освещенной  площадке  возле  дома,  когда  услышал,  что
собачий  лай  стих.  Замерев,  он  навострил  уши   и   минуты   полторы
прислушивался. Ни звука, разве что шелест крылышек порхающего  мотылька.
Удэ поднес к губам рацию, но никто не ответил на его вызов.
 
*** 
 
   Удэ велел всем перебраться в дом (не считая толстяка Итимады, их было
пятеро) и вооружиться карабинами М-16. Вэйлеа Чарли был уже при  оружии.
Удэ приказал не убивать, а только ранить, причем никто из них не знал, в
кого им придется стрелять.
   Удэ позвал Вэйлеа Чарли и толстяка Итимаду с собой в гостиную.
   - Чего они хотят? - спросил Вэйлеа Чарли.
   - Заткнись, - ответил Удэ. -  Твое  дело  -  следить,  чтобы  Итимада
оставался на месте и подальше от оружия.
   Удэ  проверял  патроны,  когда  вылетело  окно  и  на  членов  якудзы
посыпался град осколков. Охранники открыли пальбу из своих М-16, и  пули
буквально разорвали в клочья тот предмет, который разбил стекло.
 
*** 
 
   Выпустив стрелу, Майкл отбросил складной охотничий арбалет и  побежал
к восточному крылу дома. Распахнув окно спальни, он забрался внутрь.
   Майкл надеялся, что виниловый надувной манекен, который он привязал к
стреле, отвлечет внимание охранников, и он получит немного времени.
   В спальне пусто. Майкл  обнаружил  катану,  осторожно  открыл  дверь.
Воняло порохом. В темноте слышались выстрелы. Может, гангстеры поубивают
друг друга, подумал он.
   Повернул по коридору налево. Дальше - покои толстяка  Итимады.  Держа
перед собой меч, Майкл ворвался  в  комнату,  бегом  пересек  спальню  и
смежную с ней ванную. Никого.
   Чтобы узнать, кто где находится, ему обязательно нужно было прочесать
дом.
   Еще одна ванная, тоже пустая.
   Теперь он дошел до развилки. Налево был  кабинет,  направо  -  кухня,
прямо перед ним находилась гостиная. Разумеется, первым делом нужно было
осмотреть кухню. В ней не было больших окон, которые трудно оборонять.
   Он прислонился к одной из створок двери, поднял меч и  приставил  его
острие к другой створке. Затем резким толчком открыл дверь.
   В комнате два человека, один из них тут же выстрелил.
   Но Майкл колесом вкатился в комнату. Размахивая мечом, встал на ноги.
Разрубил одного из охранников, второй обернулся на крик первого.
   Майкл дважды рубанул мечом, и второй охранник свалился.
   Опять бегом по коридору. Вторая  дверь  из  кухни  вела  в  столовую,
оттуда слышалась стрельба. В столовой - еще  один  сторож.  Когда  дверь
распахнулась, он все еще продолжал стрелять.
   Майкл свалил его одним могучим ударом. Стрельба  продолжалась.  Майкл
отступил в коридор, бандиты двинулись за ним.
   Услышав, что они приближаются, он  побежал  в  коридор,  сделал  пять
шагов в сторону кухни, опустил руку  в  карман,  достал  зажигалку  и  с
полдюжины шутих с длинными запалами.
   А сам направился в другую сторону, в кабинет толстяка Итимады.
 
*** 
 
   Когда Удэ увидел изрешеченные пулями остатки винилового манекена,  он
послал двух человек в кухню, а еще одного - в  противоположную  комнату,
где начинался в столовую коридор. Остальных он оставил на своих постах.
   Однако  через  несколько  минут  ему   пришлось   изменить   тактику.
Во-первых, трое его людей  выведены  из  строя.  Во-вторых,  все  успели
мельком разглядеть одного из нападавших.
   Удэ немедленно послал оставшихся охранников вперед по  коридору.  Сам
он последовал за ними на некотором расстоянии. Это была не  трусость,  а
осторожность.
