протянул толстяку фотографию Майкла Досса. - Ты его видел? Это  сын
Филиппа Досса, Майкл. Он был здесь?
   - Сына здесь не было, - сказал Итимада, подумав  про  себя,  что  сын
очень похож на отца.
   - Нет? Ты уверен? Может быть, Досс передал ему на  хранение  документ
Катей?
   - На островах его не было.
   Удэ злобно рассмеялся. Его темные зрачки неестественно расширились.
   - Может быть, ты уже не справляешься со своими  обязанностями?  -  Он
недобро ухмыльнулся. - Поэтому-то тебя и выслали сюда, не так ли?
   - Ты здесь всего лишь сутки, - сказал толстяк Итимада, -  и  думаешь,
что тебе все известно.
   Но это замечание задело его. Он не  любил,  когда  ему  напоминали  о
причине его отъезда из Японии.
   - Семь лет, - насмешливо произнес Удэ. - Проживи я тут  семь  лет,  я
создал бы такой клан, что ребята в Японии только диву  бы  дались.  Даже
подумал бы о том, чтобы оставить себе такой подарок, как документ Катей.
- Его усмешка превратилась в гримасу. - Но ты настолько глуп,  что  тебе
это даже в голову не пришло, так ведь, Итимада?
   Толстяк промолчал, зная, что Удэ пытается заставить его признать свою
вину.  Если  гавайцы  проговорились,  Масаси  мог   догадаться   о   его
намерениях. Но без улик он ничего  не  сделает.  Сейчас  Итимаду  спасло
умение владеть собой. Чтобы убрать  его  с  этого  поста,  Масаси  нужен
повод. Вот за этим-то Удэ и  приехал:  найти  повод.  Масаси  знал,  что
сделать это будет непросто, вот он и послал Удэ. Если толстяк оскорбится
и нанесет ответный удар, Удэ может совершенно безнаказанно его убить. Ни
один член его островного  клана  и  слова  не  скажет.  Поэтому  толстяк
предпочел сохранять спокойствие.
   - Я не виню тебя за то, что ты обо всем умолчал, - продолжал Удэ, - я
бы и сам так поступил. Видишь ли,  разница  между  нами  в  том,  что  я
постарался бы воспользоваться своим положением изгнанника.  Я  бы  вышел
из-под контроля Токио. Земли здесь много.  Тут  Соединенные  Штаты,  где
ничего о нас не знают. Богатые, девственные места. Собирай себе  урожаи.
Здесь можно сделать себе не только имя, но и огромное состояние.  Да!  -
Лицо Удэ окаменело. - Ты ведь был знаком с Филиппом Доссом, нэ?
   - Мы оба знали Ватаро  Таки.  -  Толстяк  Итимада  призадумался.  Вот
почему Масаси прислал Удэ. Чтобы прижать меня. Масаси  подозревает,  что
Филипп Досс пытался связаться со мной. Надо держать ухо востро.
   Мир вокруг Удэ плавал в море удивительных ярких красок.
   - Мне нужен документ Катей, - сказал Удэ, сосредоточившись. -  Масаси
Таки приказал тебе достать его. Если ты не вручишь его мне, я  посчитаю,
что ты меня обманываешь.
   На это у Итимады уже был готов ответ.
   - Я верен Таки-гуми. Об этом Масаси  может  не  беспокоиться.  А  что
касается поисков документа Катей, то именно этим я сейчас и занимаюсь. С
того самого  момента,  как  был  убит  Филипп  Досс.  Когда  он  сгорел,
документа при нем  не  оказалось.  Я  проверяю  все  те  места,  где  он
останавливался или куда заезжал. - Струйка пота стекала  по  его  виску;
ему до исступления хотелось смахнуть ее. Удэ уставился на  нее  пытливо,
будто энтомолог, изучающий экзотическую бабочку.
   -  Ты?  -  сказал  Удэ,  разглядывая  каплю  пота.  -  Ты  сам   этим
занимаешься?
