила.  И  теперь  она
здесь, сейчас прямо передо мной. Она моя, и я могу делать с ней все, что
угодно. Поставить на стол, чтобы любоваться ею каждый день, или убрать в
шкаф, чтобы она пылилась там среди  ненужных  вещей,  разбить,  наконец,
если она мне надоест. Вот так и получается, что одни всю жизнь мучаются,
терзаются в бесплодных  усилиях,  а  другие  получают  все,  что  только
пожелают. Это и есть самое  главное  в  жизни  -  иметь  все,  что  тебе
захочется.
   - А вы не боитесь, Диана, что я сообщу художнику о пропаже?  Ведь  он
действительно волнуется из-за того, что вазу украли. У него из-за  этого
крупные неприятности.
   - А мне совершенно плевать на неприятности других, - сказала Диана. -
Меня это не касается. Только ведь вы, Леда, ничего  ему  не  скажете.  И
даже не думайте мне возражать.
   Я привыкла получать все, что захочу, и не собираюсь  никому  отдавать
то, что мне принадлежит. Я лучше разобью эту вазу, но к художнику она не
вернется. Вы поняли? А если захотите полюбоваться ею, то  приезжайте  ко
мне в гости.
   - Боюсь, что не смогу принять ваше предложение.
   - Напрасно. - Она засмеялась. - У меня большая и удобная  постель,  в
ней хватит места для двоих. Мы могли бы поделиться секретами, а заодно и
поближе узнать друг друга.
   - Вы не в моем вкусе, - ответила я и повесила трубку.
   Интересно, что эта маленькая дрянь себе  воображает?  А  ведь  Ирочка
Кривцова меня предупреждала. Если модель не может очаровать человека, то
старается  вывести  его  из  себя.  Именно  это  она  сейчас  с  успехом
продемонстрировала. Но ваза...
   Ваза мэбен. Солгала она про нее или нет? Остается  только  гадать.  Я
могла бы сказать Карчинскому, что ваза не пропала и находится  у  Дианы.
Но вдруг это только ее шутка? Она, скажем,  хотела  меня  разыграть  или
позлить. А художнику можно намекнуть о местонахождении вазы.  Позвонить,
но не называть себя. И даже голос постараться изменить. Сказать и  сразу
повесить трубку. Нет, наверное, это все-таки розыгрыш. Не может это быть
правдой.
   Ну откуда, скажите на милость, взялся тайный поклонник, который знает
о том, что модели очень понравилась ваза? Выходит, он украл ее и  сделал
это для того, чтобы порадовать  нордвиндскую  диву.  Бред  какой-то.  Не
может быть. А если все-таки может?  И  поклонник  прекрасного  у  нас  в
наличии имеется. Художник или искусствовед Иванов.  Они  ведь  о  чем-то
спорили на кладбище, да еще как! Может,  выясняли  отношения,  а  может,
спорили насчет вазы.
   Все. Хватит с меня. И этих тайн, и этих загадок. Пусть  модель  с  ее
вазой хоть провалится, а я иду спать. Нет, все-таки нужно было отключить
телефон. Глядишь, перестала бы ломать голову на  сон  грядущий.  Кстати,
сколько уже времени? Так, почти час ночи. А Герт, между прочим, так и не
собирается появляться Поздно - это вообще во сколько? В два, три или под
утро? Ладно, утром и разберемся, а пока спать, спать, спать...  И  лучше
бы совсем ни о чем не думать.

***

   Как ни странно,  но  ночной  разговор  никак  не  отразился  на  моем
самочувствии,  и  проснулась  я  за  пять  минут  до  звонка  будильника
отдохнувшей, бодрой, полной сил для новых свершений.  В  самом  радужном
настроении я потопала в ванную, чтобы привести себя в порядок.
   Энтузиазм мой несколько померк при  взгляде  на  физиономию,  которая
вчера пострадала  от  руки  художника.  Но,  присмотревшись  получше,  я
решила, что все не так страшно и искусный макияж сделает свое дело.
   Два часа ушло на то, чтобы привести себя в  благопристойный  вид,  но
плодами своего труда я осталась весьма довольна. Это снова улучшило  мое
настроение. Так. Теперь на повестке дня Герт. Если он опять заявит  мне,
что у него были какие-то дела, он вообще  больше  не  переступит  порога
моего дома, пусть даже и не надеется. А вторым  вопросом  у  меня  стоял
Карчинский. Как угодно, но ему все-таки надо позвонить. По крайней мере,
после этого моя совесть будет чиста.
