Он
когда-то здесь работал.
   Охранник нахмурился:
   - Фритше?
   - Да.
   - А зовут его как?
   - Не знаю.
   - А лет ему сколько, ну примерно?
   Он сказал наугад:
   - Сорок.
   - Фритше, здесь, на этой станции?
   - Да. У него был домик ниже по реке, он не женат.
   - Целый дом? И работал у нас на станции?
   - Да.
   Охранник покачал головой:
   - Никогда не слышал. - Он внимательно посмотрел на Лейзера. - Вы уверены?
- спросил он.
   - Так он мне сказал. - Он сделал вид, что что-то вспомнил. - Он писал мне
в ноябре... жаловался, что фопо закрыли станцию.
   - Вы ненормальный, - сказал охранник. - Доброй ночи.
   - Доброй ночи, - ответил Лейзер.
   Удаляясь от станции, он все время чувствовал спиной взгляд того человека.
   На главной улице была небольшая гостиница под названием "Старый колокол".
Не найдя никого в холле, Лейзер открыл какую-то дверь и оказался  в  большой
комнате, дальний конец которой был погружен в сумрак. Посередине, за столом,
сидела девушка. Сгорбившись, опустив голову на сложенные на столе руки,  она
слушала старый проигрыватель. Над столом  горела  лампочка,  единственная  в
комнате. Когда пластинка кончилась, девушка, не поднимая головы, переставила
звукосниматель опять на начало.
   - Мне нужен номер, - сказал Лейзер. - Я только приехал из Лангдорна.
   На стенах висели чучела птиц: фазаны, цапли и зимородок.
   - Мне нужен номер, - повторил он. Музыка была танцевальная, старинная.
   - Спросите в холле.
   - Там никого нет.
   - У них все равно ничего не найдется. И вам нельзя здесь останавливаться.
Но рядом с церковью есть дешевая гостиница. Идите туда.
   - А где церковь?
   Глубоко вздохнув, она остановила пластинку, и Лейзер почувствовал, что ей
хочется поговорить.
   - Ее разбомбили, - сказала она.  -  Церковь  -  одно  название,  осталась
только колокольня.
   - Может быть, все-таки мне удастся  остановиться  у  вас?  -  сказал  он,
помолчав. - Гостиница не такая ух маленькая.
   Он поставил рюкзак в угол и сел  на  свободный  стул  у  стола.  Медленно
пригладил рукой свои густые волосы.
   - Вы выглядите измученным, - сказала она.
   Его синие брюки покрывала корка грязи, прилипшая на границе.
   - Я весь день в дороге. Ужасно устал.
   Она смущенно встала и пошла в глубину комнаты, там видна была  деревянная
лестница, а над ней - полоска бледного света. Она позвала кого-то, но  никто
не отозвался.
   - "Штайнхегер" пьете? - спросила она из темноты.
   - Да.
   Она вернулась с бутылкой и стаканом. На ней был плащ,  старый  коричневый
плащ военного образца, с эполетами и квадратными плечами.
   - Откуда вы? - спросила она.
   - Из Магдебурга. Держу курс на север. У меня работа в Ростоке. -  Сколько
раз еще произносить эти слова? - А в той гостинице можно подучить  отдельную
комнату?
   - Если захотите.
   Света было так мало, что  он  не  сразу  смог  разглядеть  лицо  девушки.
Постепенно глаза привыкали. Лицо оказалось миловидным, но  с  плохой  кожей.
Девушка была крепко сбитая, не старше  восемнадцати.  Тому  парню,  наверно,
было столько же, может, чуть больше.
   - Как вы? - спросил он: Они ничего не сказала. - Чем вы занимаетесь?
   Она взяла его стакан и отпила, устремив на Лейзера  взгляд  не  по  годам
зрелой женщины, словно была неотразима.  Не  сводя  с  него  глаз,  медленно
поставила стакан,  поправила  локон.  Видимо,  ей  казалось,  что  ее  жесты
заключают в себе какой-то смысл. Он снова спросил:
   - Вы давно здесь?
   - Два года.
   - Чем вы занимаетесь?
   - Чем придется. - Интонация была вполне искренняя.
   - Что-нибудь интересное здесь происходит?
   - Ничего, это дохлое место.
   - Что, и парней нет?
   - Возникают.
   - А военные части? - Пауза.
   - Случается. Разве вы не знаете, что об этом спрашивать запрещается?
   Лейзер взял бутылку "Штайнхегера" и налил себе еще.
   Она взяла у него стакан, коснувшись его пальцев.
