касается Цирка, с ними буду разговаривать я.
   Его внимание привлекла новая карта на стене, план  города  Калькштадта  с
церковью и железнодорожной станцией. Рядом  висела  старая  карта  Восточной
Европы. Ракетные базы, существование которых было  установлено,  здесь  были
соотнесены  с  предполагаемым  объектом  южнее  Ростока.  Пути  снабжения  и
последовательность управления, порядок введения в бой  поддержки  оружием  -
все это было обозначено цветными шерстяными нитками, натянутыми на  булавки.
Некоторые из них вели в Калькштадт.
   - Хорошо, правда? Это все сделал вчера Сэндфорд, - сказал Леклерк.  -  Он
хорошо умеет делать такие вещи.
   На его столе лежала новая указка светлого  дерева.  Она  была  похожа  на
гигантскую иглу с продетой в ушко петлей из  адвокатской  ленточки.  У  него
стоял новый телефон зеленого цвета, красивее,  чем  у  Эйвери,  с  надписью:
"Тайна разговора  НЕ  гарантируется".  Некоторое  время  Холдейн  и  Леклерк
изучали карту, то и дело заглядывая в папку с телеграммами, которую  Леклерк
держал раскрытой обеими руками, как держит псалтырь мальчик в хоре.
   Наконец Леклерк повернулся к Эйвери и сказал:
   - Что там, Джон?
   Они ждали, когда он будет говорить. Он почувствовал, что злость поутихла.
Ему  хотелось  удержать  ее,  но  она  ускользала.  Он  хотел   крикнуть   с
возмущением: "Как вы смеете втягивать мою жену?" Он хотел потерять над собой
контроль, но не мог. Его внимание притягивала карта.
   - Ну что?
   - К Саре приходили из полиции. Ее разбудили посреди ночи. Двое.  Ее  мать
была у нас. Их интересовал покойник,  которого  привезли  в  аэропорт,  тело
Тэйлора. Они знали, что паспорт фальшивый, и думали, что она имеет  к  этому
отношение. Ее разбудили", - запнувшись, повторил он.
   - Мы все знаем. Теперь все в порядке. Я как раз собирался вам сказать  об
этом. Тело покойного разрешили везти дальше.
   - Не правильно втягивать в это Сару.
   Холдейн быстро поднял голову:
   - Что вы хотите этим сказать?
   - Мы не способны решать такого рода задачи. - Это звучало как дерзость. -
Нам не следует браться за такое дело. Мы должны передать его  Цирку,  Смайли
или еще кому-нибудь - это их дело, не наше. - С усилием он продолжал:
   - И тому донесению я не верю. Не верю, что оно правдивое! Меня не удивит,
если вдруг выяснится, что того беглеца вообще не существует, что Гортон  все
придумал! Я не верю, что Тэйлор был убит!
   - Это все? - сурово спросил Холдейн. Он был очень раздражен.
   - Эта игра не для меня. Операция то есть. В ней все не правильно.
   Он посмотрел на карту и на Холдейна, потом глуповато засмеялся:
   - В то время  как  я  охотился  за  покойником,  вы  охотились  за  живым
человеком! Здесь-то просто, в конторе мечтателей...  а  там  -  люди,  живые
люди!
   Леклерк легонько сжал руку Холдейна повыше локтя, словно  хотел  сказать,
что справится сам. Он выглядел невозмутимо. Возможно, он  с  удовлетворением
отмечал симптомы болезни, которой он еще раньше поставил диагноз.
   - Идите к себе, Джон, у вас было перенапряжение.
   - А что мне сказать Саре? - Он говорил с отчаянием.
   - Скажите, что больше ее беспокоить не будут. Скажите, это была ошибка...
скажите все, что хотите. Поешьте чего-нибудь горячего и возвращайтесь  через
час. От того, чем кормят в самолетах,  толку  нет.  Вернетесь,  тогда  мы  и
послушаем остальные новости.