   - Конечно, - ответил толстяк, гадая,  известно  ли  Удэ  о  гавайцах.
Может, болтовня Удэ - просто уловка? - Такое дело  я  не  могу  поручить
никому другому.
   - О тебе  говорят,  что  сам  ты  и  пальцем  не  пошевелишь.  -  Удэ
запрокинул голову и рассмеялся. - Кстати, я видел твой палец. Он  был  в
бутылке с бурой жидкостью.
   - Гири, - ответил толстяк, пытаясь сохранить спокойствие. - Но  таким
японцам, как ты, это понятие недоступно, нэ?
   Глаза Удэ сверкнули.
   - Мне дано право разобраться с тобой по собственному усмотрению. - Он
ухмыльнулся. - Если в течение сорока  восьми  часов  ты  не  отдашь  мне
документ Катей, ты умрешь, Итимада.
   Толстяк Итимада уставился на него как на сумасшедшего.
   - Я бы посоветовал тебе заняться делом, - Удэ склонил  голову,  будто
прислушивается. - Ты слышишь этот звук? Это истекает время твоей жизни.
   Стиснув зубы, толстяк Итимада в бессильной ярости слушал его безумный
смех.
 
*** 
 
   "А Бас" был залит золотисто-зеленым неоновым светом.
   - Как в аквариуме, - сказал Дзёдзи Таки.
   - У ночи тысяча глаз, - произнес Кодзо, вспомнив  реплику  из  одного
американского фильма, - и все они здесь.
   Внутреннее  убранство  клуба  можно  было  бы   назвать   "минимально
роскошным". Спустившись по крутой лестнице, вы попадали в помещение, где
блестящие серо-черные столы и стулья были  беспорядочно  расставлены  на
мерцающем огоньками полу. Удивительно, но  народу  на  этом  этаже  было
ничуть не меньше, чем наверху. Ночной  клуб  занимал  несколько  этажей,
соединенных между собой пластиковыми ступенями с вмонтированными  в  них
неоновыми лампами, извивавшимися, будто сказочные змеи.
   Стены имели множество выступов, создававших превосходную акустику,  и
были задрапированы тканью какого-то непонятного серо-коричневого  цвета.
Выступы  тянулись  до  самого  потолка,  где  к  металлическому  каркасу
крепились  связки  прожекторов,  постоянно  находившихся   в   движении.
Впечатление  было  такое,   будто   вы   попали   в   желудок,   занятый
перевариванием пищи.
   Физиологические ассоциации возникали не случайно.  Девицы,  сновавшие
по узким проходам между столиками, демонстрировали  свое  полуобнаженное
тело с той же размеренной основательностью, с какой на бойне  взвешивают
говяжьи туши.
   Дзёдзи  давно  перестал  удивляться  тому,  что  эта  механистическая
сексуальность привлекала такие  толпы  мужчин.  Может  быть,  в  этом  и
заключается  трюизм  современной  жизни:  механистическая  сексуальность
лучше, чем вовсе никакой.
   Он  вспомнил  о  Кико,  терпеливо,  словно  Будда,  дожидающейся  его
возвращения. Потом сосредоточился на мыслях о предстоящей встрече.
   В "А Бас" вошел Масаси. Он остановился в дверях,  пристально  оглядел
зал. Масаси всегда так поступал. Входя в любое помещение,  он  неизменно
застывал на пороге и не делал ни шагу внутрь до тех пор, пока не получал
ясного представления об этом месте.
   На нем был черный костюм в мелкую полоску, жемчужно-серая  сорочка  и
белый шелковый галстук с тиснением. В манжетах - золотые запонки,  а  на
пальце - простенький перстень, тоже золотой. Масаси сопровождал какой-то
незнакомый Дзёдзи человек с мудрыми глазами. Он был гораздо старше обоих
братьев.