   Он чуть не оглох от  выстрелов.  Ему  хорошо  было  видно,  как  трое
охранников спокойно идут по коридору. Но когда они дошли до ответвления,
что-то случилось. Они бросились в кухню. Что они задумали? Удэ  окликнул
их, но его не услышали. Потом в  коридоре  промелькнула  тень.  Блеснула
вороненая сталь. Катана! Молниеносный нырок вперед и вниз.
   Майкл Досс, понял Удэ. Он потерял  несколько  драгоценных  мгновений,
оценивая положение, потом отступил назад по коридору. Он почуял  западню
и не имел ни малейшего намерения угодить в нее.
   Удэ вернулся, но уже  с  Вэйлеа  Чарли.  Мощным  толчком  послал  его
вперед.
   Прямо на что-то острое, блестящее и,  казалось,  бесконечно  длинное.
Лезвие пронзило Вэйлеа  Чарли  насквозь.  Он  закричал  от  боли,  потом
нахлынуло спасительное беспамятство, и он упал.
   Майкл высвободил меч и пошел  назад  по  коридору.  Пинком  распахнул
дверь и оказался в последней комнате, в кабинете. Там стоял резной  стол
и огромное кресло. Из открытого окна открывался вид  на  залитый  светом
участок. Листья банановых деревьев отбрасывали на стены свои тени.
   Где же толстяк Итимада?
   Майкл повернулся и замер на месте.
   Фигура Удэ занимала весь дверной проем.
   - Положи катану, - велел Удэ, направляя на Майкла  пистолет.  Он  был
готов нажать на курок и не отпускать его до тех пор, пока от  Майкла  не
останутся одни щепки. - Майкл Досс. - Он вошел в комнату. - Это  хорошо.
Для меня. - Удэ засмеялся.
   - Конечно, я тебя убью, - сказал он, не отрывая от Майкла глаз. Майкл
собирался положить катану на пол, но Удэ покачал головой. - Нет. Сунь  в
ящик стола. Рукоятью вперед. Я не хочу, чтобы эта штука была у тебя  под
рукой. - Он кивнул. - Вот так-то лучше.  -  Удэ  ухмыльнулся,  помахивая
пистолетом. Ему понравилось ощущение власти, появлявшееся, когда в руках
был пистолет. - Тебе придется многое мне  рассказать,  прежде  чем  я  с
удовольствием прикончу тебя. - На лице  Удэ  застыла  улыбка.  -  Думаю,
прелюдия будет даже приятнее, чем концовка.
   - Кто ты такой? - спросил Майкл. Удэ недоуменно вздернул брови.
   - Я член Таки-гуми. Ты слышал о моем оябуне,  Масаси  Таки?  Конечно,
слышал. - Держа Майкла на мушке, он достал красный шнурок,  который  дал
ему гаваец. - Узнаешь? Это предназначалось тебе. Твой отец  оставил  это
здесь, на Мауи. А теперь ты расскажешь мне, что все  это  значит  и  где
спрятан документ Катей.
   - О чем ты говоришь? - Майкл ничего не понимал. Удэ покачал головой.
   - Нет, нет. Так дело не пойдет. Вопросы задаю я.
   - Но я правда...
   - Вот этот красный шнурок, - Удэ помахал им  в  воздухе.  -  Что  это
значит?
   Я его уже где-то видел, подумал Майкл. Но где?
   - Вы убили моего отца, - сказал Майкл. - Неужели ты  думаешь,  что  я
тебе что-нибудь скажу?
   - В конце концов скажешь, - ответил Удэ, - можешь не  сомневаться.  -
Он взвел курок.
   - Ты никого не убьешь.
   Удэ резко развернулся.
   В  дверях  стоял  толстяк.  Итимада,  пистолет  казался  в  его  руке
игрушкой.
   Они выстрелили одновременно. Толстяк Итимада грузно  качнулся  назад,
фонтаном брызнула кровь.
