ия.  Преследователи
каждый раз бывали озадачены и  ни  с  чем  возвращались  восвояси.  Отец
утверждал, что лисы  на  день  забираются  в  сухие  заросли  травы  или
тростника и спят, обернувшись для тепла пушистым хвостом. Но по  берегам
ручья было полно покинутых барсучьих, ондатровых и прочих нор, а  Филипп
каким-то первобытным охотничьим  инстинктом  чуял:  надо  искать  вблизи
места исчезновения следа. Когда он сообразил, что  лисица  скорее  всего
заняла одну из старых нор, его охватил и переполнил восторг озарения.
   Филипп высказал догадку, и в ответ  ему  чудесной  музыкой  прозвучал
отцовский голос: "Она твоя, сынок".
   Следующее воспоминание: он поднимает "ремингтон" и прицеливается.
   И, наконец, самый яркий момент, врезавшийся в память, замороженный во
времени, как хрустальная вода в ручье: лиса впечатывается в стену  норы,
и красная глина, налипает на серебристо-золотой мех.
   Лисица была для него кем-то вроде гангстера - грабителем,  убийцей  и
разрушителем. Или сарацином среди христиан. Выследив и стерев ее с  лица
земли,  Филипп  почувствовал  глубочайшее  удовлетворение.   Он   словно
исправил великое зло.
   На следующий же день после того, как Филипп Досс  предал  земле  тело
своего отца, он продал ферму, а еще через день покинул родной городок на
том самом скором товарном. Он ехал "зайцем" на рабочей площадке  вагона,
мимо проплывали холмы западной Пенсильвании, а  Филипп  вспоминал  рыжую
лисицу. Он и после  постоянно  помнил  о  том,  как  выследил  и  настиг
хищника, и эти воспоминания лишили его покоя и обрекли на  скитания.  Он
переезжал из одного городка  в  другой,  но  нигде  не  обрел  душевного
равновесия. Читая репортажи в разделах судебной хроники, он  все  больше
убеждался в несоответствии возмездия  преступлению.  В  больших  городах
весы правосудия оказались совсем уж кривобокими: судебная  машина  часто
буксовала на  скользкой  и  грязной  почве  политики.  В  Чикаго  Филипп
некоторое время пробовал себя на  поприще  блюстителя  порядка,  но,  не
признавая  никаких  партий  и  авторитетов,  постоянно  конфликтовал   с
окопавшимися в городской полиции политиканами.
   В очередной раз сев на поезд, Досс двинулся на  восток,  в  Нью-Йорк.
Шел уже 1940 год, и в мире громыхала война. Вот тут-то  Филипп  и  нашел
свое призвание: записался в армию. Он получил возможность участвовать  в
исправлении величайшего из зол.
   В период базовой солдатской подготовки  анархическая  натура  Филиппа
доставила ему массу неприятностей. По  счастью,  у  сержанта-инструктора
был наметанный глаз, и Досса перевели  в  спецподразделение,  готовившее
разведчиков для ОСС (оперативной секретной службы). Сержант верно оценил
его качества - Филипп принадлежал к той особой породе людей, для которых
боевая задача  -  прежде  всего.  Он  никогда  не  отказался  бы  от  ее
выполнения ради собственной безопасности и не мучился страхом смерти.  К
тому же Досса будто окружала невидимая аура,  хранившая  не  только  его
самого, но и защищавшая тех, кто находился рядом.
   Начальники в разведшколе ОСС постарались до  конца  выявить  качества
Досса, полностью раскрыть его возможности. Для этого они  прогоняли  его
сквозь  наиболее  суровые  психологические  и  изнурительные  физические
проверки. И чем сложнее было задание,  тем  с  большей  радостью  Филипп
подвергался испытанию.
   Когда же настало время настоящих боевых заданий, к  Доссу  прикрепили
"совместимого" напарника. Под таковым подразумевался человек,  способный
и дружески сблизиться с  Филиппом,  и  сгладить  его  недостатки,  иными
словами, обуздать анархический дух.
   Лейтенант Джоунас Сэммартин  и  Филипп  Досс  продвигались  вслед  за
двузубцем союзнического наступления на Тихом океане. Они не  участвовали
в  боях  в  общепринятом  смысле  слова.  Джоунас  специализировался  по
дешифровке.  Подключившись  к  японским   линиям   связи,   он   получал
необходимую информацию,  а  Филипп  с  тщательно  отобранными  солдатами
совершал ночной рейд во вражеское расположение. Маленький отряд  наносил
максимально возможный ущерб  противнику  и,  не  оставив  ровным  счетом
никаких следов, растворялся в ночи.