   Леклерк улыбался той же самой аккуратной, кроткой улыбкой, с  которой  он
стоял посреди погибших летчиков. Уже  в  дверях  Эйвери  услышал  свое  имя,
произнесенное мягко, с любовью: он остановился и обернулся. Леклерк  оторвал
руку от стола и, описав полукруг в воздухе. указал на комнату, в которой они
находились.
   - Я расскажу вам кое-что, Джон. Во время войны мы сидели на Бэйкер-стрит.
У  нас  был  погреб,  и  Министерство  оборудовало  его   как   чрезвычайный
оперативный штаб. В этом погребе мы  с  Эйдрианом  провели  немало  времени.
Немало времени. - Он посмотрел на Холдейна.  -  Помните,  как  раскачивались
керосиновые  лампы,  когда  падали  бомбы?  Бывало  так,  Джон,  что   самый
расплывчатый слух побуждал нас к действию. Единственный намек - и мы шли  на
риск. Посылали человека, а то и двух, если надо, и они могли  не  вернуться.
Может, там и не  было  ничего.  Слухи,  догадки,  зацепка,  которая  потянет
ниточку, очень легко забывается, на чем  строится  разведка:  на  везении  и
риске. Глядишь, там повезло, потом  еще  где-то  угадаешь.  Иногда  случайно
натыкались на что-то похожее: могла быть серьезная штука, могла быть  просто
тень. Намек мог дать крестьянин из Фленсбурга или наш военный чин, но всегда
оставалась  вероятность,  которую  нельзя   сбрасывать   со   счетов.   Были
инструкции: подыскать человека и забросить. Так мы и  делали.  И  многие  не
приходили обратно. Их  посылали,  чтобы  рассеять  сомнения,  понимаете?  Мы
посылали их, потому что почти ничего не  знали.  У  всех  нас  бывают  такие
моменты, Джон. Не думайте, что это всегда просто. - Едва заметная улыбка.  -
У нас часто бывали колебания, как у вас.  Приходилось  преодолевать  их.  Мы
называли это второй присягой. -  Он  непринужденно  облокотился  о  стол.  -
Вторая присяга, - повторил он. - Ладно, Джон, если вы  хотите  ждать,  когда
начнут падать бомбы, когда на улице будут гибнуть люди... -  Он  вдруг  стал
серьезным, словно раскрывал свою веру. - Я  знаю,  в  мирное  время  гораздо
тяжелее. Требуется мужество. Мужество иного рода.
   Эйвери кивнул.
   - Извините, - сказал он.
   Холдейн смотрел на него с неприязнью.
   - Директор хочет сказать, - ядовито сказал он,  -  что  если  вы  желаете
остаться  в  Департаменте  и  работать  -   работайте.   Если   вы   желаете
культивировать свои эмоции - отправляйтесь в другое место, где вам никто  не
будет мешать. Нам слишком много лет, чтобы возиться с такими людьми, как вы.
   Эйвери продолжал слышать голос Сары, продолжал видеть ряды  домишек,  над
которыми повис дождь; он попробовал  представить  свою  жизнь  с  Сарой  без
Департамента. Он понял, что уже слишком поздно: так  же,  как  было  всегда,
потому что он пошел к ним за тем малым,  что  они  могли  ему  дать,  а  они
забрали у него то малое, что у него было. Он чувствовал, как усомнившийся  в
вере священнослужитель, что то, что содержалось в его сердце,  было  надежно
заперто в том уголке, куда он прежде мог отступить: теперь такого уголка  не
было. Он посмотрел на Леклерка, потом на Холдейна.  Они  были  его  коллеги.
Узники молчания,  они  втроем  работали  бок  о  бок,  прокладывали  путь  в
безводной пустыне я любое время года, чужие люди, нуждающиеся друг  в  друге
на заброшенной земле, утратившей веру.
   - Вы слышали, что я сказал? - сурово спросил Холдейн.