   Масаси увидел Дзёдзи и Кодзо и медленно направился в их сторону.  Его
спутник остался у двери; Дзёдзи был уверен, что это неспроста.  Это  был
намек. Масаси хотел говорить с ним наедине.
   Мужчины поклонились друг другу, обменялись обычными в  таких  случаях
словами приветствия. Дзёдзи отослал Кодзо. Братья заказали напитки.
   На небольшой сцене молодой японец в темных очках пел  под  фонограмму
модную  песенку.  Звуки  обрушивались  на  зал  с  потолка,   где   были
расположены динамики. Прожекторы мигали, по залу шарили лучи света.  Все
это ослепительное великолепие отражалось в темных очках певца.
   - Превыше всех достоинств, - сказал Масаси, - я ценю  пунктуальность.
На пунктуального человека можно положиться.
   Официантка принесла  напитки.  Мужчины-японцы,  одетые  так  же,  как
певец, и в таких же темных очках, пожирали  взглядами  все  выставленные
напоказ части ее тела до последнего дюйма.
   - Я просил об этой встрече, потому что с тех  пор,  как  вы  покинули
Таки-гуми, - продолжал Масаси, - меня одолевали  сомнения.  Наверное,  я
поступил с тобой нечестно.
   Масаси отпил большой глоток "сантори", шотландского  виски.  В  клубе
знали, что они - члены якудзы, поэтому и принесли крепкие напитки, а  не
разбавленные, какие обычно подают в таких заведениях.
   - Я хочу, - сказал Масаси, - свести к минимуму  все  возникшие  между
нами недоразумения. Мне нужно, чтобы Таки-гуми  сохранила  свою  ведущую
роль, и ради этого я готов сделать все, что в моих силах.
   - Ценю твою искренность, - ответил Дзёдзи,  успокаиваясь,  -  и  могу
только  приветствовать  справедливое  разрешение  возникших  между  нами
разногласий. Я просто не вижу причин для вражды.
   - Хорошо, - сказал Масаси. - Мы собираемся заработать много  денег  -
все мы. - Он поднял свой бокал.
   - О да, - молвил Дзёдзи. - Ссоры - удел бесчестных людей с их  чуждым
нам  ничтожным  мирком,  нэ!  -  Почувствовав  огромное  облегчение,  он
чокнулся с Масаси и засмеялся.
   - Мы люди особой  породы,  Дзёдзи-сан,  -  многозначительно  произнес
Масаси. - Наш отец был простым крестьянином, выращивал апельсины. Он был
вне общества. Изгой, не нужный этому обществу, не желавшему его терпеть.
А  возьми  нас.  Мы  владеем,  производим  и  контролируем  больше,  чем
остальные девяносто процентов населения Японии. Мы постоянно встречаемся
с главами самых крупных концернов, с  первыми  заместителями  министров,
иногда даже с членами правительства. Но что в этом проку?  Мы  вынуждены
ютиться  буквально  на  считанных  квадратных   сантиметрах   жизненного
пространства. В Америке самый бедный представитель среднего класса может
за умеренную цену купить себе дом с акром  земли  впридачу.  Целый  акр,
Дзёдзи-сан! Ты можешь себе это представить? А сколько  всего  понастроят
на акре земли здесь, в Японии?  Сколько  семей  будет  ютиться  на  этой
площади? Всех нас унижает отсутствие пространства.  Мы,  как  насекомые,
лезем друг на друга.
   Зазвучавший в голове брата гнев заинтриговал Дзёдзи, потому что в нем
были странные нотки. Дзёдзи чутко прислушивался не только  к  тому,  что
говорил Масаси, но и к  тому,  как  он  это  говорил.  Дзёдзи  улавливал
горечь,  разъедающую  философскую  натуру  брата.  Эдакая   мазохистская
ненависть к самому себе. И если дело обстоит  именно  так,  значит,  это
вполне согласуется с детскими воспоминаниями  Дзёдзи.  В  семье  Таки  с
Масаси  нянчились  больше  всех.  Он  всегда   был   самым   упрямым   и
несговорчивым, вечно спорил. И вполне  возможно,  что  Масаси,  любимчик
Ватаро Таки, отвергал даже отцовское обожание.