   Удэ еще нажимал на курок, а Майкл уже потянулся к катане. Удэ  ударил
его по руке рукояткой пистолета.
   Застонав от боли, Майкл опустился на колени.
   Удэ прищелкнул языком.
   - Нет, - сказал он, - так просто это тебе не удастся.  -  Прежде  чем
отойти на безопасное расстояние, он ударил Майкла  пистолетом  по  лицу.
Засмеялся, увидев, что из носа пошла кровь. - Ты скажешь  мне  все,  что
нужно. - Он взвесил пистолет на ладони. - Теперь у меня  много  времени.
Более чем достаточно. Теперь никто нам не помешает, и никто не  услышит,
как ты будешь кричать от боли. А тебе будет больно,  когда  я  прострелю
тебе ногу. А через час другую. Потом займусь руками.  Подумай  об  этом.
Уйти из жизни без рук, без ног. Обидно ведь, нэ?
   - Пошел ты к черту, - сказал Майкл. Удэ пожал плечами и рассмеялся.
   - Что ж, мне лишняя забава. - Он  нацелил  пистолет  на  правую  ногу
Майкла.
   В комнате возник какой-то звук. Долю  секунды  Удэ  колебался,  потом
начал разворачиваться к окну.
   Майкл не верил собственным глазам. Элиан влезла в окно.  В  ее  руках
была катана, которой она владела  мастерски.  Ударом  меча  она  вышибла
пистолет из рук Удэ, брызнула кровь.
   Элиан сделала второй выпад. Удэ  едва  не  лишился  головы.  Отчаянно
дернувшись, он ударился об угол стола и со стоном выбежал в коридор.
   Майкл  схватил  его  пистолет  и  бросился  вдогонку.  Ему   пришлось
перепрыгнуть через тело толстяка Итимады. Он увидел, что Удэ завернул за
угол, но, когда добежал до входной двери, того и след простыл.
   Его звала Элиан. Майкл  вернулся  в  кабинет.  Элиан  склонилась  над
толстяком, перевернула и, казалось, о чем-то говорила с ним.
   Итимада перевел взгляд с Элиан на  Майкла.  Он  тяжело,  со  свистом,
дышал.
   - Ты сын Филиппа Досса, - с трудом проговорил он. - Это так?
   Майкл опустился на колени рядом с Элиан. Кивнул головой.
   - Да, я - Майкл Досс.
   - Твой отец позвонил мне... в тот день, когда его  убили.  -  Толстяк
закашлялся,  тяжело  вздохнул,  некоторое  время  полежал  с   закрытыми
глазами. - Мы с ним были знакомы... раньше.  Когда  оябуном  был  Ватаро
Таки. До того, как этот сумасшедший Масаси захватил власть.
   Итимада тяжело дышал, на него больно было смотреть.
   - Досс знал, что я все еще верен его старому другу, Ватаро  Таки.  Он
просил меня найти тебя. И спросить, помнишь ли ты синтаи.
   Майкл вспомнил предсмертное стихотворение отца: "Под снегопадом белые
цапли взывают друг к другу как яркий символ синтаи на земле".
   - Что еще он сказал? - спросил Майкл. - Кто его убил?
   - Я... не знаю. - Толстяк Итимада хватал ртом воздух.  Казалось,  его
легкие разучились работать. - Но не Масаси.
   - Тогда кто же? - настаивал Майкл. - Кто еще мог желать его смерти?
   - Найди Удэ. - Взгляд толстяка был устремлен вдаль. -  Удэ  взял  то,
что твой отец хотел тебе передать.
   Майкл склонился еще  ниже.  Каждый  вдох  и  выдох  давался  толстяку
Итимаде  с  трудом.  Такие  звуки  могли  бы  издавать  старинные  часы,
нуждающиеся в починке.
   - Документ Катей, - прошептал он. - Что это такое?