   Эйвери пробормотал:
   - Извините.
   - Вы не были на войне, Джон, - мягко сказал Леклерк. - Вы  не  понимаете,
как это бывает. Вы не понимаете, что такое воинский долг.
   - Я знаю, - сказал Эйвери. - Извините. Я хотел бы взять машину, не  более
чем на час... что-то послать Саре, если можно.
   - Конечно.
   Он обнаружил, что забыл о подарке для Энтони.
   - Извините, - опять сказал он.
   - Кстати... - Леклерк выдвинул  ящик  стола  и  вынул  конверт.  С  видом
благодетеля  вручил  его  Эйвери.  -  Это   ваш   спецпропуск,   выписан   в
Министерстве. Как удостоверение. На ваше имя. Он вам  может  понадобиться  в
ближайшие недели.
   Это был кусок толстого картона в целлофане, зеленый,  книзу  темнее.  Его
имя было напечатано заглавными буквами на электрической  машинке:  м-р  Джон
Эйвери. Надпись предоставляла предъявителю полномочия  наводить  справки  от
имени Министерства. Стояла подпись красными чернилами.
   - Спасибо.
   - Это вам очень поможет; - сказал Леклерк. - Здесь подпись  Министра.  Он
пользуется красными чернилами. Такая традиция.
   Он вернулся в свой кабинет. Иногда ему чудилось, что он один, и перед ним
пустая аллея, и какая-то сила гонит его вперед, как отчаяние  -  к  небытию.
Порой ему казалось, что он спасается бегством, но бежит во  вражеский  стан,
жаждая, чтобы боль от ударов врага доказала, что он еще существует;  жаждая,
чтобы тень настоящей цели осенила его жалкие действия;  жаждая,  как  сказал
однажды Леклерк, пожертвовать совестью, чтобы обрести Бога.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

МИССИЯ ЛЕЙЗЕРА

   От бремени Мира в прохладные воды Войдем и на время забудем невзгоды.
   Руперт Брук, 1914 г.

Глава 10

Прелюдия

   Холдейн вышел из "хамбера" у авторемонтной мастерской.
   - Меня не ждите. Вы должны отвезти Леклерка в Министерство.
   Он торопливо зашагал по асфальту мимо желтых бензоколонок  и  дребезжащих
от ветра  рекламных  щитов.  Вечерело,  накрапывал  дождь.  Мастерская  была
небольшой, но очень аккуратной: с одной стороны - витрины  с  запчастями,  с
другой - ремонтный цех, а в центре возвышалась башня, служившая жилым домом.
Башню венчало сердце из горящих лампочек, которые  все  время  меняли  цвет.
Где-то  неподалеку  визжал  токарный  станок.  Холдейн  вошел  в   приемную.
Помещение было просторное, стены обшиты шведским дубом. Там никого не  было.
Пахло резиной. Он позвонил и начал отчаянно кашлять.  Бывало,  что  приступы
кашля донимали его, тогда он прижимал  руку  к  груди,  и  у  него  на  лице
появлялось покорное выражение привычного к собственным страданиям человека.
   Кроме календарей с красотками на стене висело  небольшое,  написанное  от
руки объявление, похожее на любительскую рекламу: "Святой  Христофор  и  все
ангелы заступники! Да храните нас от аварий на дорогах. Ф. Л.". В  клетке  у
окна нервно метался попугай.  Первые  капли  дождя  лениво  забарабанили  по
стеклу. В комнату вошел юноша лет восемнадцати, с черными от машинного масла
пальцами.  На  нагрудном  кармане  его  комбинезона  красовалось  увенчанное
короной красное сердечко.
   - Добрый вечер, - сказал Холдейн. - Прошу прощения, я  разыскиваю  одного
старого знакомого, моего приятеля.  Мы  виделись  последний  раз  уже  очень
давно. Его зовут Лейзер. Фред Лейзер. Я думал, не знаете ли вы что-нибудь...