   - Ты и впрямь так ненавидишь свою родину? - спросил Дзёдзи. - Я  ушам
своим не верю. Эта страна дала нам жизнь, вскормила нас.
   - Чепуха, - презрительно сказал Масаси. - Чего  еще  ждать  от  такой
пугливой мышки, как мой брат? Робость всегда была самым  страшным  твоим
недостатком. Ты не понимаешь, что в наш атомный век у Японии есть только
одна  возможность  превратиться  в  великую  державу  -  расширить  свои
границы.
   - Величие Японии, - ответил Дзёдзи, - в наших  сердцах,  где  обитают
души предков. И в умах, из которых не изгладить память о нашей истории.
   - Япония возродилась из  пепла,  -  сказал  Масаси.  -  Но  при  этом
исчерпала свои возможности. Теперь во главе страны должны  стать  другие
люди. - Он поставил стакан на стол. - Я говорю правду, - добавил он. - А
она не всегда приятна для слуха.
   - Ты хочешь правды? - спросил Дзёдзи. Он обвел рукой зал. -  Посмотри
на  этих  сосунков,  брат  мои.  Среди  них  ты  вербуешь   себе   новых
приверженцев, нэ! Они приходят сюда  поглазеть.  Они  пялятся  всю  ночь
напролет, а потом возвращаются домой и  занимаются  мастурбацией.  -  Он
притворно сплюнул. - Что хорошего в  том,  чтобы  заглядывать  под  юбку
женщине, снимающей нижнее белье за деньги?
   Официантка убрала стаканы и поставила на стол чистые. Певец в  темных
очках тянул что-то заунывное.
   -  Вслушайся  в  эту  безвкусицу,  -  сказал  Дзёдзи.  -  Твои  новые
приверженцы могут часами это слушать. Какое им дело до  хайку,  великого
поэтического наследия их предков? Никакого. Они потеряли связь со  своим
прошлым, с тем, что делает Японию великой.
   - "Мы часами любуемся дымкой друг у друга в  глазах",  -  передразнил
Дзёдзи певца. - Это бессмыслица. Как и искусственное насилие в  фильмах,
когда зрителям требуется все больше и больше крови и увечий. Как  и  все
телевизионные шоу, включая программу новостей. Насилие, которое нам  там
показывают, почти такое же надуманное, как в фильмах. А почему?  Потому,
что все это сделано, чтобы управлять нами. Зрителю щекочут нервы, но  не
дают испытать ни возмущения, ни омерзения. В электронном мире нет  места
таким чувствам. Просто потому что он торгует фантазиями.
   Дзёдзи сознавал, что слишком много говорит, а брат неотрывно  смотрит
на него, но просто не мог остановиться. Он ощущал внутри какой-то  тугой
комок ярости, как будто брат заразил его своей пылкой речью.
   - Новые члены якудзы, которых ты приводишь в Таки-гуми, не ведают  ни
чести, ни традиций, - горячо продолжал он.  -  А  все  потому,  что  они
выросли на этих теле-и киноотбросах. Ими управляли с  рождения.  Им  это
заменяло  материнское  молоко.  Соответственно,  они  знают  лишь,   как
управлять. Друг другом. Собой. - Дзёдзи обвел рукой  зал.  -  Полюбуйся,
чем они живут. Чтобы их расшевелить, нужна бомбардировка. Их  дух  угас.
Экстремизм их знамя. Потому что только крайности могут их увлечь. Их уши
глухи, а глаза слепы ко всему остальному.
   -  Экстремизм,  -  сказал  Масаси,  -  часто  недооценивают.  Сегодня
экстремизм, и только он один, сможет вырвать  Японию  из  лап  Запада  -
итеки! Не будь ты таким слюнтяем, понимал бы это ничуть  не  хуже  меня.