   В 1943 году диверсионная группа действовала на Соломоновых  островах,
через год - на Новой Гвинее. Потом, все  чаще  и  чаще  -  на  Марианах,
Иводзиме и Окинаве. Война неумолимо приближалась к Японским островам.
   Набеги, совершаемые диверсантами на  разных  участках  тихоокеанского
театра  военных  действий,  были  настолько  эффективными,  что   высшее
японское командование удостоило отряд  специального  названия  -  ниндзя
сенсо. Боевые ниндзя. И хотя их  операции  не  афишировались,  а  имена,
естественно, не фигурировали  в  списках  представленных  к  наградам  и
чинам, подвиги ниндзя сенсо обросли в  американских  войсках  слухами  и
легендами.
   В марте 1945 года американская авиация забросала Токио зажигательными
бомбами. Пожар уничтожил полгорода. До августа, когда самолет с  женским
именем  "Энола  Гэй"  навсегда  изменил  лицо  мира,  сбросив  бомбу  на
Хиросиму, оставалось шесть месяцев.
   Филипп и Джоунас  сблизились  больше,  чем  просто  боевые  товарищи,
вынужденные полагаться  друг  на  друга.  Они  стали  друзьями.  Джоунас
происходил из старого, прославленного рода  военных.  Его  дед  закончил
карьеру в чине капитана нью-йоркской  полиции.  В  1896  году  городское
полицейское управление возглавлял Тедди Рузвельт, а годом позже оба  они
ушли в отставку. Вместе с общим  другом  Леонардом  Вудом  они  основали
знаменитый клуб Берейторов. Отец Джоунаса во время первой мировой  войны
был в кавалерии и дослужился до чина майора. Погиб он во Франции,  успев
получить четыре награды за боевые заслуги.
   Джоунас достойно продолжил семейную традицию. Волевой  и  начитанный,
он с отличием окончил  Уэст-Пойнт.  Попав  в  ОСС,  поражал  наставников
способностью без видимых усилий решать головоломные оперативные задачи и
был направлен в криптографический отдел.
   - Люди так  часто  умирают  на  наших  глазах,  -  разоткровенничался
Джоунас как-то ночью после пятой рюмки русской водки, - что смерть стала
казаться  чем-то  ненастоящим.  Вот  ведь  парадокс.  -  Они  с   Доссом
перебазировались на Минданао, и  капитан  эсминца,  довольный,  что  ему
попались столь знаменитые пассажиры, выставил лучшую выпивку.
   - Жизнь тоже не настоящая, - сказал Филипп.  -  Должно  быть,  просто
стерлась всякая разница между жизнью и смертью. - Он запомнил,  как  все
трое, закинув головы, хохотали над этой фразой.
   - А я уже, ей-богу, совсем перестал  понимать,  что  такое  жизнь,  -
произнес капитан, снова наполняя рюмки.  -  Месяц  пролетает  как  день,
везде один и тот же океан и совершенно одинаковые  острова  с  япошками.
Все, что от меня требуется, - это убедиться, что мои орудия лупят  туда,
куда  их   наводят,   а   команде   обеспечена   максимально   возможная
безопасность.
   Филипп махнул рукой.
   - Э-э, вам ли жаловаться. Здесь получше, чем там. - И он снова махнул
рукой, показывая за горизонт.
   - Вероятно. Но разве  войну  затеяли  только  ради  уничтожения  себе
подобных?
   - Нет, - ответил Филипп, рассердившись сам не зная на  что.  -  Войну
затеяли, чтобы победить.
   В то утро радиация живьем сожрала Хиросиму.
 
*** 
 
   Профессией Филиппа Досса уже несколько лет была смерть, и  постепенно
он  начал  сознавать,  что  вряд  ли  сможет  стать  столь  же   хорошим
специалистом  в  другом  деле,  если  попробует  сменить  род   занятий.
Организмы  тех  несчастных,  которые  выжили  в  Хиросиме  и   Нагасаки,
разъедала неведомая хворь. Она исподволь, неспешно прибирала к рукам  их
жизни и наконец отнимала совсем. Досса отравила не радиация. Он позволил
своей специфической службе занять слишком большое место в его жизни. Она
стала альфой и омегой, смыслом, но и цепями его  существования.  В  этом
отношении Филипп недалеко  ушел  от  своего  отца,  которого  поработила
цыплячья ферма в западной Пенсильвании.