   - Твой отец украл его у Масаси.  -  Похоже,  Итимада  уже  ничего  не
слышал. - Масаси пойдет на все, чтобы его вернуть. Это  он  послал  сюда
Удэ.
   - Кто такой Удэ?
   - Тот, кто меня подстрелил, - сказал толстяк  Итимада.  -  Я  в  него
попал?
   - Он был ранен, - сказал Майкл. Времени  оставалось  совсем  мало.  -
Итимада, что такое документ Катей? Взгляд умирающего опять  переместился
на Элиан.
   - Спроси у нее, - сказал он. - Она знает.
   - Что?
   Толстяк улыбнулся. Он явно видел что-то, доступное лишь  ему  одному.
То, что находится за пределами жизни?
   - Вера, - сказал он, - и долг. Теперь я понял, что значат эти  слова.
Это одно и то же.
   И он испустил дух.
   Майкл закрыл ему глаза. Он почувствовал страшную усталость, казалось,
он мог бы проспать целую  неделю.  Но  оставалось  столько  вопросов,  и
каждый из них требовал ответа.
   Он посмотрел на Элиан. Кто она такая?  Еще  один  вопрос,  ответа  на
который пока нет. Но не сейчас. Сначала нужно выбраться отсюда, залечить
свои раны и выспаться.
   Элиан встала и церемонным жестом подала ему меч.
   Майкл вдруг осознал, что  она  спасла  ему  жизнь,  а  он  так  и  не
поблагодарил ее. Он отер с лица кровь.
   - Как твоя рука?
   - Думаю, так же, как твой нос, - ответила Элиан.
   - Однако меч ты держала крепко.
   Она слабо улыбнулась.
   - Пойдем.
   И они начали свое мучительное путешествие обратно, к цивилизации.
 
ВЕСНА 1947 
Токио 
 
   Все дело было в том, что Лилиан Хэдли Досс  ненавидела  своего  отца.
Она вступила в объединенную службу организации досуга войск только из-за
его постоянных нападок.
   И хотя ей нравилось, что на сцене она  приковывала  к  себе  всеобщее
внимание, каждая минута,  проведенная  вдали  от  дома,  превращалась  в
пытку. Ей не хватало друзей, она  чувствовала,  что  отстала  от  жизни.
Лилиан не знала, что сейчас носят, и в ходу ли  те  жаргонные  словечки,
которыми она пересыпала свою речь. Ей снился один и тот же  кошмар:  она
дома, в кругу своих самых близких друзей, а они все смеются над ней.
   Лилиан ненавидела отца за то, что  он  заставил  ее  приехать  в  эту
презренную страну. Но еще больше - за то, что  он,  по  ее  мнению,  был
повинен в смерти братьев. Именно Сэм Хэдли  воспитал  в  своих  сыновьях
чувство долга перед родиной. Долг! Умереть - в этом заключается их долг?
Где тут хоть капля здравого смысла? Но Лилиан знала, что здравого смысла
на свете больше не осталось. Благодаря войне.
   У нас была такая дружная  семья,  думала  Лилиан.  Она  помнила,  как
весело бывало на Пасху и как все  долгое  лето  она  ждала,  что  братья
приедут из своей военной академии на День Благодарения.
   На Рождество они все вместе украшали елку, прятали под ней подарки  в
красивых обертках, пили приготовленный мамой горячий яичный  коктейль  с
ромом и распевали рождественские гимны.  Что  в  этом  плохого?  Лилиан,
сколько себя помнила, всегда ждала этих праздников. Куда бы  не  занесла
судьба семейство Хэдли, праздничный  ритуал  соблюдался  неукоснительно.
Праздники приносили  уют  в  мир  казарменной  размеренности.  Они  были
событием,  семейным  торжеством.  Спустя  какое-то  время  Лилиан  стала
связывать с ними само понятие "семья".