   - Сейчас позову, - сказал юноша и исчез.
   Холдейн терпеливо ждал, разглядывая календари, гадая, кто их сюда повесил
- этот юноша или Лейзер. Дверь открылась снова. Вошел Лейзер. Холдейн  узнал
его по фотографии. Он действительно почти не изменился за двадцать лет. Лишь
вокруг глаз рассыпались мелкие морщинки и стали пожестче уголки рта.
   Комната освещалась сверху  ровным  светом,  не  отбрасывавшим  теней.  На
первый взгляд па бледном лице Лейзера читалось только одиночество.
   - Чем  могу  вам  служить?  -  спросил  Лейзер.  Он  стоял  прямо,  почти
пo-военному.
   - Привет! Вы не помните меня?
   Лейзер взглянул на него так, будто его попросили назвать цену за какую-то
работу, - невозмутимо, но настороженно.
   - Вы меня ни с кем не путаете?
   - Нет.
   - Тогда мы встречались очень давно, - сказал он наконец. - У меня хорошая
память на лица.
   - Двадцать лет назад, - сказал Холдейн и откашлялся с виноватым видом.
   - Значит, во время войны?
   Небольшого роста, очень подтянутый, он несколько напоминал Леклерка.  Его
вполне можно было принять за официанта.  Слегка  закатанные  рукава  рубашки
обнажали волосатые руки. На  нем  была  дорогая  сорочка  с  монограммой  на
кармашке. На одежде он явно не экономил. Носил золотой  перстень  и  часы  с
золотым браслетом.  Он  очень  следил  за  своей  внешностью.  Холдейн  даже
почувствовал  запах  лосьона,  которым  тот  пользовался.   Длинные   густые
каштановые волосы ровной челкой обрамляли лоб. Он зачесывал их назад,  и  на
висках  они  слегка  курчавились.  Отсутствие  пробора   лишь   подчеркивало
славянский тип лица. Хотя он держался прямо, в движениях ощущалась  какая-то
свобода, у него была походка вразвалку, как у матроса. На  этом  сходство  с
Леклерком заканчивалось. Несмотря на внешний лоск, в нем угадывался  человек
с хорошими руками, знающий, как завести машину в холодный  день;  вообще  он
производил впечатление  недалекого  человека,  которому,  впрочем,  пришлось
повидать свет. Он носил галстук в клеточку.
   - Вы должны меня помнить, - вкрадчиво сказал Холдейн.
   Лейзер внимательно посмотрел на его впалые щеки в красноватых пятнах,  на
этого сгорбленного, беспокойного человека, постоянно перебирающего пальцами,
и вдруг лицо его  изменилось  -  он  узнал  Холдейна,  но  было  видно,  что
узнавание причинило ему боль, будто он опознал тело погибшего друга.
   - Неужто вы капитан Хокинс?
   - Он самый.
   - Боже мой, -  сказал  Лейзер  в  оцепенении,  -  так  это  вы  про  меня
расспрашивали?
   - Мы ищем какого-нибудь человека с опытом, вроде вас.
   - Зачем он вам понадобился, сэр?
   Лейзер так и не пошевелился. О чем он думал, сказать было трудно.  Он  не
спускал с Холдейна глаз.
   - Для дела, у нас для него есть работенка.
   Лейзер улыбнулся, словно вновь погрузился в прошлое. Он кивнул головой  в
сторону окна: "Там?" Он имел в виду - по ту сторону дождя.
   - Да.
   - А как насчет обратной дороги?
   - Правила те же. Этот вопрос решает человек на задании сам. Как на войне.
   Он сунул руки в карманы, нащупал сигареты и зажигалку. Попугай  в  клетке
забормотал.