   - Что происходило у вас в городе? - спросил он. - Полтора месяца назад  я
хотел сюда приехать - меня не пустили. Мне сказали, что Калькштадт, Лангдорн
и Волькен закрыты. Что здесь происходило?
   Кончиками пальцев она гладила его руку.
   - Что здесь было? - повторил он.
   - Ничего не было закрыто.
   - Ну, хватит, - рассмеялся Лейзер. - Говорю вам, меня близко к городу  не
подпустили. Дороги сюда и в Волькен были перекрыты. -  Он  подумал:  "Сейчас
двадцать минут девятого, осталось всего два часа до первого сеанса связи".
   - Ничего не было закрыто. - Вдруг она прибавила:
   - Значит, вы приехали с запада, приехали по дороге. Как раз ищут  кого-то
вроде вас.
   Он встал, собираясь уходить.
   - Я, пожалуй, пойду поищу ту дешевую гостиницу.
   Он положил на стол немного денег. Девушка прошептала:
   - У меня есть своя комната. В новой квартире, за  Фриденсплатц.  В  доме,
где живут рабочие. Мне там никто не мешает. Я сделаю все, что вы хотите.
   Лейзер покачал головой. Он взял свой багаж и пошел к двери. Она  все  еще
смотрела на него, я он понял, что она о чем-то догадывалась.
   - До свидания, - сказал он.
   - Я ничего не скажу. Возьмите меня с собой.
   - Я выпил, - пробормотал Лейзер. - Мы ни о чем не говорили. Вы все  время
слушали свою пластинку.
   Им обоим стало страшно. Девушка сказала:
   - Да, все время играла пластинка.
   - Вы  уверены,  что  город  не  закрывали  вообще?  Лангдорн,  Волькен  и
Калькштадт - полтора месяца назад?
   - Кому надо закрывать наш город и зачем?
   - Даже станцию не закрывали?
   Она быстро проговорила:
   - Насчет станции не знаю. Район был закрыт на три дня в ноябре. Никто  не
знает -  почему.  Здесь  стояли  русские,  военные,  человек  пятьдесят.  Их
разместили в городе. В середине ноября.
   - Пятьдесят? Какое снаряжение?
   - Грузовики. По слухам, севернее проходили учения. Оставайтесь у меня  на
ночь. Оставайтесь! Давайте я пойду с вами. Куда угодно.
   - Какого цвета погоны?.
   - Не помню.
   - Откуда приехали военные?
   - Они были новенькие. Двое из Ленинграда, два брата.
   - Куда отправились?
   - На север. Послушайте, никто никогда не узнает. Я не болтлива, я  не  из
таких. Я все для вас сделаю, что угодно.
   - В сторону Ростока?
   - Они сказали, в Росток. Сказали - никому не  говорить.  Потом  партийные
товарищи обошли все дома.
   Лейзер кивнул. Он вспотел.
   - До свидания, - сказал он.
   - А завтра, а завтрашняя ночь? Я все для вас сделаю.
   - Может быть. Никому не говорите, вы поняли?
   Она кивнула.
   - Я никому ничего не скажу, - проговорила  она,  -  потому  что  мне  все
равно.   Спрашивайте   многоквартирный   дом   за   Фриденсплатц.   Квартира
девятнадцать. Приходите в любое время. Я открою  дверь.  Два  звонка,  чтобы
соседи знали, что ко мне. Платить не нужно. Будьте осторожны, - сказала она.
- Везде люди. В Вильмсдорфе убили одного парня.
   Он дошел  до  рыночной  площади  -  пока  все  сходилось.  -  дальше  ему
предстояло найти колокольню и ту дешевую гостиницу. В темноте вокруг сновали
сутулые фигуры; на некоторых были обноски военной формы;  шинели  и  пилотки
времен войны. То и дело в бледном  свете  уличных  фонарей  мелькали  хмурые
лица, и он пытался разглядеть в  них  те  качества,  которые  ненавидел.  Он
говорил себе: "Вот этого надо ненавидеть, у него как раз  тот  возраст",  но
ничего не получалось. Они для него были пустотой. Может быть, в каком-нибудь
другом городе, другом месте он найдет тех, что нужно, и будет ненавидеть, но
не здесь. Эти были просто пожилые люди, ничего больше; такие же  несчастные,
как он, и одинокие. Колокольня была черной и пустой. Вдруг  ему  вспомнилась
сторожевая вышка  на  границе  и  его  автомастерская  в  двенадцатом  часу,
вспомнился тот миг, в который он  убил  часового:  просто  мальчишку,  каким
Лейзер сам был во время войны, даже моложе Эйвери.

***

   - Сейчас он уже должен быть там, - сказал Эйвери.