   Теперь, со смертью братьев,  все  это  прошло.  Все  унесла  с  собой
глупая, дурацкая война. Не стало ни ощущения  надежности,  ни  семейного
уюта, больше некуда было  стремиться.  Остался  лишь  Сэм  Хэдли  с  его
бесконечными невыносимыми обеденными разглагольствованиями о войне.
   - Смерть, - сказал генерал  Хэдли  как-то  за  обедом,  за  несколько
недель до того, как Лилиан встретила Филиппа, - необходимый и в общем-то
полезный побочный продукт  войны.  Что-то  вроде  естественного  отбора.
Выживают сильнейшие. Война - это встряска. На протяжении  истории  войны
вспыхивали и вспыхивают регулярно, и это закономерно. Как Великий  Потоп
в библейские времена, война очищает Землю, дает возможность  начать  все
сызнова.
   Лилиан не выдержала.
   - Нет, ты не прав, - сказала она,  впервые  гневно  повышая  на  отца
голос. - Война отвратительна. Она несет лишь забвение мертвым и отчаяние
живым. Ты говоришь, как наш министр. Вы оба говорите о  незабываемых,  о
страшных вещах, как... как о детской забаве!
   Ее трясло. Она видела, что  родители  ошеломлены.  Должно  быть,  они
задаются вопросом, что же случилось с их маленькой веселой девочкой?
   - Неужели ты не видишь, что наделала твоя война и  твой  естественный
отбор? Она  убила  обоих  твоих  сыновей!  Папа,  если  тебя  послушать,
получается, что Джейсон  и  Билли  не  были  приспособлены  к  жизни,  к
продолжению рода - что еще ты там говорил? Это же идиотизм!
   Для Лилиан Филипп стал спасением, рыцарем без страха и упрека. Святым
Георгием, который если и не убьет ее дракона, то по крайней мере  увезет
ее из драконьего царства. А если он и был солдатом,  как  ее  отец,  это
значило лишь, что они выбрали одну и ту же профессию. Трудно было  найти
двух более  непохожих  друг  на  друга  людей.  Кроме  того,  в  Филиппе
почувствовалась печаль - Лилиан именно почувствовала, а не поняла ее - и
эта печаль притягивает, будто магнит.
   Именно эта печаль могла бы придать смысл  ее  жизни,  если,  конечно,
Лилиан удастся разгадать и устранить ее причину.  Лилиан  уверила  себя,
что нужна Филиппу так же,  как  он  нужен  ей.  Это  не  было  уж  таким
чудовищным заблуждением. Но если брак основан на лжи, он не  может  быть
долговечным  в  любом  возрасте.  Такой  брак  разваливается.  Или  тихо
умирает,   покрываясь   ржавчиной    отчуждения.    Подобно    нерадивым
путешественникам,  предпочитающим  бесцельно  бродить   по   хорошо   им
известной пустыне, а не осваивать  новые  территории,  Филипп  и  Лилиан
поддерживали угасающий огонек своего  брака,  даже  не  подозревая,  что
этому браку чего-то недостает.
   Только вот Филипп нашел Митико.
   И что оставалось делать Лилиан?
 
*** 
 
   Солнечным ветреным днем, через неделю после их первой встречи, Филипп
и Митико сидели в его машине. Он пригласил ее  на  пикник.  Несмотря  на
приближение весны, обедать на открытом  воздухе  все  еще  было  слишком
холодно. Но в протопленной машине - в самый раз.
   Примерно на полпути Митико тронула Филиппа за рукав.
   - Сначала я хочу тебе кое-что сказать, - проговорила она и объяснила,
куда ехать. На улицах было людно, по  центру  города  они  ехали  совсем
медленно.
   Наконец Митико велела Филиппу остановиться.  Они  были  в  Дэйенхофу,
этот район города Филипп практически не знал. Здесь стояли громады  вилл
в традиционном японском стиле. По  обе  стороны  улицы  за  каменными  и
бамбуковыми оградами виднелись тенистые сады, росли древние криптомерии.
   - Где мы? - спросил Филипп,  когда  Митико  вела  его  по  выложенной
камнями дорожке к дому, скрытому  от  посторонних  глаз  густой  листвой
деревьев.
