что  сказать,  просто  не  знал.  Он  страстно   желал
продолжения разговора с Леклерком.  Он  хотел  ему  рассказать  о  презрении
Сазерлэнда и о паспорте, который был не в порядке. "Те здесь, те,  с  кем  я
веду переговоры, довольно обеспокоены всем делом". Он ждал.
   Он хотел назвать его по имени, но не мог. В Департаменте  не  употребляли
слово "мистер"; старшие обращались друг к другу по фамилии, а к  младшим  по
имени. Не было определенного стиля обращения к старшим по званию. Поэтому он
сказал:
   - Вы еще слушаете? - И Леклерк ответил:
   - Конечно. Кто обеспокоен? Что не так?
   Эйвери подумал: я мог бы назвать его "Директор", но это небезопасно.
   - Наш представитель здесь, тот,  кто  представляет  наши  интересы...  он
узнал о сделке. - сказал он. - Он, кажется, разгадал.
   - Вы дали понять, что это очень конфиденциально?
   - Да, конечно. - Как вообще рассказать о поведении Сазерлэнда?
   - Хорошо. Как раз сейчас нам совсем не нужны затруднения с Форин Офис.  -
Леклерк продолжал другим тоном:
   - Здесь у нас дела идут  очень  хорошо,  Джон,  очень  хорошо.  Когда  вы
вернетесь?
   - Я должен решить вопрос о... возвращении домой нашего  друга.  Множество
формальностей. Это оказалось не так просто, как можно было подумать.
   - Когда вы закончите?
   - Завтра.
   - Я пришлю машину за вами в аэропорт. Много чего произошло  за  последние
несколько часов: много хорошего. Вы нам очень  нужны.  -  Леклерк  прибавил,
чтобы поддержать его:
   - А вы молодец, Джон, настоящий молодец.
   - Хорошо.
   Он  предполагал,  что  ту  ночь  будет  спать   беспробудным   сном,   но
приблизительно через час проснулся,  бодрый  и  настороженный.  Взглянул  на
часы: было десять минут второго. Он встал, подошел к  окну  и  посмотрел  на
покрытый снегом ландшафт,  отмеченный  темным  контуром  дороги,  ведущей  в
аэропорт; ему показалось, что он может различить небольшой подъем, где погиб
Тэйлор.
   Ему было одиноко и страшно. В голове у него смешивались  разные  картины:
ужасное лицо Тэйлора, которое ему едва не пришлось увидеть,  обескровленное,
с широко раскрытыми глазами,  будто  желающее  поведать  о  каком-то  важном
открытии;  голос  Леклерка,   исполненный   уязвимого   оптимизма;   толстый
полицейский, разглядывающий его с завистью, будто он был чем-то, что тот  не
мог позволить себе купить. Он понял, что он  из  тех,  кто  плохо  переносит
одиночество. Одиночество нагоняло печаль,  делало  его  сентиментальным.  Он
обнаружил, что в первый раз, с тех пор как уехал утром из дома, он думает  о
Саре и Энтони. Слезы вдруг потекли из его усталых глаз,  когда  он  вспомнил
своего мальчика, очки в стальной оправе - игрушечные оковы; он хотел слышать
его голос, видеть Сару и привычную домашнюю обстановку. Может  быть,  стоило
позвонить домой, поговорить с ее матерью, спросить о ней. А  что,  если  она
больна? Он перенес достаточно волнений за этот  день.  Его  энергия,  страх,
изобретательность были исчерпаны. Он пережил кошмар: не стоило рассчитывать,
что он может сейчас ей позвонить. Он снова лег в постель.
   Как он ни пытался, заснуть так и не смог. Веки были горячими и  тяжелыми,
тело сковала глубокая  усталость,  но  все  равно  заснуть  он  не  мог.  От
поднявшегося ветра дребезжали двойные рамы  в  окне;  ему  было  то  слишком
жарко, то слишком холодно. Только ему удалось задремать, как он был разбужен
плачем, звук мог идти из соседнего номера, мог быть  плачем  Энтони,  или  -
поскольку он не слышал отчетливо "и. не был уверен  спросонья,  какого  рода
этот звук, - он мог быть металлическим всхлипыванием заводной куклы.
   И один раз, незадолго до рассвета, он услышал за дверью  скрип  половицы,
будто кто-то в коридоре сделал шаг, один-единственный,  не  воображаемый,  а
настоящий, и он лежал в  холодном  ужасе,  ожидая,  что  вот-вот  повернется
дверная ручка или властно постучат люди  инспектора  Пеерсена.  Он  напрягал
слух и  готов  был  поклясться,  что  слышал  едва  уловимый  шорох  одежды,
осторожный вдох, потом наступила тишина. Хотя он  долго  минуту  за  минутой
вслушивался, ничего больше так и не услышал.