   Токио ноября 1946 года запорошил ранний снег.  Досс  и  Сэммартин  не
видели снега так давно,  что  позабыли,  как  он  выглядит.  Все  вокруг
сверкало девственной белизной, и на  ее  фоне  резко  выделялись  черные
кимоно жителей. Позже, когда  снег  поблек  и  посерел,  а  люди  начали
выползать  из  землянок,  появились   другие   краски:   сочная   зелень
криптомерий, ярко-красные  воздушные  змеи,  небесно-голубые  фарфоровые
чашки. Но самым ярким и волнующим  токийским  впечатлением  осталось  то
морозное, жутковато-контрастное черно-белое утро.
   Филипп и Джоунас поступили в распоряжение полковника Гарольда Мортена
Силверса.  Месяцем  раньше,  в  октябре,  президент  Трумэн  отправил  в
отставку Уильяма Донована и расформировал его детище - ОСС. Вместо  нее,
с подачи ближайших  советников  вроде  генерала  Сэма  Хэдли,  президент
создал несколько расплывчатую временную  организацию  -  так  называемую
Центральную разведывательную группу. Всю свору ОСС  -  не  пропадать  же
добру, - разумеется, зачислили в штат ЦРГ.  Силверс  -  один  из  важных
чинов ОСС - не стал исключением.
   Он прикрепил к друзьям в качестве проводника молодого  сотрудника  по
имени Эд Портер, прибывшего в Японию  с  первыми  частями  оккупационных
войск. Портер оказался коротышкой  с  цветущей  физиономией  и  отменной
военной  выправкой.  Он  повез  их  в  долгую  экскурсию  по   огромному
сожженному городу.
   Под вечер они приехали в северный токийский  район  Асакуса.  Бледное
равнодушное солнце отражалось в водах извилистой Сумиды. Место, куда они
попали,  производило  странное  и  гнетущее  впечатление.  Несмотря   на
разрушения, груды мусора и другие следы недавней войны, на улицах  Токио
обычно бывала сутолока людей и транспорта, кипела жизнь. Но здесь стояла
мертвая тишина. Трем американцам не повстречалось ни одного пешехода или
рикши, ни одной машины или повозки.
   Портер показал на обугленные руины и воронку.
   - Это все, что осталось от самого большого из  храмов  Асакусы.  -  И
подвел обоих друзей ближе к развалинам, продолжая  рассказ  бесстрастным
тоном профессионального экскурсовода:
   - В марте, во время  бомбардировки  сюда  сбежались  тысячи  японцев.
Триста сверхтяжелых бомбардировщиков залили город сплошным  морем  огня.
Вам приходилось слышать об М-29? На Токио сбросили свыше  семисот  тысяч
этих зажигательных бомб. Они  считались  опытным  образцом  и  содержали
смесь студнеобразного зажигательного состава и нефти. От взрывов и  огня
не было спасения .
   Из руин торчали почерневшие остатки двух колонн.
   - Храм построили в семнадцатом веке, - продолжал Портер. - С тех  пор
он пережил все возможные бедствия и вынес удары стихий, включая  сильные
землетрясения и грандиозный пожар 1923 года. Против М-29 он не устоял.
   В общей сложности в результате той бомбардировки погибло почти двести
тысяч человек. По нашим оценкам, это на шестьдесят, а то и на  семьдесят
тысяч больше, чем умерло и еще умрет после атомного взрыва в Хиросиме.
 
*** 
 
   Японский народ похоронил своих мертвых. Перед ним встала  задача:  не
думать о минувших бедствиях и  страданиях,  отринуть  прошлые  ошибки  и
начать новую жизнь. Построить будущее на пепелище минувшего.
   Перед  генералом  Дугласом   Мак-Артуром   стояла   своя   задача   -
"переориентация"  новой  Японии.  Идея   излагалась   в   сверхсекретном
меморандуме, родившемся на свет непосредственно  в  кабинете  президента
Трумэна, и состояла не только в оказании помощи  японской  экономике,  с
тем чтобы поставить ее на ноги, но и в создании такого положения  вещей,
при котором эти самые ноги не свернут  с  магистрального  "американского
пути". Необходимые меры включали  принятие  новой  конституции,  которая
покончила бы с  японским  милитаризмом,  децентрализацию  правительства,
роспуск  дзайбацу  -  огромных  клановых   промышленных   конгломератов,
обладавших  в  довоенной  Японии  непомерно  большой  властью,  а  также
немедленную чистку как  частного,  так  и  государственного  сектора  от
военных преступников и всех явных и подозреваемых левых элементов.