   - Как на войне. Вы курите? - Он вынул сигарету и закурил, закрывая  пламя
ладонями, будто дул сильный ветер, спичку небрежно бросил  на  пол.  -  Боже
мой, -  повторил  он,  -  двадцать  лет.  Тогда  я  был  мальчишкой,  совсем
мальчишкой".
   - Надеюсь, вы не жалеете о том времени, - сказал Холдейн. -  Может  быть,
пойдем чего-нибудь выпьем?
   Он протянул Лейзеру визитную карточку.  Новенькую,  только  отпечатанную:
"Капитан Хокинс". Под фамилией был номер телефона.
   Лейзер взглянул на карточку и пожал плечами.
   - Я не против, - сказал он и опять улыбнулся, на этот раз скептически.  -
Но вы зря теряете время, капитан.
   - Может, у вас есть какие знакомые, еще с войны, кто пошел бы на это?
   - У меня мало знакомых, - ответил Лейзер.
   Он снял с вешалки пиджак и темно-синее нейлоновое  пальто,  потом  сделал
шаг к двери и  предупредительно  открыл  ее  перед  Холдейном,  точно  хотел
соблюсти этикет. Его прическа была безупречной, волосы  лежали  плотно,  как
перышки у птицы.
   Паб был на другой стороне авеню; Они поднялись на пешеходный мостик.  Был
час пик, и автомашины под ними грохотали как гроза, отчего крупные  холодные
дождевые капли казались естественными. Мостик дрожал от шума.  Паб  в  стиле
Тюдоров украшали новые медные фигуры  лошадей  и  отполированный  до  блеска
корабельный колокол. Лейзер заказал коктейль "Белая леди". Он сказал, что не
пьет ничего другого:
   - Послушайте меня, капитан: всегда лейте что-нибудь одно. Тогда все будет
о'кэй. Ну, поехали!
   - Тот, кого мы возьмем,  должен  хорошо  знать  все  хитрости,  -  сказал
Холдейн. Они сидели в углу у камина. Точно так же они могли  бы  говорить  о
торговле. - Это очень сложная работа. И платят  теперь  значительно  больше,
чем во время войны. - Он мрачно улыбнулся. - Платят по нынешним  дням  очень
много.
   - Но ведь не все измеряется деньгами.
   Это гордое выражение Лейзер позаимствовал у англичан.
   - Вас помнят. Те, кого вы уже забыли, не помните, как зовут, если даже  и
знали раньше. - Его тонкие губы скривились в малоубедительной  улыбке,  ведь
уже многие годы ему не приходилось никого обманывать. - Вы оставили  о  себе
хорошую память, Фред, настоящих профессионалов, как вы, было  немного.  Даже
за прошедшие двадцать лет.
   - Неужели ребята меня еще не забыли? - Он был  благодарен  им  за  это  и
смущен, как будто не заслужил, чтобы о нем побили. - Я ведь тогда был совсем
мальчишкой, - проговорил он. А кто сейчас еще есть, кто остался?
   Не сводя с него глаз, Холдейн сказал:
   - Я предупреждал: правила игры те же, Фред. Только необходимая информация
- все по-прежнему. - Голос был строгим.
   - Боже мой, - проговорил Лейзер. - Все по-прежнему. А наш отдел все такой
же большой?
   - Даже больше. - Холдейн  принес  еще  одну  "Белую  леди".  -  Политикой
интересуетесь?
   Лейзер приподнял свободную руку и уронил ее на стол.
   - Как все мы здесь, в Англии.
   В его тоне проскользнул дерзкий намек, что он ничем не хуже Холдейна.
   - Я имею в виду, - продолжал Холдейн, -  в  широком  смысле.  -  Он  стал
кашлять сухим кашлем. - Ведь, в конце концов, они захватили вашу  страну?  -
Лейзер не ответил. - Что вы думаете, скажем, о Кубе?