   - Милости прошу, - сказала Митико, снимая обувь при  входе  и  жестом
веля Филиппу сделать то же самое.
   Голые плитки сменились бледно-зелеными циновками  татами.  Исходивший
от них запах свежескошенного сена наполнял  весь  дом.  Позади  остались
массивные деревянные двойные  двери  киоки,  укрепленные  металлическими
полосами.  Толстые,  грубой  выделки  балки  на   потолке   образовывали
запутанный узор. Дом навевал мысли о феодальных временах.  Казалось,  он
перенесся в наши дни прямо из семнадцатого века.
   В  стене  перед  ними  было  несколько  раздвижных  дверей.  Шелковые
центральные панели пестрели  вышитыми  оранжевыми,  золотыми  и  желтыми
фениксами с распростертыми округлыми крыльями.
   Митико опустилась на колени и раздвинула двери. Мановением  руки  она
пригласила Филиппа войти.
   Циновки татами были  обязательной  принадлежностью  парадных  комнат.
Филипп шел через порог на коленях, как того требовал обычай.
   - Добро пожаловать, мистер Досс.
   Увидев сидящего перед ним человека, Филипп отпрянул.
   - Что такое?
   - Вы удивлены, - сказал Дзэн Годо. - Иначе и быть не может, не правда
ли?
   Филипп пытался собраться с мыслями,  сердце  его  колотилось.  "Этого
человека мне приказано ликвидировать", - подумал он.
   Это был худой  мужчина  с  длинным  волчьим  лицом  и  удивительными,
приковывающими к себе глазами. Его темные густые волосы были подстрижены
ежиком. Безупречной формы бородка, в  которой  уже  серебрилась  седина,
придавала ему сходство с морским разбойником.
   - Моя дочь Митико, - сказал Дзэн Годо. - Вы уже знакомы.
   Филипп уставился на Митико.
   - Ты его дочь? - Он не узнавал своего голоса.
   - Я знаю, кто вы, мистер Досс, - сказал Дзэн Годо. - Я знаю, что  это
вы повинны в смерти моих друзей, Арисавы Ямамото и Сигео Накасимы.
   Произнесенные вслух, эти имена произвели эффект разорвавшейся бомбы.
   Митико молчала. Она скромно, как школьница, сложила руки  за  спиной.
Филипп почувствовал, что его предали, обманом завлекли в ловушку.
   - Вы не можете  меня  задерживать,  -  сказал  он,  поднимаясь.  -  Я
сотрудник американского...
   Филипп ощутил шеей какую-то тяжесть и увидел,  что  Митико  держит  в
руках катану, длинный японский меч, острие которого  касается  ничем  не
защищенной кожи.
   - Митико без колебаний пустит его в ход, мистер Досс, -  сказал  Дзэн
Годо. - Она сенсей, мастер кэндзитсу. Вам известно значение этого слова?
   - Да, - сказал Филипп. Он не мог оторвать взгляда от сверкающей стали
клинка, от немигающих глаз Митико. - Кэндзитсу - это искусство  владения
мечом. - Он не сомневался, что Дзэн Годо не  преувеличивал  способностей
Митико.
   - Поверьте, я не желаю вам зла, - продолжал Дзэн Годо. - Но имейте  в
виду, что Митико не раздумывая пустит в ход меч, если мне будет угрожать
хоть малейшая опасность.
   Филипп сел. Ничего другого не оставалось.
   - Вы говорите, что я убил ваших  друзей  и  соратников,  и  при  этом
уверяете, будто не желаете мне зла. И вы хотите, чтобы я этому поверил?
   - Вместо ответа разрешите мне рассказать одну давнюю историю,  потому
что истоки наших познаний лежат в прошлом.
   На Дзэне  Годо  было  парадное  кимоно  из  черного  шелка  с  черным
волнистым  тиснением.  На  груди  были  выш