   Парламент,   контролируемый   Тодзё,   действительно   очистили    от
депутатов-милитаристов. Ходили слухи, будто со  дня  на  день  последует
черед верхушки дзайбацу, но ничего подобного не произошло.
   Однажды утром Сэммартина и Досса вызвал полковник  Силверс.  Встретил
их, как всегда, Дэвид Тернер - его старший адъютант.
   Тернер был приблизительно одного с ними возраста,  высок,  худощав  и
носил очки. На слабый пол его аскетическая внешность  действовала,  судя
по всему, неотразимо: Филипп  частенько  видел  Тернера  в  обществе  то
дамочек из Женского армейского корпуса,  а  то  сотрудниц  администрации
ЦРГ. Японским девочкам, коими изобиловали  шумные  ночные  клубы  Токио,
адъютант, в  отличие  от  большинства  других  американцев,  предпочитал
соотечественниц.
   Они ответили на его приветствие - правда, с прохладцей, ибо ни одному
боевому офицеру не чуждо врожденное презрение к штабным крысам,  которым
недостает мужества проверить себя на полях сражений.
   Тернер впустил их в  храм  одиноких  бдений  полковника  Силверса  и,
закрыв за ними дверь, оставил наедине с  самим  полковником.  Джоунас  и
Филипп уселись на стулья перед его письменным столом, и  Силверс  вручил
им три папки с досье. Досье были шифрованные. Всю войну ОСС работала под
покровом тайны, что и явилось одной из причин ее успешной  деятельности.
Но  оказалось,  что  теперь,  когда  настал  мир,  необходимо  усугубить
таинственность.
   Полковник ввел подчиненных в курс дела.
   - Дзайбацу по-прежнему обладают гигантской властью. В этом нет ничего
удивительного, поскольку ими владеют и управляют самые влиятельные  дома
Японии. В их руках сосредоточена практически вся деловая  жизнь  страны.
По моим  сведениям,  японцы  затратили  уйму  времени  на  фальсификацию
протоколов заседаний, отчетов, проектов и  докладных  записок  последних
лет.  Пока  мы  занимались  наведением  порядка  и   налаживали   работу
оккупационных властей, местная  бюрократия  избавлялась  от  документов,
обличающих самых оголтелых милитаристов. Потрудились они на славу.  А  у
нас, выходит, нет теперь вещественных доказательств против  целого  ряда
промышленников, нажившихся на производстве военного снаряжения, оружия и
боеприпасов.
   Отсюда следует, что трибуналу будет нелегко осудить их, и нет  смысла
сажать заправил дзайбацу на  скамью  подсудимых.  Просмотрев  досье,  вы
узнаете имена и прочие сведения об определенных влиятельных господах  из
этого круга японского общества. Они должны умереть. Мы, как и японцы, не
можем допустить  процветания  военных  преступников  в  новом  обществе,
которое поручил  нам  построить  президент.  Их  неподсудность  роли  не
играет. - Силверс взял со стола трубку и кожаный кисет.
   - Иногда демократический процесс нуждается... хм-м...  в  нешаблонной
помощи. - Он развязал  кисет.  -  По  закону  эти  преступники  подлежат
смертной  казни,  хотя  общество  не  может  избавиться  от  них   путем
общепринятой  открытой  процедуры.   Военный   трибунал   бессилен.   Но
справедливость требует возмездия. - Полковник набил трубку и принялся ее
раскуривать. - Тут-то вы и вступаете в игру. Вы уничтожите  тех,  о  ком
говорится в этих папках, причем  сделать  это  надлежит  так,  чтобы  их
смерть выглядела как несчастный случай.
   Филипп задумался.
   - Могу я  спросить,  почему  все-таки  трибунал  бессилен?  Если  они
военные преступники, их надо обязательно судить при всем народе. А улики
или свидетельства непременно найдутся, стоит только хорошенько поискать.
   - Спросить-то вы можете...  -  Силверс  хмыкнул  и  проводил  глазами
тающие под потолком колечки дыма.
   - Подумай сам, - сказал Филиппу Джоунас. -  Вообрази  хотя  бы  самую
банальную причину: эти люди обладают и связями, и громадным  влиянием  в
правительстве и могут добиться  неблагоприятных  для  нас  решений.  Или
пронюхали о какой-нибудь  нашей  пакости,  собрали  компромат  и  теперь
грозят его обнародовать.