   Но, видно, в этот день  моей  совести  предстояли  долгие  испытания,
потому что Карчинский к телефону не подходил. Делать было  нечего,  и  с
тяжким вздохом я покинула квартиру.  Предстояло  нанести  ему  еще  один
визит. Если на этот раз он спустит меня с лестницы, то  будет  вообще-то
совершенно прав. В самом деле, разве мне одного раза  не  достаточно?  А
ведь теперь он вообще распишет меня под хохлому. Что  же  делать?  Нужно
срочно что-то придумать. Вот если бы я была не одна, то  он  воздержался
бы и от таких разговоров, и от рукоприкладства. Если бы...
   Размечталась я однако. А что? Отлично бы получилось. Рядом  со  мной,
скажем, Лилька или Ирочка Кривцова. Да, неплохо. А еще лучше,  если  моя
замечательная маман. В этом случае досталось бы совсем не мне, а  самому
художнику.
   А на худой конец, сошел бы Яша Лембаум или даже Семен Гузько. Бр-р! Я
представила себе эскорт в виде  Семена,  и  меня  снова  передернуло.  А
может, все-таки обойдусь собственными силами? Но как бы  мне  сейчас  не
помешало присутствие Герта. Вот что было бы по-настоящему  замечательно.
Но мой дружок, как на грех, словно в воду канул. Ни  вчера,  ни  сегодня
утром не объявился. Впору в розыск подавать.
   А мастерская, вот она. Совсем рядышком. И холодок какой-то  противный
в животе. Решиться мне все-таки идти туда или остаться  на  месте?  Быть
или не быть? То be or not to be? Ну не убьет же он меня в самом деле?  А
идти все равно не хочется. Кто бы мог подумать, что этот  вальяжный  тип
может  стать  совершенно  бешеным?  Никогда  не  знаешь,  чего  от  этих
художников ожидать. Музыканты, они все-таки попроще. Пусть грубее, пусть
у них тоже заморочек хватает, но не таких же.
   И зачем я только связалась с  этим  Карчинским?  Правильно  мне  Герт
говорил, нечего было мне к нему соваться. Сдурела, не иначе. Так, может,
действительно плюнуть на все и уехать подобру-поздорову, пока ничего  не
случилось? Хорошее намерение. Ну почему я всегда поступаю наоборот?
   Я  задавала  себе  вопросы,  на  которые  не  было  ответов,  а  сама
потихоньку брела к мастерской. Ступеньки, еще подняться на один  пролет.
Почему именно в такие моменты  начинаешь  обращать  внимание  на  всякие
мелочи? На окурок, например, который валяется у самой стеночки. А окурок
от сигареты "More". Илюша Пошехонцев любитель таких. Илюша! Меня  словно
током пронзило. Что-то я  не  припомню,  чтобы  Карчинский  курил  такие
сигареты. А вот Илюша жить без них не может.
   Нет, так нельзя!  Ну  полный  же  бред!  Почему  я  стараюсь  за  уши
притянуть разные факты? Совсем не стоит этого делать.  Да  мало  ли  кто
приходил к художнику. И с чего я взяла, что это обязательно наш главный?
Что, в Питере он один курит такие сигареты? Ничего подобного! Уж пижонов
у нас хватает! Так что нечего сразу делать разные  умозаключения,  нужно
собраться  для  разговора  с  Карчинским.  И  держать  себя  как   можно
официальное. И сразу  поставить  его  на  место,  чтобы  даже  мысли  не
возникло руки распускать. Жаль все-таки, что Герта со мной нет.
   Впрочем, художника тоже не  оказалось  на  месте.  В  этом  я  смогла
убедиться уже через пару минут. Оставалось подумать о том,  что  я  буду
делать дальше. Похоже, что сейчас я действительно плюну на  него  и  все
его дела и вернусь домой.
   А Герт как сквозь землю провалился. Меня это удивило. Я  позвонила  к
нему на квартиру, но никто  не  ответил,  позвонила  в  студию,  но  там
ответили, что Гертинцев не появлялся уже несколько дней. Час от часу  не
легче. Я попыталась вспомнить телефон кого-нибудь из  его  знакомых,  но
вспомнила только номер Мирзы.