Если бы только отец  это  понимал!  Лишь  одно  он  сделал  правильно  -
использовал Таки-гуми как оружие против русских.
   - Как ты можешь говорить такое о нашем уважаемом отце?
   - Я говорю то, что давно пора произнести вслух. Только у меня хватает
на это смелости. Как всегда.
   Масаси все тот же, подумал Дзёдзи. Приподнятое настроение, овладевшее
им в начале вечера, улетучилось. Дзёдзи понял, что  остался  в  дураках.
Масаси ни на йоту не изменился. Он все так же ненавидел старые традиции.
Именно Масаси говорил на собраниях клана, что якудза погрязла в прошлом,
что кодекс чести, полезный когда-то, теперь превратился скорее в  обузу.
"Мы приближаемся к двухтысячному году, - говорил Масаси. - И если якудза
собирается выжить в этом новом мире, ей придется расширить  сферу  своей
деятельности. Мы замкнуты сами на себя, как и в прошлые века. Мы  ничего
не  сделали,  чтобы  поправить  свое  положение.   Собственно,   мы   не
продвинулись вперед со времен наших  дедов.  Мир  стремительно  обгоняет
нас. Чтобы сохранить  свою  мощь,  мы  должны  открыть  для  себя  новые
горизонты. Якудзе надлежит сделать то  же,  что  сделало  правительство.
Выйти на мировой уровень".
   Но это потребует огромных капиталовложений. И существовал только один
способ  добыть  деньги:  торговля  наркотиками.   Ватаро   Таки   всегда
накладывал вето на такие  предложения,  не  давал  им  хода.  Во  всяком
случае, все так считали.
   А потом Ватаро заявил о своей  отставке.  И  Масаси  сделал  рывок  в
двадцатый век. Век термоядерного кошмара и электронной разобщенности.
   Дзёдзи был твердо уверен, что бесчестные доходы - удел мошенников  из
корпораций. Именно чувство чести придавало якудзе своеобразие, связывало
ее с прошлым, с самураями. Масаси посмеялся бы над таким сравнением.  Но
сохранение корней было единственной защитой от разобщенности, от  потери
преемственности, царивших в обществе.  В  этом  и  заключалось  различие
между братьями.
   Он заблуждался. Дело было не в насилии, ежедневно выплескивавшемся на
головы зрителей в кино и с экрана телевизора, калеча их души. Дело  было
в том, что средства массовой информации убивали прошлое.  Прошлое  стало
чем-то вроде прошлогодней моды. Оно ничего не стоило.
   - Юным и неискушенным учение дается трудно,  -  сказал  Дзёдзи.  -  А
твоим новичкам якудзы нужно сначала выкинуть из головы весь  этот  поток
информационного  мусора.  Горбатого  могила  исправит,  -  добавил   он,
процитировав Кодзо.
   - Что это?
   - Американская пословица, - сказал Дзёдзи. - Но к нам очень подходит.
Ты вынужден нанимать молодых и неопытных,  которых  ничему  не  научишь.
Потому что мусор был их материнским молоком.
   - Ты имеешь что-то против моих методов? Опять? - произнес  Масаси.  -
Проблема у нас одна и та же, только решаем мы ее по-разному.
   - И каково твое решение? - спросил Дзёдзи.
   -  Союз,  -  сказал  Масаси.   -   Между   якудзой,   чиновниками   и
правительством.
   Дзёдзи засмеялся. Его брат явно переусердствовал с виски.
   - Кто задурил тебе голову такой чепухой? - вскричал он.  -  Якудза  -
парии. Они практически вне общества. Мы такие,  какие  мы  есть,  именно
потому, что мы изгои. Иначе мы бы не выжили в японском  обществе  с  его
четким сословным делением.
   - Наверное, так и было когда-то, - сказал Масаси.  -  Но  не  теперь.