   Включив свет, он подошел к стулу, стал искать в  пиджаке  авторучку.  Она
лежала на полочке над раковиной. Из  портфеля  он  вынул  кожаный  несессер,
который дала ему Сара.
   Усевшись за шатким столиком у окна, он принялся  писать  любовное  письмо
девушке, которой могла быть Кэрол. Когда наконец наступило утро, он разорвал
письмо на мелкие кусочки и выбросил в уборную. При этом на полу  он  заметил
что-то белое. Это была фотокарточка дочки Тэйлора  с  куклой,  на  ней  были
такие же очки, как у Энтори. Наверно, она была среди его писем. Он  подумал,
что карточку надо уничтожить, но почему-то не смог. Положил в карман.

Глава 9

Возвращение

   Как Эйвери и предполагал, в аэропорту Хитроу его ждал  Леклерк,  стоя  на
носках, выглядывая между головами  встречающей  толпы.  Наверно,  он  как-то
договорился с таможней, не без помощи Министерства, и при виде Эйвери  вышел
вперед в зал и повел его по-хозяйски, как будто  обходить  формальности  для
него было обычным делом. Вот такую жизнь мы ведем, думал  Эйвери;  такой  же
аэропорт, только с другим названием, те же торопливые  встречи  с  виноватым
выражением на лице; мы живем за стенами города,  черные  монахи  из  темного
дома, на улице доминиканцев. Он ужасно  устал.  Соскучился  по  Саре.  Хотел
попросить у нее прошения, помириться с ней, сменить работу, попробовать  все
сначала; хотел больше играть с Энтони. Было чувство стыда.
   - Я только позвоню. Саре нездоровилось накануне моего отъезда.
   - С работы, - сказал Леклерк. - Ладно? У меня встреча с  Холдейном  через
час.
   Эйвери показалось, что в  голосе  Леклерка  он  уловил  фальшивую  нотку.
Эйвери подозрительно посмотрел на него, но взгляд того был обращен в сторону
черного "хамбера" на льготной стоянке. Леклерк подождал, когда шофер откроет
для него дверцу; после глупых препирательств Эйвери занял место  слева,  как
того и требовал протокол. Шофер, видимо, утомился от ожидания. Его от них не
отделяла перегородка.
   - Это - новое, - сказал Эйвери, имея в виду машину.
   Леклерк кивнул с привычным видом, как будто  приобретение  уже  перестало
быть новым.
   - Как дела? - спросил он. Мысли его были далеко.
   - Хорошо. Ничего не случилось, я надеюсь? С Сарой?
   - С чего бы?
   - На Блэйкфрайерз Роуд? - спросил шофер, не поворачивая  головы,  что  он
мог бы сделать хотя бы из чувства уважения.
   - В штаб, да, пожалуйста.
   - Такая чепуха была в Финляндии, -  жестко  сказал  Эйвери.  -  Документы
нашего друга... Малаби... были не в порядке. Форин Офис объявил его  паспорт
недействительным.
   - Малаби? Ах да. Вы о Тэйлоре. Мы все знаем. Теперь все в порядке. Просто
кто-то нам хотел помешать. Контроль  этим  очень  огорчен,  на  самом  деле.
Прислал свои извинения. Вы даже не представляете себе, Джон, сколько  теперь
людей на нашей стороне. Вы будете очень полезны, Джон, вы единственный,  кто
это видел в натуре.
   Что видел? - подумал Эйвери. Они опять рядом. То  же  напряжение,  та  же
физическая тягостность, та же рассеянность. Когда Леклерк повернулся к нему,
Эйвери на какую-то ужасную секунду представил себе . что он положит ему руку
на колено.
   - Вы устали, Джон, это видно. Я знаю, как это бывает. Не волнуйтесь -  вы
опять с нами. Послушайте, у меня для вас  хорошие  новости.  в  Министерстве
решили взяться за дело серьезно. Мы должны сформировать  особое  оперативное
подразделение для проведения следующей фазы.
   - Следующей фазы?
   - Конечно. Человек, о котором я вам  говорил.  Нельзя  оставить  все  как
есть. Мы информацию выявляем, Джон, не просто сопоставляем. Я оживил  Особый
отдел; вы знаете, что это?
   - Его возглавлял Холдейн во время войны, занимался подготовкой...
   Леклерк быстро перебил его, из-за водителя:
   - ...подготовкой коммивояжеров. И теперь он опять его возглавит. Я решил,
что вы будете работать с ним. Вы две лучшие головы, какие у меня есть.