   На мое счастье, он оказался дома, но тоже заявил, что "этого  мудилу"
уже неделю в глаза не видел, а они, то  есть  вся  группа,  "как  ишаки,
пашут в студии, и если Герт появится,  то  они  ему  здоровенный  пистон
вставят". Я посочувствовала Мирзе, сказала, что  волнуюсь,  и  попросила
напомнить некоторые телефоны. Мирза отнесся ко мне с пониманием, сказал:
"минутку", провалился куда-то на все пять, но потом снова  прорезался  и
принялся диктовать мне телефоны и адреса вперемежку  с  комментариями  и
пояснениями.
   Я торопливо записывала, затем поблагодарила  Валентина  за  помощь  и
отключилась. Предстояли долгие  и  нудные  поиски.  Я  потратила  немало
времени и совершенно выдохлась. Герт пропал, и пропал основательно.  Как
же меня достали его чертовы дела! Куда, спрашивается, он мог деться?  Не
знаю, как меня осенило, но я решила заехать в корейский ресторан,  чтобы
расспросить Ли. Если он  где-то  и  отсиживается  или  отлеживается,  то
только там.
   Я решительно спустилась вниз и села в машину. Ли я найду, где  бы  он
ни прятался. И Герта, кстати, тоже. Мысли о Карчинском как-то сами собой
выветрились у меня из головы.

Глава 25

   Похоже, что я зря надеялась на одноклассника  моего  дружка.  Его  на
месте не оказалось.
   Я бессильно сжала кулаки. Найти Ли нужно обязательно. Он  ведь  может
обретаться и в бане, как в прошлый раз, но вот одна, без Герта, я  пойти
туда ни за что не решусь. Но Юрка появился сам,  вынырнув  откуда-то  из
боковой двери. Я замахала ему рукой.  Он  нехотя  подошел,  стараясь  не
смотреть на меня.
   - Я ищу Герта, - сразу заявила я. - Где он?
   -  Не  знаю,  -  ответил  кореец.  -  Он  мне  не  докладывает,  куда
отправляется.
   - Вы не понимаете, - сказала я, - он оставил мне записку, что  придет
поздно, но не пришел. Я звонила уже всем знакомым, но  никто  не  знает,
куда он подевался. Я очень беспокоюсь за него.
   - Я тоже, - вырвалось у Ли, но он тут же прикусил язык. - Поймите,  я
ведь на самом деле не знаю, где он. А если бы знал, то сейчас  бы  здесь
не сидел. Я предупреждал его, чтобы он не лез в то, что его не касается,
но он упрямый, как черт. Да не переживайте  вы  так,  ничего  страшного.
Найдется Герт, ничего с ним не случится.
   Но голос у него был тревожный. Он успокаивал меня, а сам старался  не
проговориться. Я так и не смогла ничего толком из него вытянуть.  Но  не
нравилось мне все это чрезвычайно.
   Из корейского ресторана  мне  пришлось  уйти  несолоно  хлебавши.  Ли
определенно что-то знал.  Знал  и  скрывал.  Возможно,  и  про  то,  где
находится Герт. А раз так, то мне  ничего  не  остается,  как  вернуться
домой и ждать. Да, хорошо сказать - ждать... Особым терпением я  никогда
не  отличалась,  а  бессмысленное  ожидание  способно  довести  меня  до
бешенства. Но, похоже, делать нечего...
   Я остановилась на перекрестке, пережидая красный. Уже почти стемнело.
В это время года темнеет рано. Опять заморосил дождь, а  сзади  раздался
нетерпеливый сигнал. Я нажала  на  газ  и  проехала  перекресток,  затем
подумала немного, свернула в боковую улочку и затормозила.
   Еще там, возле светофора, меня посетила одна мысль.
   Возможно, я зря напрягала корейца. Про Герта ведь можно узнать  и  не
только от него. Это личность известная, поэтому стоит поспрашивать о нем
в разных клубах. Идея показалась мне не такой уж глупой, тем более что я
находилась совсем недалеко от памятного  злачного  местечка,  а  точнее,
"Амальгамы". Если и начинать розыски Герта, то именно оттуда. По крайней
мере, я ничего не теряю. И, отбросив последние  сомнения,  я  поехала  в
"Амальгаму".
   Не скажу, что я очень уж боялась разных приставаний,  у  меня  всегда
найдется что  сказать.  И,  как  правило,  навязчивые  личности  тут  же
испарялись. Поэтому, не думая ни о чем плохом, я вошла в "Амальгаму".