   - Верно, Джон. Уже должен, а как же иначе? Час ходьбы. Да реку пересечь.
   Он запел. Никто не подхватил. Они молча поглядывали друг на друга.
   - Вы вообще знаете клуб "Алиби"? -  вдруг  спросил  Джонсон.  -  Рядом  с
улицей Вилье? Многие из старой команды приходят туда посидеть.  Надо,  чтобы
вы тоже пришли как-нибудь вечерком, когда мы вернемся домой.
   - Спасибо, - ответил Эйвери. - С удовольствием.
   - Особенно хорошо на Рождество, - сказал он. - В это время я  там  бываю.
Хорошие ребята собираются. Кто-нибудь один или двое даже надевают форму.
   - Наверно, очень приятно.
   - На Новый год все приходят с женами. Вы могли бы взять свою.
   - Отлично.
   Джонсон подмигнул:
   - Или девушку.
   - У меня нет другой девушки, кроме Сары, - сказал Эйвери.
   Зазвонил телефон. Леклерк встал, чтобы взять трубку.

Глава 20

Возвращение

   Он опустил на пол рюкзак и чемодан и оглядел стены. У окна была  розетка.
Дверь не запиралась, поэтому он придвинул к ней кресло. Потом снял ботинки и
лег на кровать. Вспомнилось, как  девушка  поглаживала  его  руки  кончиками
пальцев, вспомнились нервные движения ее губ и обманчивый блеск  ее  глаз  в
сумраке. Сколько пройдет времени, прежде чем она его предаст?
   Вспомнился Эйвери: теплота и  английская  сдержанность  их  зарождавшейся
дружбы, его юное лицо, блестящее от дождя, и смущенный, застенчивый  взгляд,
когда он протирал очки. Конечно же, Эйвери сразу сказал,  что  ему  тридцать
два, просто Лейзер не расслышал.
   Он посмотрел на потолок. Через час надо будет развернуть антенну.
   Комната была большая и пустая, с мраморной раковиной в углу. От  раковины
в пол уходила труба, очень хотелось надеяться, что она заземлена. Он включил
воду:  слава  Богу,  пошла  холодная.  Джек  говорил,  что  теплые  трубы  -
рискованное дело. Он вытащил нож и тщательно зачистил трубу с одной стороны.
Заземление очень важно, говорил Джек.  Если  ничего  другого  не  получится,
говорил он, положите провод заземления под ковер, зигзагообразно,  на  длину
антенны. Но ковра не было, пришлось воспользоваться  трубой.  Ни  ковра,  ни
занавесок.
   Перед ним стоял тяжелый платяной шкаф  с  выгнутыми  дверцами.  Когда-то,
наверное, это была  лучшая  гостиница  в  городе.  Остался  запах  турецкого
табака, дорогих  духов  и  какого-то  дезинфекционного  средства.  По  серым
оштукатуренным   стенам   мрачными   тенями   расползалась    сырость,    но
распространяться ей мешали какие-то таинственные свойства  дома,  оставившие
сухую  дорожку  на  потолке.  Кое-где  от  сырости  штукатурка  выкрошилась,
образовались рваные островки белой  плесени,  из  замазанных  трещин  белыми
реками сбегали потеки.  Лейзер  разглядывал  их,  прислушиваясь  к  малейшим
звукам, доносившимся с улицы.
   На стене висела картина, изображавшая рабочих в поле с запруженной в плуг
лошадью. На горизонте был виден трактор. Лейзер снова услышал  мягкий  голос
Джонсона, говорившего об антенне: "Устанавливать антенну в комнате чертовски
сложно, но вам придется это делать. Теперь  слушайте:  зигзагообразно  через
комнату, на один фут и четверть длины вашей волны ниже потолка. Располагайте
провода как можно дальше друг от друга, Фред, и чтобы они не шли параллельно
электропроводке и каким-нибудь железным планкам. Да смотрите,  .не  замкните
ее на себя,  Фред,  а  то  она  вас  затрахает".  Джонсон  всегда  прибавлял
что-нибудь шутливое с намеком на половой акт. чтобы простым людям было легче
запомнить.