Теперь якудза в полной мере вольется в общественную жизнь страны.
   - Непостижимо! - вскричал Дзёдзи. Он не верил своим ушам.  -  Мы  вне
закона. Для сильных мира сего мы всегда будем костью в  горле.  Тебе  не
удастся изменить существующий порядок вещей.
   - Я смогу его изменить, -  сказал  Масаси.  -  И  я  уже  это  делаю.
Таки-гуми выходит из тени. Прежде всего, я собираюсь сделать  достоянием
гласности ее доблестные действия по защите Японии; люди  должны  узнать,
как мы противостояли русскому КГБ. Я увеличиваю  наше  участие  в  делах
"Ямамото Хэви Индастриз". Вместе с Нобуо Ямамото мы планируем  несколько
новых операций, и члены Таки-гуми примут в них более деятельное участие.
Вскоре клан станет силой, не менее законной и могущественной, чем  любой
из имеющихся концернов.
   - Вслушайся в свои слова, - сказал Дзёдзи. - Дельцы  и  чиновники,  с
которыми ты собираешься заключить союз,  наплюют  на  тебя.  Они  скорее
сделают себе сеппуку, чем допустят якудзу в свое  общество.  Над  твоими
заблуждениями можно было бы посмеяться, не будь все так грустно.
   - Довольно! - закричал Масаси. На них уже поглядывали.
   Дзёдзи упрямо продолжал:
   - Неужели ты не видишь, что твои новые последователи уже сами по себе
угроза будущему якудзы? Они  неуправляемы,  потому  что  лишены  корней.
Оторванные от прошлого, они ничему не  подчиняются.  И  уж  конечно,  не
оябуну якудзы. Они отвергают дисциплину, потому что верят  в  одну  лишь
анархию. Ты дурак и еще  раз  дурак,  а  не  оябун  Таки-гуми,  если  не
согласен с этим.
   Масаси перегнулся через стол и  схватил  Дзёдзи  за  грудки.  Стаканы
полетели на пол. Двое вышибал направились в их сторону, но Кодзо и рябой
подручный Масаси преградили им путь.
   - Послушай! Ты, конечно, мой брат, но я не намерен  терпеть  подобные
оскорбления. Я оябун Таки-гуми. Я пожалел тебя и хотел предложить  место
внутри клана, чтобы со стороны все выглядело прилично. Но  теперь  этому
не бывать. Ты как наш отец. Ты отстал от жизни лет на  сто.  Ты  мне  не
нужен. Ты слышишь меня? Убирайся с глаз долой, слюнтяй!
 
*** 
 
   Удэ легко нашел двоих гавайцев. Они пили пиво в одном из заведений  в
Вайлуку. Выйти на них не составило труда.  Прежде  чем  побеседовать  на
лугу с толстяком Итимадой, Удэ установил "жучка" на его телефон. Удэ так
настращал толстяка, что тот не  стал  долго  ждать  и  побежал  звонить.
"Жучок",  которым  пользовался  Удэ,  был  нового   поколения,   Т-5000,
последнее достижение фирмы "Фуджитсу". С  помощью  выполненного  в  виде
микросхемы  ПЗУ  -  это  устройство  сохраняло  в  памяти  все  сигналы,
поступавшие или исходившие от телефонного аппарата, к которому оно  было
подсоединено.
   Так Удэ узнал номер, по которому звонил толстяк.  На  острове  у  Удэ
было много каналов получения  информации;  ему  не  потребовалось  много
времени, чтобы узнать не только телефон, но и фамилию, и адрес.
   Удэ сел за столик недалеко от входной двери.  Выбрал  стул,  стоявший
боком к гавайцам, чтобы можно было  исподтишка  наблюдать  за  ними.  Он
вышел, когда они садились в машину, и последовал за ними.
   Удэ заказал содовую. Он не притрагивался ни к табаку, ни к спиртному.
У него были грибы. Удэ улыб