   Все  как  обычно.  На  сценическом  пятачке  уже  топтались  какие-то
длинноволосики,  настраивая  свои  инструменты,  публика   дегустировала
алкогольные напитки,  негромко  переговариваясь.  В  баре  редко  бывало
особенно шумно, а сейчас было еще и  достаточно  рано.  Основной  наплыв
посетителей начнется часика через два.
   Я уселась за столик, раздумывая о том,  взять  ли  легкого  вина  или
ограничиться минералкой. Но появившийся официант разрешил мои  сомнения.
С понимающей улыбкой он осведомился, не жду ли я кого, а затем предложил
попробовать легкое белое - "Санобу" молдавского разлива. Я всегда  очень
скептически отношусь к белым винам, они напоминают мне кислую газировку,
но официант оказался на высоте, и вино  мне  понравилось.  Я  потихоньку
прихлебывала его, разглядывая публику.
   А молодежи, кстати сказать, не так уж и много.  В  основном  мужчины,
которым далеко за сорок-пятьдесят. И не по  одному,  а  парами-тройками.
Спокойно  о  чем-то  разговаривают,  на  вид  они   явно   не   рабочего
происхождения. Скорее бизнесмены средней руки.  И  ни  одного  знакомого
лица. А ведь в "Амальгаму" раньше часто наведывалась  рокерская  братия,
но сейчас словно вымерли все, ни одной знакомой рожи.
   Нет, постой. Вот этого человека я знаю.  К  приятелям  его  никак  не
отнесешь, и заговорить с ним я бы не рискнула. А Старый рокер ни на кого
не обращает внимания. У него такой взгляд, словно он где-то далеко...
   Как же они все надоели ему. Надоели до смертной тоски, от которой нет
никакого избавления. Как ему надоело смотреть на эти бессмысленные лица,
на эти пыжащиеся человеческие особи, которые ничего не могут после  себя
оставить, кроме огромной кучи дерьма.  И  каждый  мнит  себя  кем-то,  и
каждый думает, что он такой значимый, словно пуп Земли, а вся  Вселенная
вертится вокруг него и его желаний. И рвутся,  рвутся,  как  оглашенные,
кто к богатству,  кто  к  власти,  кто  к  славе.  Один  умник,  философ
какой-то, заявил даже, что это желание и отличает человека от животного.
Мудак... Знал бы он на самом деле, что отличает человека от животного.
   А как похожи все эти мерзкие хари на  звериные  морды.  И  не  просто
звериные, а каких-то омерзительных насекомых. Раньше его тошнило,  когда
он только думал об этом, но  теперь  ничего  -  привык.  Привык,  но  не
смирился. Как же хотелось давить, крошить, уничтожать всех  этих  жуков,
тараканов, слепней. С каким наслаждением он избавлял бы  землю  от  этой
ползучей нечисти.
   И у них еще хватает наглости  себя  кем-то  мнить.  С  их  уродливыми
лицами, безобразными фигурами, нелепыми конечностями. В своей  жизни  он
ненавидел только одну вещь - зеркала. Они были  ему  отвратительны,  так
как всегда лгали.
   Но у них был еще один порок - они отражали  этих  мерзких  насекомых,
заставляя тех поверить, что выглядят они просто отлично. Если бы он стал
всемогущим, то уничтожил бы зеркала  во  всем  мире.  В  нем  вспыхивает
радость только  тогда,  когда  он  видит  осыпающиеся  осколки.  Но  уже
много-много дней душа его не знала радости.
   А люди? Люди сами стали зеркалами. Они  ходят  и  отражаются  друг  в
друге. А потом еще имеют наглость удивляться: "Почему вокруг  так  много
уродов?"  Ему  иногда  до  смертной  тоски  хотелось  взять   что-нибудь
потяжелее и стукнуть по самодовольной роже  какого-нибудь  господинчика,
чтобы увидеть, как голова его треснет, а лицо осыплют осколки.  И  тогда
вспыхнет  радость,  вспыхнет  и  заполнит  всю  его  душу,  которой  уже
невыносимо смотреть на  уродство  мира  и  так  хочется  обрести  что-то
прекрасное.
   Обрести, чтобы обращаться к нему в минуты душевной  муки,  когда  ее,
душу, наполняет темень. О, эта  темень  страшна,  она  не  имеет  ничего
общего с  обычной  бессолнечной  темнотой.  В  темноте  бывает  какой-то
просвет, а эта пожирает все, надвигается и затопляет разум. И прихо