   Филипп бегло пролистал досье. Арисава Ямамото, Сигео Накасима и  Дзэн
Годо. Он поднял глаза.
   - Хотелось бы также знать, на каком  основании  отобраны  именно  эти
мишени? По вашим словам, японские чиновники достигли  вершин  мастерства
на ниве уничтожения улик.
   Полковник  Силверс  невозмутимо   пыхтел   трубкой.   Казалось,   его
необыкновенно занимает паутина трещинок на потолке.
   - Итак, - подвел он черту, - общие указания получены, остальное -  на
ваше усмотрение. - И добавил официальным тоном:
   - Выполняйте приказ.
 
*** 
 
   Своей женитьбой Филипп был обязан ЦРГ: будущую невесту он встретил  в
Токио. Случилось это в конце декабря 1946 года. Они  с  Сэммартином  уже
больше месяца жили в Японии. В тот день после полудня зарядил дождь и до
вечера  по-кошачьи  вылизывал  улицы.  Труппа   Юнайтед   Стейтс   Опера
готовилась  к  рождественскому  представлению  под  открытым  небом  для
американских  солдат.  К  началу  концерта  небо  очистилось,  и  народу
набилось не продохнуть.
   Тогда и произошло первое мимолетное знакомство. Сначала  Досс  увидел
пятно света, а в нем - Лилиан Хэдли с  микрофоном  в  руке,  поющую  под
аккомпанемент оркестра из шестнадцати музыкантов.  Певица  произвела  на
Филиппа неизгладимое впечатление. Голос у нее оказался хоть и  глубоким,
но не слишком выразительным, можно  сказать,  заурядным,  что  никак  не
относилось к ее внешности и артистичности.
   Лилиан обладала даром безраздельно  завладевать  вниманием  зрителей.
Под взглядами двадцати тысяч солдат она держалась так же  свободно,  как
если бы их было  два  десятка.  Она  пела,  прохаживаясь  перед  сценой,
дотрагивалась до чьей-нибудь  руки  или  щеки,  вызывая  полный  восторг
аудитории. К тому же, в ней  чувствовалась  стопроцентная  американка  -
копия миниатюрной соседской девушки из тех, чьи фотографии  печатают  на
журнальных обложках. Короче, она напоминала о доме, и все сразу полюбили
ее.
   Филипп тоже смотрел на нее и думал о том, как давно оторван от родины
- не только от своего дома, города, страны, но и от какого бы то ни было
подобия нормальной жизни. Его сердце затопила мощная волна ностальгии  -
этого особого чувства,  которое  заставляет  эмигранта  лить  слезы  над
стаканом виски и затевать беспричинную драку.
   Концерт окончился, Филипп очнулся и вдруг обнаружил, что направляется
за кулисы. Удостоверение сотрудника ЦРГ пробило изрядную брешь в фаланге
охранников. За сценой он сначала растерялся. Актеры в костюмах  и  гриме
сновали  туда-сюда  среди  футляров  с  инструментами  и  груд   багажа,
уворачиваясь  от  подножек  прожекторных  штативов  и  каверз  змеящихся
кабелей. У Филиппа зарябило в глазах, но тут он заметил Лилиан.
   Она стояла в сердце этой суеты и оставалась вне суеты, сама по  себе.
Целиком поглощенная какими-то раздумьями, она с царственным спокойствием
попивала кофе из бумажного стаканчика и ни на кого не обращала внимания.
Она напоминала  принцессу  выпускного  бала  в  колледже  -  недоступное
совершенство лица  и  тела,  милой  улыбкой  отвечающее  на  раздевающие
взгляды кавалеров.
   Колледжа Досс, конечно, не кончал, он видел  эту  сцену  в  кино.  На
ферме он и не помышлял о поступлении куда-либо. Но даже ферма  не  могла
помешать его самообразованию. Читал  Филипп  запоем,  ненасытно.  Только
книги и сны переносили его в неведомые дали,  позволяли  хоть  на  время
бежать от тоскливой действительности.
   Не очень соображая, Филипп подошел к Лилиан и представился.
   Мисс Хэдли смеялась его  шуткам,  улыбалась  неуклюжим  комплиментам.
Потом и сама  разговорилась  -  поначалу  неуверенно,  затем  все  более
откровенно. Оказалось, она чувствовала себя в Японии  страшно  одинокой,
отрезанной от друзей, от всего родного и близк