   Боковой взгляд.
   Леклерк изменился. В его манерах появилось новое качество, нечто большее,
чем оптимизм или надежда. Когда Эйвери видел его в последний раз,  он  будто
бы жил против течения; теперь он посвежел,  у  него  появилась  цель  -  или
новая, или очень старая.
   - И Холдейн согласился?
   - Я сказал вам. Он работает день и ночь.  Не  забывайте,  что  Эйдриан  -
профессионал. Настоящий  технический  специалист.  Старые  мозги  для  такой
работы лучше всего. Вместе с парой молодых.
   Эйвери сказал:
   - Я хочу поговорить с вами об операции в целом... о Финляндии. Я приду  к
вам в кабинет после того, как позвоню Саре.
   - Приходите сразу, я хочу побыстрей ввести вас в дело.
   - Вначале позвоню Саре.
   Опять у  Эйвери  возникло  необъяснимое  чувство,  что  Леклерк  пытается
помешать ему связаться с Сарой.
   - С ней все в порядке?
   - Насколько я знаю. Почему вы спрашиваете? - Леклерк добавил,  успокаивая
его:
   - Джон, вы рады, что вернулись?
   - Да, конечно.
   Он опять откинулся на мягком сиденье машины.  Заметив  его  враждебность,
Леклерк оставил его на некоторое время в покое. Эйвери принялся разглядывать
дорогу и проплывающие мимо в моросящем дожде розовые, цветущие виллы.
   Леклерк говорил опять тем своим тоном, как на совещании:
   - Я хочу, чтобы  вы  приступали  немедленно.  Если  можете,  завтра.  Ваш
кабинет готов. Нужно много сделать. Этот человек, которого  мы  посылаем,  -
Холдейн включил его в игру. Уже будет  что-то  известно,  когда  приедем.  С
сегодняшнего дня вы подчиняетесь Эйдриану. Я уверен, что  вам  это  приятно.
Наше начальство согласилось выдать вам спецпропуск Министерства.  Такой  же,
как у них в Цирке.
   Эйвери  отлично  знал,  как  Леклерк  строит  свою  речь;   он,   бывало,
ограничивался  косвенными  намеками,   предлагая   сырье,   которое   должен
преобразовать в своей голове уже потребитель, но не он сам, поставщик.
   - Я хочу поговорить с вами об этом деле в целом. После того, как  позвоню
Саре.
   - Хорошо, - мягко сказал Леклерк. - Приходите, и мы поговорим. Почему  не
придете сразу? - Он смотрел на Эйвери, повернув к  нему  все  лицо  -  нечто
лишенное глубины, как. лунный  лик,  вырезанный  на  бумаги.  -  Вы  отлично
поработали, - сказал он великодушно. - Я надеюсь, так будет  продолжаться  и
впредь. - Они въехали в Лондон. - Цирк нам кое в чем помогает, - добавил он.
- Им, видимо, хочется быть полезными. Всего они не знают,  конечно.  Министр
был непреклонен.
   Они пошли по Ламбет Роуд, на одном конце которой  расположились  владения
Бога войны - Имперский военный музей,  на  другом  -  школы,  между  ними  -
больницы; кладбище, обнесенное железной сеткой, как теннисный  корт.  Трудно
сказать, кто здесь живет. Для людей слишком много домов, для  детей  слишком
большие школы. Больницы, может, и  полны,  но  окна  зашторены.  Пыль  стоит
везде, как пыль войны. Стоит над низкими фасадами, душит траву  на  могилах:
она заставила уйти всех, кроме тех,  кто  замешкался  в  темных  углах,  как
призраки солдат,  или  тех,  что  сидят  в  ожидании,  без  сна,  за  своими
освещенными желтым светом окнами. Эта  дорога  выглядит  так,  словно  часто
бывала заброшенной. Те немногие, кто вернулся, принесли с  собой  что-то  из
мира живых, смотря но тому, где бывали. Один  -  кусочек  вспаханного  поля,
другой - террасу в стиле Георга IV, амбар или склад; или паб  под  названием
"Лесные цветы".
   Дорога эта заполнена учреждениями верующих. Одному покровительствует дева
Мария Утешительница, другому - архиепископ Амиго. Все то, что  не  больница,
не школа, не паб и не семинария, во власти пыли -  оно  мертво...  Есть  тут
магазин детских игрушек с висячим замком на двери. Эйвери оглядывал  витрину
каждый день  по  дороге  на  работу,  игрушки  ржавели  на  полках.  Витрина
становилась все грязнее, покрывалась полосками - следами детских  пальцев...