   Лейзер подумал: зацеплю ее за картину,  потом  протяну  в  дальний  конец
комнаты. В эту штукатурку можно вбить гвоздь; он огляделся в поисках  гвоздя
или булавки и заметил бронзовый  крюк  для  карниза  над  окном.  Он  встал,
вывинтил ручку бритвы. Кусок провода закрепил справа от двери и  намотал  на
дверную ручку - если  кто-нибудь  что-то  заподозрит  и  попытается  открыть
дверь, провод должен помешать повернуть ручку. Из тайника в держателе бритвы
извлек скомканный  клочок  шелковой  ткани  и  крупными  пальцами  тщательно
разгладил на  колене.  В  кармане  нашел  карандаш  и  стал  затачивать,  не
сдвигаясь с края кровати, где сидел, чтобы не смялся  шелк.  Дважды  грифель
ломался, стружки собирались на полу между ног. Он начал  писать  в  блокноте
заглавными буквами - так заключенный пишет жене - и каждый раз, когда ставил
точку, обводил ее кружком, как его учили много лет назад.
   Когда донесение было составлено, после каждой второй буквы  он  прочертил
вертикальную линию в асе пары букв обозначил снизу цифровым  эквивалентом  в
соответствии с таблицей, которую держал в  голове:  иногда  ему  приходилось
прибегать  к  мнемонической  рифме,  чтобы  вспомнить  числа;  порой  память
подводила, тогда он стирал цифры и начинал сначала. Когда  он  закончил,  он
разделил цифровую строку на группы по четыре и каждую из них вывел из  групп
на  шелковой  ткани;  наконец  превратил  цифры  снова  в  буквы  и  выписал
результат, разделив их на группы по четыре знака.
   Страх, как застарелая боль,  опять  охватил  его.  Любой  звук  заставлял
настороженно вглядываться в дверь, рука переставала писать. Но он не  слышал
ничего, внушающего опасения: только поскрипывание стареющего дома,  как  шум
ветра в корабельных снастях.
   Он посмотрел на законченное донесение, понимая, что оно слишком  длинное,
что, если бы он составил его иначе, если бы голова лучше работала, он мог бы
сделать его короче, но именно сейчас у него не  было  сил  думать,  как  это
сделать, и в то же время он знал, его  учили,  что  лучше  добавить  два-три
слова, если донесение может прозвучать двусмысленно для адресата. В шифровке
было сорок две группы.
   Он отодвинул стол от окна и поднял чемодан, отпер его ключом на  цепочке,
благодаря Бога за то, что ничего из снаряжения не сломалось по пути.  Открыл
коробочку  с  мелкими  деталями,  дрожащими  пальцами  нащупал  перевязанный
зеленой ленточкой шелковый мешочек с  кварцами.  Ослабив  ленточку,  высыпал
кварцы на покрывавшее кровать грубое одеяло. Каждый  был  надписан  почерком
Джонсона, вначале частота и ниже -  цифра,  обозначавшая  последовательность
применения. Лейзер расположил их в ряд, прижав к одеялу,  чтобы  они  лежали
надписями вверх. Кварцы - это было самое простое. Он попробовал дверь -  как
ее удерживает кресло. Ручка ходила в руке. Кресло не  защищало.  Вспомнились
стальные клинья, которыми его снаряжали во время войны.  Потом  он  соединил
радиопередатчик с блоком питания, подключил наушники и отвинтил  ключ  Морзе
от крышки коробочки с деталями. И тут он увидел приклеенную внутри  чемодана
полоску бумаги, на  ней  около  десятка  буквенных  групп  и  под  каждой  -
соответствующие точки и тире; это была международная  кодовая  запись  часто
употребляющихся фраз, которые он никак не мог запомнить.
   Когда он увидел эти буквы, выведенные  аккуратным  секретарским  почерком
Джека, глаза его наполнились слезами благодарности. Джек  все-таки  молодец.
Джек, капитан и молодой Джон - как приятно  работать  с  ними,  подумал  он;
можно прожить жизнь и никогда не встретить таких замечательных ребят. Лейзер
выпрямился, крепко уперев руки в стол. Он немного дрожал,  может  быть,  ему
было холодно; мокрая рубашка прилипла  к  спине;  но  он  был  счастлив.  Он
посмотрел на кресло перед дверью и подумал: в наушниках я уже не услышу, как
за мной придут, точно так же, как тот парень  не  слышал  из-за  ветра  моих
шагов.
   Потом он подключил антенну и заземление,  провод  заземления  протянул  к
трубе под умывальником и оголенный конец прикрепит кусочками клейкой ленты к
зачищенному месту. Стоя на кровати, он  протянул  антенну  под  потолком,  в
восемь линий, зигзагообразно, как его инструктировал  Джонсон,  закрепив  ее
покрепче на карнизе с одной стороны и в штукатурке -  с  другой.  Когда  это
было сделано, вернулся к передатчику и поставил переключатель  диапазонов  в
четвертое положение,  потому  что  знал,  что  все  нужные  частоты  были  в
диапазоне трех мегагерц. Потом взял с кровати первый кварц в  ряду,  вставил
его в левый угол передатчика и начал настраивать, что-то благодушно  бормочи
при каждом движении. Переключатель кварцев поставить на "основную  частоту",
подключить выходной контур, настроить анодный ток и связь с  антенной  -  на
"десять".