   Холдейн не курил, но купил в баре сигареты, которые любил Лейзер. Тонкими
пальцами уже очень немолодого человека он распечатал пачку и протянул  через
стол. Не дожидаясь ответа, заговорил снова:
   - Видите ли, о том, что  происходило  на  Кубе,  американцы  знали.  Весь
вопрос в информированности. Поэтому  они  и  действовали.  Они,  безусловно,
проводили разведывательные полеты. Но это не всегда  возможно.  -  Он  снова
усмехнулся. - Не знаю, что бы они делали без этих полетов.
   - Это точно, -  Лейзер  машинально  кивнул  головой.  Холдейн  смотрел  в
сторону.
   - Они могли бы и завязнуть,  -  продолжал  Холдейн,  потягивая  виски.  -
Кстати, вы не женаты?
   Лейзер усмехнулся, поднял руку над  столом  и  покачал  кистью  в  разные
стороны, будто изображая самолет.
   - И да, и нет, - сказал он. Его галстук  в  клеточку  украшала  массивная
золотая булавка в форме хлыста для верховой езды. Он пересекал крест-накрест
длинную лошадиную голову. Довольно нелепое сочетание.
   - А вы женаты, капитан?
   Холдейн отрицательно покачал головой.
   - Значит, нет, - произнес Лейзер и повторил:
   - Значит, нет.
   - Ну, всякие были, в  общем,  ситуации,  -  продолжал  Холдейн,  -  когда
допускались очень серьезные ошибки, потому что не было достоверных  сведений
или были неполные. Ведь даже мы не можем себе позволить везде держать  своих
людей постоянно.
   - Разумеется, - вежливо согласился Лейзер.
   Паб заполнялся людьми.
   - Может, вы знаете, куда бы мы еще  могли  пойти  поговорить?  -  спросил
Холдейн. - Мы бы поужинали, вспомнили наших ребят. Или у вас вечер занят?  -
В низших сословиях ужинают рано.
   Лейзер взглянул на часы.
   - Я свободен до восьми, - ответил он. - Вам надо что-то  делать  с  вашим
кашлем, сэр. Такой кашель - штука опасная.
   Часы  у  него  были  золотые,  с  циферблатом  черного  цвета,  с  табло,
показывающим фазы Луны.

***

   Замминистра тоже очень  дорожил  своим  временем  и  был  недоволен,  что
пришлось задержаться допоздна.
   - По-моему, я уже докладывал вам, - говорил Леклерк,  -  что  Форин  Офис
ужасно неряшливо оформляет паспорта нашим оперативным сотрудникам. Там взяли
себе за правило по каждому случаю запрашивать Цирк. Как вы понимаете, у  нас
нет официального статуса; мне очень неприятно об этом говорить,  но  ведь  у
них самое смутное представление о нашей работе. Мне пришло в голову, что для
моего Департамента было бы значительно  удобней  заказывать  такие  паспорта
непосредственно через вашу личную канцелярию. И нам бы не приходилось всякий
раз обращаться в Цирк.
   - Что значит - неряшливо?" .
   - Как вы помните, мы послали покойного Тэйлора под другим  именем.  Форин
Офис аннулировал его оперативный паспорт за несколько часов до того, как  он
покинул Лондон. По-моему, это прокол  Цирка.  Паспорт,  сопровождавший  тело
покойного,   по   прибытии   в   Соединенное   Королевство    был    признан
недействительным. Из-за этого у нас возникли  чудовищные  неприятности.  Мне
пришлось послать одного из моих лучших людей, чтобы все  уладить,  -  соврал
он. -  Я  уверен,  что,  если  Министр  настоит  на  нововведении,  Контроль
возражать не будет.
   Замминистра  ткнул  карандашом  в  сторону  двери,   ведущей   в   личную
канцелярию:
   - Поговорите там. И что-нибудь решите. Все выглядит очень глупо. С кем вы
имеете дело в Форин Офис?
   - С Де Лилем, - с готовностью ответил Леклерк, - в  общем  отделе.  И  со
Смайли в Цирке.
   Замминистра зап