Есть  тут  приемная  зубного  врача.  Эйвери  смотрел  на  дома  из  машины,
подсчитывая их, когда они оставались позади, думая, что, может, больше их не
увидит,  если  уйдет  из  Департамента...  Есть  тут  склады  за   оградами,
опутанными колючей проволокой, и заводы, которые ничего  не  производят.  На
одном из них регулярно гудел гудок, но, казалось, некому было его  услышать.
Есть тут полуобвалившаяся стена со старыми военными плакатами - армия  зовет
тебя куда-то... Они обогнули Сент-Джордж-серкус  и  выехали  на  Блэйфрайерз
Роуд, здесь они уже дома.
   Когда они приблизились к своему учреждению, Эйвери ощутил, что  произошли
перемены. В  какой-то  момент  ему  представилось,  что  даже  трава  на  их
неприглядной лужайке стала гуще и ожила  за  его  короткое  отсутствие;  что
бетонные ступени  у  парадного,  которым  даже  в  середине  лета  удавалось
выглядеть мокрыми и грязными, теперь были чисты и гостеприимны.  Словом,  он
уже почувствовал, прежде  чем  войти  в  здание,  что  новый  дух  проник  в
Департамент.
   Этот  дух  затронул  самых  смиренных  сотрудников.  Пайп,  на  которого,
несомненно, произвела впечатление  черная  служебная  машины  и  неожиданная
беготня занятых людей, выглядел торжественным и бодрым. В первый раз  он  не
заговорил про крикет. Лестница была наполирована мастикой.
   В коридоре им  встретился  Вудфорд.  Он  спешил.  У  него  в  руках  было
несколько папок с красными предупреждающими надписями на обложках.
   - Привет, Джон! Так вы благополучно приземлились? Хорошо провели время? -
Похоже, он действительно был рад встрече. - Как сейчас Сара?
   - Он отлично справился, - быстро сказал Леклерк.  -  У  него  было  очень
трудное дело.
   - Ах да; бедняга Тэйлор. Вы нам понадобитесь в новом отделе.  Вашей  жене
придется потерпеть одной неделю-другую.
   - Что это он сказал про Сару? - спросил Эйвери.
   Он вдруг испугался. Заторопился но коридору. Леклерк звал его, но  он  не
обернулся. Он вошел в свой кабинет и  остановился  в  оцепенении.  На  столе
стоял второй телефон, а сбоку, у стены - железная  койка,  как  у  Леклерка.
Рядом с новым аппаратом лежал  список  экстренных  телефонов.  Те,  которыми
следовало пользоваться ночью, были отпечатаны красным  цветом.  На  обратной
стороне двери висел двухцветный плакат с человеческой головой в профиль.  На
верхней части головы была надпись: "Держи в голове", а на губах:  "Держи  на
замке". Он не сразу понял, что  плакат  призывал  хранить  тайну  и  не  был
какой-то ужасной шуткой по поводу Тэйлора. Он поднял трубку  и  стал  ждать.
Вошла Кэрол с бумагами на подпись.
   - Как все прошло? - спросила она. - Босс, кажется, доволен. - Она  стояла
очень близко от него.
   - Прошло? Пленки нет. Ее не было среди вещей. Я думаю подать в  отставку,
я принял решение. Почему этот гнусный телефон не работает?
   -  Они,  наверное,  не  знают,  что  вы  вернулись.  Тут  в   бухгалтерии
рассматривали вашу заявку на оплату такси. Она под вопросом.
   - Такси?
   - От вашей квартиры до учреждения. В ту ночь,  когда  погиб  Тэйлор.  Они
говорят, что это слишком.
   - Послушайте, пойдите разбудите телефонисток, они, видно, крепко спят.
   Сара взяла трубку сама.
   - Ах, слава Богу, это ты.
   Эйвери сказал: да, он приехал час назад. "Сара, послушай, с меня  хватит,
я  хочу  сказать  Леклерку..."  Но  прежде,  чем  он  успел  закончить,  она
взорвалась:
   - Джон, скажи ради Бога, чем ты занимаешься? К нам приходили из  полиции,
детективы; они хотят поговорить с тобой, их  интересует  покойник,  которого
привезли в аэропорт в Лондон; кто-то  по  имени  Малаби.  Они  говорят,  его
отправили из Финляндии с фальшивым паспортом.
   Он закрыл глаза. Он хотел положить трубку, отнял ее от уха, но  продолжал
слышать голос жены, который повторял: "Джон,  Джон.  Они  говорят,  он  твой
брат; гроб адресован тебе, Джон; какая-то похоронная фирма в Лондоне  должна
была все для тебя сделать... Джон, Джон. ты меня слышишь?"