   Он колебался, пытаясь вспомнить, что делать дальше.  В  голове  появилась
тяжесть. "РА - разве ты не знаешь, что значит РА?" РА - усилитель  мощности.
Переключатель режимов поставил а  третье  положение,  чтобы  увидеть  ток  в
антенне. Переключатель TSR на  Т  -  подстройка.  Он  постепенно  вспоминал.
Переключатель режимов на 6, чтобы обеспечить максимальную мощность РА... ток
анода на минимум.
   Теперь переключатель TSR он поставил на S - передача,  коротко  нажал  на
ключ, посмотрел  на  приборы,  настройку  антенны  подрегулировал  так,  что
стрелка показаний метров немного поднялась; торопливо изменил  анодный  ток.
Еще раз повторил все сначала, пока, к глубокому облегчению, не  увидел,  что
стрелка индикатора настройки передвинулась в зеленый сектор шкалы,  -  тогда
он понял, что передатчик с антенной настроены правильно,  и  теперь  он  мог
поговорить с Джоном и Джеком.
   Он что-то удовлетворенно пробормотал и закурил, жалея, что нет английских
сигарет, - если бы за ним сейчас пришли, никого бы уже не интересовало,  что
он курит. Он посмотрел на часы, завел их до упора; они  были  поставлены  по
часам Эйвери, Лейзер радовался, когда вспоминал об этом.  Как  влюбленные  в
разлуке, они смотрели на одну и ту же звезду.
   А того парня он убил.
   Оставалось три минуты до передачи. Ключ Морзе  он  отвинтил  от  коробки,
потому что с привернутым было неудобно работать. Джек сказал - все равно, не
имеет значения. Пришлось взять ключ в левую  руку  за  основание,  чтобы  не
елозил  туда-сюда.  Джек  сказал,  что  у  каждого  радиста  свои  привычки.
Совершенно точно, этот ключ меньше того, которым он  работал  на  войне.  На
ключе -  следы  мыльного  камня.  Лейзер  прижал  локти  и  выпрямил  спину.
Безымянный палец правой руки скрючился  над  ключом.  Мой  позывной  -  JAJ,
подумал он, Джей Эй Джей, это легко запомнить. Джей Эй - Джон  Эйвери,  Джей
Джей - Джек Джонсон. Он начал выстукивать. Точка и  три  тире,  точка  тире,
точка и три тире, и думал: как в том доме в Голландии, только никого со мной
нет.
   Передадите дважды, Фред, и заканчивайте. Он переключил на прием, выдвинул
лист бумаги на середину стола и вдруг,  когда  уже  начал  принимать  Джека,
обнаружил, что ему нечем писать.
   Он встал и огляделся в поисках блокнота и карандаша, спина сразу взмокла.
Их нигде не было видно. Он торопливо опустился на четвереньки и стал  шарить
в густой пыли под кроватью, нашел карандаш, но не нашел  блокнота.  Вставая,
услышал щелчок из наушников. Он подбежал к столу, прижал один наушник к уху,
одновременно стараясь  удержать  другой  рукой  листок  так,  чтобы  тот  не
скользил и чтобы в углу под своим донесением он мог записывать.
   "QSA 3: прием хороший" - вот все,  что  ему  передали.  "Держись,  малыш,
держись", - пробормотал он. Он  сел  в  кресло,  переключился  на  передачу,
посмотрел на свое зашифрованное донесение и отстучал "сорок два", потому что
было сорок две группы букв. Правая рука  была  потной,  грязной  от  пыли  и
болела - наверное, из-за рюкзака. Или от схватки с тем парнем.
   Ни в коем случае не надо торопиться, говорил Джонсон.  Мы  будем  слушать
эфир: вы не на экзамене. Он вытащил из кармана платок и вытер с  рук  грязь.
Он чувствовал ужасную усталость, почти  физическое  отчаяние,  но  лишь  как
мимолетное ощущение вины, которое возникает перед тем, как заняться любовью.
Группы по четыре буквы, сказал Джонсон, необязательно передавать все за один
раз, Фред, можете в середине сделать небольшой перерыв, если хотите.  Две  с
половиной минуты на первой частоте, две с половиной на второй, вот как надо,
а миссис Хартбек потерпит. Под девятой буквой он  провел  карандашом  жирную
черту, пот