   - Послушай, - сказал он, - все в порядке. Я сейчас займусь этим.
   - Я сказала им про Тэйлора: я должна была.
   - Сара!
   - А что я еще могла сделать? Они думали, я преступница, не знаю что;  мне
не верили, Джон? Они спросили, как могут с тобой связаться;  я  должна  была
сказать, что не знаю; я даже не знала, в какой ты стране и  каким  самолетом
улетел; я была больна, Джон, мне было очень  плохо,  у  меня  был  проклятый
грипп, и я забыла принять таблетки. Они пришли  посреди  ночи,  двое.  Джон,
почему они пришли ночью?
   - Что ты им сказала? Именем Христа, Сара, что еще ты им сказала?
   - Не ругай меня! Это я должна ругать тебя и твой скотский Департамент!  Я
сказала, что ты делаешь что-то секретное; тебе пришлось уехать за границу по
делам Департамента... Джон, я даже не знаю, как он называется!.. Я  сказала,
что тебе позвонили ночью и ты уехал. Из-за курьера, которого звали Тэйлор.
   - Ты с ума сошла, - закричал Эйвери, - ты совершенно ненормальная.  Я  же
тебя просил никому не говорить!
   - Джон, но они же полицейские! То, что они знают, не может  повредить.  -
Она плакала, он слышал слезы в голосе. - Джон, пожалуйста, приезжай. Мне так
страшно. Ты должен оставить это и снова взяться за  издательское  дело;  мне
все равно, что ты делаешь, но...
   - Не могу. Это ужасно серьезно. Куда более серьезно, чем ты  можешь  себе
представить. Прости, Сара, но я просто не могу  уехать  с  работы.  -  И  он
жестоко добавил, ложь для пользы дела:
   - Ты все поставила под удар.
   Последовала долгая пауза.
   - Сара, мне придется разобраться, может, что-то исправить. Позвоню позже.
   Когда наконец она ответила, он услышал в ее  голосе  ту  же  бесстрастную
покорность, с которой она послала его паковать вещи:
   - Ты забрал чековую книжку. У меня нет денег.
   Он сказал ей, что пришлет. "У нас машина, - добавил он, - специально  для
этого дела, с шофером." Собираясь  повесить  трубку,  он  услышал,  как  она
сказала:
   - Я думала, у вас полно машин.
   Он влетел к Леклерку в кабинет. Холдейн стоял с другой  стороны  стола  в
еще мокром от дождя плаще. Они склонились над каким-то досье. Страницы  были
истрепанные, порванные.
   - Тело Тэйлора! - выкрикнул он. - Оно в  аэропорту,  в  Лондоне.  Вы  все
испортили. К Саре приходили! Посреди ночи!
   - Обождите! - оборвал его Холдейн. - Это не повод, чтобы сюда  врываться,
- сказал он с гневом. - Обождите.
   Он не любил Эйвери. Он вернулся к досье, не обращая на него внимания.
   - Вообще не повод, - пробормотал он и, обращаясь к Леклерку, добавил:
   - По-моему, Вудфорд уже делает успехи. С рукопашным боем все  в  порядке;
он слышал про радиста, одного из  лучших.  Я  помню  его.  Гараж  называется
"Червонный король" и  явно  процветает.  Мы  навели  справки  в  банке;  нам
старались помочь, хотя деталей они не знают. Он не женат. Любит женщин,  как
все поляки. Интереса к политике нет, хобби у него  нет,  долгов  нет,  жалоб
нет. Будто нет его самого. Говорят, что он хороший механик. Что касается его
характера... - он пожал плечами. - Что мы вообще знаем о людях?
   - Но что о нем сказали? Боже мой, невозможно же пятнадцать лет прожить  в
обществе и не оставить о себе хоть какое-то впечатление. Ведь был зеленщик -
Смезик, так? - он жил у них после войны.
   Холдейн позволил себе улыбнуться:
   - Сказали, что работал он хорошо и был очень вежлив. Все говорят, что  он
вежливый. Вот что им запомнилось: как только выдавалась  свободная  минутка,
он шел на задний двор поразмяться, с теннисной ракеткой.
   - Вы видели гараж?
   - Конечно, нет. Я не был поблизости. Думаю пойти туда вечером.  По-моему,
у нас другого выбора нет. В конце концов,  этот  человек  числится  в  нашем
активе уже двадцать лет.
   - Больше ничего вам не удалось узнать?
   - Остальное нам придется делать через Цирк.
   - Тогда пусть Джон Эйвери уточнит подробности. - Леклерк  будто  позабыл,
что Эйвери в комнате. - Что